Читать книгу Дурная кровь - Роберт Гэлбрейт - Страница 22

Дом Айрин Хиксон располагался в коротком, изогнутом дугой ряду одинаковых построек из желтого кирпича в георгианском стиле, с характерными арочными окнами и веерными фрамугами, венчающими каждую входную дверь черного цвета. Робин как будто вернулась на улочку с тем арендованным домом, построенным для какого-то корабельщика, где она провела последние месяцы своей супружеской жизни. Так и здесь еще попадались отголоски торгового прошлого Лондона. Над сводчатым окном уцелела надпись: «Чайный склад на Ройял-Серкус».

– Мистер Хиксон, судя по всему, зашибал неплохую деньгу. – Пока они с Робин переходили улицу, Страйк разглядывал роскошный фасад. – В сравнении с Корпорейшн-роу – небо и земля.

Робин позвонила в дверь. В доме послышался выкрик: «Не волнуйся, я открою!» – и через мгновение им отворила дверь невысокая седовласая женщина с круглым бело-розовым лицом, одетая в темно-синий свитер и брюки, которые мать Робин окрестила бы слаксами. Из-под прямой, собственноручно, по догадке Робин, подстриженной челки выглядывали голубые глаза.

– Миссис Хиксон? – заговорила первой Робин.

– Дженис Битти, – представилась пожилая женщина. – Вы, наверное, Робин? А вы, стало быть… – вышедшая на пенсию медсестра окинула голени Страйка оценивающим взглядом профессионала, – Комран, правильно? – Она снова смотрела ему в глаза.

– Так точно, – ответил Страйк. – Спасибо, что согласились нас принять, миссис Битти.

– Сущие пустяки, – заверила она и попятилась, пропуская их в дом. – Айрин вот-вот спустится.

Приподнятые от природы уголки ее рта и ямочки на пухлых щеках излучали жизнерадостность, даже когда она не улыбалась. Гости проследовали за ней по коридору, где Страйк чуть не задохнулся от гнетущей насыщенности декора. Все поверхности – цветочные обои, пушистый ковер, стоявшее на телефонном столике блюдо с ароматическими сухоцветами – захватил сумеречно-розовый цвет. Точное местонахождение Айрин прояснил отдаленный водопад из сливного бачка.

В гостиной – здесь доминировал оливково-зеленый – все, что можно было собрать складками, отделать оборками и бахромой или обить мягкой тканью, было присборено, отделано и обито. На стоящих по периметру консольных столиках и тумбах теснились семейные фотокарточки в серебристых рамках, а из самой массивной смотрели портреты загоревшей до черноты блондинки слегка за сорок, прильнувшей щекой к джентльмену в полном расцвете сил, – Робин заключила, что это ныне покойный мистер Хиксон, который с виду был намного старше своей жены; парочка поднимала коктейльные бокалы, щедро украшенные фруктами и миниатюрными зонтиками. На оливковых с блестками обоях крепились полки красного дерева, специально изготовленные для внушительной коллекции фарфоровых статуэток. Все они изображали юных дев. Одни в кринолинах, другие с зонтиками от солнца, нюхают цветы или укачивают на руках ягненка.

– Ее коллекция, – объяснила с улыбкой Дженис, заприметив, куда устремлен взгляд Робин. – Правда, хорошенькие?

– Чудо! – солгала Робин.

Дженис в отсутствие Айрин, похоже, не решалась предложить гостям присесть, поэтому все трое остались стоять рядом со статуэтками.

– Долго сюда добирались?

Но не успели они ответить на заданный из вежливости вопрос, как раздался голос:

– Здравствуйте! Милости просим!

Айрин Хиксон была под стать своей гостиной – такая же без меры расфуфыренная. Все та же блондинка, что и в свои двадцать пять, с годами она сильно погрузнела, а бюст увеличился до невероятных размеров. Черная подводка вокруг глаз под нависшими веками, нарисованные высокой, как у Пьеро, дугой редкие брови, тонкая полоска алых губ. Горчичного цвета жакет, черные брюки, лакированные туфли на высоком каблуке и переизбыток золотых украшений, а тяжеленные клипсы оттягивали и без того обвисшие мочки ушей; она приближалась в тяжелом облаке аромата стойких духов и лака для волос.

– Приятно познакомиться. – Вся сияющая, она подала детективу руку, позвякивая браслетами. – Джен вам уже рассказала? Об утреннем происшествии? Так странно, что это совпало с вашим появлением, очень странно, но я уже сбилась со счету, сколько раз мне пришлось пережить подобное. – Сделав паузу, она трагически произнесла: – Моя Марго разбилась вдребезги. Моя балеринка Марго Фонтейн упала с верхней полки. – Она указала на зияющую между статуэтками брешь. – Разлетелась на тысячу кусочков, когда я всего-то смахнула с нее пыль перьевой метелочкой!

Она помолчала, ожидая от них как минимум удивления.

– Вот уж действительно странно, – откликнулась Робин, отчетливо понимая, что Страйк не проронит ни слова.

– А я что говорю! – продолжала Айрин. – Чай? Кофе? Заказывайте.

– Я приготовлю, дорогая, – отозвалась Дженис.

– Спасибо тебе, душенька. Может, подать и то и другое? – предложила Айрин и грациозным жестом указала Страйку и Робин на кресла. – Располагайтесь, прошу.

Из кресел, куда усадили детективов, через окно, обрамленное гардинами с бахромой, открывался вид на сад со сложным рисунком мощеных тропок и высокими клумбами. Невысокая живая изгородь из самшита и кованые солнечные часы напоминали о Елизаветинской эпохе.

– Ой, для моего Эдди сад был настоящей отдушиной, – объяснила Айрин, заметив их интерес. – Свой сад он просто обожал, упокой Господи его душу. И дом этот обожал. Я потому и не съезжаю отсюда, хотя для меня одной здесь слишком просторно… вы уж простите. Неважно себя чувствую, – добавила она громким шепотом, сосредоточенно опускаясь на диван и аккуратно поправляя вокруг себя подушки. – Джен просто святая.

– Сочувствую, – высказался Страйк, – в смысле, что вам нездоровится, а не что ваша подруга святая.

Айрин зашлась таким хохотом, что Робин не сомневалась: сиди Страйк чуть ближе, хозяйка дома кокетливо стукнула бы его кулачком. Намекая всем своим видом, что сказанное Страйку не подлежит огласке, она продолжила:

– Синдром раздраженного кишечника. Период обострения. Обычно просто побаливает. И вот что интересно: ведь меня абсолютно ничто не беспокоило, пока я жила у старшей дочери в Хэмпшире, – кстати, именно поэтому ваше письмо не сразу дошло, – но стоило мне пересечь порог этого дома, и я тут же вызвала Джен – так меня прихватило, а врач мой просто бестолочь. – Она чуть заметно скорчила брезгливую гримаску. – Чего ждать от женщины? Ее послушать, так я сама во всем виновата! Мне, вообразите, было рекомендовано исключить из рациона все, что скрашивает жизнь… Джен, я как раз говорила, – обратилась она к своей подруге, вернувшейся в комнату с нагруженным чайным подносом, – что ты святая.

– Так-так, приятно будет послушать. Кто ж не любит похвалы, – жизнерадостно сказала Дженис.

Страйк уже было привстал со своего кресла, намереваясь перехватить поднос с чайными и кофейными принадлежностями вместе, но она, как и миссис Гупта, отвергла помощь и поставила поднос на мягкий пуфик. На салфетке лежали шоколадные печенья, некоторые в фольге; из сахарницы торчали щипцы; тончайший костяной фарфор с цветочным рисунком словно гласил: «Для избранных». Подсев к своей подруге на диван, Дженис принялась разливать обжигающие напитки и первую чашку подала Айрин.

– Попробуйте печенье, – предложила Айрин гостям, а затем, с вожделением глядя на Страйка, добавила: – Итак, знаменитый Камерон Страйк! У меня чуть инфаркт не случился, когда я увидела в письме вашу подпись. Неужели вы задумали вывести на чистую воду Крида? Думаете, он пойдет на контакт? Разрешат ли вам свидание?

– Мы еще только в начале расследования. – Улыбнувшись, Страйк достал блокнот и снял с ручки колпачок. – Хотели бы задать вам несколько вопросов, главным образом о событиях прошлого, на которые вы сообща…

– О, мы на все готовы, лишь бы вам помочь, – ретиво зачастила Айрин. – Спрашивайте все, что угодно.

– Мы ознакомились с ваши показаниями, – начал Страйк, – так что если у вас нет…

– О боже, – перебила его Айрин, фальшиво изобразив испуг. – Значит, вы в курсе, какой я была негодницей? И про дантиста читали, да? Впрочем, и сейчас молоденькие девушки пускаются на всяческие уловки, лишь бы урвать для себя хоть пару часиков, но мне просто повезло, что я выбрала тот день, когда Марго… извините, глупый мой язык, – спохватилась Айрин. – Так и притягиваю к себе неприятности. – Она слегка улыбнулась. – «Не волнуйся, девочка», – говаривал Эдди, помнишь, Джен? – продолжала она, похлопывая подругу по руке. – Вот и сейчас сказал бы: «Не волнуйся, девочка», да?

– Обязательно, – подтвердила Дженис, улыбаясь и кивая.

– Я, собственно, о том, – продолжал Страйк, – что любые воспоминания каждой из вас…

– Вот только не подумайте, что мы над этим не размышляли, – снова перебила его Айрин. – Сумей мы хоть что-нибудь вспомнить – стрелой помчались бы в полицию, правда, Джен?

– …помогли бы нам прояснить некоторые моменты. Миссис Битти… – Страйк перевел взгляд на Дженис, которая рассеянно поглаживала свое единственное украшение: обручальное кольцо. – Читая полицейские протоколы, я поразился, сколько раз инспектор Тэлбот…

– И я так же, Камерон, и я так же, – пылко зачастила Айрин, не дав Дженис вступить в разговор. – Мы с вами одинаково мыслим! Уверена, вы хотите спросить: почему он так вцепился в Джен? Я ей тогда говорила… Говорила ведь, Джен?… Это просто уму непостижимо, надо было пожаловаться его начальству, но ты махнула рукой, верно? Нет, понятно, что у него не выдерживали нервы и все такое прочее, уж вам-то, – она кивнула в сторону Страйка, выражая одновременно пиетет и готовность по первому требованию ввести его в курс дела, – наверняка многое известно, но согласитесь: мужчина больной – мужчина шальной, правда ведь?

– Миссис Битти, – повторил Страйк чуть громче, – как лично вы считаете: почему Тэлбот продолжал допросы?

Айрин, верно истолковав намек, наконец позволила Дженис открыть рот, но проявить выдержку хозяйке дома толком не удалось: стоило Дженис разговориться, как Айрин начала фоном что-то бормотать, повторяя за Дженис, поддакивая и выделяя голосом отдельные слова, словно боялась, как бы Страйк не забыл о ее существовании, если она вдруг умолкнет.

– Честно сказать, не знаю, что и думать, – ответила Дженис, все еще теребя обручальное кольцо. – Поначалу-то, на первых порах, вопросы были самые что ни на есть обыкновенные…

– Сначала – да, – соглашаясь, закивала Айрин.

– …про то, чем я, значит, в тот день занималась, да что за больные приходили к Марго на прием, я ведь многих знавала…

– У себя в амбулатории мы каждого знали, – подпевала Айрин.

– …но потом он вроде как разглядел у меня эти… как их… сверхъестественные способности. Это ж надо такое придумать, да только навряд ли… право, не знаю…

– Зато я знаю. – Айрин со значением посмотрела на Страйка.

– …нет, по правде, навряд ли он… ну как бы это сказать… – смущенно забормотала Дженис, – хотел за мной приударить, что ли. Хотя вопросы стал задавать все больше сомнительные, и тут уж я четко поняла, что он… ну как бы… с головой не дружит. Положение у него было – не позавидуешь, если честно. – Дженис перевела взгляд на Робин. – А я ведь и рассказать никому не могла. Полицейский все ж таки, не кто-нибудь! Вот я и терпела, покуда он допытывался про мои сновидения. А вскоре ни о чем другом и не спрашивал, кроме как о моих парнях и вообще; а про Марго, про больных ее и думать забыл…

– Но один пациент все-таки не давал ему покоя, верно? – подсказала Робин.

– Дакворт! – взволнованно пискнула Айрин.

– Даутвейт, – поправил ее Страйк.

– Во-во, он самый, Даутвейт. – Осознав неловкость своего положения, Айрин переключилась на печенье, а это означало, что у Дженис появилась пара минут для непрерывного разговора.

– Да, про Стива-то он расспрашивал, было дело, – кивнула Дженис, – так это потому, что жили мы в одном доме на Персиваль-стрит.

– Вы хорошо знали Даутвейта? – поинтересовалась Робин.

– Какое там! На самом-то деле я слыхом про него не слыхивала, покуда его не отмутузили. Возвращаюсь я, значит, с работы, причем довольно поздно, и вижу у своей квартиры какое-то столпотворение, ну и этот там. Люди-то знают, что я медсестрой работаю… а я, между прочим, одной рукой держу под мышкой сыночка моего, Кевина, а в другой у меня – пакеты с продуктами… но отколошматили Стива по первое число, так что деваться мне было некуда. Вызвать полицию он, видите ли, не давал, а досталось ему будьте-нате, могли быть повреждения внутренних органов. Отлупили битой. Ревнивый муж…

– У которого явно ум за разум зашел, понимаете? – опять перебила Айрин, – ведь Даутвейт был геем! – Она громко рассмеялась. – С той женщиной, с чужой женой, его связывали исключительно дружеские отношения, но если тебя гложет ревность…

– Ну уж не знаю, гей он был или кто… – хотела продолжить Дженис, но Айрин уже не могла остановиться.

– …мужчина ты или женщина… тебе бы только козла отпущения найти! Вот и у Эдди у моего в том же ключе мозги работали… Согласись, Джен, ведь так? – Она снова похлопала Дженис по руке. – В том же ключе, правда? Как-то я ему заявила: «Эдди, по-твоему, я и посмотреть в сторону мужика не могу, будь он хоть голубой, хоть синий…» Но после твоих рассказов, Джен, я все же подумала: «А ведь Дакворт этот… Даутсвет… как там его… и впрямь странноват». А уж когда он на прием явился, у меня и сомнений не осталось. Симпатичный, конечно, но весь какой-то мягкотелый.

– Как на духу, Айрин, я его, считай, не знала, гей он или кто…

– А ведь он к тебе захаживал, – поддела ее Айрин. – Ты же сама мне рассказывала. Чаевничал у тебя, плакался в жилетку, ты ему сочувствовала.

– Да, заходил разок-другой, – согласилась Дженис. – Сперва мы только на лестнице здоровались, ну, слово за слово, а однажды он мне покупки до квартиры донес и зашел на чашку чая.

– Но он же спрашивал у тебя совета… – напомнила Айрин.

– К этому я и веду, милая. – Дженис проявляла, как показалось Страйку, чудеса выдержки. – Он жаловался на головные боли, – она снова обратилась к Страйку и Робин, – ну я и отправила его к врачу, не мне ж ему диагнозы ставить. Жаль его было, конечно, но не хватало еще, чтоб он ко мне шастал со своими болячками в мое нерабочее время. У меня Кевин был на руках – забот полон рот.

– То есть вы полагаете, что Даутвейт обращался к Марго именно в связи с лечением? – спросила Робин. – А он не пытался за ней ухаживать?

– Прислал ей как-то коробку шоколада, было дело, – вставила Айрин, – но, если хотите знать мое мнение, к ней он ходил поплакаться.

– Ну, мигрени-то у него были сильные, да и нервы сдавали. Может, депрессия, – предположила Дженис. – И ведь только ленивый его не пнул, когда та молодка наложила на себя руки… ну, не знаю… соседи болтали, что молодые парни к нему захаживают…

– Ну вот пожалуйста! – торжествующе воскликнула Айрин. – Махровый гей!

– Да не обязательно, – засомневалась Дженис. – Может, просто знакомцы или шушера какая… кто наркотой приторговывал, кто тырил, что плохо лежит… но одно я точно знаю, люди зря не скажут: муженек ту молодку несчастную ой как поколачивал… Страшная трагедия, конечно. А когда журналисты, значит, повесили всех собак на Стива, он и смотался незнамо куда. Постельные сюжеты – куда как более ходкий товар, чем домашнее насилие, правда же? Если отыщете Стива, – добавила она, – передавайте ему от меня привет. Зря газетчики на него накинулись.

Страйк приучил Робин организовывать беседу по темам: люди, места, предметы. Сейчас она обратилась к обеим женщинам сразу:

– Какие еще пациенты запомнились вам своим неадекватным поведением, а может, особыми отношениями с Мар…

– Был один такой, – ответила Айрин, – вспоминай, Джен, этот, с бородой по пояс… – Ребром ладони она провела по талии. – Ну помнишь? Как там его звали? Эптон? Эпплторп? Да ты помнишь, Джен. Конечно помнишь: от него еще бомжом несло, а тебя как-то направили проверить его жилищные условия. Он еще под окнами амбулатории околачивался, а жил вроде на Кларкенуэлл-роуд. Иногда ребенка с собой таскал. Забавный такой ребенок. Лопоухий.

– Ах эти, – отозвалась Дженис, расслабляя насупленные брови. – За Марго они не числились…

– Потом он еще приставал к прохожим на улице: рассказывал, что прикончил Марго! – Айрин разволновалась. – Да-да! Так оно и было! Как-то подловил Дороти! Та идти в полицию, конечно, не собиралась, только отмахивалась: мол, все это «бред сивой кобылы», «он просто чокнутый», но я ей говорю: «А если это и впрямь его рук дело, а ты, Дороти, преступника покрываешь?» Теперь-то понятно, что Эпплторп был не в себе. Девицу взаперти держал…

– Никого он взаперти не держал, Айрин, – перебила подругу Дженис, впервые выказав легкое раздражение. – Органы опеки выяснили, что у девочки подтвержденная агорафобия, но ее никто не ограничивал в передвижениях…

– И все равно она была со странностями, – упрямилась Айрин. – Я же от тебя это знаю. Изъять нужно было их ребенка, вот что я думаю. В квартире, ты сама говорила, гадюшник развели…

– Нельзя забрать детей из семьи только потому, что в доме стерильности нет, – твердо ответила Дженис и снова повернулась к Страйку и Робин. – Да, к Эпплторпам я заходила, всего один-единственный раз, но мне кажется, с Марго никто из них не знался. Понимаете, тогда по-другому дело было поставлено: у каждого врача был свой участок, и Эпплторпы числились за Бреннером. По его указке я и пошла к ним – ребенка осмотреть.

– Вы помните их адрес? Или хотя бы улицу?

– Господи… – Дженис наморщила брови. – Кажется, где-то на Кларкенуэлл-роуд. Вроде бы. Понимаете, я только один раз там была. Ребятенок у них захворал, вот доктор Бреннер, значит, и отправил меня с проверкой, потому как сам он под любым предлогом отлынивал от вызовов на дом. Собственно, ребенок уже шел на поправку, но одно я сразу заметила: папаша был…

– Чокнутый… – встряла опять Айрин, энергично кивая.

– …на нервах, дерганый какой-то, – договорила Дженис. – На столе в кухне, где я руки мыла, открыто валялась упаковка бензедрина. Я предупредила родителей: мол, коль скоро ребенок уже ходит, следует хранить препарат в недоступном месте…

– А ребенок и в самом деле был презабавный, – вставила Айрин.

– Вернулась я с вызова и докладываю: «Доктор Бреннер, там папаша злоупотребляет бензедрином». О том, что бензедрин вызывает самую настоящую зависимость, мы знали уже тогда, в семьдесят четвертом. Бреннер, конечно, решил, что я вконец обнаглела, раз позволяю себе вмешиваться. Но мне все равно было неспокойно, поэтому без ведома Бреннера я обратилась в органы опеки, и они откликнулись. Эта семейка уже на учете состояла.

– Но мамаша… – вклинилась Айрин.

– У каждого свое счастье, Айрин, и ты никому в этих делах не указ! – отрезала Дженис. – Ребенка она любила, хотя отец… и впрямь не от мира сего был, горемыка, – неохотно уступила Дженис. – Мнил себя кем-то… не знаю даже, как назвать… гуру или колдуном. Думал, что может сглазить кого угодно. Сам мне признался во время моего посещения. С какой только дикостью не приходится сталкиваться медсестрам. Я на автомате отвечала: «Надо же, как интересно». Таких бесполезно разубеждать. Но Эпплторп считал, что умеет наводить порчу – в ту пору так говорили. Без конца сетовал, что на ребенка озлобился, вот тот и подцепил краснуху. Рассказывал, что может на кого угодно навлечь беду. Да только сам и помер, горемыка. Через год, как Марго пропала.

– Неужели? – В голосе Айрин послышалось легкое разочарование.

– Представь себе. После твоего отъезда дело было – ты как раз за Эдди вышла. А этого, помнится, на рассвете дворники нашли… лежал скорчившись, бездыханный уже, под мостом Уолтер-стрит. Сердечный приступ. Прихватило, а рядом никого. Причем не сказать чтобы старик был. После того случая доктор Бреннер слегка задергался.

– С чего бы? – поинтересовался Страйк.

– Да ведь это с его назначений человек на «бенни» подсел.

Робин недоумевала, отчего на лице Страйка проскользнула улыбка.

– Если б только Эпплторп, – продолжала Дженис, которую, казалось, не обескуражила реакция Страйка, – а была ведь еще…

– Ой, кто только не божился, что слышал нечто или подозревал и все такое, – зачастила Айрин, вытаращив глаза, – а мы, между прочим… ну вы понимаете… непосредственно соприкоснулись, вот ужас-то… ох, простите… – Она схватилась за живот. – Мне срочно… это… пардон.

Айрин поспешно удалилась из комнаты. Дженис проводила ее взглядом, однако ее неизменно улыбчивое лицо не позволяло определить, встревожил ее этот казус или скорее позабавил.

– Сейчас отпустит, – негромко заверила она Страйка и Робин. – Сколько раз ей говорила: не зря же, наверно, врач тебе запрещает острое, так нет: вчера вечером потянуло ее на карри… одинокая она совсем. Вот и звонит мне, чтоб я приехала. А вчера я тут заночевала. Эдди-то уж год как скончался. Под девяносто старичку было, царствие ему небесное. В Айрин и дочурках души не чаял. Она по сей день не оправилась.

– Вы начали говорить, что кто-то еще заявлял, будто знает, что случилось с Марго? – аккуратно напомнил ей Страйк.

– Что-что? Ах да… Чарли Рэмидж. Сауны, джакузи продавал – такой у него бизнес был, причем денежный. Казалось бы, при деле человек, но нет, ему лишь бы байки сочинять… не перестаю удивляться.

– И что он рассказывал? – поинтересовалась Робин.

– Понимаете, у Чарли было хобби – мотоциклы. Целую коллекцию собрал, разъезжал по стране. А однажды в аварию попал и валялся дома с загипсованными ногами, поэтому я два-три раза в неделю его на дому посещала… После исчезновения Марго прошло, значит, добрых два года. А Чарли-то любил языком трепать и вдруг как гром среди ясного неба клянется, что столкнулся с Марго в Лемингтон-Спа где-то через неделю после ее исчезновения. Но вы же понимаете, – Дженис покачала головой, – всерьез такие вещи принимать нельзя. Человек-то он неплохой, но язык, право слово, без костей.

– Что конкретно он вам сообщил? – спросила Робин.

– Что отправился, значит, погонять на байке в северную сторону и сделал остановку возле большой церкви в Лемингтон-Спа; пока он, прислонившись к стене, запивал чаем свой бутерброд, по кладбищу за оградой бродила женщина. Не в трауре была, ничего такого, – просто гуляла. Волосы черные. Ну, он ее и окликнул: «Красиво тут, правда?», и когда она к нему обернулась… он мне голову давал на отсечение, что это была Марго Бамборо, только перекрашенная в брюнетку. Он такой: лицо мне ваше, дескать, знакомо, а она помрачнела – и увеялась.

– И он утверждал, что это произошло через неделю после ее исчезновения? – уточнила Робин.

– Ну да. А узнал он ее по фотографиям в газетах. Я его и спрашиваю: «Вы сообщили об этом в полицию?» И он ответил, что да, и еще добавил, что в полиции у него есть дружбан, причем не последний, так сказать, человек. Но дело после этого никак не сдвинулось с мертвой точки, так что сами понимаете…

– Выходит, об этом случае Рэмидж вам рассказал только в семьдесят шестом? – Страйк сделал пометку в блокноте.

– Да, получается так. – Дженис сдвинула брови, напрягая память; между тем в гостиную вернулась Айрин. – В том же году Крида взяли. Тогда все и всколыхнулось. О ходе судебного процесса Рэмидж узнавал из газет, а потом как-то мне и говорит, причем с таким самомнением: «Сдается мне, этот хлыщ никакого вреда Марго Бамборо не причинил, ведь я видел ее после исчезновения».

– Вам известно, что могло связывать Марго с городком Лемингтон-Спа? – спросила Робин.

– О чем это? – резко вклинилась Айрин.

– Не бери в голову, – сказала ей Дженис. – Дурацкая история, один пациент рассказал. Про крашеную Марго на кладбище. Да ты знаешь.

– В Лемингтон-Спа? – На лице Айрин отразилось неудовольствие. По мнению Робин, хозяйка дома возмутилась, что за время ее вынужденной отлучки Дженис оказалась в центре внимания. – Ты никогда мне об этом не рассказывала. Интересно почему?

– Так ведь это когда было… еще в семьдесят шестом. – Дженис несколько стушевалась перед таким напором. – У тебя только-только Шерон родилась. До того ли тебе было, чтобы россказни Чарли Рэмиджа слушать?

Насупившись, Айрин взяла себе печенье.

– Давайте теперь поговорим о вашей работе в амбулатории, – прервал тишину Страйк. – Что вы можете сказать о Марго – каково было…

– …работать под ее началом? – громогласно подхватила Айрин, явно желая вновь завладеть вниманием Страйка. – Ну, положа руку на сердце… – она по-эпикурейски выдержала паузу, смакуя грядущее удовольствие, – если говорить начистоту, слишком высоко себя ставила. И как тебе жить, подскажет, и как вести картотеку, и как чай заваривать, и все на свете…

– Ну, Айрин, не такая уж она плохая была, – пробормотала Дженис. – По мне, так…

– Да хватит, Джен, – надменно отрезала Айрин. – И дома у себя заносилась, и нас всех считала тупым стадом. Ну, может, всех, кроме тебя. – Айрин закатила глаза, увидев, что ее подруга покачала головой. – Но меня она точно ни в грош не ставила. За полоумную держала. Я доброго слова от нее не слышала. Но зла ей не желала! – спохватилась Айрин. – Тут другое. Она такой придирой была. С таки-и-им самомнением. Дескать, мы рядом с ней такие-сякие, забыли, из какой халупы, так сказать, вылезли.

– А вам как с ней работалось? – Робин обратилась напрямую к Дженис.

– Ну… – начала было та, но Айрин снова ее перебила:

– Гордячка была. Ну подтверди, Джен. Захомутала какого-то врача-консультанта с деньгами – а это уже не убогая халупа, это, на минуточку, дом в Хэме! Тут-то у нас глаза и открылись, а то ведь придет на работу – и имеет наглость нам втирать про важность независимой жизни: мол, замужество – это не главное, нужно делать карьеру, зарабатывать и все такое прочее. И всегда находила, к чему придраться.

– В чем, например, это…

– И по телефону ты отвечаешь не так, и с больными общаешься неправильно, и даже одеваться не умеешь… «Айрин, я считаю, эта майка совершенно не подходит для работы». А сама-то полуголой расхаживала, зайчиха пасхальная! Вот ведь лицемерка! Но повторяю, зла я ей не желала, – настаивала Айрин. – Ну, правда, просто хочу дать вам полное представление… а еще она никогда не доверяла нам заваривать ей чай-кофе, правда, Джен? Хотя другие доктора не считали, что нам не по уму чайный пакетик в кружку бросить.

– Да не поэтому… – хотела вставить словечко Дженис.

– Ладно тебе, Джен, ты же помнишь, какая привереда была…

– А почему она не доверяла другим заваривать ей чай-кофе? – спросил Страйк у Дженис; Робин заметила, что общение с Айрин его изматывает.

– Однажды, перед тем как ополоснуть посуду, – отвечала Дженис, – я вытряхнула пакетик из кружки доктора Бреннера и обнаружила…

– …атомальную таблетку, правильно? – Айрин решила проявить осведомленность.

– …амитальную капсулу, прилипшую ко дну. Что это такое, мы еще в колледже проходи…

– Голубенькая такая, – не удержалась Айрин, – верно?

– «Голубое небо» – так раньше на сленге говорили, – пояснила Дженис. – Депрессант. У меня ведь как заведено было – кстати, все об этом знали: чтобы во время посещения амбулаторных больных на дому ничего похожего в моей аптечке не лежало. Вдруг ограбят – все надо предусмотреть.

– Как вы поняли, что это была кружка доктора Бреннера? – спросил Страйк.

– Он только из своей пил – с университетским гербом, – ответила Дженис. – Не дай бог кому другому ее взять – ни-ни. – На мгновение она заерзала. – Не знаю, в курсе вы или… коль скоро с доктором Гуптой успели побеседовать…

– Да, мы в курсе, что доктор Бреннер сидел на барбитуратах, – подтвердил Страйк, и Дженис облегченно вздохнула:

– Понятно… Ну дак вот, я-то знала, что он сам туда ее уронил, случайно, когда свою дозу из флакона доставал. Наверное, не заметил или подумал, что закатилась куда-нибудь. А представляете, сколько шуму будет, если у доктора в чае наркотик обнаружится! От такой случайности потом не отмажешься.

– Какой вред способна причинить одна капсула? – вступила Робин.

– Да никакого, – авторитетно высказалась Айрин, – правда, Джен?

– Действительно, одна капсула даже на дозу не тянет, – ответила Дженис. – Чуток начнет в сон клонить, максимум. Так вот, когда я пыталась чайной ложкой подцепить со дна кружки эту капсулу, через другую дверь вошла Марго, тоже чай заварить. У нас и раковина, и чайник, и холодильник – все было возле сестринской. Она заметила, как я с капсулой копошусь. Так что привередливости особой она не проявляла. Просто бдительность. Я тоже лишний раз старалась перепроверить, что пью из своей кружки.

– Вы поделились с Марго своими предположениями: как пилюля могла попасть в чай? – спросила Робин.

– Нет, не стала, – ответила Дженис, – потому как доктор Гупта просил меня не распространяться насчет проблем Бреннера, так что я тогда сказала: «По недосмотру, видимо», к тому же в строгом смысле так оно и было. Я уже настроилась, что Марго проведет внеочередное собрание, организует служебную проверку…

– А почему она этого не сделала – моя версия на сей счет тебе известна, – вклинилась Айрин.

– Айрин! – Дженис покачала головой. – Ну честное слово…

– Моя версия такова, – продолжала хозяйка дома, не обращая внимания на Дженис. – Марго считала, что таблетку Бреннеру подбросили, и если вы спросите меня, кто именно…

– Айрин! – повторила Дженис, явно призывая к сдержанности, но Айрин было уже не остановить.

– …то я вам скажу: это Глория. Оторва жуткая, из криминальной среды. Нет, Джен, я молчать не буду. Очевидно же, что Камерона интересует все происходившее у нас в амбулатории…

– Как, каким образом Глория могла что-то подбросить Бреннеру в чай… и прошу заметить, – обратилась Дженис к Страйку и Робин, – у меня другое мнение…

– Мы с ней изо дня в день за одной стойкой работали, Джен. – Айрин перешла на высокомерный тон. – Уж мне-то лучше знать, какой она была…

– …но даже если допустить, что она подбросила пилюлю ему в чай, скажи, Айрин: какое отношение это имеет к исчезновению Марго?

– Откуда я знаю! – Айрин, казалось, начала злиться. – Но их интересует, кто у нас работал и что вообще творилось, это так? – потребовала она ответа у Страйка, и тот согласно кивнул. В сторону Дженис она бросила: «Ясно тебе?» – и продолжила: – Итак, Глория выросла в очень неблагополучной семье, среди мафиози…

Дженис попыталась возразить, но Айрин снова оказалась быстрее:

– Уж поверь мне, Джен! Один из ее братьев приторговывал наркотиками – она сама как-то сболтнула! Так что совсем не факт, что эта атомальная капсула выпала из запасов Бреннера! Глория могла раздобыть ее через своего братца. И Бреннера она терпеть не могла. Было за что, конечно, – жалкий старикашка и вообще придурок, вечно до нас докапывался. Как-то говорит она мне: «А прикинь, жить с таким. Будь я сестрой этого старого козла, давно подмешала бы ему в харчи какой-нибудь отравы», и оказалось, что Марго все слышала, а потом устроила разнос, мол, в присутствии пациентов, находившихся в регистратуре, подобные высказывания в адрес кого-либо из врачей недопустимы и в высшей степени непрофессиональны. Во всяком случае, я решила, что коль скоро Марго не стала разбираться с таблеткой в кружке Бреннера, то она знает, чьих это рук дело. Меньше всего ей хотелось подставлять свою собачонку. Глория ведь была ее протеже. Половину рабочего времени просиживала в кабинете Марго, выслушивая проповеди о феминизме, а я оставалась держать оборону в регистратуре… и уж Марго бы постаралась, чтобы Глории все сошло с рук, даже убийство. Полная слепота.

– Кто-нибудь из вас знает, где сейчас Глория? – спросил Страйк.

– Понятия не имею. Она уехала почти сразу после исчезновения Марго, – ответила Айрин.

– После того как она уволилась, я ее не встречала, – сказала Дженис, которой явно претил этот разговор, – но я думаю, нам с тобой, Айрин, нечего разбрасываться обвинениями…

– Будь добра, – бросила Айрин своей подруге, схватившись за живот, – принеси мне лекарство, оно лежит в холодильнике на верхней полке. Нехорошо мне. Может, еще кофе или чаю? Джен все равно на кухню идет.

Дженис безропотно встала, собрала пустые чашки, загрузила их на поднос и побрела в кухню. Робин, подскочив, придержала ей дверь, а Дженис в ответ чуть натянула уголки рта. Слыша, как удаляются шаги Дженис по устланному толстым ковром коридору, Айрин без тени улыбки сказала:

– Бедняжка Джен. Ох и потрепала ее жизнь. А детство и вовсе как с Диккенса писано. Когда Битти ее бросил, мы с Эдди, бывало, и деньжат ей подкидывали. Она хоть и представляется его фамилией, но ведь он так на ней и не женился, – продолжала Айрин. – Кошмар, правда? И ребеночек у них был. Хотя, мне кажется, настоящая семейная жизнь его никогда не привлекала, оттого и ушел. Я про Ларри… звезд с неба он, конечно, не хватал… – Айрин коротко рассмеялась, – но Дженис чуть ли не боготворил. Я думаю, она сперва надеялась встретить кого-то получше… кстати, Ларри работал у Эдди, не в дирекции, понятное дело, а на стройке… но в конце концов, по-моему, поняла… ну, что не каждый готов чужого ребенка поднимать…

– Можете рассказать о тех письмах с угрозами в адрес Марго, которые вы видели, миссис Хиксон?

– Ой, конечно. – Айрин заметно оживилась. – Значит, вы мне верите? А в полиции даже слушать не стали.

– В своих показаниях вы отметили, что писем было два, это так?

– Совершенно верно. Что касается первого – в мои обязанности не входило вскрывать почту, но Дороти взяла отгул, а доктор Бреннер поручил мне разобрать корреспонденцию. Дороти, кстати, никогда с работы не отпрашивалась. Но тут сыночку ее гланды удалили. Маленькому избалованному… не хочу бранных слов произносить. Это был единственный случай, когда я ее видела расстроенной: она мне сказала, что наутро повезет его в больницу. Обычно стойко держалась, но, как вы понимаете, она вдовой жила, и, кроме сына, никого у нее не было.

В гостиную вернулась Дженис со свежезаваренным чаем и кофе. Робин вызвалась помочь, перехватив с подноса тяжелый чайник и кофейник. Улыбнувшись, Дженис чуть слышно произнесла «спасибо», чтобы не перебивать Айрин.

– Что говорилось в записке? – поинтересовался Страйк.

– Ой, давно это было, – отвечала Айрин. Чуть дернув уголками рта, но не озвучив благодарности, она приняла из рук Дженис упаковку желудочных таблеток. – Но из того, что я помню… – Она выдавила две таблетки на ладонь. – Дайте-ка припомнить, не хочу ошибиться… очень грубо было написано. Помню, что Марго там обзывали словом на букву «п». А еще – что таких, как она, ждет адский огонь.

– Текст был отпечатан на машинке? Или написан печатными буквами?

– Написан от руки, без затей. – Айрин запила две таблетки глотком чая.

– А второе письмо? – поинтересовался Страйк.

– Не знаю, что в нем говорилось. Я зашла к ней в кабинет – хотела что-то сообщить – и заметила его на столе. Почерк сразу узнала. Ей это явно не понравилось. Письмо скомкала и в мусорку швырнула.

Дженис раздала новые чашки с чаем и кофе. Айрин взяла себе еще одно печенье.

– Далеко не уверен, что вы располагаете этой информацией, – сказал Страйк, – но все же хочу спросить: вас когда-нибудь посещала мысль, что Марго забеременела, причем как раз перед…

– А вы откуда знаете? – обомлела Айрин.

– То есть вы подтверждаете? – переспросила Робин.

– Да! – ответила Айрин. – Видите ли… Джен, умоляю, не смотри на меня так… Когда она была на вызове, на ее рабочий номер позвонили из частной гинекологии! Хотели, чтобы она подтвердила назначенную ей на завтра запись… – и Айрин проговорила одними губами, – на аборт!

– То есть вам, – уточнила Робин, – открытым текстом назвали запланированную процедуру?

На какое-то мгновение Айрин даже растерялась.

– Они… ну, не совсем… я на самом деле… гордиться тут нечем… но я туда перезвонила. Просто любопытно стало. По молодости лет каких только дров не наломаешь, правда ведь?

Робин надеялась, что ее ответная улыбка получится более искренней, чем у Айрин.

– Не могли бы вы, миссис Хиксон, припомнить, когда это было? – спросил Страйк.

– Незадолго до исчезновения. За месяц вроде? Или около того.

– До или после анонимных записок?

– Точно не… кажется, после, – отвечала Айрин. – Или до? Не помню.

– Вы кому-нибудь сообщили о той записи на процедуру?

– Только Джен, и она устроила мне выволочку. Было такое, Джен?

– Я же знаю, ты без злого умысла, – пробормотала Дженис, – но врачебную тайну никто не отменял…

– А Марго не была нашей пациенткой. Это совсем другое дело.

– И в полиции вы об этом не упоминали? – спросил ее Страйк.