Читать книгу Дорога в Оксиану - Роберт Байрон - Страница 13

Тегеран (3900 футов), 2 октября. – В Керманшахе негодование водителя выплеснулось через край. Он хотел заночевать в Казвине вместо Хамадана. Почему так, он не сказал, да и вряд ли знал; он был похож на ребёнка, который хочет только эту куклу, а не другую. Чтобы прекратить спор, в котором принял участие весь персонал гостиницы, утром я уехал в Таке-Бостан. Таким образом, дальше Хамадана мы в тот день не продвинулись.

В гротах Таке-Бостана73, судя по всему, трудился не один скульптор. У парящих над аркой ангелов коптские головы, а рельефы их одеяний выглядят плоскими и изящными, как на бронзовых медальонах эпохи Возрождения. Боковые панели внутри арки украшены более объёмными рельефами, которые различаются между собой; слева – законченный барельеф искусной работы и детальной проработки, а напротив – незавершённая резьба из череды плоских поверхностей, будто наложенных на камень, а не высеченных из него. В глубине арки, находясь в разительном контрасте с динамичными и кинематографичными сценами охоты и суда, возвышается гигантская фигура царя на коне, чья бездушная безжалостность напоминает немецкий военный мемориал. Типичный образ сасанидской культуры. Трудно поверить, что скульпторы были персами.

Гроты вырублены в основании огромного горного выступа и отражаются в воде. Рядом с ними стоит полуразрушенный домик для отдыха, в котором устроила пикник компания дам. Гармония этого места стала совершенной, когда к ним присоединился джентльмен, пленяющий рублеными чертами лица и одетый в испачканную рубашку навыпуск, лиловые сатиновые брюки и хлопчатобумажные носки на лиловых подтяжках.

Бехистун74 задержала нас на минуту, продемонстрировав огромную клинопись, вырезанную, словно страницы книги, на скале цвета крови; а также Кангавар – маленькое разрушенное местечко, которое может похвастаться обломками эллинистического храма и оравой бросавшихся камнями мальчишек. В Хамадане мы не стали беспокоить гробницы Есфири и Авиценны, но посетили Гунбади-Алавиан – мавзолей Сельджуков XII века, чьи некрашеные лепные панели, пышные и утопающие в буйстве растительного изобилия, всё столь же торжественны и богаты, как и Версаль; вероятно, даже богаче, если принимать во внимание возможности бюджета. Когда великолепие достигается только работой резца по гипсовой штукатурке, а не богатствами всего мира, то это совершенство самого образа. Великолепие мавзолея наконец перебивает послевкусие Альгамбры и Тадж-Махала в магометанском искусстве. Я приехал в Персию избавиться от этого привкуса.

День пути прошёл в диком напряжении. Мы то пикировали, то взмывали вверх по горному серпантину, проносясь над бескрайними равнинами. Солнце испепеляло. Огромные спирали пыли, танцующие, словно демоны, над пустыней, удушали нас и тормозили стремительный «Шевроле». Вдруг далеко впереди, в долине, мелькнул бирюзовый кувшин, подпрыгивавший на спине осла. Рядом шёл хозяин в одеждах тускло-голубого цвета. И, глядя на этих двоих, затерявшихся в гигантской каменистой пустоши, я вдруг осознал, почему синий – исконно персидский цвет, название которого на фарси означает воду.

К наступлению ночи мы добрались до столицы. Ни один проблеск света не мелькнул на горизонте. Но затем деревья и дома внезапно нас окружили. Днём эти места похожи на Балканы. Но горы Эльбурса, занимающие половину небосклона, придают удивительное очарование выходящим на них улицам.

Тегеран, 3 октября. – В английском клубе мы застали Крефтера75, ассистента Герцфельда76 в Персеполе, занятого беседой с первым секретарём американского консульства Уодсвортом77. Секрет, который сильно волновал их обоих, а потому недолго оставался в тайне, заключался в том, что за время отъезда Герцфельда за границу Крефтер нашёл несколько золотых и серебряных дощечек, повествующих об основании Персеполя Дарием. Он вычислил их местоположение при помощи абстрактной математики; и вот дощечки лежали внутри каменных ящиков, найденных во время раскопок. Довольно неохотно он показал нам фотографии: археологическая ревность и подозрительность читались в его глазах. Герцфельд, похоже, приобрёл Персеполь в частную собственность и теперь запрещает там фотографировать.

Сегодня днём я был у Мирзаянца, миниатюрного и вежливого пожилого джентльмена. Мы сидели в его кабинете с видом на круглый пруд и сад, полный посаженных его руками петуний и герани. Мирзаянц – депутат от армянской колонии Джульфы под Исфаханом, к тому же перевёл на армянский язык «Корсара». Байрон сентиментально почитаем его народом за упоминание армянского монастыря в Венеции. Мы заговорили о войне, о том, что большинство персов ставят свои деньги (как в прямом, так и в переносном смысле) на Центральные державы78. Не имея никакого представления о морской мощи, они даже не представляют себе, какой ущерб может нанести Англия отдалённой на 200 фарсахов79 Германии. Мирзаянц был более дальновиден:

«Я часто рассказываю людям следующую историю. Однажды я путешествовал из Басры в Багдад и ненадолго остановился у одного шейха, который делал всё возможное ради моего удовольствия. Он был богатый человек, а потому дал мне прокатиться на прекрасной серой кобыле, которая гарцевала и брыкалась, в то время как сам он, не спеша, ехал рядом на еле ступающей вороной лошади. Тогда я спросил его:

– Почему ты дал мне прекрасное животное, а сам едешь на кляче, которая хуже побитой собаки?

– Ты думаешь, что моя лошадь никуда не годится? – ответил шейх. – Давай устроим скачки.

Первые четверть мили я мчался впереди. Наконец оглянулся.

– Давай, давай, – прокричал шейх, взмахнув рукой.

Я поскакал дальше. Через некоторое время шейх начал меня догонять. Я хорошенько подстегнул свою лошадь, но всё было напрасно. Вороная кобыла пронеслась мимо, казалось, еле переступая копытами.

Так я отвечаю людям, что серая кобыла – это Германия, а вороная – Англия».