Читать книгу В тени невинности - Рина Эйртон - Страница 2

Это была длинная ночь. В голову приходило столько мыслей, что, казалось, она вот-вот взорвется. Я чувствовал себя ужасно измученным и неживым, как застывшая картинка. Подвальная комната вокруг меня превратилась в декорацию, а я стал актером какого-то глупого фильма. Я даже видел себя со стороны, всего несколько минут, а потом качнулся, чуть не упав, и понял, что задремал. Этот короткий сон не принес сил, лишь отобрал последние.

Первым же делом я попытался заглянуть в заклеенное картоном окошко под самым потолком. Темнота. Я отстранился, вслушиваясь в шорох за стеклом. Толстые стены не давали звукам выбираться не только наружу, но и внутрь. Но мне всё равно стало жутко. Пришлось вернуться на неудобный стул, потирая ладони, чтобы хоть немного согреться. И как этот мальчишка спокойно спит в одной майке? Будь я на его месте, просыпался бы каждые пятнадцать минут. Он же выглядел умиротворено. Изредка вздрагивал, натягивал во сне "одеяло" и тихо сопел.

Когда же он проснется?

Я с нетерпением ждал этого момента и при этом боялся, что он скоро наступит. Что делать? Что говорить? За год без людей я совсем разучился поддерживать разговор. От длинной болтовни у меня пересыхало в горле, я начинал заикаться и путаться в словах.

Нужно ли мне вообще что-то говорить?

Мысли загнали меня в уныние. Я потерялся в своих желаниях, в том, что «правильно» и «неправильно». Окончательно разболелась голова.

Хватит.

Остается только ждать. И я ждал. Принялся следить за медленно стекающим по свече воском. Скоро огонек погаснет – в комнате станет совсем темно. Я не хотел оставаться в темноте. Прикрыл глаза, хоть знал, что могу опять задремать, и сосредоточился только на тактильных ощущениях. Провел кончиком пальца по деревянному подлокотнику стула, представляя себя не здесь, а где-то там, в чуждом и далеком мне мире. В Италии, например. Я хотел бы вернуться в Италию, хоть знал: там не лучше. Но как бы я не думал, как не представлял в голове реалистичные картинки, сознание возвращало меня в этот подвал. И причиной тому был не только незнакомец мирно сопевший на тахте. Комната, запах сырости, тягучая меланхолия и даже этот дурацкий стул напоминали мне о том времени, когда я был ребенком.

Тогда мне было десять – в этом я сомневался меньше, чем в собственном имени. Волосы не вились комичными пружинками по плечам, а были строго по-мальчишески подстрижены.

Я помню тот вечер, тот теплый летний вечер, когда мы приехали в Виллсайл. Сюда меня привезла семья, но не моя: чужие люди, сжалившиеся над плачущим в толпе мальчиком. Думали, что передадут меня в лагерь выживших, в то самое место, куда эвакуировали людей из больших городов. Но в Виллсайле никакого лагеря не оказалось. Конечно, тогда я был в отчаянии. Сейчас же я понимаю, что не случись моя бессмысленная поездка в Виллсайл, мне бы никогда не повстречался Освальд.

В прошлом Освальд был военным. У него было двое детей и жена, с которой он уже семь лет находился в разводе. Детей он почти не видел и потому очень скучал по ним. Хоть на первый взгляд Освальд казался строгим мужчиной, в душе он оставался тем веселым дядюшкой, который раздавал детям конфеты и рассказывал по вечерам истории из жизни. Справедливости ради стоит отметить: дисциплину он ставил на первое место. Сладкое? С радостью, но только после обеда. Байки у костра? Конечно, но строго в девять отбой. Этой дисциплине он пытался научить и меня. Но я был другим. Слишком слабым, слишком миролюбивым.

Наверное, Освальд злился на меня. Злился, когда я потерял голос из-за пережитого ужаса. Злился, когда я плакал по ночам. Злился, когда дрожали мои руки, держа пистолет. Но он никогда этого не показывал. Говорил, что верит в меня. Что однажды я буду жить в новом мире.

Он говорил, что я стану настоящим мужчиной.

Но я подвел его. После его смерти я двигаюсь по инерции и уже не могу остановиться.

Свеча погасла. Я открыл глаза, потянулся, разминая затекшие конечности. Сейчас я больше всего надеялся, что наступило утро.

Верно, утро – это то, что я привык ненавидеть. Но сегодня не будет похоже на привычные для меня дни. А потому следует проверить.

Под тихий стук разбитой местами плитки я подошел к двери, открыл её и поднялся наверх. Чуть заметные пылинки парили в воздухе. Свет падал сквозь трещины на стекле, образуя причудливую паутинку на плитке. Похоже, ночью шел дождь – на подоконнике остались следы от стекавшей сюда воды. Что ж, сейчас где-то десять утра. Пора выдвигаться.

Я спустился обратно в подвал.

– Не думал, что ты вернешься, – раздался уже знакомый голос.

Я встрепенулся, застывая на пороге. Как можно было не заметить пробуждения мальчишки?

– Давно не спишь? – вопросом на вопрос ответил я.

– С того момента, как ты ушел.

– Проверял улицу, – пояснил я. – Там безопасно. Можешь идти.

Сегодня мальчик был другим. Во всяком случае, мне так показалось. Он выглядел бодрым, хоть всё еще имел заспанный вид. Но дело было не только во внешности: из его поведения исчезла агрессия и злоба; сегодня передо мной предстал самый обычный подросток. Чумазый, худой и очень бледный, но всё-таки подросток.

Я почувствовал укол совести. Неужели я и вправду хотел его бросить лишь потому, что он чужак?

Я идиот. Я самый большой идиот на свете. Моя паранойя однажды сыграет со мной злую шутку.

Вот уже год, как я остался один. Долгий год безысходности и скорби. Я томился в своей клетке гребаный год. И самое страшное, что буду продолжать томиться. Он ведь ясно дал мне понять, что не намерен оставаться в Виллсайле. Да и собираюсь ли я его останавливать? Нет, конечно. Вряд ли бы мне хватило сил привести незнакомого человека домой.

Неважно как сильно я того хочу.

Однажды я сумею найти исправный транспорт и уеду отсюда. И в мои планы точно не входит этот мальчишка. Он станет обузой.

– Заснул что ли?

– Я просто… Не важно. Так ты знаешь куда идти?

К моему удивлению, он был уже одет. Сидел на тахте и туго шнуровал сапог, не поднимая головы.

– Не совсем. Переживаешь?

– Если только за себя.

– Раз ты такой чувствительный, может, проводишь меня до моста?

Проводить? Вообще-то у меня было много работы. Я потерял много времени и всё, чего хотел сейчас – это прийти домой и упасть в любимое кресло.

Но…

Мне было необходимо убедиться в том, что он действительно свалит из города, а не выследит мой дом, добудет оружие, возьмет с собой парочку опасных личностей и завалится, чтобы ограбить.

Я точно параноик. Или просто пытаюсь оправдаться.

Вдруг мне действительно важно провести еще пару часов рядом с живым человеком? Скажи, Освальд, ты бы осудил меня за этот порыв?

Я сам себе самый строгий судья.

– Ладно.

– Ладно? Не думал, что ты так быстро согласишься. Пойдем?

Ему было и невдомек, как трудно далось мне это решение. Каждое решение давалось мне безумно трудно.

– Пойдем.

Мы выбрались из музея. Странно было ощущать себя за пределами дома в такую рань. На улицах, как то часто бывало, стоял туман. Он не лишал видимости (я мог разглядеть улицу впереди), а лишь оседал смутной дымкой на волосах.

– Здесь так спокойно. Непривычное чувство.

– Я бы так не сказал. Нельзя приравнять тишину к спокойствию.

– Ты не понимаешь. Я прошел полстраны пешком и многое повидал, но такого не чувствовал уже давно. Будто бы люди только-только покинули дома. Вещи валяются прямо на полу, в некоторых зданиях даже стекла уцелели. Время застыло в этом городе.

– А в других городах… не так?

– Издеваешься? Многие города исчезли с карты мира. Всё, что осталось – это пыль, руины и писк счетчиков Гейгера.

Я опешил. Нет, конечно, я знал, что военные пытались избавиться от зараженных любыми способами, но это… переходило все границы.

– Почему? – спросил я в замешательстве. Взгляд мальчика ясно дал понять, что он считает меня как минимум дураком.

– Почему? Как давно ты выходил из дома? – он вздохнул. – Чтобы избавиться от самых крупных очагов заражения. Такая участь постигла многие города. Мой родной город разбомбили у меня на глазах. Помню то утро, когда проснулся от оглушительного звона в ушах, а потом… Я был уже далеко за чертой, но ощущал это всё так, будто стою на одной из улиц. Сколько бы миль не разделяли меня от взрыва, я всё равно никогда не забуду… огненное облако, волной идущее в разные стороны.

Мы шли непривычно медленно, но уже добрались до соседней улицы. Быть может, я просто увлекся разговором. Мне было приятно слушать его текучий голос, пусть даже он говорил о пугающих вещах.

– Ясно.

– Это всё, что ты можешь сказать?

Я потупил взгляд.

– А что ты от меня ждал?

– Ничего не жду. Но неужели тебе неинтересно творящееся дальше собственного носа?

– Не хочу забивать себе голову. У меня хватает проблем.

Он недовольно цыкнул:

– Ах, совсем забыл, что тебе плевать. Впрочем, ты всё равно не понял бы.

Этот ребенок явно начинает меня раздражать. Откуда в нем столько презрительности? Неужели он считает меня бездушным? Только сейчас я сумел разглядеть, сколько высокомерия выдавали его ужимки и странные взгляды. Едва достает мне до плеча, а уже мнит себя великим выжившим. Да кто он вообще такой?

– Я понимаю не меньше, чем ты. И не стоит забывать, что я вообще-то отнесся к тебе дружелюбно. Мое терпение тоже имеет предел.

– Мне теперь тебе в ножки кланяться?

– Мог бы хотя бы спасибо сказать.

– Не за что.

Я был обескуражен наглостью этого гадкого мальчишки. Да как он вообще смеет? Он был гораздо милее, пока спал. Я хотел придумать достойный ответ, дать понять ему, что тоже на кое-что способен, но шум позади себя заставил закрыть рот, запинаясь на полуслове. Это… звук работающего двигателя?

– В чем дело?

– Умолкни, идиот.

Мальчик хотел возмутиться, но я зажал ему рот рукой и потащил за первый попавшийся дом. Он принялся брыкаться и даже попытался укусить меня – в этот момент звуки приближающихся машин стали отчетливо слышны, и мальчишка прекратил попытки высвободиться, испуганно смотря на меня.

Машин было несколько. Две, три или даже четыре.

Они совсем близко. Так близко, что шум мотора заглушил мое сердцебиение.

Я опустился на корточки, пытаясь придумать план действий. Сосредоточиться никак не получалось. Шорох травы, громкое дыхание мальчишки и карканье ворон вдалеке – всё сбивало меня с мысли. С каждой секундой паника охватывала меня. Хотелось хорошенько врезать незадачливому спутнику, лишь бы он прекратил так пялиться на меня. Взяв себя в руки, я медленно выглянул из-за угла дома.

Три внедорожника, очень смахивающие на армейские. Но люди в них точно не были военными. С такого расстояния я смог насчитать восьмерых. И все они вооружены до зубов. Последним двигался побитый временем пикап, возраст которого с лихвой компенсировался наличием пулемета в кузове.

Я отвернулся, хватая своего нового знакомого за запястье. Оно было таким тонким, что я мог обхватить обе его руки своей ладонью. Мальчик дернулся, но не стал сопротивляться.

– Кто эти люди? – тихо спросил я, сдерживая порыв приставить к его голове пушку.

– Я не знаю.

– Врешь. Знаешь, я слабо верю в совпадения. Вчера заявляешься ты со своим отцом, сегодня эти… Странно, правда?

– Я говорю правду, – он прикусил губу. – Пожалуйста… Я не знаю их. Они какие-то бандиты, а я… Разве я похож на бандита?

– Тогда почему они появились в городе тогда же, когда и ты?

– Откуда мне знать?

– Всё. Хватит. Я не хочу из-за тебя умереть.

– Но я здесь не при чем!

– Здесь наши пути расходятся.

– Подожди, пожалуйста. Эти головорезы разъезжают по городу в своих крутых тачках, а ты выгоняешь меня в неизвестном направлении?

– Хватит давить мне на жалость. Считай меня бездушным, но с меня хватит твоего общества.

– Они же убьют меня!

– Не моя проблема. Ты мне не брат и не друг.

Поднявшись на ноги, я еще раз заглянул за угол. Никого. Значит, поехали к главной площади. У меня есть время спрятаться.

Я скинул с себя сумку (не нужны мне его вещи), взял в руки дробовик и равнодушно пошел во дворы. Спуститься по лестнице, перейти дорогу – я уже буду в частном секторе. Главное, не попасться им на глаза.

– Подожди. Эй, ты куда? – мальчик тут же подскочил со своего места, подбирая брошенную мной сумку. – Ты не можешь вот так просто взять и уйти!

За что мне это наказание?

– Эй, придурок кудрявый!

Просто не обращать внимание.

– Я с тобой разговариваю!

Неужели он не понимает, что привлечет к себе внимание?

– Ладно. Вали. Только не забывай: я могу рассказать этим мужикам, что в городе есть еще ты. Поверь, они не откажутся лишний раз поживиться.

Сосчитать до пяти и успокоиться. Он просто действует мне на нервы.

Я остановился у самого края лестницы. Сломанные бетонные ступеньки вели вниз, к бывшему пешеходному переходу. Единственное напоминание о нем – дорожный знак с красным треугольником. Пыльный, заржавевший, готовый рассыпаться под гнетом дождей и времени. Точно такой же, как и перила лестницы, что со временем превратились в острые штыки, торчащие в разные стороны.

– Я заметил, как ты трусливо поджал хвост, когда увидел экипировку этих ребят. Для маленького безоружного мальчика ты крутой, а их испугался?! Не думай, что в этом городе два на два так сложно отыскать твое укрытие. Ты же живешь один, да?

– Ну ты и с… засранец.

– А мне терять нечего.

Чтоб я еще раз подобрал незнакомого мне человека. Получите и распишитесь: благодарность в чистом виде.

– Уйди по-хорошему, а.

– Не уйду.

– Твой выбор.

Я слышал, как он остановился прямо у меня за спиной. Пронзал своим острым взглядом. Вот только я тоже не зря жил все эти годы: развернулся и со всей силы ударил его прикладом дробовика в живот. Мальчик согнулся, но вдруг вцепился в ружье, кривя губы от боли.

Я не хотел убивать его или причинять серьезные увечья. В тот момент я действовал на уровне инстинктов и рефлексов. Схватил его за рукав рубашки и толкнул, чтобы сохранить в своих руках оружие. Я не заметил, что мы стояли на самом краю лестницы. Я просто не понял этого.

Он полетел вниз слишком быстро. Еще в воздухе умудрился уйти чуть в сторону, чтобы покатиться по склону, а не по бетонным ступеням. Его реакции можно было позавидовать.

Я стоял как вкопанный, осознавая, что мог убить его. Он бы свернул шею или…

Вдруг из его рта вырвался протяжный стон боли – мне стало по-настоящему жутко. Я увидел, что он остановился где-то на середине. Не сразу понял, почему. А потом заметил окровавленный прут, торчащий из его бедра.

Я чуть не убил его. В этот момент я не боялся бандитов. Боялся стать виновником чужой смерти.

Опять.

Я побежал по склону, чуть не поскользнувшись на мокрой от росы траве. Остановился рядом с ним, дотронулся до плеча. Он лежал на животе и дрожал всем телом.

– Ты… как?

Ужасно глупый вопрос, но мне нужно было убедиться, что он в сознании.

– А-а-агх… Н-нога.

– Сейчас, я сейчас что-нибудь придумаю. Обещаю.

Трясущимися руками я потянулся к своему рюкзаку. У меня была аптечка… Я всегда брал её с собой. Не мог не брать.

– Я не могу больше…

– Терпи. Только не теряй сознание, ладно?

Аптечка, вот она. Я прижал к себе маленькую зеленую коробку, тяжело сглатывая. Я делал это не один раз. Теперь самое главное – не сделать хуже.

– Эй, мальчик… Мальчик, ты меня слышишь?

– Не глухой. Вы… вытащи меня отсюда, пожалуйста.

– Будет больно.

– Да сделай ты уже хоть что-нибудь!

Я обошел его. Надо лишь чуть-чуть приподнять ногу. Нет времени для сомнений.

Вдох-выдох. Ты не имеешь права сомневаться.

Честно сказать, я смутно помню, как поднимал его. Завел одну руку за талию, второй, кажется, обхватил колено. Каждый дюйм отдавался давящим гулом в голове и сдавленным криком мальчика. Он закусил руку и крепко зажмурился, а я был удивлен, как он до сих пор не потерял сознание от шока.

Потом… потом я осознал, что мальчик уже лежит на спине рядом с ржавым, окровавленным прутом. И все мои руки были в этой темно-багровой, как поздний закат, крови. И кровь ручейком лилась из его раны.

Я слышал, как он сдерживает порыв заплакать. Его трясло, а все лицо стало бледным, как полотно бумаги, даже губы не выделялись среди этого страшного выражения боли.

– Держишься?

Он пробормотал что-то невразумительное.

Рано расслабляться. Я расстегнул ремень и сел рядом с мальчиком. Перетянул ногу возле раны, крепко закрепил импровизированный жгут. Я не был уверен в правильности своих действий, но мной руководил страх. В аптечке нашлись бинты и небольшая стеклянная бутылочка спирта. Я оторвал кусок бинта, открутил крышку, вдыхая резкий запах. Кажется, этот запах почувствовал даже мальчик. Он посмотрел на меня своим затуманенным взглядом и что-то пролепетал. Я не сразу смог расслышать его слова.

– Что… ты…

– Пытаюсь спасти тебе жизнь. Ты мог пробить артерию, но считай, что удача на твоей стороне.

– Это? – он указал на бутылочку.

– Спирт.

Быстрее, чем я успел среагировать, он выхватил бутылочку из рук и сделал жадный глоток, будто не пил несколько дней. Тут же закашлялся, закрывая ладонью рот.

– Какого?.. Что ты творишь?

– Обезболиваю.

Мальчик обессиленно откинулся на траву. Не знаю, почувствовал ли он облегчение, но его внешний вид стал еще болезненней. Я отобрал у него бутылочку, смочил бинт и принялся аккуратно промакивать неровные края раны. Грязная ткань джинсов сильно мешалась – пришлось разрезать штанину, подавляя слабые протесты со стороны мальчишки. А что еще мне оставалось делать? Я же не мог притащить его домой и…

Или мог?

Что он будет делать, не в состоянии даже подняться, не то что дойти до Лейтхилла?

– Б-больно… давай быстрее.

– Терпи. Этого всё равно недостаточно, – я туго перевязал рану бинтами, следя за тем, как они медленно окрашиваются в красный цвет. – Слушай… Дома у меня есть хлоргексидин. Я успею… Нет-нет, подожди. Только не теряй сознание. Нет…

Я схватился за голову, не замечая, как на щеках и волосах остается кровавый шлейф. Неживое лицо, искаженное болью навсегда останется в моей памяти. Его глаза закрылись без воли, и будто в последний раз я услышал тихий вздох. Но… я чувствовал: он дышал. Он жив. Жив. А вот я себя живым не чувствовал.

Следовало принять решение без сомнений и сожалений. И я принял его.

Потянулся к мальчишке, приподнял хрупкое (меня даже посетила мысль, что я нечаянно могу сломать его) тело, заводя руку за спину. Он оказался тяжелее, чем я представлял. А на первый взгляд – кожа да кости. Пришлось даже оставить его вещи здесь, в зарослях травы рядом с лестницей. Я решил, что заберу их позже. А сейчас мне нужно добраться до дома и привести его в чувство. Убедиться, что с ним всё будет в порядке.

Что моей вины здесь нет.

Дорога до дома не принесла новых приключений (и славно). Я совсем позабыл о бандитах, разгуливающих по дорогам города, оставил бдительность позади. Оно и к лучшему: медлить в положении мальчика было нельзя. Даже если жгут остановит кровотечение, рана может загноиться, и тогда мальчик лишится ноги.

– Не переживай, я… я знаю, что делаю.

Я выбрал первую попавшуюся дверь на втором этаже. Эта комната раньше принадлежала близнецам. Чарли и Дерек. Они были старше меня на пять лет. Постоянно донимали и доводили до истерики, хоть, честно признаться, порой Дерек мне даже нравился. Но это в прошлом.

Я положил мальчика на ближайшую кровать. Его голова безвольно склонилась в бок: он так и не пришел в себя. Я скинул рюкзак на пол, вышел в коридор и направился в ванную. Опустил руки в воду, стараясь как можно быстрее смыть с себя кровь. Я тер ладони не в состоянии остановиться до тех пор, пока вода не окрасилась в грязно-багровый цвет. Мое минутное помешательство отразилось в зеркале. Странный человек с бегающим взглядом и дрожащими руками. Неужели это я?

Из шкафчика под раковиной я выскреб последние бутылочки с антисептиком. Взял шприц, тюбик мази, салфетки и чистые бинты. Вернулся в комнату, поставил всё это на тумбу у кровати и взглянул на лежащего. Глаза его были приоткрыты – с каждой секундой взгляд становился всё осмысленнее. Я не хотел ничего говорить. Мне хотелось покончить с этим как можно быстрее. Поэтому я молча разрезал окровавленные бинты, выкинул их на пол и набрал антисептик в шприц. Мальчик не подавал признаков сознания до тех пор, пока прозрачная жидкость не коснулась разорванной плоти. Он вскрикнул и вцепился мне в руку, держащую шприц. Я не собирался останавливаться, хоть его длинные ногти до боли впились в кожу, оставляя синяки. Он закусил губу и выгнулся.

– Терпи, – холодно сказал я. – Рана сквозная, придется помучаться.

Я повторил процедуру еще раз. Потом дал ему перевести дух и нанес тонкий слой мази с обеих сторон. Закрепил салфетками и новой тугой повязкой.

На нем не было лица. Теперь я в полной мере прочувствовал это выражение. От утрешнего высокомерия и хитрого прищура не осталось и следа. Черты лица стали невыразительными, практически незаметными на белом полотне, именуемым лицом. Впрочем, стоит отдать должное: за всё время мальчик ни разу не заплакал.

– Где… я?

– Я принес тебя домой. Ты отключился у лестницы.

Он сморщился, сжимая в ладонях покрывало.

– Мои вещи… Где?

– Оставил их там.

– Что? – трясущимися губами прошептал он.

– Ну прости, мне было довольно тяжело.

– Он… Они найдут.

– Бандиты?

– Д-да. Они поймут… что в городе не одни, – он скосил взгляд на меня. – Найдут нас.

– Не найдут.

– Но…

– Я заберу твой рюкзак, если это так важно.

– Ладно.

Он откинулся на кровать, прикрыл глаза ладонью. Светлые волосы рассыпались по подушке, будто пожелтевшая солома. Я позволил себе немного понаблюдать за ним, а затем достал из шкафа одеяло, помог снять обувь и жилет. Каждое движение сопровождалось приглушенными ругательствами и стонами. Болью. Но мальчик не хотел показывать свои страдания постороннему человеку, поэтому забрался под одеяло и отвернул голову к стенке.

– Я пойду за вещами, пока не стемнело. Не вставай с кровати, ладно?

– В моем положении только бегать, – съязвил он.

Я покачал головой, накинул на плечо рюкзак и вышел из комнаты.

Перед тем как закрыть дверь, я услышал тихий вздох, ужасно напоминающий сдавленное "спасибо". Может, мне это послышалось?

Но от этого слова мне стало тепло на душе.

Мне понадобилось всего десять минут, чтобы добраться до вещей. К счастью, они были не тронуты. Следов бандитов также не было. Воодушевленный легкой победой, я поспешил домой, но всё оказалось далеко не так просто. Уже на полпути, когда я сворачивал к дороге, ведущей в частный сектор, раздался рев мотора, приглушающий громкие мужские голоса.

Я спрятался за покосившимся забором и затаил дыхание. На этот раз машина двигалась одна. Она остановилась, и из нее вывалилась группа людей. Насколько я мог судить сквозь щель в заборе, то было шестеро коренастых мужчин с оружием в руках, четверо из которых двинулись в сторону двухэтажных домов (туда, к слову, и вела злосчастная лестница), а двое направились в мою сторону.

Я напрягся и лег плашмя на землю, стараясь не шуметь. Холодная трава неприятно щекотала лицо. Себе я поклялся: если заметят, то живым не дамся. Буду сражаться до последнего. В душе, я, конечно же, надеялся, что до этого не дойдет.

– Думаешь, он еще здесь? – послышался голос одного из мужчин. – Он может прятаться где угодно. Как иголка в стоге сена.

Внутри меня всё похолодело. Естественно, я принял эти слова на свой счет, но, пораскинув мозгами, понял: о моем присутствии знать они не могут. Но тогда о ком? О… мальчике?

– Джонсон настроен серьезно, так что для него это не преграда, – ответил другой. – Для него найти засранца – дело чести.

– Интересно, что же между ними на самом деле произошло…

– Не нашего ума дело, Уилл. Айзек по-любому еще в городе, мальчишка с ним. Поймаем – тогда и будешь вопросы задавать.

– Кому?

– Айзеку, конечно.

– Ха-ха, этот расскажет. Да Джонсон его лично заткнет. Погубил его мальчик, ой, погубил.

– Сам виноват: раньше нужно было думать. Или ты думаешь, что Ал…

– Эй, смотри, – перебил его бандит. – Там у лестницы парни что-то нашли.

– Похоже, кровь.

Я позволил себе набрать воздух в легкие и порывисто выдохнуть, стоило им отойти. Теперь не было сомнений: он мне соврал. Даже лежа на постели в моем доме, продолжал лгать своими дрожащими белыми губами.

Как. Он. Посмел.

Я тоже хорош. Позволил обмануться. Я даже не знал, на кого злюсь больше: на мальчишку или самого себя. Что еще можно было ожидать от незнакомца? Освальд ведь учил, что нельзя доверять. Никому, кроме себя.

Заставив себя молча проглотить гнев, я пополз по траве в сторону дома. Земля обжигала холодом, но для меня было главным лишь то, что эти люди не заметили моего присутствия.

И только у дома я вновь вспомнил, что предстоит нелегкий разговор. Вряд ли это закончится чем-то хорошим. Но я был обязан выяснить всю правду. Любым способом.

Когда я зашел в комнату, увидел его сидящим на кровати. Он смотрел в окно (единственное в доме не заколоченное досками) и крутил в руках зеленый игральный кубик.

– Талисман, – пояснил он, почувствовав мой вопросительный взгляд. – А у тебя тут уютно.

Я слабо кивнул. Бросил на матрас его рюкзак и скрестил руки на груди, стараясь сохранять спокойствие.

– Ничего не хочешь мне сказать?

Повернувшись, он посмотрел на меня с выражением полного безразличия.

– Спасибо.

– Я не об этом. Не хочешь рассказать мне правду? Кто эти люди и почему они преследуют тебя?

– Не понимаю.

– Нет, ты всё прекрасно понимаешь. Я знаю, кого на самом деле ищут бандиты. И я не собираюсь подставляться под удар из-за двуличного мальчишки вроде тебя.

Он потупил взгляд.

– Оу, вот как.

– Это всё, что ты можешь сказать?

– Ну да.

Злость накрыла меня с головой. Неужели он не понимает, какие последствия могут ожидать? Это же не шайка мародеров, а вооруженная до зубов банда!

– В таком случае я просто выкину тебя отсюда. И не стоит меня шантажировать: ты всё равно не знаешь, где находится мой дом. Завяжу тебе глаза и оставлю под ближайшим деревом. И мне будет плевать, что с тобой станет.

– Что ты хочешь от меня услышать?

– Для начала правду. Вряд ли мое отношение к тебе изменится, но этого будет достаточно, чтобы не выкинуть тебя на улицу с дыркой в ноге. Пока что.

Он подпер голову рукой и вздохнул, будто я для него назойливая муха, мешающая заснуть.

– Эм… Я просто не узнал их сразу. Да и шантажировать тебя я не хотел – ты сам меня вынудил.

Его слова стали последней каплей. За один шаг я преодолел разделяющее нас расстояние и схватил мальчика за волосы на затылке, заставляя посмотреть мне в лицо. Он пискнул и сжал губы.

– Я не добрый дядя, который будет вечно носить тебя на руках. Ты мне никто, и я ничем тебе не обязан. Не вынуждай меня идти на преступление против совести.

– Отпусти.

– Кто ты такой? На самом деле.

– Не думаю, что ты готов к настолько длинному рассказу.

Как же он меня утомил. Я потянул его с кровати, заставляя упасть на пол. Но, кажется, он даже этого не заслужил. Прикусил губу, кривясь от боли, чтобы не закричать, и подтянул к себе больную ногу, с ненавистью смотря на меня.

– Что дальше? Организуешь пытку? – с вызовом бросил он, лишь бы пристыдить. Но мне не было стыдно.

– Я отнесся к тебе как к человеку. Это единственное, о чем я жалею.

Не знаю, что в этой фразе заставило его помрачнеть и унять свою невыносимую наглость, но он тут же затих, пряча взгляд.

– Я человек, ясно? Может быть, не очень хороший. Но будь ты на моем месте, поступил бы так же.

– Не думаю.

– А думать и не надо. Если бы все вокруг думали, перед тем как что-то сделать, то может и эпидемия не случилась бы. И ты бы меня не принес сюда. Застрелил прямо там, в подсобке. Но ты этого не сделал, потому что ты поступил по совести. Потому что ты поступил по зову морали. А я не верю морали, потому что постоянно оказываюсь в заднице, вроде этой. Да, я соврал тебе. Но ты и представить себе не можешь, сколько раз меня предавали. Я не хочу, чтобы это повторилось снова.

Я опустился на стул. Сформулировать ответ на такое душевное излияние было непросто. Он словно рассказал всё, не сказав ничего конкретного. А мне нужно было знать точно. Всю правду.

– Айзек это ты или твой отец? Если он, конечно, твой отец.

– Нет, нет. Он… просто был близким мне человеком. Я сказал, что он мой отец, потому что…

– Хотел меня разжалобить?

– Когда у тебя нет физической силы, остается использовать любую особенность, чтобы выжить.

– Хорошо… То есть ладно, я могу это понять. Но…

– Я не думал, что задержусь в Виллсайле дольше двух дней. Для меня ты был всего лишь первым встречным. Безымянным. Я не чувствую вину. Я привык находиться среди людей, где убийства и ложь – это повседневное явление. Только сейчас я понимаю, что ты другой. Мне странно слышать, когда ты упрекаешь и злишься на это, а не… Переходишь к каким-то радикальным действиям? Я не знаю. У меня болит голова и нога, я просто хочу вырубиться и пролежать так до завтрашнего дня. Ты можешь меня выгнать, но… Ты же ведь не хочешь этого, правда? Зачем ты тратил на меня медикаменты, если там, – он указал на окно, – меня убьют. В лучшем случае. Поверь, если ты сдашь меня Джонсону, то тебя в живых тоже не оставят. Я не буду говорить о тебе, но они всё равно поймут. Джонсон этим и отличается от остальных. У него есть голова, и он умеет ей пользоваться. Он не поверит, что я самостоятельно смог обработать рану.

Он уставился на меня так, что по моим рукам и спине пробежали мурашки. Это был взгляд взрослого, сознательного человека, а не того наглого мальчишки с улицы.

– Почему Джонсон ищет тебя? – спросил после короткой паузы.

– Я точно не знаю. Честно не знаю. Скорее всего, дело в Айзеке. Теперь, когда он мертв, спрос будет с меня.

– Даже если они не найдут тебя здесь… Куда ты будешь идти дальше?

– Не знаю. Я просто бесцельно скитаюсь по городам и ищу что-то такое, что я смог бы назвать домом. Пока у меня получается плохо. Может, такое место просто не существует?

Странно, но во не осталось и следа злости. Тягучая печаль и капелька любопытства, но точно не злость.

– Меня зовут Алекс, – сказал мальчик. – Ты можешь меня ненавидеть. У тебя есть на это право.

Я молча кивнул. Поднялся, помог ему забраться на кровать. Он тут же распластался на матрасе, блаженно прикрывая глаза. Я приметил, что он всё еще сжимает в ладонях тот самый зеленый кубик. Мне даже стало интересно, откуда он, но спрашивать, разумеется, я не стал. Только хмуро (так получилось против моей воли) сказал:

– Я разрешу тебе остаться, пока нога не заживет. Но когда ты сможешь ходить, тебе лучше воспользоваться этим и уйти.

– Ладно. Я уйду, но прежде хотелось бы узнать твое имя.

Алекс (как непривычно мне это имя) посмотрел на меня, прищурив один глаз. Я не хотел называться, но это уже было как-то невежливо. Он же сказал свое имя.

– Фирмино.

– Чего? – он скривился. – Это ругательство или тебя назвали в честь каких-то таблеток?

Нет, он всё-таки меня раздражает.

– У меня нормальное имя. Я итальянец.

– Ну, у тебя такой акцент, что грех не понять.

– Тогда зачем ты пытаешься меня оскорбить?

– Эй, я не оскорблял. Просто это дурацкое имя. На твоем месте я бы взял псевдоним.

– Если тебе что-то не нравится, то я с радостью покажу, где дверь.

– Не горячись. Мне не нравятся длинные имена. Буду называть тебя Фир. Пойдет?

– Пойдет.

– Тогда рад знакомству, Фир.

– Я тоже, – «наверное» добавил мысленно.

Он улыбнулся, а я молча вышел из комнаты.