Читать книгу Дыхание сказочного леса. Сборник сказок - Риша Александрова - Страница 7

Влюблен был Федька по самые свои оттопыренные уши в Анюту, да только она ему взаимностью не отвечала.

«Не в моем ты вкусе, – сказала, – лопоухий и веснушчатый, и вообще я другого люблю». И с другим этим за ручку в избу и ушла на вечёрки. Как уж сердился Федька, как злился! Но сделать ничего не мог: пойдешь разве супротив Митьки-здоровяка? Кинул тогда Федька шапку оземь, плюнул под ноги да и пошел куда глаза глядят.

И привела его тропинка к лесу, что раскинулся прям за их деревней. Хороший то был лес, приветливый, светлый, меж изящных осиновых да березовых листьев солнечные лучики проглядывали, прохладные уже, не то, что летом – жаркие. Трава, по-осеннему наряженная, чуть шевелилась от ветра, будто дышала, и прятала в себе мелкие шляпки блестящих от слизи маслят. Был бы Федька в настроении, насобирал бы полную корзинку, принес и матери, и Анюте, ух бы какую жаренину сделали! Вот же ж! Снова о ней мысли в голове зародились. И отомстить ей захотелось, также больно сделать, чтоб поняла, что с душами-то людскими не играют.

Клубились тёмные мысли осиным роем, жужжали противно, всяческие подлые дела Федьке представлялись. До того он додумал, что уж в грёзах этих тяжёлых ненаглядная его Анюта в реке тонула, его помощи просила, а он ещё раздумывал на берегу, красовался.

– Здрав будь, молодец, – проскрипел рядом чей-то голос и вырвал Федьку из раздумий.

Встал он на месте, огляделся: а уж и лес совсем незнакомый, ели кругом разлапистые, мрачные, средь игольчатых веток паутина невесомо болталась, жертву свою поджидая. От тропки и не осталось уж ничего, потерялась она в кочках да шишках, а кусты обступили плотной стеной, что, казалось, и вздохнуть нельзя, как они давили. И солнца не видать, а в полумраке этом стояла перед ним незнакомая старуха. Сколько ей лет было, он и подумать не мог – слишком высока, слишком худа, одни кости, считай, кожей обтянутые. Седые волосы растрепались, на ворох истлевших листьев походили, нос длинный крючковатый, губы ниточкой, почти и не видны. А вот глаза… Увидал Федька один-единственный её глаз да так и обмер. Похолодело все внутри, рёбра сжались, сердце заколотилось.

– Уйди от меня! Пойди прочь! – замахал он руками, зажмурился, да только разве ж прогонишь Лихо так запросто.

Прыгнула к нему косматая, забралась на спину, будто заплечный мешок, острыми руками за шею обняла и принялась наговаривать. От сухого её шёпота в голове Феди мысли одна темней другой появлялись, и будущее его таким безрадостным вдруг показалось, таким пустым и серым, что выть хотелось. Открыл он глаза, а рядом уж и нет никого. Повертелся Федька на месте, повглядывался в сумрак… Никого.

– Привидится же, – вздохнул он да и пошёл в деревню.

Но не было с того дня у Феди никаких радостей, вспыхивали светлые чувства в груди, да тут же и угасали, будто слизывал их кто, загребал своими руками, прятал в тёмные уголки. Смурной он ходил, сердитый, на мать огрызался, братьям-сёстрам малым подзатыльники отвешивал.

– Вот вернётся батька, всё ему расскажу, – обиженно сказала однажды Маруся, самая младшая, самая его любимая, – получишь ты тогда.

А Федька и рад бы приласкать да приголубить сестрёнку, но словно забыл, как это делается. Скрипнул он зубами, развернулся и ушёл на двор, громко дверью хлопнув. Пнул ведро, покатилось оно колобком по траве, выплёскивая воду, уткнулось в забор. А тот покосился, разъехавшиеся доски грустно смотрели на округу: на нём не так давно злость свою Федька вымещал, да так и не починил до сих пор. А всё почему? То Анюта его ненаглядная по дороге с Митькой под ручку шла, заливалась смехом… Кто ж тут выдержал бы.

Но легче-то не было Феде, и Лихо за его спиной всё сильнее становилось, упитаннее. Ведь каждый день он кормил свою незваную гостью дурными мыслями. А она ему вместо благодарности всяческие неприятности чинила: то он споткнулся на ровном месте да чуть ногу не вывернул, то о косяк головой брякнулся так, что чуть искры из глаз не посыпались, а то и едва руки не лишился, топором мимо полена замахнувшись. Мать только вздыхала да охала, братья от него прятались, шептались, переглядывались. Одна Маруся не боялась подойти, сидела с ним рядом подолгу, глядела своими синими глазёнками, будто что понимала.

– Зачем тебе Анька эта сдалась-то, а? – спросила она как-то, задумчиво накручивая тонкие волосы на палец. – Полюбишь и другую.

– Ой, много ты знаешь, – отмахнулся Федя. – Не твоего ума дело.

– А ты мне на возраст не пеняй, – надула губы Маруся. – Пойдём лучше со мной, поможешь, – и протянула ведро с погнутой дужкой. И таким оно большим показалось в её махонькой ручке, что невольно что-то защемило в сердце у Федьки, захотелось обнять её, прижать к себе. Лихо глаз свой единственный тут же открыло, заоглядывалось, крепче в парня вцепилось. Но всё ж поднялся Федя, вздохнул:

– Ну, пойдём.

Пришли они с Марусей к реке. Осенью воды здесь заметно меньше стало, обмелели берега, оголились. Кусты колючими ветками в воздух тыкались, замерли в ожидании новой весны. Лишь облетевшая листва глаз радовала, раскрасив землю жёлто-красными пятнами.

– А помнишь, Федька, как мы тут все вместе?.. – раскинула руки Маруся. – Вона красота какая.

– Угу, – кивнул Федя, и всплыл в памяти тот день, когда они с болота шли и тут привал сделали. Сидели, ноги вытянув, смотрели на спокойную реку, ели чернику да малину лесную. Ребятня тогда вся вымазалась, но довольнющие были!..

Вдохнул Федька холодный воздух, расправил плечи, а сестра к нему ближе подошла, притулилась сбоку, обняла за спину. И так вдруг хорошо ему стало, так легко. Жить захотелось.

И правда, сошёлся, что ли, клином свет на этой Аньке? У него же семья, мать на нём и малые, а батя вернётся, как он ему в глаза посмотрит? Загорелся внутри огонёк, руки зачесались дела полезные делать. Вот придут с реки, сразу забор починит, дужку исправит, дров к печке наносит. Мать пирогов испечёт, малышня обрадуется…

Стоял Федя, глядел на серо-голубое небо, улыбался широко, а глаза блестели, словно драгоценные камешки.

– Вот такой ты мне больше по душе, – проговорила Маруся и крепко-крепко к брату прижалась.

Заворочалась старуха у него за спиной, заворчала, сморщилась. Не нравились ей такие мысли, глодали её, будто гусеницы капусту. Нехотя она от него отцепилась, осмотрела ещё раз да и плюнула – не к чему присосаться, не осталось в голове его тяжких дум, всё лёгкие да светлые. Подобрала она рваный подол и сиганула к лесу, обратно в чащу, новую себе жертву поджидать.