Читать книгу Долгое прощание - Рэймонд Чандлер - Страница 13

Конверт лежал в красно-белом, похожем на скворечник почтовом ящике у подножия лестницы. Ручка-дятел, при помощи которой ящик открывался, давно торчала вверх, но я до сих пор не полюбопытствовал заглянуть внутрь. Никто и никогда не писал мне на этот адрес. Кончик клюва дятел утратил недавно – на дереве виднелся свежий скол. Наверняка постарался юный шалопай с атомной рогаткой.

На письме со штампом «Correo Aéreo»[7] теснилась россыпь мексиканских марок и адрес, который я вряд ли прочел бы, если бы в последнее время Мексика не выходила у меня из головы. Штемпеля я тоже не разобрал. Его ставили от руки, и чернила почти выцвели. Я поднялся по лестнице, вошел в дом и уселся в гостиной. Стоял очень тихий вечер. Возможно, письма от мертвых несут в себе собственную тишину.

Даты не было. Не было и приветствия.

Я сижу у окна второго этажа в не слишком чистом гостиничном номере в Отатоклане – городишке у горного озера. Почтовый ящик прямо под окном, и когда коридорный принесет мне кофе, я отдам ему письмо. Прежде чем сунуть конверт в щель, он должен поднять его и показать мне. За это он получит обещанные сто песо – солидные чаевые для здешних мест.

К чему такие сложности? За дверью маячит подозрительный тип в грязной рубашке и остроносых туфлях. Не знаю, чего он ждет, но из номера мне не выйти. Впрочем, после того, как письмо будет отправлено, это станет не важно. Я хочу, чтобы ты взял эти деньги. Мне они ни к чему – их все равно сопрут местные жандармы. Пусть это станет компенсацией за те неприятности, в которые я тебя втравил, или знаком уважения редкому другу. Как обычно, я все сделал неправильно, но у меня остался пистолет. Думаю, ты уже составил собственное мнение об этом деле. Я мог убить ее и, возможно, так и поступил, но в остальном я невиновен. Такое зверство не в моем характере. Сам видишь, дело нечисто. Впрочем, теперь это не имеет значения. Главное – избежать ненужной и бесполезной огласки. Ее отец и сестра всегда желали мне только добра. Им еще жить и жить, а мне жизнь опротивела. Сильвия не виновата, что я стал таким. Я и до нее был не подарок. До сих пор не возьму в толк, почему она за меня вышла. Минутный каприз, полагаю. Что ж, по крайней мере, она умерла молодой и красивой. Говорят, мужчину похоть старит, а женщине сохраняет молодость. Да мало ли что говорят. Например, что богатство защищает от невзгод и в мире богатых царит вечное лето. Я пожил среди богатых. И нигде не встречал людей более разочарованных и одиноких.

Я написал признание. Мне немного досадно и очень страшно. Наверняка тебе приходилось читать об этом в романах. Так вот, книги врут. В жизни, когда не осталось ничего, кроме пистолета в кармане, когда ты заперт в грязной крысиной норе в чужой стране, остается один выход. Поверь, дружище, ничего возвышенного и волнующего в этом нет. Все предельно грубо, мерзко, стыдно и страшно.

Забудь мои слова и меня забудь. Но в следующий раз, как зайдешь к «Виктору», выпей «Гимлет» за меня. А когда сваришь кофе, налей и мне, а еще добавь каплю бурбона и зажги для меня сигарету. А после просто выкинь все это из головы. Был такой Терри Леннокс, был и сплыл. Прощай.

В дверь стучат. Наверное, коридорный принес кофе. Если нет – без стрельбы не обойдется. Я ничего не имею против мексиканцев, но не одобряю мексиканских тюрем. Кажется, теперь все.

Терри.

Я сложил письмо и засунул в конверт. Стало быть, за дверью стоял коридорный, иначе бы мне никогда не получить этого письма с портретом Мэдисона на купюре в пять тысяч долларов.

Купюра лежала на столе, зеленая и хрусткая. Думаю, даже банковским клеркам редко удается пощупать такую. А вот типы вроде Старра и Менендеса, весьма вероятно, держат такие купюры на карманные расходы. Чтобы получить ее в банке, придется подождать, пока купюру закажут в федеральном резерве, и процедура может занять несколько дней. Должно быть, в обращении таких не больше тысячи. Моя как будто светилась изнутри.

Я долгое время разглядывал ее, а потом засунул в папку для бумаг и отправился на кухню варить кофе. Называйте это дешевой сентиментальностью, но я сделал то, о чем он просил: налил две чашки, в его плеснул немного бурбона и поставил на стол – туда, где Терри сидел в последний раз. Зажег сигарету и положил ее в пепельницу рядом с чашкой, а после стоял и смотрел, как поднимается вверх пар от кофе и сигаретный дым. За окном в кустах птицы гомонили и хлопали крыльями.

Когда кофе остыл, а сигарета догорела, я выбросил окурок в ведро, вымыл чашку и убрал с глаз долой.

По-моему, пять кусков достались мне задаром.

Немного погодя я отправился в кино на последний сеанс. Не спрашивайте меня, о чем был фильм. Какая-то бессмыслица. Помню только смутный гул и мелькание лиц. Вернувшись, я разыграл довольно вялую испанскую защиту Руя Лопеса. Потом отправился в постель.

Мне не спалось. Часа в три ночи я еще слонялся по дому под звуки тракторного завода, которые Хачатурян какого-то дьявола именует скрипичным концертом. Я бы скорее назвал это хлопаньем ослабевшего ременного привода.

Обычно сплю я без задних ног. Если бы не мистер Говард Спенсер в «Ритц-Беверли», прикончил бы бутылку и вырубился к чертовой матери. Если встречу очередного вежливого пьянчугу в «роллс-ройсе» модели «серебряный призрак», сбегу от него куда глаза глядят. Самые коварные ловушки мы расставляем себе сами.