Читать книгу Долгое прощание - Рэймонд Чандлер - Страница 14

Ровно в одиннадцать я сидел в третьей кабинке справа от входа в ресторан и, прислонившись спиной к стене, разглядывал посетителей. Утро выдалось ясное и свежее – ни смога, ни дымки, ни ветерка. Солнечные лучи отражались от поверхности бассейна, который протянулся вдоль стеклянной стены бара снаружи. Девушка с точеной фигуркой в обтягивающем купальнике поднималась на вышку. Я плотоядно разглядывал полоску бледной кожи на загорелом бедре. Девушка скрылась из виду за козырьком крыши, но мгновением позже стремительно вошла в воду, сделав в воздухе полтора оборота. От брызг над бассейном повисла радуга – почти такая же волнующая, как и прекрасная пловчиха. Девушка выбралась на бортик, рывком стянула шапочку и тряхнула обесцвеченной гривой. Затем, виляя бедрами, направилась к столику, за которым восседал дюжий красавец в белых шортах, темных очках и загаром профессионального спасателя. Красавец наклонился и похлопал пловчиху по ляжке. Она разинула пасть размером с пожарное ведро и расхохоталась, напрочь убив во мне желание. Смеха я не слышал, но мне вполне хватило пещеры ее рта и частокола зубов.

Бар был почти пуст. В трех кабинках от меня парочка юных деляг, отчаянно жестикулируя, пичкала друг друга сюжетами будущих киношедевров. Каждые две-три минуты кто-то из них хватался за трубку телефона, намереваясь, не сходя с места, осчастливить плодами своих измышлений самого Занука[8]. Они были молоды, черноволосы, а их напора мне хватило бы, чтобы втащить на четвертый этаж подвыпившего толстяка.

Печальный тип у стойки что-то говорил бармену, полировавшему бокал с дежурной улыбкой, которую люди приклеивают на лицо, чтобы не завопить. Клиент был немолод, хорошо одет и в доску пьян. Ему хотелось выговориться, и он не смог бы остановиться, даже если бы ему нечего было сказать. Пьяный был вежлив, дружелюбен, язык заплетался совсем чуть-чуть, но видно было, что он встает и ложится в обнимку с бутылкой и сбавлять оборотов не собирается. Ты никогда не узнаешь, как он дошел до такой жизни, да он и сам не знает. В лучшем случае в его мозгу хранится весьма искаженная версия. Такого персонажа встретишь в любом тихом баре мира.

Я посмотрел на часы – всесильный нью-йоркский издатель опаздывал на двадцать минут. Подожду еще десять, и хватит с него. Нельзя позволять клиентам вытирать о тебя ноги, иначе они решат, что такое в порядке вещей, а кому нужен сыщик, который не умеет за себя постоять? Я не настолько нуждался в деньгах, чтобы какой-то болван с восточного побережья держал меня за прислугу. Знаю я таких боссов, что восседают перед пультом с мигающими кнопками в обшитых дубом кабинетах на восемьдесят пятом этаже. А секретарша в деловом костюме от Хэтти Карнеги[9] призывно улыбается тебе большими прекрасными глазами. Такой назначит встречу строго на девять утра, а сам явится спустя пару часов, подкрепившись двойным «Гибсоном», а ты должен изображать смирение. Иначе босс впадет в такой начальственный гнев, что успокоить его расшатанные нервы сможет только пятинедельный тур в Акапулько.

Пожилой официант продефилировал мимо, скосив глаза на мой жалкий разбавленный скотч. Я покачал головой, и он едва заметно кивнул. И тут в бар вплыла она. Внезапно мне показалось, что все звуки стихли: дельцы перестали трепаться, пьяница у стойки наконец-то закрыл рот, режиссер постучал палочкой по пюпитру, поднял руки и замер.

Она была стройная и довольно высокая, белый полотняный костюм идеально облегал фигуру, вокруг шеи был повязан шарф в черный горошек. Волосы золотистые, как у сказочной принцессы, а шляпка сидела в волосах, словно птичка в золотистом гнездышке. Еще у нее были глаза редчайшего василькового оттенка и длинные бледные ресницы. Она подошла к столику напротив, стянула с руки длинную белую перчатку, и официант рванулся к ней так стремительно, как никто из его братии никогда не бросался ко мне. Фея села, перекинула перчатки через ремешок сумочки и одарила официанта такой нежной, такой утонченной улыбкой, что тот почти впал в ступор. Что-то тихо сказала, и официант сломя голову кинулся выполнять заказ. В его жизни появилась цель.

Я не сводил с нее глаз. Она, заметив мой взгляд, слегка вскинула ресницы, на полдюйма, не выше, но этого хватило – я чуть не свалился со стула.

Сегодня принято шутить над блондинками. Стоит ли говорить, что блондинки бывают разные. У каждого типа своя изюминка, за исключением тех платиновых красоток, которые по природе не блондинистей зулуса, а характер имеют жесткий, как подошва. Среди блондинок встречаются маленькие недалекие хохотушки и крупные осанистые особи с пронзительным взглядом ледяных синих глаз. Бывают блондинки, которые исподтишка поглядывают на тебя, чудесно пахнут и виснут у тебя на шее, но стоит привести такую домой, как на нее нападает приступ необъяснимой усталости. Она заламывает руки и клянет головную боль, приключившуюся так некстати, и поначалу хочется ее пристукнуть, однако, поразмыслив, тихо радуешься, что раскусил эту штучку, прежде чем убить на нее чертову уйму времени и денег. Бежать – единственное спасение, ибо головная боль со временем никуда не денется, а станет оружием столь же грозным, как мастерский удар клинком или кубок с ядом в руке Лукреции Борджа.

Бывают блондинки тихие и послушные, любительницы выпить, которым все равно, что надеть, если на плечах у них норка, и безразлично, куда пойти, если местечко достаточно шикарное и там наливают дорогое шампанское. Встречаются маленькие самоуверенные особи мальчишеского типа, которые всегда сами платят по счету. Они рассудительны, лучатся энергией, мастерски владеют приемами дзюдо и способны одним махом уложить на лопатки дюжего водителя грузовика, почти безошибочно цитируя при этом передовицу «Сэтэрдей ревью». Попадаются и бледные малокровные создания, чья вялость не опасна для жизни, но трагически неизлечима. Они апатичны и унылы, толкуют о нездешнем, и ты не посмеешь прикоснуться к такой даже пальцем. Во-первых, тебе не захочется, во-вторых, у нее нет времени на глупости – она погружена в чтение «Бесплодной земли», Данте в оригинале, Кафки с Кьеркегором или в изучение провансальского. Она обожает музыку, и когда Нью-Йоркский филармонический исполняет Хиндемита, шепчет тебе на ушко, что один из шести контрабасов вступил на четверть такта позже. Я слышал, на такое способен лишь Тосканини. Теперь их двое.

Наконец, есть шикарные выставочные экземпляры, благополучно пережившие трех мафиози и парочку миллионеров (не меньше лимона с головы) и доживающие век на бледно-розовой вилле в Кап-д’Антиб – городе, где все ездят на «альфа-ромео» с непременным вторым шофером. Там они тихо старятся, содержа конюшню потасканных аристократов и относясь к ним с ласковой рассеянностью, с какой престарелый герцог желает спокойной ночи дворецкому.

Фея не относилась ни к одному из перечисленных типов. Чистая и отстраненная, как горный ручей, неуловимая, как цвет его вод, она будто не принадлежала нашему бренному миру. Я все еще пялился на нее, когда над ухом раздался голос:

– Я непростительно задержался. Прошу меня извинить. А все из-за него! Я – Говард Спенсер. А вы, конечно, Марлоу.

Я поднял глаза. Среднего возраста, полноватый, одетый неряшливо, но чисто выбритый, с аккуратно зачесанными назад волосами, в ярком двубортном жилете – в Калифорнии такой типаж встречается редко, если, конечно, это не турист из Бостона. В руках издатель держал видавший виды портфель, ставший причиной его опоздания.

– Три полновесные рукописи! Все как один романы. Не хотелось бы потерять их прежде, чем авторы получат отказ.

Он подозвал официанта, который только что поставил на стол белокурой феи высокий бокал с чем-то зеленым.

– Я питаю слабость к джину с апельсиновым соком. Несуразное сочетание. Поддержите меня? Вот и славно.

Я кивнул, и официант удалился.

Показав на портфель, я спросил:

– Почему вы так уверены, что откажете им?

– Было бы тут что-нибудь стоящее, авторы не стали бы оставлять рукописи в гостинице, а отправили бы их нью-йоркскому агенту.

– Зачем тогда вы их взяли?

– Отчасти из-за того, что не хочется никого обижать, отчасти из-за мизерного шанса, которым живет любой издатель. Однако чаще все происходит на вечеринках, где тебя знакомят со множеством гостей, среди которых непременно попадаются графоманы, а ты успеваешь так набраться и преисполниться любви к человечеству, что соглашаешься взглянуть на их творения. Едва протрезвеешь, а рукописи уже доставили, и ничего не остается, как символически пролистать их. Впрочем, едва ли вас занимают тяготы издательской жизни.