Читать книгу Дорога в Оксиану - Роберт Байрон - Страница 10

Дамаск, 18 сентября. – С момента нашего прибытия на сирийский берег мы с Кристофером убедились в том, что сторговаться за полцены можно практически за любой товар, от бутылки газированной воды до королевских апартаментов. Этот навык отлично пригодился в отеле Баальбека.

– Четыреста пиастров за этот номер? Четыреста, вы сказали? Боже правый! Сейчас же уезжаем! Вызывайте машину. Триста пятьдесят? Сто пятьдесят, вы хотели сказать. Триста? Вы что, глухие и не слышите? Я сказал, сто пятьдесят. Мы уходим. Здесь есть другие отели. Идём, загружайте обратно багаж. Я сомневаюсь, что мы вообще останемся в Баальбеке.

– Но, сэр, это первоклассная гостиница. Очень хороший ужин за наш счёт, пять блюд. Это наш лучший номер, сэр, в нём есть ванна и очень красивый вид на старинные руины.

– Боже правый, разве руины ваши? Мы что, должны платить вам за воздух? Пять блюд на ужин слишком много, и я не думаю, что ванна работает. Вы всё ещё говорите триста? Сбавьте. Я говорю, сбавьте немного. Уже лучше, двести пятьдесят. Я сказал, сто пятьдесят. Я говорю, двести. Остальные пятьдесят вы заплатите из своего кармана, не так ли? Ну, так сделайте, будьте любезны. Я буду очень признателен. Тогда двести? Нет? Ну хорошо, – мы сбегаем вниз по лестнице и выходим из отеля. – До свидания. Что? Я не расслышал. Двести. Я так и думал.

– А теперь, будьте добры, виски с содовой. Сколько вы за это берёте? Пятьдесят пиастров. Целых пятьдесят пиастров. За кого вы нас принимаете? И вообще, вы всегда наливаете слишком много виски. Я заплачу пятнадцать пиастров, а не пятьдесят. Пожалуйста, не смейтесь. И не уходите. Я хочу точно отмеренную порцию виски, ни больше ни меньше; здесь только половина полной порции. Тридцать, говорите? Тридцать – это разве половина от пятидесяти? Вы умеете считать? Действительно, с содовой. Двадцать. Нет, не двадцать пять. Двадцать. Вот и вся разница, если у вас достаточно ума это понять. Принесите скорее бутылку и, ради всего святого, не спорьте.

Во время ужина из пяти блюд мы похвалили повара за сочную птицу.

– Куропатки, сэр, – ответил он, – я деляль их жирный в маленький домик.

Вход на территорию с древними руинами стоит пять шиллингов с человека за разовое посещение. Договорившись по телефону с Бейрутом о снижении цены за билет, мы направились туда пешком.

– Guide, Monsieur?41

Молчание.

– Guide, Monsieur?

Молчание.

– Qu’est-ce que vous désirez, Monsieur?42

Молчание.

– D’où venez-vous, Monsieur?43

Молчание.

– Où allez-vous, Monsieur?44

Молчание.

– Vous avez des affaires ici, Monsieur?45

– Нет.

– Vous avez des affaires à Baghdad, Monsieur?46

– Нет.

– Vous avez des affaires à Téhéran, Monsieur?47

– Нет.

– Alors, qu’est-ce que vous faites, Monsieur?48

– Je fais un voyage en Syrie.49

– Vous êtes un officier naval, Monsieur?50

– Нет.

– Alors, qu’est-ce que vous êtes, Monsieur?51

– Je suis homme.52

– Quoi?53

– HOMME.54

– Je comprends. Touriste.55

Сейчас даже слово «путешественник» стало старомодным и не без оснований, поскольку носит положительный оттенок. В старину путешественники отправлялись на поиски знаний и радушно принимались коренными жителями, гордо увеселявшими гостей местными обычаями. В Европе это чувство взаимного уважения давно исчезло. Но там, по крайней мере, «туристы» больше не вызывают удивления. Они – часть пейзажа и, в девяти случаях из десяти, у них недостаёт денег потратиться сверх стоимости тура. Здесь же туристы до сих пор в диковинку. Если вы приезжаете из Лондона в Сирию по делам, то должны быть богаты. Если же выезжаете так далеко в развлекательное путешествие, то должны быть до неприличия состоятельны. Никого не волнует, нравятся ли вам эти места или нет. Как шакал – это шакал, так и вы – просто турист, паразитирующая особь человеческого вида, которую только и нужно, что доить как дойную корову или каучуковое дерево.

Напоследок мы столкнулись с самоуправством в виде турникета, где парализованный маразматик тратил по десять минут на оформление каждого входного билета. После чего мы сбежали от рутины будней к славе античности.

Баальбек – это триумф, рождённый в мраморе; масштабы высеченного в камне величия, чей язык остаётся понятен неискушённому взору, затмевают предстающий муравейником Нью-Йорк. Камень персикового цвета расписан румянцем золота так же, как колонны церкви Сент-Мартин-ин-зе-филдс измалёваны сажей. Текстура мрамора не лессированная, а слегка припудренная, как у цветка вишни. Рассвет – лучшее время для созерцания этого великолепия: поднимите свой взор к Шести колоннам56, когда золото персикового камня и небесная синь лучезарны в равной мере и даже пустующие без колонн стилобаты57 полны живительной благословенной силы солнца наперекор торжеству сиреневых глубин небосвода. Поднимите свой взор, поднимите свой взор, устремите свой взгляд ввысь, вверх по этой каменой плоти, по этим трижды огромным стволам, к разрушенным капителям и карнизам размером с целое здание, парящим в синеве. Вглядитесь поверх стен на зелёные рощи белоствольных тополей, а за ними – на далёкий Ливан, мерцающий сиреневым и голубым, золотым и розовым светом. Взгляните на зияющую пустоту, распластавшуюся вдоль гор: каменистую пустыню, чистое море. Жадно глотните воздуха из вышины. Прикоснитесь к камню своими мягкими руками. Проститесь с Западом, если тот принадлежал вам прежде, а затем возвращайтесь туристом на Восток.

Мы так и поступили после закрытия. Надвигались сумерки. Дамы и джентльмены отдельными компаниями устроили пикник на лужайке у ручья. Одни сидели у мраморных фонтанов, развлекая друг друга непринуждённой беседой, другие под случайными деревьями ужинали на траве в свете переносных фонарей. Звёзды взошли, склоны гор укрылись во мгле. Я почувствовал умиротворяющее спокойствие ислама. И если я упоминаю об этом заурядном опыте, то только потому, что в Египте и Турции это миролюбие теперь отрицается, в то время как в Индии ислам, как и многое другое, кажется уникальным и исключительно индийским. В каком-то смысле так и есть, ведь ни человек, ни общество не смогут впитать подавляющего воздействия культуры извне без изменений в собственной идентичности. Но вот что я могу поведать о себе: путешествуя по магометанской Индии, не будучи знакомым с Персией, я сравнивал себя с индийцем, который изучает европейский классицизм на берегах Балтики, а не Средиземного моря.

Вчера днём в Баальбеке Кристофер пожаловался на слабость и ненадолго прилёг, что отсрочило наш отъезд до наступления темноты и лютого холода на просторах Ливана. Теперь, после приезда в Дамаск, он серьёзно заболел. Даже после двух таблеток хинина мигрень была столь ужасна, что Кристоферу снилось, будто он носорог с огромным рогом. Хотя кризис миновал, сегодня утром он проснулся с температурой 10258. Мы сдали наши билеты на завтрашний автобус и забронировали места на пятницу.

Дамаск, 21 сентября. – За нами увязался молодой еврей. Вышло так потому, что в отеле прислуживал официант, вылитая копия Гитлера, и когда я об этом намекнул еврею, то и менеджер, и сам официант разразились такими сильными приступами смеха, что едва удержались на ногах.

Когда мы с Раттером пересекали пыльный разбитый участок дороги, оставшийся после французской бомбардировки59, мы заметили предсказателя, гадавшего по знакам на подносе с песком, и бедную женщину, которая привела своего истощённого ребёнка и ждала новостей о его судьбе. Ещё один прорицатель сидел рядом без клиентов. Я присел возле последнего на корточки. Он насыпал мне в ладонь немного песка и затем велел высыпать на поднос. Потом нарисовал на песке три строчки иероглифов, прошёлся по ним раз или два, словно раскладывая карты. Выдержав с умным видом паузу, он внезапно прочертил глубокую диагональ и изрёк ряд фраз, которые Раттер, однажды пробывший в Мекке девять месяцев под видом араба, перевёл с должной точностью, как и следовало от него ожидать: «У вас есть друг, которого любите вы и который любит вас. Через несколько дней он пришлёт вам немного денег на расходы в пути. Позднее он присоединится к вам. Путешествие будет удачным».

Похоже, мои шантажистские способности и здесь возымели верх.

Отель принадлежит месье Алуфу, чьи дети занимают верхний этаж. Однажды вечером он привёл нас в душный подвал, уставленный стеклянными ящиками, с сейфом в глубине. Из них он достал следующие предметы:

Пару больших серебряных чаш, украшенных христианскими символами и сценой Благовещения.

Документ, начертанный на грязной цветной ткани, от трёх до четырёх футов в длину и восемнадцать дюймов в ширину, якобы являющийся завещанием Абу Бакра60, первого халифа, и привезённый из Медины семьёй короля Хусейна61 в 1925 году.

Византийскую бутыль из тёмно-синего стекла, тонкого, как яичная скорлупа, не разбитую, высотой около десяти дюймов.

Золотую голову эллинистической эпохи с чуть раскрытыми губами, глазами из стекла и ярко-синими бровями.

Золотую мумию в дорожном сундуке.

И серебряную статуэтку девяти с половиной дюймов, которую, за неимением ничего сравнимого, месье Алуф назвал хеттской. Статуэтка, если это не подделка, должна стать одним из самых замечательных открытий за последние годы на Ближнем Востоке. Это фигурка мужчины с широкими плечами и узкими бёдрами. На голове остроконечный колпак высотой с тулью. Левая рука отколота, правая сжимает скипетр и сдерживает крюком рогатого быка. Вокруг талии пояс из тонкой проволоки. Пояс, скипетр, хвост и рога быка, а также колпак целиком из золота. Золото настолько пластичное, что месье Алуф с удовольствием согнул скипетр под прямым углом и снова распрямил. Никакие уговоры не помогли мне сфотографировать статуэтку. Интересно, когда и при каких обстоятельствах она всё же покинет подвал.

Кристофер выздоровел к среде, и Раттер повёл нас на чай к аль-Хадж Мухаммад ибн аль-Бассаму, старцу семидесяти с лишним лет в бедуинских одеждах. Его семья дружила с Доути62, который для арабофилов известная фигура. Сколотив состояние на продаже верблюдов во время войны, старик потерял 40 000 фунтов стерлингов после её окончания на спекуляции немецкими марками. Мы пили чай, восседая за мраморным столом, до которого могли дотянуться разве что подбородком из-за разницы с высотой стульев. Гомон арабской беседы, прерываемой попёрдыванием и жеванием, напомнил мне речь Уинстона Черчилля.

Арабы ненавидят французов сильнее, чем нас. Имея ещё больше оснований вести себя соответственно, они между тем учтивее; другими словами, они научились не показывать виду при встрече с европейцами. Это делает Дамаск приятным городом с точки зрения путешественника.