Читать книгу В тени невинности - Рина Эйртон - Страница 4

Запись четвертая. Гитара

Оглавление

– Знаешь, что делает пастух перед сном? Считает овец!

Каждое мое утро начинается с этих глупых шуток. У меня они не вызывают ничего, кроме тяжелого вздоха, а Алекс искренне заливается хохотом, рассказывая новый каламбур.

Прошла целая неделя с тех пор, как в мою жизнь ворвался блондинистый мальчишка. Неделя, наполненная постоянными ссорами. Да, мы всё еще не слишком хорошо ладили. Он выводил меня из себя, и я легко срывался, пытаясь научить этого маленького засранца манерам. Когда казалось, что он наконец-то решил прислушаться к моим словам, всё повторялось вновь.

Далеко ходить не надо: сегодня утром мы опять поругались на пустом месте. То есть, причина была, но всё же глупой нервотрепки можно было избежать.

Сегодня Алекс находился в приподнятом настроении: без конца шутил (не скажу, что смешно), громко комментировал свои действия и смеялся. Мне, привыкшему к тишине, было некомфортно работать рядом с таким источником шума. Я шикнул на него, но он даже не обратил внимания.

– Фи-и-ир, а ты когда-нибудь летал на самолете? – спросил он, одну за другой переворачивая страницы книги. Я дал ему что-то из классики, но не похоже, чтобы она была ему по нраву.

Я ответил утвердительно, но не стал вдаваться в подробности. По утрам я вообще не отличался желанием разговаривать.

– А на корабле плавал?

– На лодке.

– А на корабле?

– Может, ты займешься книгой? – спросил я, подразумевая "молчи и читай".

Алекс замолчал. Он молчал долго (по мерке Алекса) – почти две минуты. Я наслаждался тишиной, приступая к чистке грибов, пока не услышал шелест вырываемых страниц.

– Эй, ты что делаешь?

– Читаю, – ответил он и продолжил с невозмутимым видом вырывать страницы из моей (моей!) книги.

Я за два шага оказался у дивана и выхватил несчастную книгу из рук этого несносного вредителя. Он сделал вид, будто не понял, в чем дело.

– Тебе кто разрешал так с книгами обращаться?! – вскипел я. – Тебе же ничего нельзя доверить!

– Я просто читал. Мне не понравилось.

– Но это не значит, что ты можешь вырывать листы.

– Я хотел как лучше. Зачем тебе тратить время на глупую и неинтересную пятую главу? Я сделал это за тебя, и не хочу, чтобы ты повторял мои ошибки.

На секунду я замялся. Какие-то зачатки логики определенно были в его словах.

– Нельзя просто взять и вырвать то, что тебе не нравится.

– Но ты же так делаешь. Иначе, зачем ты относишь все вещи на чердак?

Я хотел было возразить, но слова спутались в потоке возмущений. Вышло что-то совсем невнятное. Мне стало обидно: я не был способен толком возразить мальчишке.

– Ты ничего не понимаешь, – огрызнулся я, забирая книгу. – Хватит меня попрекать.

Алекс мерзко ухмыльнулся.

– Даже не пытался.

Он чувствовал себя победителем. Я сосчитал до десяти и вернулся к готовке. Но Алекс не хотел оставлять меня в покое.

– Скучно, – огласил он свой гениальный вердикт. – Можно я покормлю твоих курочек?

– Не смей подходить к животным. Ты их напугаешь.

– Брось, мне же надо хоть чем-то заняться.

– Займись.

– Чем? – он развел руками. – Помнишь, что ты обещал мне гитару?

– На ней сохранилась только одна струна, – ответил я. – И та звучит ужасно.

– Невелика проблема. Я могу заменить струны. Мне уже приходилось делать это раньше.

– У меня нет струн.

– Есть гитара, но нет струн?

Я пожал плечами.

– Представь себе.

– Ладно… Они точно должны быть в городе. В Виллсайле много классного хлама. Бери сколько хочешь.

– Алекс, чтобы найти какую-то вещь нужно выйти в город. А там всё еще орудуют бандиты, если ты не забыл.

– Джонсон? Он не станет сидеть на одном месте. Наверняка уже за сто миль отсюда. Прошло так много времени, а ты до сих пор боишься вытащить свою кудрявую голову за пределы дома?

– Я не вижу в этом смысла. Ты жить не сможешь без гитары?

– Да, не смогу!

Я повернулся к нему, стараясь как можно красноречивее выразить свои эмоции. Но Алекс проигнорировал мой взгляд и скрестил руки на груди, как будто это я отвлекал его от чего-то важного.

– Да что с тобой не так? – разозлился я. – Ты как будто с другой планеты прилетел. Может быть раньше все вокруг баловали тебя, позволяя ставить детский каприз выше здравого смысла, но я не позволю командовать собой.

– Детский каприз? Я пытаюсь найти хоть что-нибудь хорошее во всем дерьме, которое случалось со мной. Ты понятия не имеешь, что я пережил.

– Если бы ты действительно был таким страдальцем, которого строишь, то не вел себя как тупой самодовольный подросток!

И вновь этот озлобленный взгляд из-под челки.

– Если бы я вел себя как ты, то сдох бы от безысходности.

Я знал точно, что правота была на моей стороне, но он вновь заставил меня усомниться. И как у него это получалось? Впрочем, даже если бы меня заставили под дулом пистолета признать, что в его словах есть смысл, я бы не сумел это произнести вслух.

– Вот как? Поэтому ты не способен сделать ничего, кроме как доставить неприятности?

Не знаю, что именно задело его в моей фразе, но искаженное ненавистью выражение лица говорило само за себя.

– Да пошел ты!

Он вскочил с дивана, хватая костыли, и с громким стуком пошел прочь из гостиной. У меня был порыв бросить что-то обидное ему вслед, но я сдержался. В конце концов, я и вправду перегнул палку, но тогда еще не ощущал это.

Не успел я налить воду в миску, как на лестнице что-то упало. Я покачал головой: неужели он считает, что если разнесет мой дом вдребезги, то я начну относиться к нему иначе? Впрочем, через несколько минут грохот повторился, и на этот раз уже гораздо громче. Послышался жалобный всхлип.

– Я знаю твои фокусы. Хватит пытаться меня разжалобить.

Он не замолкал, будто готовый расплакаться. Только я слабо ему верил.

– Больше страсти, Александр. Ты же хочешь, чтобы мне стало плохо из-за своего… – я кинул в рот кусочек перца, – невежества.

Я вышел в коридор, с усмешкой наблюдая за мальчишкой, пытающимся изобразить великое страдание. О, да ему стоило идти в актеры! Голова запрокинута назад, руки впились в горло, а всё тело пронизано мелкой дрожью.

– Прекращай, – строго сказал я. – Уже не смешно.

Но Алекс меня не слышал. Он начал биться головой о пол, и тут я понял, что он совсем не притворяется.

– Алекс? Алекс!

Его зрачки расширились, и он мучительно захрипел. Я схватил его за плечи, начал трясти, не понимая, как следует поступить. Я пытался успокоить его судороги, но, кажется, делал только хуже.

Приступ закончился также неожиданно, как и начался. Алекс беспомощно обмяк в моих руках и затих. Мне показалось, что он перестал дышать, но сквозь легкую дрожь я чувствовал, как опускается и поднимается его грудь.

– Ради всего святого, скажи, что ты меня слышишь!

Отуманенный взгляд застыл вдруг на моем лице.

– Ты…

– Алекс, ты понимаешь меня?

– Что? Нет-нет-нет, – он грубо оттолкнул меня. – Не трогай меня. Не подходи. Уйди. Уйди!

Я, пораженный, застыл на месте.

– Да что с тобой?

Но Алекс явно был не в себе. Он подскочил с пола и со всех ног бросился наверх, позабыв про костыли. Я был так поражен произошедшим, что даже не задался вопросом, как ему вообще удалось так быстро взобраться по лестнице с поврежденной ногой.

Что с ним?

Когда оцепенение спало, я пришел на кухню и попытался вернуться к готовке. Но делать вид, будто бы ничего не произошло, у меня получалось хуже всего. Я кинул тарелку на стол, не задумываясь, что она может разбиться, и взглянул на свое отражение в наполненной водой раковине. Я не видел ничего. Также пусто было и в моей душе.

У Алекса были не все дома. Это я понял уже давно, но сейчас… Да, он чокнутый, но я повел себя просто ужасно. Зачем было глумиться над ним? Мне хотелось рвать волосы на голове от осознания собственной глупости. Почему я не мог просто смолчать?

Никогда раньше стены моего маленького дома не давали на меня так сильно. Я не мог найти себе места. Наверное, стоило подняться к Алексу, проверить его, но сейчас пойти туда для меня как самая страшная пытка. Я не хотел больше видеть эти безумные пожелтевшие глаза. Но и успокоиться я не мог.

Смута долго не хотела отпускать мой разум. Я ходил из угла в угол, как загнанный в клетку лев. В какой-то момент находиться здесь стало до такой степени невыносимо, что я забрал верхнюю одежду из прихожей и заперся в мастерской.

Я решил во чтобы то ни стало найти эти чертовы струны.

Я хотел убежать от всех своих мыслей.

Где же я мог найти струны для гитары? Вариантов у меня было не так уж и много. Я разложил на стол карту и принялся думать. Единственное место, где я видел музыкальные инструменты в Виллсайле – это маленький павильон в торговом центре. Сердце города. И сразу же в мою голову закрались сомнения: идти в огромное неосвещенное здание, где в случае чего не будет пути отступления… И это не беря в расчет бандитов, которые вполне могли оставаться в городе. Что я смогу сделать при встрече с ними?

Тот я, который еще неделю назад мирно кормил курочек и убирался в доме, не стал бы рисковать. Остановился, заметив хотя бы очертание опасности. Но сегодняшний я смотрел на себя совсем по-другому. То ли чувство вины, то ли порыв доказать самому себе, что существует и другой Фирмино, который устал бояться. Которому надоело просчитывать жизнь наперед. Который хочет найти эти чертовые струны для гитары, чтобы вновь услышать мелодичное бренчание. Которому музыка нужна также сильно, как и глоток воды в засушливую погоду.

Которого до глубины души задели слова Алекса.

Действовал я быстро, не давая себе передумать. Сейчас, когда я пишу эти строчки, мой пыл остужен, и решение идти в торговый центр уже не кажется таким вдохновляющим. Глупым скорее, но тогда я хотел сделать эту глупость. Она была нужна мне для храбрости, для уверенности, что я иду в верном направлении. Поэтому я собрал все свои самодельные петарды, которые так любил использовать Освальд в качестве отвлекающего маневра; малокалиберный пистолет с глушителем, не слишком полезный для больших дистанций; фонарик, аптечку и бутылку воды.

Не думаю, что следует описывать дорогу до центра. Могу лишь заметить, что погода сегодня стояла удивительно ясная для осени: ослепляюще светило солнце и мягко дул ветер, не сдувая с ног, а напротив – помогая идти. Я принял это за хороший знак. Правда, стоило мне подойти к торговому центру – серому пятиэтажному зданию, дышащему холодом, как погода начала портиться. Ни капельки не обеспокоенный, я подопнул стеклянную бутылку, валяющуюся на парковке центра. Она покатилась вперед, тихо звеня зелеными боками до тех пор, пока не остановилась у сломанной вывески "Пицца у Карла". Интересно, кем был этот Карл?

Чем ближе я подходил к входу, тем больше под моими сапогами хрустело стекло. Я прошел сквозь когда-то автоматически открывающуюся дверь и огляделся. Достал фонарик и на всякий случай мачете (оно служило Освальду еще с армейских времен). Использовать пистолет в таком большом здании я не хотел до последнего – шум от выстрелов разлетелся бы по всем этажам и непременно привлек зараженных. А что они тут обитали, я не сомневался.

Теперь мне не мешало понять, в какую сторону двигаться. Это, как оказалось, стало самой сложной частью. Пусть в здании не осталось целых окон, а на улице ярко светило солнце, внутри центра двигаться без фонарика было практически невозможно. Я боялся наткнуться на логово зараженных, всё время слышал посторонние шумы и шорохи. В смятении я обследовал весь первый и второй этажи, но так и не нашел ничего интересного. Только упавший лифт и несколько вывесок с незнакомыми мне словами. На третий этаж я не попал – путь туда оказался умышленно завален прилавками. Тогда я вернулся на первый этаж и вновь принялся его исследовать. Как оказалось не зря: в самом конце длинного коридора я наткнулся на спуск вниз. "Нулевой этаж", – гласил указатель.

Тихо. Слишком тихо для темного помещения. Я переложил тяжелый фонарик в левую руку, а правой покрепче перехватил мачете. Мох под ногами и отвалившаяся от стен плитка… Круг белого света скользнул по стесанным ступенькам, всё ниже и ниже. Я начал спускаться. На третьей ступеньке в нос ударил запах сырости. Ничего хорошего это не предвещало.

Я ожидал увидеть гнездо зараженных или нечто подобное. Уже был готов уносить ноги, услышав малейший шорох, но разум был словно затуманен. Мне нужно было узнать, что здесь находиться. И я чувствовал, что струны ждут меня именно тут. Бегство… казалось мне позорным выходом.

Я провел лучом фонарика по стенам, коридору, полу, но так и не сумел отыскать видимой опасности. Поэтому пошел дальше. Сердце билось приглушенно, стуча где-то в висках, а не там, где должно было быть. Только оно и хруст стекла под ботинками создавали шум в подвале. Вдруг я остановился, почувствовав, как начинаю задыхаться. Я сделал несколько глубоких вдохов ртом.

– Только не снова…

Оцепенение, которое напало на меня при виде черноты подвала, исчезло в один момент. Я почувствовал острую необходимость выбраться на улицу, увидеть солнечный свет. Толку строить из себя героя? Доказать Алексу, что я такой же смелый и безрассудный, как он? О да, он бы завалился в подвал к зараженным за возможность перебирать аккорды. Да он бы в толпу к ним прыгнул за такое.

Я даже из дома лишний раз выйти боюсь.

Я собрался поворачивать назад, но… Не повернул. Почему? Просто я заметил впереди нечто, напоминающее нотный ключ. Огромную вывеску с нотным ключом.

– Быть не может…

Желание уйти соперничало с необходимостью остаться. Вот, я здесь, в пару шагов от своей цели. Протяни руку и схватись!

Я быстро пошел вперед, всё еще не веря своим глазам. Защитные жалюзи были опущены, но на месте двери виднелась небольшая лазейка. Я опустился на колени и направил туда свет фонарика. Ничего, кроме груды мусора и обломков, видно не было. Стоит ли рискнуть?

Пути назад нет. Сбросив с плеч рюкзак, я натянул на нос черную маску (на случай драки с зараженным я не наглотаюсь крови) и полез внутрь. По пути умудрился зацепиться за что-то острое и чуть не разорвал штанину.

Оказавшись внутри, я осмотрелся. Сломанные полки и стеллажи, изуродованные временем музыкальные инструменты, обвалившийся в нескольких местах потолок. Я поднялся на ноги, ощущая неприятный холод на коже. Сквозь маску дышать удавалось с трудом не только из-за пыли, парящей в воздухе, но и из-за высокой влажности. Задерживаться здесь не стоит.

Я подошел к тому, что осталось от прилавка, и принялся рыться в куче мелких безделушек, среди которых мне часто попадались кусочки бетона и стекла. Из интересного я нашел только красивую штучку золотистого цвета, которой бренчат по струнам (как сказал потом Алекс, это называется медиатор). Струн как назло нигде не было.

Решив обыскать еще парочку более-менее уцелевших шкафчиков, я пробрался к проходу, ведущему на склад. Но, еще не зайдя внутрь, я ощутил странный звук. Да, именно ощутил, а не услышал. Как будто кто-то тащил ноги по воде.

Чутье не подвело: из темноты на меня выскочило худощавое серое тело, широко раскрывая пасть, изуродованную черными подтеками. Я успел увернуться – зараженный упал на пол. В изрезанных лохмотьях бессильно волочились костлявые палки – руки существа, когда-то именовавшегося человеком. Я не стал тянуть: поставил ногу на его спину, не давая встать, и резким движением отсек голову.

"Он давно не ел. Слабак", – подумал я. Похоже, мне повезло.

Вонь, которую я ощутил, зайдя на склад, сложно передать словами. Я задержал дыхание и принялся рыскать в коробках, которыми были завалены полки. Бесконечные провода, батарейки, некоторые из которых выглядели даже рабочими, цветные баночки с маслами и средствами для чистки струн, электронные коробочки, похожие на колонки, и еще много-много других мелочей, о предназначение которых я не знал. Наконец, когда воздуха в легких стало катастрофически не хватать, я нашел небольшую бумажную упаковку, на которой красовался логотип фирмы и фото гитары. Распаковав конверт, я увидел то, за чем пришел.

– Так вот вы какие…

Я положил несколько упаковок в рюкзак и поспешно выбрался из магазинчика, не желая больше здесь находиться. Но мне было не суждено так просто выйти отсюда. Доносящийся из глубины подвала крик дал это понять. Шум неумолимо приближался и, когда я вылез назад в коридор, достиг своего пика. Чья-то сильная, скользкая рука схватила меня за ворот и бросила на пол. Я упал в воду, но не растерялся: перевернулся на спину, схватил мачете и прежде чем мертвец успел укусить меня, нанес удар по голове. Темно-красная жидкость полилась по лезвию, а существо истошно закричало. Его животный крик был зовом помощи.

Я попытался закрыть уши, но было поздно: перед глазами замелькали черные пятна. Коридор заполнился сотнями схожих криков, больше напоминающих скрежет гвоздя по металлу. Когда они наконец-то умолкли, я смог нащупать ручку мачете в воде. Путь к отступлению был только один. Я побежал к лестнице, задыхаясь от накрывающего волнами страха. Бежал я недолго: на лестнице одна из этих тварей ударила меня в спину. В глазах потемнело, а когда я повернулся, чтобы нанести ответный удар, то увидел три острых когтя, рассекающих маску и мое лицо. Щека загудела, будто ошпаренная кипятком. Я упал на спину и пополз назад, к стене.

Их было не три, и даже не четыре. Я насчитал как минимум семерых, которые готовы были разорвать меня на кусочки. Не все двигались быстро, но тому, кто ударил меня, силы и скорости было не занимать. Я потянулся к ремню штанов и достал пистолет, прицеливаясь в стремительно приближающегося зараженного. Несколько раз выстрелил – прямо в голову. Похоже, теперь я разбудил всех обитателей подвала, которые еще не потрудились очнуться.

Спасся я, запершись за железной дверью, в небольшом служебном помещении. Подпер дверь спиной, что дико ныла после встречи с зараженным. Я слышал, как они ломятся ко мне. В ушах эхом отзывался бешеный стук в железную дверь.

Когда в моих глазах маленькая черная комнатка начала сужаться, я понял, что дела совсем плохи. Успокоиться, просто нужно успокоиться. Сосчитать до десяти или… Сделать хоть что-нибудь! Прислонившись затылком к холодной стене, я сложил трясущиеся руки в молитвенном жесте, как когда-то учил отец. Прочитал несколько молитв на итальянском, не размыкая губ.

Poiché tuo è

il regno, la Potenza

e la gloria nei secoli.

Amen.

Заученные строчки закончились, а в моей голове сформировалось что-то наподобие плана действий.

Открыв рюкзак, я достал все петарды и спички, которые у меня были. Похоже, настал ваш звездный час! Умирать так глупо я уж точно не собирался.

Сосчитав до трех и подпалив фитиль, я открыл дверь и выкинул петарду в толпу моих «поклонников», терпеливо ждавших у двери. Взрыв получился громким, даже в какой-то мере эффектным. Впрочем, у меня не было времени любоваться.

Я отправил в толпу еще несколько петард. Воспользовавшись шансом, выскочил из комнаты, попутно тратя патроны на самых стойких зараженных. Они цеплялись ко мне своими жилистыми руками, пытались повалить меня на пол, тянули с такой неистовой силой, что оторвали капюшон куртки. Уже на лестнице я кинул в центр коридора последнюю петарду, чтобы отвлечь погоню яркими огоньками и шумом.

На самом деле я впервые самостоятельно использовал петарды как средство для отвлечения внимания. Раньше мне не верилось, что зараженные, подобно безмозглым болванчикам, будут послушно следовать к источнику звука. Теперь же верилось охотно.

Я выбрался из торгового центра. Выбрался живым. У меня не осталось ни петард, ни патронов, даже свой фонарик я умудрился оставить где-то в подвале. Но возможно ли описать счастье человека, спасшегося на волоске от гибели?

Мне хотелось кричать, вот только не получалось. Я поднес руку к шее, приказывая себе успокоиться. Только не сейчас. Только не снова.

Впервые я потерял голос, когда мне было двенадцать. Долго не мог с тех пор говорить, пока Освальд не взялся за мое обучение. Он научил контролировать агрессию, страх, не судить по внешности и никогда не позволять эмоциям брать верх. Но возможно ли научиться полностью подавлять свои чувства?

У меня так и не получилось. И плата за это – голос.

Домой я вернулся в совершенно растерянных чувствах. Я, конечно же, был рад, что вообще вернулся, но неспособность говорить сильно давила на меня. Вот так просто страх, накрывший после встречи с зараженными, связал горло и связки. Я прекрасно понимал, что это быстро пройдет, но не мог заставить себя не переживать. Как бы я не убеждал себя, что всё позади, другая часть меня отказывалась верить.

Для начала следовало умыться и скинуть с себя потяжелевшую одежду, потом – устроиться в любимом кресле с книгой и забыть обо всем, что произошло сегодня. Было бы чудесно, но я не учел факт существования своего сожителя.

И, конечно же, в доме его не было – пришлось выйти на задний двор.

Склад для хлама, сарай, служивший курятником, огород, скрипучие детские качели и колодец – вот что собой представлял задний двор. Среди всего этого скромного убранства, на земле, заваленной ярко-оранжевыми листьями, что напоминали отблески огня, сидел маленький мальчик и с любопытством смотрел сквозь сетку на импровизированный дворик для куриц. Они, как маленькие заключенные, выбирались по утрам на территорию, огражденную со всех сторон сеткой, чтобы подышать свежим воздухом; а на ночь забирались в свою половину дощатого сарая, что я запирал с наступлением темноты.

Приблизившись к Алексу, я попытался поздороваться, но слова застряли в горле. Честно сказать, мне не хотелось с ним разговаривать, хоть и стоило отдать ему струны, показать, на что я пошел ради этого. Но поймет ли он меня, если я открою рот и заставлю себя промычать что-то невразумительное? Уж лучше промолчать. Мне не привыкать.

Молчать.

Почувствовав мое присутствие, Алекс взглянул на меня через плечо. Он выглядел в точности как я: потрепанным и уставшим.

– Где ты был? – одними губами спросил он.

Вместо ответа я расстегнул рюкзак и протянул ему бумажный конверт со струнами. Алекс не сразу осознал, что скрывается в упаковке. Но стоило ему понять, как серые глаза тут же округлились, и он ошарашенно уставился на меня.

– Это… мне? То есть ты серьезно ходил за струнами ради меня?

Я мотнул головой.

– Тогда зачем?

Я пожал плечами.

– Не понимаю тебя, – Алекс прижал к груди конверт и опустил взгляд. – Разве ты не должен злиться после того, как я послал тебя? Я думал, ты поэтому ушел. Не хотел больше меня видеть. У тебя есть причины.

Не знаю, раскаивался ли он по-настоящему, но мне было приятно осознавать, что он раздосадован своими поступками. Я опустился рядом с ним на колени и похлопал по плечу. Мне хотелось сказать что-то вроде: "Ты странный, но вокруг меня больше нет людей, поэтому я мирюсь с тем, что есть", однако я вновь промолчал. Думаю, Алекс понял меня без слов. Честно сказать, своей догадливостью он мне симпатизировал.

– В любом случае, – начал мальчик. – Извини за утро. Я наговорил тебе много чего. На самом деле я так не думаю, просто… Есть вещи, которые мне сложно в себе контролировать. Ты лечишь меня, кормишь, даешь ночлег. Я всё думаю, зачем ты это делаешь? И никак не могу найти ответа. Я должен тебе слишком много. Ненавижу быть должным, но боюсь, что не смогу расплатиться. Мне бы только не сделать тебе хуже.

Алекс прикусил губу, хмурясь. Я подметил, что он всегда делает это, когда находится в замешательстве.

– Хуже? – на выдохе выдавил я из себя. Напряжение медленно рассеивалось и говорить стало легче.

– Ты и сам понимаешь. Я, как черный кот, приношу одни несчастья.

– Я так не думаю.

– Правда что ли? – с усмешкой переспросил Алекс.

– Наверное.

Я прикрыл глаза, заставляя себя собраться. Но выходило только хуже: голова шла кругом и перед глазами всё расплывалось. Да и щека ужасно болела при каждой попытке открыть рот. Поэтому я нахмурился и нехотя произнес:

– Иди в дом. Сыграешь что-нибудь на гитаре.

Щеки горели не только от длинной царапины, но и от прожигающего взгляда Алекса. Я всё ждал, когда он потребует объяснения моего странного поведения, но он молчал. Долгую тишину спустя послышался шорох одежды и листьев – Алекс поднялся на ноги (не без помощи костылей) и вдруг сказал:

– У тебя смешные курицы.

– Роза, Элиза и Нора. Их имена.

Алекс грустно улыбнулся.

– Ты дал им имена.

– Да.

Я слышал, как глубоко он вздохнул, словно думая о чем-то своем, далеком и таком печальном. Мне показалось, что Алекс уже собирался идти к крыльцу, но неожиданно остановился и прислонился ко мне, мимолетно обнимая за плечи.

– Спасибо.

Обомлев, я распахнул глаза, однако Алекс отстранился и поковылял в дом. Всё произошло так быстро, что я даже засомневался, случилось ли это на самом деле.

Но мне стало тепло и хорошо, как никогда раньше.


Спустя час я уже сидел в гостиной, дремля в кресле. Сон был неспокойным: я словно застрял в несвязном бреду, не в силах разобраться, где сон, а где реальность. От этого состояния мне было плохо даже физически.

Алекс сидел на ковре у дивана и кропотливо занимался установкой струн. Его усердное сопение доносилось до меня даже сквозь сон. Но вдруг он умолк. Озадаченный, я открыл глаза и протянул к нему руку, дотрагиваясь до плеча.

– Закончил? – спросил я.

Алекс не отозвался. Он как-то странно кашлянул, а затем неестественно выгнулся, заставляя меня замереть от страха. Он вскинул голову, и два совершенно пустых, налившихся темной кровью глаза воззрились на меня. Черные жилы тянулись по всему его лицу, будто слезы. Я знал этот взгляд. Так смотрели только зараженные.

В ужасе я закричал изо всех сил и проснулся. Алекс, настоящий Алекс, сидел на том же месте, что и его жуткая копия из сна. Только этот Алекс смотрел с непониманием, своими совершенно обычными серыми глазами.

– Кошмар? – простодушно поинтересовался он.

Я откинулся в кресле, прикрывая лицо ладонью. Меня всё еще немного трясло.

– Как гитара?

– Пришлось повозиться, но оно того стоит.

Алекс продемонстрировал мне натянутые на грифе струны. Раньше эта гитара принадлежала одному из близнецов, Чарли. Он играл довольно посредственно, да и играл редко, предпочитая хвастаться своими умениями. Но в детстве я всё равно завидовал ему.

– Такая приятная, – Алекс провел ладонью по изгибу корпуса. – Будто создана для меня!

Я скептично приподнял бровь.

– Ты играть-то хоть умеешь?

– Вот еще! – надулся мальчик. – Я же говорил, что умею.

– Ты много что говорил.

Алекс показал мне язык и вернулся к гитаре. Провел по струнам, вслушиваясь в звук, и немного покрутил колки (это слово я тоже узнал от Алекса).

– Еще чуть-чуть, зануда.

– Я всё еще жду. Не должны же мои старания пропасть даром.

Он взглянул на мое лицо, останавливаясь на щеке.

– Поверить не могу, что ты выбрался в город из-за струн. Сильно же ты, должно быть, любишь музыку. Ну, или меня.

– Уж точно не тебя.

Алекс рассмеялся.

– Я и не претендую, – он положил корпус гитары на бедро. – Дрался с зараженными?

Я дотронулся до царапины, морщась. После долгой обработки антисептиком щека ныла так сильно, что хотелось ударить себя калиткой.

– Ерунда.

– Не скромничай.

– Нет, правда. Было бы о чем рассказывать. Просто показал стайке зараженных, кто король этого города.

– Да неужели?

– Я серьезен.

– А не боишься обратиться? Может, у них и когти ядовитые!

Я цокнул.

– Тогда бояться нужно тебе. Откушу пару пальцев, потом на гитаре не сможешь играть.

– Я убегу быстрее, чем ты с кресла поднимешься! – весело выговорил он и, понизив голос, будто собирается рассказать самый страшный на свете секрет, добавил: – У тебя толстая задница.

– Что? – я смешался. – Ты опять говоришь какую-то чушь.

– Нет, так и есть. Правда-правда.

– Ой, хватит уже. Ты меня раздражаешь.

Однако впервые за долгое время он не злил меня всерьез.

– Давай, – попытался как можно серьезнее сказать я. – Играй. Я упрашиваю тебя весь вечер.

В ответ Алекс недовольно шикнул:

– Две минуты для маэстро, разве я многое прошу?

И начал перебирать струны. Поначалу медленно, привыкая к инструменту, а затем всё быстрее и увереннее.

– Как с велосипедом, – отметил он. – Главное – начать.

Он немного потренировался и принялся за аккорды. Похоже, он и вправду хорошо играл. Стало стыдно за свое неверие – я даже немного покраснел, но Алекс не заметил этого. Он был слишком увлечен игрой, чтобы смотреть на меня.

– Как же там… Начиналось. С ля минора, что ли.

Его пальцы коснулись гитары и вдруг быстро побежали по струнам, стирая в пыль годы тишины. Он будто всю жизнь только этим и занимался.

Возможно ли описать словами всё волшебство музыки? Я уж точно на это не способен, но не могу не попытаться.

Это похоже на синее небо, подернутое серой дымкой и исполосованное белыми лучами солнца. Похоже на закат. Такое же тревожное и восхитительное чувство, когда ты стоишь посреди дороги, а вокруг – пустота. Ты не видишь солнце, но чувствуешь, как оно исчезает в твоих глазах. Еще минута, и опустится сумрак, а потом… Что будет потом понять несложно. Не зря Освальд внес этот пункт в наш свод правил.

"Никогда не выходи на улицу после заката".

Потом – страх и надежда, что-то большее, чем просто слово. Мне судить сложно, ведь я уже много лет не видел заката.

Такой я увидел музыку Алекса. Тревожной, печальной, но завораживающей так сильно, что хотелось следовать за ней, лишь бы услышать последние ноты. Словно ты околдован ею. А еще я вспомнил походы в церковь с отцом. Каждое оттягивание басовой струны, как одна воскресная молитва.

Резко и пронзительно. Витражи в костеле у дома, лик Девы Марии и пьяный голос отца. Я так давно об этом не вспоминал, что почти забыл. Потому что эта память слишком личная и сокровенная. Такая, о которой я не рассказывал даже Освальду.

– Может, – несмело прервал я игру Алекса, – споешь? Что-то более легкое.

Мальчик пожал плечами.

– Как скажешь, – он прокашлялся. – Я как раз вспоминал текст.

– Многообещающе.

Алекс улыбнулся и негромко запел:

– Однажды во сне

Я увидел бескрайний океан,

Где вторя каждой волне,

Печально мне пел капитан.

И в рассказе его соловьином

Я понял только одно:

То, к чему мы так долго стремились –

Песчаное черное дно.

– Эй-эй, стой. Ты опять играешь что-то грустное.

– Разве? По-моему песня о капитане скорее меланхоличная, а не грустная. Это разные вещи.

– Может быть, но… Есть что-то веселое?

Алекс задумчиво почесал подбородок.

– Только баллада про муравья, которого задавили помидором.

– Ужасно.

Он вновь рассмеялся.

– Если хочешь, я могу написать песню специально для тебя. С хорошим концом. Тебе же такое по душе, верно?

Я всегда был человеком сентиментальным, но в моей реальности не было места для такого. К тому же казаться Алексу слишком мягким мне тоже не хотелось.

– Не стоит. Глупая затея.

– Какая отличная затея! – проигнорировав мои слова, воскликнул Алекс. – Будет, чем заняться вечером. А сейчас я сыграю балладу про муравья.

– Нет, нет и еще раз нет. Я не хочу это слушать.

– Тебе не нравится мой голос?

– Нравится, но… Может, обойдемся просто музыкой?

Вопреки моему нежеланию Алекс начал играть свою странную балладу. Она была очень глупой, но в какой-то степени даже… забавной? Я не был, конечно, в этом уверен, ведь уснул где-то на середине.

И на этот раз мне приснилась родная деревушка в Италии.

В тени невинности

Подняться наверх