Читать книгу Дурная кровь - Роберт Гэлбрейт - Страница 9

На выезде из Фалмута Страйк заметно повеселел; Робин для себя объяснила это предвкушением нового дела. Она давно заметила, что любая интригующая история захватывает Страйка целиком, вопреки любым житейским перипетиям.

Отчасти так оно и было – история Анны, безусловно, вызвала у него жгучий интерес, но основная причина такой смены настроения заключалась в другом: Страйк получил возможность на несколько часов дать отдых протезированной ноге и при этом унестись подальше от своей сестры. Он опустил оконное стекло, чтобы впустить в салон старого автомобиля бодрящий морской воздух, закурил и, выдыхая дым в сторону от Робин, спросил:

– Моррис появлялся в конторе, пока меня не было?

– Как раз вчера его видела, – ответила Робин. – Оплатила ему текущие расходы за месяц.

– Вот здорово, молодчина, – сказал Страйк, – я как раз хотел напомнить. Кстати, как он тебе? Если верить Барклаю, с работой справляется, только в машине трендит без умолку.

– Угу, – равнодушно кивнула Робин, – поболтать он горазд.

– А вот по мнению Хатчинса, он без мыла куда хочешь влезет. – Страйк решил осторожно прозондировать почву.

От него не укрылось, что Моррис приберегает для Робин особый тембр голоса. А тот же Хатчинс обмолвился, что новый сотрудник допытывался у него насчет семейного положения и привязанностей Робин.

– Мм… – протянула Робин, – не знаю, мне трудно судить, я же с ним практически не общаюсь.

Помня о большом количестве заказов, с которыми едва справлялось агентство, и о нервозном состоянии Страйка, она решила не критиковать нанятого им сотрудника, которому поручалось наружное наблюдение. Нехватка персонала ощущалась постоянно. Моррис, по крайней мере, знал свое дело.

– Пат его хвалит, – добавила она, отчасти из лукавства, и внутренне рассмеялась, когда Страйк нахмурился, покосившись в ее сторону:

– Тоже мне, нашла кому верить.

– Не злобствуй, – сказала Робин.

– Ты хоть понимаешь, что через неделю нам будет куда трудней от такой избавиться? У нее испытательный срок на исходе.

– Я и не думала от нее избавляться, – сказала Робин. – По-моему, к ней претензий нет.

– Тогда будешь головой отвечать, если она накосячит.

– Не буду я головой отвечать! – возмутилась Робин. – Не надо вешать на меня Пат. Решение о ее найме было принято нами сообща. Ты сам сказал, что у тебя уже в глазах рябит от временных…

– А ты сказала: «Может, и неплохо будет взять канцеляриста старой закалки» и еще: «Мы не вправе отказать ей из-за возраста…»

– Я не страдаю провалами в памяти и не приемлю дискриминацию по возрасту. Нам действительно требуется дисциплинированный работник, владеющий основами бухгалтерского учета, но именно ты…

– Да, я, но только для того, чтобы ты не долбала меня за дискриминацию по возрасту.

– …именно ты предложил ей эту должность, – твердо закончила Робин.

– Не знаю, каким местом я думал, – пробормотал он, стряхивая за окно пепел.

В свои пятьдесят шесть лет Патриция Шонси выглядела на шестьдесят пять. Сухопарая, морщинистая, с обезьяньим личиком и ненатурально черными волосами, в приемной она не выпускала изо рта электронную сигарету, но после рабочего дня, едва ступив на тротуар, истово втягивала в себя дым «Суперкингсайз». По телефону ее иногда путали со Страйком из-за низкого, прокуренного голоса. Отвечая на звонки и решая организационные вопросы, она сидела в приемной за тем же столом, который до перехода на следственную работу занимала Робин.

В отношениях между Страйком и Пат с первого дня присутствовала агрессия, которая огорчала Робин, ценившую обоих. Она давно не удивлялась, что Страйк то и дело впадает в мрачность, и смотрела на это сквозь пальцы, особенно когда подозревала, что его мучат боли в ноге, но Пат без зазрения совести фыркала: «А спасибо сказать – язык отвалится?», если Страйк не рассыпался в благодарностях, получая от нее сообщения о телефонных звонках. Пат явно не испытывала никакого трепета перед знаменитым ныне детективом, не то что временные секретарши, одна из которых была уволена без выходного пособия, когда Страйк понял, что она тайком снимает его из приемной на свой мобильный. Более того, новая сотрудница только и ждала дискредитации босса: например, она не скрывала удовлетворения, прознав, что вмятина на одном из конторских шкафов оставлена кулаком Страйка.

Зато архив и картотека нынче содержались в образцовом порядке, бухгалтерия велась безупречно, все квитанции, тщательно рассортированные, подшивались в папки, ни один телефонный звонок не оставался без четкого ответа, сообщения передавались неукоснительно, запас чая в пакетиках и молока пополнялся вовремя, а сама Пат ни разу не опоздала на работу, даже при погодных катаклизмах или задержках поездов метро.

Что же до Морриса, он действительно сделался любимчиком Пат и получал львиную долю ее редких улыбок. Со своей стороны, Моррис неизменно окутывал ее своим голубоглазым обаянием и только после этого переключался на Робин. Пат с нетерпением предвкушала интрижку между молодыми коллегами.

– По всем статьям хорош, – на прошлой неделе сказала она Робин после телефонного разговора с Моррисом, который просил передать временно недоступному Барклаю, где тот сможет перехватить у него наружку по одному из наиболее крупных дел. – Ты должна это признать.

– Я ему ничего не должна, – с некоторым раздражением бросила Робин.

Мало того что Илса при каждой их встрече начинала петь дифирамбы Страйку, так теперь еще Пат в рабочее время подталкивала ее к Моррису.

– И то верно. – Пат даже бровью не повела. – Сперва пусть заслужит.

– Итак, – докурив сигарету, Страйк загасил ее в жестянке, которую Робин для этой цели возила с собой в машине, – с Хохолком разобрались. Ты классно сработала.

– Спасибо, – не стала отрицать Робин. – Теперь бы еще разобраться с прессой. Двоеженство – это всегда жареный факт.

– Точно, – подтвердил Страйк. – Ну, мы свое дело сделали, пускай теперь сам выкручивается. А нам лучше бы по возможности не светиться. Я переговорю с миссис Кэмпион-Виндзор. Теперь у нас остаются, – загибая толстые пальцы, он стал перечислять кодовые имена, – Повторный, Балерун, Открыточник и Жук.

В агентстве давно сложилась традиция давать прозвища как объектам, так и заказчикам, главным образом для того, чтобы случайно не проронить настоящее имя при посторонних или в электронном сообщении. Мистер Повторный и прежде пользовался их услугами, а теперь неожиданно всплыл после обращения в другие сыскные агентства, не оправдавшие его надежд. В прошлый раз Страйк и Робин провели расследование в отношении двух его сожительниц. На поверхностный взгляд казалось, что этому человеку фатально не везет в любви, что его девушки, привлеченные жирным банковским счетом, просто не способны хранить верность. Однако со временем Страйк и Робин поняли, что от их измен мужчина получает смутное эмоциональное или сексуальное наслаждение и, более того, что сыщикам еще приплачивают за добытые улики – фетиш заказчика. Как только его подругу припирали к стенке фотосвидетельствами измены, она тут же с позором изгонялась, на ее место находилась другая, и механизм запускался вновь. В настоящее время клиент встречался с гламурной моделью, которая, к его плохо скрываемому разочарованию, еще не запятнала себя неверностью.

Двадцатичетырехлетний Балерун, чье незатейливое прозвище выбрал Моррис, нынче крутил роман с дважды разведенной тридцатидевятилетней дамой, известной как своим давним пристрастием к наркотикам, так и огромным доверительным фондом. Папаша светской львицы поручил агентству раскопать какие-нибудь сведения о личной жизни и привычках Балеруна, способные отвратить дочь от этого прохвоста.

Темной лошадкой пока оставался Открыточник. В полицию обратился немолодой и, с точки зрения Робин, совершенно непривлекательный телевизионный синоптик, но следователи не усмотрели состава преступления в том, что ему регулярно поступают некие почтовые открытки, которые приходят на адрес телестудии, а то и доставляются на дом, но только по ночам. Угроз сообщения не содержали: они сводились к самым банальным комментариям насчет его галстуков, но в то же время Открыточник был куда шире осведомлен о передвижениях и личной жизни синоптика, нежели дозволено незнакомцу. Да и выбор открыток в качестве средства связи тоже удивлял: всякие преследования давно осуществлялись более простым способом – через интернет. Внештатный сотрудник агентства Энди Хатчинс две недели вел ночное наблюдение за домом синоптика, но Открыточник будто сквозь землю провалился.

Последний, самый прибыльный и довольно интересный заказ касался Жука, молодого инвестиционного банкира, чей стремительный карьерный рост, естественно, вызывал среди недооцененных начальством коллег серьезные обиды, которые сменились взрывом подозрений, когда молодого сотрудника назначили на вторую по значимости руководящую должность в обход троих куда более квалифицированных кандидатов. Какие рычаги были у Жука для воздействия на президента банка (именуемого в агентстве БЖ – «Босс Жука») – над этим теперь задумались не только подчиненные Жука, но и некоторые дотошные члены правления, которые назначили Страйку встречу в одном из затемненных баров лондонского Сити, чтобы изложить свои подозрения. Страйк решил действовать через секретаря-референта Жука и поручил Моррису – под вымышленным именем и не разглашая, чем занимается, – свести с референткой знакомство и вызвать ее на откровенность, чтобы прощупать степень ее преданности начальнику.

– Тебе нужно быть в Лондоне к определенному часу? – после недолгой паузы осведомился Страйк.

– Нет, – ответила Робин. – А что?

– Может, остановимся перекусить? – предложил Страйк. – Я сегодня даже позатракать не успел.

Вспомнив, что на его тарелке в «Паласио-лаунж» лежал слой крошек от круассана, Робин тем не менее решила не спорить. Страйк будто угадал ее мысли:

– Круассаны вообще не считаются. В них один воздух.

Робин засмеялась.

Невзирая на усталость, до кафе «Сабвей» в ресторанном комплексе «Корнуолл сервисиз» они добрались в почти беспечном настроении. Робин, верная своему решению перейти на более здоровую пищу, принялась за зеленый салат, а Страйк, утолив первый голод несколькими кусками сэндвича с бифштексом и сыром, отправил Ким стандартное электронное сообщение с расценками услуг агентства, после чего сказал:

– Сегодня утром с Люси расплевался.

Робин заключила, что скандал вышел нешуточный, коль скоро Страйк завел о нем речь.

– В пять утра выхожу в сад, спокойно курю, никого не трогаю.

– Рановато для конфликтов, – отметила Робин, безразлично шевеля вилкой салатные листья.

– И что ты думаешь: узнаю от сестры, что у нас, оказывается, идет гонка с препятствиями «Кто больше любит Джоан». А я – ни сном ни духом, что меня включили в состав участников.

С минуту он молча жевал, а затем продолжил:

– На финишной прямой я ей сообщил, что Адам – змееныш и слюнтяй, а Люк – полный засранец.

Робин, которая мелкими глотками отпивала воду, поперхнулась и закашлялась. Посетители, сидевшие за соседними столиками, начали оглядываться на женщину, которая задыхалась и брызгала слюной. Схватив со стола бумажную салфетку, Робин вытерла подбородок и слезящиеся глаза, а потом прохрипела:

– Почему… за каким чертом ты это ляпнул?

– Да потому, что Адам – змееныш и слюнтяй, а Люк – полный засранец.

Вода попала Робин не в то горло: все еще пытаясь прокашляться, она смеялась сквозь слезы, но качала головой.

– Ты совсем обалдел, Корморан, – сказала она, когда к ней вернулся дар речи.

– Тебе легко говорить: ты не кантовалась с ними целую неделю под одной крышей. Люк сломал мои новые наушники, а потом схватил протез и умчался с ним в сад, поганец мелкий. А у Люси еще хватило наглости кинуть мне предъяву, что, мол, Джек у меня любимчик. Конечно любимчик: единственный нормальный ребенок.

– Пусть так, но мыслимо ли сказать матери…

– Я и сам знаю, – угрюмо перебил Страйк. – Позвоню, извинюсь. – (Они помолчали.) – Но какого хрена, – прорычал он, – меня заставляют таскать за собой всю троицу? Тем двоим вообще плевать на армию. «Адам весь вечер плакал, когда Джек вернулся из „Военных комнат“ Черчилля!» Ну ёшки-вошки. Да этот уродец просто обзавидовался, что я Джеку какие-то мелочи купил, вот и все. Послушать Люси – так я должен каждые выходные с ними валандаться, а они мне по очереди указывать будут: сегодня в зоопарк, сегодня, мать твою, на картинг – и все хорошее, что связывало нас с Джеком, пойдет псу под хвост. Да, к Джеку я прикипел, – выговорил Страйк и, похоже, сам удивился. – У нас общие интересы. Что за навязчивая идея – заставить меня относиться ко всем одинаково? Пусть зарубят себе на носу: они мне не указ. Если я с кем-то в родстве, это не значит, что можно меня оседлать и погонять. Она хочет, чтобы я двоим другим тоже подарки привозил? Хорошо. – Поднятыми руками он очертил в воздухе квадрат. – «Не будь засранцем». Привезу такую дощечку Люку на стену.

Они накупили в дорогу всякой всячины и продолжили путь. Перед выездом на трассу Страйк извинился, что не сможет подменить Робин за рулем: допотопный «лендровер» был суров к его протезу.

– Не важно, – сказала Робин. – Я сама поведу. Что смешного? – спросила она, заметив, как Страйк с ухмылкой роется в пакете.

– Земляника-то у них английская, – сообщил он.

– И в чем юмор?

Он объяснил, что Дейв Полворт приходит в ярость, когда товары корнуолльского производства не маркируются соответствующим образом, и кичится, что местные жители, участвуя в социологических опросах, все чаще именуют себя не англичанами, а корнуолльцами.

– Теория социальной идентичности – любопытная штука, – отметила Робин. – И теория самокатегоризации тоже. Нам в универе лекции читали. Представь себе, такие феномены влияют не только на структуру общества, но и на экономику.

На протяжении нескольких минут она с энтузиазмом просвещала Страйка, но, скосив глаза в его сторону, поняла, что он крепко спит. Глядя на его серое от усталости лицо, Робин решила, что обижаться не стоит, как не стоит и ждать иной реакции, кроме храпа, однако на подъезде к Суиндону Страйк вздрогнул и проснулся.

– Зараза, – пробормотал он. – Надолго я вырубился?

– Часа на три, – ответила Робин.

– Зараза, – повторил он, – ты уж прости, – и тут же потянулся за сигаретой. – Я неделю промаялся на дико неудобном диване, а милые детки каждое утро будили меня ни свет ни заря. Достать тебе что-нибудь пожевать?

– Давай, – сказала Робин, поставив крест на диете. Ей нестерпимо захотелось чего-нибудь бодрящего. – Шоколадку. Хоть английскую, хоть корнуолльскую – без разницы.

– Прости. – За время поездки Страйк извинялся уже в третий раз. – Ты начала рассказывать про какую-то социальную теорию, так?

Робин усмехнулась:

– Ты задрых аккурат в тот момент, когда я излагала тебе увлекательные тезисы о прикладном значении теории социальной идентичности для следственной практики.

– И в чем же оно выражается? – спросил Страйк, чтобы только загладить свою бестактность.

Прекрасно понимая, что других причин интересоваться этим вопросом у него нет, Робин ответила:

– Если вкратце, то все мы стремимся отнести друг друга и самих себя к какой-либо социальной группе, но при этом склонны преувеличивать сходство между членами одной и той же группы и преуменьшать сходство между своими и чужими.

– Значит, ты утверждаешь, что корнуолльцы – не на сто процентов соль земли, так же как не все поголовно англичане – напыщенные мудаки? – Страйк развернул шоколадку «Нестле» и вложил в ладонь Робин. – Хочешь – верь, хочешь – нет, но я при первой же возможности попробую донести это до Полворта.

Отодвинув в сторону купленную Робин коробку земляники, Страйк откупорил банку кока-колы, сделал глоток, а потом закурил и стал наблюдать, как по мере приближения к Лондону небо окрашивается кровавым закатом.

– Представь себе: Деннис Крид еще жив, – сказал он, провожая взглядом уже с трудом различимые придорожные деревья. – Не далее как сегодня утром читал о нем в Сети.

– И где отбывает срок? – спросила Робин.

– В Бродмуре, – ответил Страйк. – Сперва сидел в Уэйкфилде, затем в Белмарше, а с девяносто пятого – в Бродмуре.

– Какой ему поставили психиатрический диагноз?

– Сведения противоречивы. На суде члены комиссии разошлись во мнениях относительно его вменяемости. Необычайно высокий ай-кью. Присяжные в конце концов согласились, что он способен к осознанию творимого зла, а потому отправили его за решетку, а не на лечение. Но за минувшие годы у него как пить дать развились симптомы, требующие медицинского вмешательства. На основании этого очень краткого обзора можно заключить, – продолжал Страйк, – почему начальник следственной группы решил, что Марго Бамборо, скорее всего, стала одной из жертв Крида. В том районе якобы видели мчавшийся на опасной скорости белый фургон, причем именно в то время, когда Марго Бамборо шла пешком в сторону «Трех королей». А Крид, как известно, – добавил Страйк в ответ на немой вопрос Робин, – использовал фургон.

Вдоль трассы зажглись фонари; Робин доела шоколадку и процитировала:

– «Покоится она в священном месте».

Выпустив дым, Страйк фыркнул:

– Типичная экстрасенсова фигня.

– Ты так считаешь?

– Да, черт возьми, я так считаю! – бросил Страйк. – Очень удобно сыпать мистическими штампами из кроссвордов. И хватит меня лечить.

– Ладно, не сердись. Это просто мысли вслух.

– Любое место при желании можно прозвать «священным». Взять хотя бы Кларкенуэлл, где она пропала, – да там каждый клочок земли связан с религиозными событиями. С монашеством и так далее. Тебе известно, где проживал Деннис Крид в семьдесят четвертом году?

– Ну говори.

– В Парадиз-парке, Ислингтон, – объявил Страйк.

– Вот оно что, – сказала Робин. – По-твоему, ясновидящая действительно знала, кем была мать Анны?

– Надумай я изображать экстрасенса – не сомневайся: первым делом погуглил бы имя нового клиента. Но вполне возможно, это был профессиональный прием, нацеленный на утешение, как и сказала нам Анна. Намек на достойные похороны. Как ни ужасен был конец Марго Бамборо, он теперь овеян святостью места, где лежат ее останки. Крид, между прочим, признался, что разбрасывал обломки костей прямо в Парадиз-парке. Швырял на цветочные клумбы и затаптывал.

Хотя в автомобиле по-прежнему было душно, у Робин по спине пробежал внезапный холодок.

– Упыри поганые! – вырвалось у Страйка.

– Кто?

– Медиумы, ясновидящие, все эти продажные твари… пьют людскую кровь.

– Неужели ты считаешь, что ни один из них не верит в то, что делает? Не верит, что получает вести из потустороннего мира?

– Я считаю, что в мире полно психов и чем меньше мы будем вознаграждать их за психоз, тем лучше для всех нас.

У Страйка в кармане зазвонил телефон.

– Корморан Страйк слушает.

– Да, алло… это Анна Фиппс. Тут рядом со мной Ким.

Страйк включил громкую связь.

– Надеюсь, вы нас хорошо слышите, – сказал он в трубку, перекрывая шум и грохот «лендровера». – Мы еще в пути.

– Да, шум довольно сильный.

– Я приторможу, – сказала Робин и мягко свернула в асфальтированный «карман».

– Вот, так лучше, – подтвердила Анна, и Робин выключила двигатель. – Знаете, мы с Ким посоветовались и решили все же воспользоваться вашими услугами.

Робин захлестнуло волнение.

– Отлично, – сказал Страйк. – В меру своих сил будем очень рады помочь.

– Но есть одно условие. – К разговору подключилась Ким. – Вследствие психологических и, не скрою, финансовых причин мы бы хотели установить крайний срок расследования. Если полиция не справилась с этим делом за сорок лет, то, может статься, вы будете вести розыск еще сорок лет и ни к чему не придете.

– Это не исключено, – согласился Страйк. – Итак, какие будут предложения?

– Мы считаем, один год. – Анна занервничала. – А вы… как по-вашему, это реальный срок?

– На вашем месте я бы предложил то же самое, – сказал Страйк. – Если честно, ранее чем за двенадцать месяцев мы вряд ли управимся.

– Вам от меня больше ничего не нужно, чтобы приступить к делу? – Анна еще сильнее разволновалась, но и воспрянула духом.

– Я подумаю и непременно сообщу. – Страйк держал наготове блокнот. – Но по-видимому, целесообразно будет побеседовать с вашим отцом и Синтией.

На другом конце повисла мертвая тишина. Страйк и Робин переглянулись.

– Из этого наверняка ничего не выйдет, – заговорила Анна. – Прошу прощения, но если отец узнает, что я затеяла, он мне этого не простит.

– А Синтия?

– Дело в том, – раздался голос Ким, – что отец Анны в последнее время хворает. В той семье Синтия более уравновешенна, однако сейчас она не сделает ни единого шага вопреки воле Роя.

– Нет проблем, – заверил ее Страйк и, повернувшись к Робин, вздернул брови. – Наша первоочередная задача – получить доступ к полицейскому досье. В ближайшее время я направлю вам по электронной почте бланк нашего стандартного договора. Попрошу вас его распечатать, подписать и отправить на наш адрес, тогда мы сможем начать.

– Спасибо, – сказала Анна.

Затем с небольшой задержкой высказалась и Ким:

– О’кей, все тогда.

Разговор закончился.

– Ну и ну, – сказал Страйк. – Нам впервые достался висяк. Это даже интересно.

– И времени вагон, – добавила Робин, выруливая на трассу.

– Если мы будем изображать кипучую деятельность, – сказал Страйк, – они сами попросят о продлении срока.

– Ни пуха нам ни пера, – съязвила Робин. – Ким согласилась на годичный срок только для того, чтобы потом сказать Анне: вот видишь, мы испробовали все средства. Готова прямо сейчас поспорить с тобой на пять фунтов, что продления срока не будет.

– Принимаю пари на твоих условиях, – согласился Страйк. – Если с нашей стороны будет хоть какой-то намек на подвижки, Анна захочет идти до победного конца.

На последнем этапе пути они обсуждали текущие расследования и сами не заметили, как доехали до Денмарк-стрит, где Робин высадила Страйка.

– Корморан… – окликнула она, когда Страйк забирал брошенный на заднее сиденье рюкзак. – Тебе вчера был звонок от Шарлотты Кэмпбелл. Она сказала, у нее для тебя есть кое-что нужное.

На какой-то краткий миг Страйк обернулся к Робин с непроницаемым видом.

– Ну-ну. Спасибо. Ладно, завтра увидимся. Нет, не увидимся, – возразил он сам себе. – Завтра у тебя выходной. Отдыхай.

Хлопнув задней дверью, он взвалил рюкзак на плечо, опустил голову и похромал к входу в агентство, а Робин, вконец обессиленная, так и не поняла, нужна ему таинственная вещица, которую предлагает Шарлотта Кэмпбелл, или не нужна.