Читать книгу Долг. Мемуары министра войны - Роберт Гейтс - Страница 4

В списке моих первоочередных задач на посту министра обороны наивысший приоритет имела ситуация в Ираке. Политики и журналисты до моего утверждения в должности и после нее были практически единодушны: о моей эффективности на этом посту будут судить в первую очередь по тому, насколько удачно я разберусь с иракской проблемой. А разбираться было с чем, учитывая рост насилия, очевидные бреши в безопасности, которыми активно пользовались местные экстремисты, слабость нового иракского правительства, а также безусловный провал американской военной стратегии (к середине декабря 2006 года этого не видел только слепой).

Что ж, Соединенные Штаты воевали на два фронта каждый день на протяжении четырех с половиной лет, когда я возглавлял министерство обороны. Я принимал непосредственное участие в разработке новых стратегий и доктрин – в Пентагоне и в Белом доме, а затем принимал на себя ответственность за реализацию этих планов. Я подбирал, повышал в звании – и при необходимости увольнял – боевых командиров и штабных офицеров; я обеспечивал командиров и войска требуемым снаряжением; я возложил на себя заботу о наших солдатах и их семьях; наконец, я добивался для армии политической поддержки в конгрессе, достаточной для осуществления поставленных целей. Все эти годы мне приходилось ступать по минному полю политики, дипломатии и оперативной тактики, как на фронтах, так и в Вашингтоне. Военные действия велись в Ираке и Афганистане; политические баталии разворачивались в Вашингтоне, Багдаде и Кабуле. И, вместе с президентом, я непременно оказывался в них на передовой.

При этом иракский театр военных действий не был для меня абсолютно новым.

Война в Персидском заливе

Я входил в состав немногочисленной группы старших чиновников администрации Буша-41, глубоко вовлеченной в планирование войны в Персидском заливе в 1991 году. Ближе к завершению войны я пришел к убеждению, что мы допустили стратегическую ошибку, не вынудив Саддама сдаться нашим генералам (лично, а не через эмиссаров), не заставив его взять на себя персональную ответственность, не унизив его лично (как человека, не как правителя) и даже не арестовав его прямо при объявлении о капитуляции. 15 февраля 1991 года Буш, как он вспоминал в своих мемуарах, заявил на пресс-конференции, что основным условием прекращения кровопролития в Ираке будет «решимость иракского народа и армии свергнуть Саддама». Президентская команда нисколько не сомневалась, что масштабы поражения побудят иракских военных лидеров расправиться с Саддамом.

К нашему изумлению и ужасу, почти сразу после завершения наступательных действий Америки шииты на юге и курды на севере спонтанно восстали против власти Саддама. Они восприняли заявление президента США – слова, адресованные иракской армии, – как призыв к народному восстанию. Пожалуй, нам следовало быть более конкретными в высказываниях – хотя, полагаю, восстание вспыхнуло бы в любом случае. Нас публично критиковали за то, что мы оставили режиму Хусейна вертолеты (иракцы уверяли, что авиатехника необходима для восстановления страны, ведь мы разрушили большую часть автодорог и мостов); в итоге повстанцев расстреливали с вертолетов, но все же главный удар нанесли сухопутные войска и танковые части, потопившие оба восстания в крови. Между тем Саддам воспользовался суматохой, порожденной восстаниями и их подавлением, чтобы вырезать и расстрелять сотни своих генералов из опасения, что они замышляют подобное против него самого. Ни курды, ни шииты – последние в особенности – так и не простили нас за то, что мы не пришли к ним на помощь, фактически убедив, как они верили, взять в руки оружие.

Еще администрацию усиленно критиковали за то, что Буш-41 не отправил армию на Багдад, дабы гарантировать смену правительства. Мы же считали, что такие действия не санкционированы резолюциями Совета Безопасности ООН, на основании которых мы выстроили союзную коалицию, куда вошли в том числе и арабские страны. Двинься мы на Багдад, как требовала общественность, коалиция неминуемо бы распалась. Да, возможно, в краткосрочной перспективе нарушение обязательств и последующий распад коалиции не имели бы принципиального значения, но подобный шаг автоматически сводил на нет любые наши усилия по созданию другой коалиции для решения общемировых проблем. Кроме того, я неоднократно говорил коллегам и журналистам, что Саддам не будет попивать чай на веранде в ожидании американцев, которые отправятся его арестовывать. Он наверняка заляжет на дно, и нам придется оккупировать значительную часть территории Ирака, чтобы отыскать его и разгромить ожесточенно сопротивляющихся приспешников, на чьей стороне вдобавок – преимущество, так сказать, домашнего поля.

В итоге война закончилась в феврале 1991 года, и Саддам остался у власти; Ирак подвергся суровым международным санкциям, которые резко ограничили импорт и установили квоты на экспорт иракской нефти; шииты и курды расплачивались за свои выступления. В последующие годы Саддам использовал все доступные ему способы, чтобы облегчить бремя санкций, направляя доходы от реализации программы «Нефть в обмен на продовольствие» (иракскому режиму позволили продавать ровно столько нефти, сколько требовалось для приобретения продуктов и лекарств) в свой карман и тайно контролируя хитроумную операцию по контрабанде нефти в Иран для продажи. Существенная доля этих денег пошла на строительство еще нескольких десятков гигантских и безвкусных дворцов, которые мы впоследствии захватили.

Никто из нас в начале 1990-х годов не сомневался, что Саддам при первой же возможности возобновит исследовательские программы, которые велись в Ираке до войны, – по разработке биологического, химического и ядерного оружия. Обширная инспекция, предпринятая по завершении боевых действий, обнаружила неопровержимые доказательства того, что иракцы продвинулись в разработке ядерного оружия намного дальше, чем полагала разведка США. Мы настолько были уверены, что Ирак использует химическое оружие, что наши первые подразделения, которые пересекли иракскую границу, двигались в костюмах химической защиты (а в них, смею заметить, невыносимо жарко и неудобно даже в феврале). Пока инспекторы продолжали работать в Ираке и пока строго соблюдались санкции, шансы на то, что Саддам сумеет возобновить программы производства оружия массового поражения, были минимальными.

Но с годами Саддам опять становился все более агрессивным, постоянно ограничивал сферу контроля инспекторов, благодаря чему инспекции в практическом смысле благополучно закончились в 1998 году. Соблюдение санкций также постепенно ослабевало, по мере того как правительства ряда стран – Франции, России, Германии и Китая в частности – находили лазейки для нефтяных контрактов и других деловых взаимоотношений с иракцами. К 2003 году большинство правительств и разведывательных служб пришли к выводу, что Саддам преуспел-таки в возобновлении программ разработки вооружений. Эта точка зрения подкреплялась неумеренным хвастовством Саддама и его громкими заявлениями, цель которых состояла в том, чтобы ввести в заблуждение собственный народ и запугать соседей Ирака. В результате осенью 2002 года Совет Безопасности ООН единогласно принял резолюцию номер 1441, которая требовала полной и тщательной проверки действий Ирака по реализации программ разработки вооружений и повторного введения строгого международного контроля. Нарушителям резолюции грозили суровые кары. Саддам тем не менее продолжал свои игры с инспекторами и международным сообществом. Как напишет несколько лет спустя Кондолиза Райс: «Да, мы вторглись в Ирак, потому что полагали, что у нас не осталось выбора. Санкции не действовали, инспекции проводились сугубо формально, и мы не могли заставить Саддама уйти цивилизованными способами». Чем дольше затягивалась война, тем все меньше и меньше людей разделяли эту логику.

Группа по изучению Ирака

Уйдя в отставку с поста директора ЦРУ в январе 1993 года, я лишился доступа к секретной информации – и был тому только рад. Я с радостью и облегчением покинул Вашингтон, и одна из многих причин переселения на Тихоокеанское побережье заключалась в том, что там меня не будут одолевать предложениями поработать в составе бесчисленных специальных комитетов, комиссий «с голубой лентой»[12] или исследовательских групп, плоды чьих усилий почти всегда остаются собирать пыль на книжных полках каких-нибудь политиков. Но я продолжал активно читать газеты и на основе прочитанного – а также на основе своих знаний о поведении Саддама в 1980-х и начале 1990-х годов – заключил, что с великой долей вероятности он возобновил разработки оружия массового уничтожения, что санкции в основном неэффективны и что этот человек одержим чрезвычайно опасной манией величия. Поэтому я поддержал решение Буша-43 снова вторгнуться в Ирак и наконец-то свергнуть Саддама.

Тем не менее меня потрясло, простите за прямоту, удивительное головотяпство, которым ознаменовался военный успех, – в частности, неспособность командиров остановить разграбление Багдада, роспуск иракской армии и драконовская, по сути, политика дебаасификации (Саддам возглавлял партию Баас). Казалось, Америка твердо вознамерилась проигнорировать все уроки денацификации Германии после 1945 года. В равной степени меня изумило, что после Вьетнама армия США, похоже, напрочь забыла, как вести контрпартизанскую войну.

Я выступил с речью 1 мая 2003 года, менее чем через шесть недель после начала войны, и так сформулировал свою точку зрения:

«Ситуация, с которой мы столкнулись сегодня [в Ираке], слегка напоминает погоню собаки за автомобилем. Да, мы вцепились в колесо, машина у нас в зубах – но что делать дальше?

Я убежден, что послевоенные перемены намного важнее самой войны. Лишь в последние дни американское правительство начало осознавать тот огромный потенциал, то влияние, каким обладает в Ираке шиитское большинство, а также возможность того, что демократический Ирак вполне может оказаться фундаменталистским шиитским Ираком… Курды на севере наверняка потребуют как минимум автономии. И какая же судьба ожидает суннитское мусульманское меньшинство в центре страны, угнетаемое одновременно курдами и шиитами? Наконец, не стоит забывать, что восстановление Ирака, обеспечение населения продовольствием и медицинскими услугами, возрождение экономики после международных санкций и десятилетий баасистского социализма – задача не из легких; впрочем, я уверен, что это сделать проще, чем реализовать в Ираке наши политические устремления.

По всем перечисленным причинам я считаю, что Соединенным Штатам следует в ближайшее время согласиться на замену нашего контингента в Ираке подразделениями многонациональных миротворческих сил – возможно, под общим руководством НАТО. И приступить к этому нужно, как только позволит обстановка… Мы совершим серьезную ошибку, если продержим сотню тысяч или около того американских солдат в Ираке дольше нескольких месяцев».

Даже при том, что ситуация с безопасностью в стране продолжала ухудшаться, иракцы – с щедрой помощью США и других держав – провели в 2005 году две избирательные кампании, получившие высокую оценку наблюдателей: первые выборы состоялись 30 января, вторые – 16 декабря, и явка была довольно высока, учитывая обстоятельства. Правда, формирование после декабрьских выборов коалиционного правительства, куда вошли бы представители ряда шиитских партий, курдов и политически приемлемых суннитов, обернулось немалыми сложностями. Переговоры затягивались, и тут, 22 февраля 2006 года, произошел террористический акт в шиитской святыне, мечети Аль-Аскари в Самарре. Взрыв спровоцировал чудовищную резню на религиозной почве, волна насилия покатилась по стране. К октябрю каждый месяц погибало около трех тысяч мирных иракцев. Среднее число нападений на военнослужащих США в день возросло с 70 в январе 2006 года до 180 в октябре.

Наряду с ухудшением ситуации в Ираке в течение всего 2006 года усугублялся и политический кризис в Вашингтоне. Президентский рейтинг неуклонно снижался, опросы общественного мнения демонстрировали негативное отношение американцев к войне, а конгресс, так гордившийся своей партийной беспристрастностью в вопросах национальной безопасности на протяжении десятилетий, все чаще выказывал именно партийные пристрастия, когда речь заходила о войне: большинство демократов – против, большинство республиканцев – за (при этом приводя все больше оговорок).

Очевидный раскол в настроениях населения США и нарастание хаоса в Ираке побудили конгрессмена-республиканца Фрэнка Вульфа, фактически постоянного представителя Северной Виргинии, выступить в начале 2006 года с предложением создать межпартийную группу в составе известных республиканцев и демократов, не участвующих в работе администрации, с целью разработки новой иракской стратегии на благо Соединенных Штатов; эту новую стратегию планировалось представить президенту, заручившись поддержкой обеих палат конгресса. Вульф подсчитал, что на финансирование деятельности группы понадобится чуть более миллиона долларов, которые вполне может выделить Институт мира[13]. Также предполагалось, что работу группы поддержат Центр стратегических и международных исследований, Центр по изучению деятельности президентов и конгресса и Институт общественной политики имени Джеймса А. Бейкера-третьего при Университете Райса. Бывший государственный секретарь Джим Бейкер и бывший конгрессмен от Индианы Ли Гамильтон согласились стать сопредседателями новой организации, позднее получившей известность как Группа по изучению Ирака.

Бейкер позвонил мне в феврале и предложил войти в число пяти республиканцев в группе. У нас с ним хватало мелких разногласий в годы президентства Буша-41 (я тогда исполнял обязанности заместителя советника по национальной безопасности), но я искренне уважал Бейкера и считал его одним из лучших госсекретарей в истории США. Помнится, я даже как-то сказал, что всегда радовался, что на дипломатических переговорах он представляет именно нашу страну. Перво-наперво я поинтересовался у него, одобряет ли президент эту инициативу – ведь иначе вся затея оказалась бы пустой тратой времени. Джим ответил, что, когда ему предложили сопредседательство, он сразу позвонил Бушу-43 и задал тот же самый вопрос. Как и мне, ему совершенно не хотелось заниматься делом, которое президент и его соратники могли расценить как политическое предательство. Джим заверил меня, что Буш-43 обеими руками за. Позднее я пришел к выводу, что президент не столько нас поддерживал, сколько предпочел уступить – возможно, в надежде, что мы и вправду выдвинем некие полезные идеи или хоть как-то поможем урегулировать политический кризис в Штатах.

Поскольку рекомендации Группы по изучению Ирака, обнародованные в день слушаний по моей кандидатуре в сенате, сыграли важную роль в дебатах по Ираку в 2007–2008 годах, следует, как мне представляется, уделить внимание практической работе группы, тем более что итоговые рекомендации группы удивили меня самого.

Другими республиканцами в составе группы были судья Верховного суда (в отставке) Сандра Дэй О’Коннор, бывший генеральный прокурор Эд Миз и бывший сенатор от штата Вайоминг Алан Симпсон. Демократов возглавлял Ли Гамильтон, компанию которому составляли бывший директор Административно-бюджетного управления (АБУ) и глава администрации Белого дома Леон Панетта, бывший сенатор от Виргинии Чак Робб, вашингтонский юрист Вернон Джордан и экс-министр обороны Уильям Перри. Гамильтон в свою бытность в конгрессе председательствовал в комитетах по разведке и по международным делам, и с ним мы были знакомы без малого двадцать лет. Я знал Ли как человека чрезвычайно целеустремленного, приверженца интеллектуальной честности и был рад продолжению нашего сотрудничества.

В опубликованном докладе Группы по изучению Ирака, к сожалению, не отражено, как приятно нам было работать вместе. Симпсон постоянно отпускал уморительные шутки, Панетта и Джордан старались от него не отставать, Бейкер мрачновато язвил, Гамильтон демонстрировал чувство юмора, типичное для уроженцев Индианы, и все отлично ладили. Да, мы вполне сознавали важность задачи, но не видели причин трудиться с постными физиономиями.

Практическая работа группы началась с первой встречи, состоявшейся 15 марта. Всего мы собирались восемь раз, всегда в Вашингтоне. Наши усилия были сосредоточены на оценке стратегической обстановки в самом Ираке и вокруг него; мы изучали вопросы безопасности Ирака и принципиальные условия ее повышения; исследовали политический климат Ирака после выборов и формирования нового правительства, а также анализировали процессы восстановления экономики. Мы составили список экспертов по каждому из этих четырех основных направлений, покорно приняли толстенные папки с документами для чтения, провели бесчисленное множество дискуссий и брифингов. Мы выслушали великое разнообразие мнений, побеседовали со всеми ключевыми фигурами в администрации, включая президента, бывших высокопоставленных правительственных чиновников и ряд старших военачальников; кроме того, нас консультировали полевые офицеры уровня командиров бригад, лидеры разведывательного сообщества, эксперты, конгрессмены, зарубежные официальные лица, журналисты и комментаторы.

Мы задавали много вопросов. Судья О’Коннор не имела опыта в международных делах и вопросах национальной безопасности, однако именно ей лучше всего удавалось добиваться ответов. Наблюдать за ней было весьма поучительно. Годы в Верховном суде научили ее мгновенно определять на слух хромающую логику, выделять сомнительные доказательства, непоследовательность и аналитические изъяны. Неизменно доброжелательная, но суровая, она «проколола» добрый десяток «воздушных шаров» в рассуждениях экспертов.

Лично для меня самой ценной и полезной с практической точки зрения оказалась поездка в Багдад с 30 августа по 4 сентября. Нас в этой поездке было семеро. По пути в Кувейт самолет совершил посадку в аэропорту Шеннон в Ирландии для дозаправки. Мы с Панеттой устремились к винным рядам в магазине дьюти-фри, предполагая, что в Багдаде такого алкоголя не найти. (Двум будущим министрам обороны и в голову не пришло, что мы нарушаем приказ номер 1 по воинскому контингенту США, запрещающий употребление спиртного на территории Ирака.) Гамильтон занял единственную на борту кровать на пути туда, а Бейкер – на пути обратно; тот, кто остался без кровати, спал прямо на полу. Остальные пятеро тоже спали на полу или в креслах.

В Кувейте, где было ужасно жарко и ветрено, мы пересели на военный транспортник на Багдад, где температура ожидалась еще выше. Пассажиры этого рейса являли собой крайние противоположности. С одной стороны – несколько десятков чрезвычайно подтянутых молодых солдат, которые направлялись в зону боевых действий. Шлемы, бронежилеты, штурмовые винтовки… Могу только догадываться, о чем они думали, особенно учитывая постоянно возраставший уровень насилия в стране. С другой стороны – мы семеро, всем лет по шестьдесят-семьдесят, смотревшиеся невероятно глупо в пиджаках и брюках, с которыми никак не сочетались выданные нам бронежилеты и шлемы. Наш облик напомнил мне предвыборное фото Майкла Дукакиса 1988 года – в танке и в танкистском шлеме. Солдаты наверняка спрашивали себя, с какой стати этих штатских идиотов понесло в Ирак и что, во имя всего святого, они там забыли. По прибытии в аэропорт Багдада мы пересели в вертолеты и отправились в комплекс посольских зданий. Каждый вертолет имел на борту по два стрелка, вооруженных авиационными пулеметами калибра 12,7 мм. Когда мы находились в воздухе, вертолеты, к нашему перепугу, вдруг принялись отстреливать ловушки; новичков просветили – это способ борьбы с ракетами, наводящимися по тепловому следу, однако порой бортовой компьютер выбрасывает ловушки автоматически, из-за помех от линий электропередачи. Ни одно объяснение не внушало спокойствия.

Мы заночевали в посольском комплексе, сердцем которого был один из многочисленных огромных дворцов Саддама, с бассейном и отдельно стоявшим гостевым домом. Нас разместили в этом гостевом доме. Когда около двух часов утра электропитание (и кондиционеры) вдруг отключилось, сразу стало чудовищно жарко. Я решил узнать, можно ли что-либо сделать, чтобы восстановить электроснабжение. Я вышел из дома в футболке и шортах. Мимо как раз проходил молодой солдат, тоже в футболке и шортах – и со штурмовой винтовкой, – и я попытался объяснить ему наши затруднения. Он никак не прореагировал (наверное, это вполне объяснимо), ничуть не проникся нашими невзгодами – и отправился дальше по своим делам, не проронив ни слова.

В Багдаде мы работали с 31 августа по 3 сентября. Мы общались напрямую с боевыми командирами, беседовали с послом и сотрудниками посольства, с дипломатами из других стран и, конечно, использовали любую возможность, чтобы переговорить с иракскими лидерами. Каждый день заседания и переговоры занимали по двенадцать часов. От американцев и иностранных дипломатов мы не услышали почти ничего такого о тяжелой ситуации в Ираке, чего не знали раньше, хотя, безусловно, эти рассказы добавили много подробностей к нашим предварительным впечатлениям. Генерал Джордж Кейси, командующий американскими войсками в Ираке, заявил, что иракцам необходимо решить четыре важнейших задачи: создать федеральную структуру управления, провести дебаасификацию, обуздать местные ополчения и научиться распределять доходы от продажи нефти. Еще он подчеркнул, что скорый вывод американского контингента будет иметь «ужасающие» стратегические последствия. По мнению Кейси, очень важно попытаться поставить иракцам цели и сроки, и «к концу года мы должны понимать, в состоянии иракское руководство управлять или нет». В отсутствие посла человеком номер два в нашем посольстве был Дэн Спекхард, и он сказал нам, что нужны такие улучшения в области безопасности, которые окажутся заметными для иракцев, особенно в Багдаде.

Мы также довольно долго беседовали с генерал-лейтенантом Питом Кьярелли, командующим Международными коалиционными силами в Ираке, прямым командиром наших войск в боевых операциях. Кьярелли произвел на всех нас великолепное впечатление своим вдумчивым анализом ситуации – почему мы должны защищать местное население, развивать экономику и обеспечивать рабочие места, в противном случае молодые иракцы по-прежнему будут вместо лопаты хвататься за автомат. Он упомянул о том, что хотел бы видеть в стране больше американских гражданских специалистов и экспертов по развитию, а не только военнослужащих, и сказал, что шаги, подобные восстановлению канализации в Багдаде, окажут на ситуацию куда более благоприятное влияние, нежели военные победы. Еще Кьярелли, словно вторя Спекхарду, много говорил о повышении уровня безопасности в столице как залоге общего успеха.

Среди подчиненных генерала Кейси никто не предложил нам увеличить численность американского контингента (а мы постоянно задавали этот вопрос) – возможно потому, что против этого выступали сам Кейси и его босс, глава Центрального командования[14] генерал Джон Абизаид, полагавшие, что присутствие большого числа военных США расслабляет иракцев и мешает последним принимать на себя больше ответственности за собственную безопасность. Кьярелли, напротив, был уверен, что безопасность Багдада не обеспечить без развертывания дополнительных американских частей; как мне довелось узнать позднее, другие генералы, в том числе Рэй Одиерно[15], поддерживали эту точку зрения и искали союзников в Вашингтоне.

Сочтя, что от нас утаивают некоторые факты, Билл Перри в частном порядке встретился с Кейси и Кьярелли по отдельности, но не узнал ничего нового. Я, тоже в частном порядке, пообщался с главой отделения ЦРУ в Багдаде; его оценка ситуации в целом совпадала с позицией Кьярелли. Я спросил, каковы отношения между ЦРУ и военными, и он ответил: «Знаете, сэр, гораздо лучше, чем когда вы были директором ЦРУ». Я не обиделся – во-первых, он говорил правду, а во-вторых, это было еще мягко сказано. Тесное сотрудничество, которое продолжало углубляться, привело в итоге едва ли не к революции в сотрудничестве в режиме реального времени между разведкой и армией.

Несмотря на требования секретности, мы узнали довольно много из откровенных бесед с американскими военными и сотрудниками посольства. Если коротко, суть их взглядов сводилась к следующему: битву за Багдад необходимо выиграть, нужно увеличить наше военное присутствие в тех районах города, где угроза нападения повстанцев и экстремистов устранена и требуется восстановить инфраструктуру, а вот новые подразделения американских войск в Ираке ни к чему; к концу года желательно сформулировать методики оценки успехов Ирака в обеспечении безопасности, развития экономики и межнационального и межконфессионального примирения; если таковое примирение действительно удастся реализовывать, придется принять соответствующие меры в отношении шиитов, причастных к насилию; еще потребуется эффективный контакт с суннитами, нейтрализация Сирии, недопущение дальнейшего сотрудничества экстремистов-шиитов с Ираном; необходимо добиться общего прогресса в мирном процессе на Ближнем Востоке, а также организовать систему региональной взаимопомощи. И все были согласны, что Соединенным Штатам попросту нельзя потерпеть неудачу в Ираке. Эти соображения в значительной мере составили основу рекомендаций Группы по изучению Ирака.

Мы также встретились с главами багдадских бюро крупнейших новостных каналов США. Их оценка ситуации балансировала на грани откровенного пессимизма. Мы услышали, что положение ухудшается день ото дня не только из-за конфликта между шиитами и суннитами, но и из-за внутренних шиитских склок; что американские военные и Государственный департамент «играют в молчанку»; что журналисты не чувствуют себя в безопасности, поскольку их плохо охраняют – не хватает солдат; что прошлым летом наблюдался фактический исход из страны иракского среднего класса и интеллектуалов; наконец, что налицо распад страны на враждебные друг другу регионы.

Встречи с иракцами заставили нас полностью осознать масштабы политического вызова. Сначала мы встретились с премьер-министром Нури аль-Малики, генеральным секретарем немногочисленной партии «Дава», компромиссной кандидатурой, которую одобрили именно потому, что у его партии не было серьезных политических амбиций. Аль-Малики призвал не преувеличивать текущие проблемы Ирака и заявил, что во многом нынешние неурядицы – следствие подрывной деятельности баасистов и сторонников Саддама, проникших в правительство либо разбежавшихся по стране. Похоже, этот человек пребывал в каком-то вымышленном мире, никак не связанном с реальностью.

Сунниты жаловались (у них были к тому все основания), что министерство внутренних дел Ирака кишит экстремистами-шиитами и бойцами «эскадронов смерти», причем даже называли имена тех, кто причастен к нападениям на коалиционные силы и на общины суннитов. Они утверждали, что во многом за хаосом в Ираке стоит Иран и что с тех пор, как напряженность в отношениях между Вашингтоном и Тегераном возросла из-за трений в вопросе о ядерном оружии, Тегеран начал все более активно поддерживать местных экстремистов. Лидеры шиитов, с которыми мы встречались, в том числе религиозные, говорили, что Саудовская Аравия, Сирия и Иран неприкрыто вмешиваются во внутренние дела Ирака. Ни шииты, ни сунниты, впрочем, не могли привести конкретных фактов, да и о катастрофических последствиях бесчинств доморощенных радикалов тоже как-то не упоминали. (После встречи с лидером шиитской общины Ирака Абдом аль-Азизом аль-Хакимом я сказал Бейкеру – у меня было полное ощущение, что этот человек предпочел бы поставить нас к стенке, а не вести переговоры.)

Доктор Салех аль-Мутлак, курд, представлявший Иракский фронт национального диалога, предоставил нам самую продуманную и реалистичную оценку ситуации. По его словам, Ирак относится к глубоко травмированным социумам, а посему любые ожидания по поводу скорого перехода к демократии «совершенно фантастичны». Ирану нужен слабый Ирак, в котором Соединенные Штаты увязнут как в болоте, а 140 000 американских солдат окажутся «заложниками». Шиитам следует осознать, что они не в состоянии контролировать все рычаги власти, а суннитам хорошо бы наконец понять, что они больше никогда не получат власть в прежнем объеме. Доктора аль-Мутлака беспокоило то обстоятельство, что шииты пытаются потеснить суннитов: «Все наши проблемы – из-за политики: если ее устранить, все постепенно наладится».

Наш визит в Ирак был критически важен по простой причине: кое-что нужно увидеть своими глазами и кое о чем услышать собственными ушами, чтобы воспринять картину целиком. Никакой брифинг в Вашингтоне не способен подменить общение с иракцами в полевых условиях, на расстоянии вытянутой руки (и не только с иракцами, но и с нашими соотечественниками на фронте, если уж на то пошло). Мы старались относиться беспристрастно и непредвзято ко всему, что наблюдали, – в том числе к роскошному ужину, который устроил в нашу честь президент Джаляль Талабани и на котором столы были уставлены очень дорогим виски.

В целом впечатление от поездки осталось самое тоскливое. Я вернулся в твердом убеждении, что к длинному списку просчетов, который составляли противники боевых действий на Среднем Востоке, следует добавить еще один: мы не имели ни малейшего представления о том, в каком угнетенном состоянии пребывал Ирак до войны – состоянии экономическом, социальном, культурном, политическом, с позиций инфраструктуры или системы образования… В общем, с любой точки зрения. Десятилетия правления Саддама, который нисколько не заботился о благе иракского народа, восемь лет войны с Ираном, разрушения, причиненные войной в Персидском заливе, двенадцать лет суровых санкций – все это означало, что фундамент для перезапуска иракской экономики по большому счету отсутствовал, не говоря уже о фундаменте для создания демократического правительства, учитывающего потребности народа. Неужели мы намерены настаивать, что наш партнер, первое демократически избранное правительство за всю четырехтысячелетнюю историю Ирака, в состоянии решить в течение года или около того фундаментальные политические проблемы, стоящие перед страной? Это даже не научная фантастика.

Исследовательская группа провела еще одно совещание в середине сентября, а затем встретилась 13 ноября, чтобы приступить к выработке рекомендаций. Я покинул группу 8 ноября, когда было объявлено о моем назначении на должность министра обороны. Освободившуюся вакансию заполнил бывший госсекретарь Ларри Иглбергер.

Еще в Багдаде Билл Перри набросал черновик проекта: три с половиной страницы с перечислением мер, которые следует предпринять для улучшения ситуации в Ираке. Набросок Перри начинался резким заявлением: «Последствия неудачи в Ираке будут катастрофическими – куда более катастрофическими, нежели последствия неудачи во Вьетнаме». Билл охарактеризовал политические и экономические шаги, которые, по его мнению, нужно совершить, но основное внимание уделил безопасности и перспективам операции «Вместе вперед», совместного плана иракской армии, американского контингента и иракской полиции по наведению порядка в Багдаде.

Билл писал: «Чрезвычайно важно, чтобы иракское правительство предоставило достаточно армейских подразделений для поддержки усилий полиции по недопущению повторного проникновения террористов в очищенные [безопасные] районы. Подчеркну, что многочисленный американский корпус, действующий в сотрудничестве с местными силами, способен гарантировать более высокую вероятность успеха… Трудности, сопровождающие подобную операцию, очевидны, но нельзя отрицать критической важности этой операции для нашей кампании в Ираке».

Билл четко дал понять, что призывает к «кратковременному усилению», и предложил в качестве подкрепления резервные части, дислоцированные в Кувейте и Германии.

Вскоре после нашего возвращения из Багдада Чак Робб (он пропустил совещание в середине сентября) представил собственный меморандум. Охарактеризовав набросок Перри как «отличную отправную точку», он продолжил: «Я считаю битву за Багдад ключевым элементом, который определит степень нашего влияния не только в Ираке, но и в регионе в целом на ближайшие по крайней мере десять лет (по всей вероятности, гораздо дольше). На мой взгляд, мы не можем допустить поражения – и в равной степени не можем сохранять статус-кво… Мне видится необходимым в ближайшее время существенно увеличить численность сухопутных сил США, на короткий период, и придать им, где это возможно, подкрепление из состава сил коалиции. За редкими исключениями, пополнения следует привлекать извне, а не с рассматриваемого театра военных действий».

Пятнадцатого октября, всего за шесть дней до звонка Хэдли с предложением занять министерский пост, я направил Бейкеру и Гамильтону электронное письмо со своими соображениями. В письме я указал, что фраза Робба «Мы не можем допустить поражения – и в равной степени не можем сохранять статус-кво» должна открывать наш доклад. Далее я написал:

«1. Необходимо краткосрочное и значительное увеличение численности контингента США из-за пределов Ирака, чтобы зачистить и удержать [обеспечить устойчиво безопасную обстановку] Багдад и дать иракской армии время на закрепление в городе. Предварительная оценка – потребуется от 25 000 до 40 000 человек на срок до шести месяцев.

2. До развертывания войск следует установить для иракского правительства четкие ориентиры по соблюдению достигнутых договоренностей, от национального примирения до справедливого распределения нефтяных доходов. Также следует однозначно и недвусмысленно объяснить иракскому правительству, что усиление нашего контингента – мера исключительно временная, и что успех в достижении контрольных показателей определит график вывода основных американских сил после завершения указанного периода».

Мои другие рекомендации – составленные на основании того, что я слышал в Вашингтоне и Багдаде, – заключались в следующем: созвать региональную конференцию, на которую пригласить и Сирию, и Иран, для обсуждения стабилизации и вариантов помощи Ираку, а также «наглядно и решительно» продемонстрировать возвращение США в качестве посредника в мирном урегулировании конфликта между Израилем и Палестиной. Оба этих шага ставят целью создание более благоприятного для нас политического климата на Ближнем Востоке, и они, возможно, помогут улучшить политическую обстановку в Багдаде. Я также рекомендовал назначить «самого высокопоставленного» чиновника Белого дома, кого-то из ближнего окружения президента, для координации всех усилий по улаживанию ситуации в Ираке; эта рекомендация проистекала из моего глубокого убеждения, что нам категорически не хватало именно координации и интеграции гражданских усилий. В завершение я предложил отказаться от ротации офицеров на уровне командира батальона и выше на весь срок усиления контингента и обязать Государственный департамент заполнить открытые вакансии в Ираке, если понадобится – в приказном порядке. Эти меры, по моему мнению, должны были помочь – ведь в условиях войны равно чреваты неприятностями и слишком частая смена боевых офицеров с опытом пребывания в Ираке, и недостаточное число гражданских специалистов.

К середине октября всего три члена Группы по изучению Ирака представили свои рекомендации на бумаге – два демократа и один республиканец; они единодушно утверждали, что усиление армейского контингента в Ираке за счет подразделений из других регионов необходимо для стабилизации ситуации в Багдаде, каковая, в свою очередь, имеет решающее значение для успеха в Ираке в целом. Тем не менее, когда группа в середине ноября опубликовала проект доклада, в нем об увеличении численности вооруженных сил США в Ираке не упоминалось. Только на семьдесят третьей странице проекта из девяноста шести мимоходом говорилось, что Группа поддерживает краткосрочную передислокацию американских армейских частей для стабилизации положения в Багдаде – либо необходимо ускорить подготовку и снаряжение иракских позразделений.

Я никогда не обсуждал этот проект со своими бывшими коллегами по группе, так что могу только предполагать: победа демократов на промежуточных выборах, обеспечившая им большинство в обеих палатах конгресса, и стремление продемонстрировать «экспертное единомыслие» ради усиления политической значимости доклада обернулись фактическим отказом от очевидного и весьма перспективного шага. Скажу честно, я был сильно разочарован.

Натиск: первая фаза «Большой волны»

Несмотря на то что широкой публике президент всегда демонстрировал уверенность, к весне 2006 года, полагаю, он уже отчетливо понимал, что текущая иракская стратегия себя не оправдала. Генералы Кейси и Абизаид большую часть года занимались передачей ответственности за поддержание безопасности в стране местным вооруженным силам; более того, еще в начале года Кейси заявил, что рассчитывает сократить военное присутствие США в Ираке с пятнадцати до десяти бригадных тактических групп к декабрю. (Личный состав каждой группы – в среднем около 3500 человек, плюс персонал поддержки, включая логистику, связь, разведку и вертолетчиков.) Да, после терактов в Самарре всякие разговоры о том, что ситуация в стране стабилизируется, воспринимались как откровенная насмешка, но все планы по увеличению численности нашего контингента встречались в штыки на том основании, что американские солдаты служат мишенями для террористов: чем больше американцев, следовательно, тем чаще будут нападения; вдобавок, ощущая наше дыхание за спиной, иракцы никогда не научатся самостоятельности. Словом, оперативное командование сосредоточило усилия на передаче полномочий.

Между тем в Вашингтоне к концу лета, вопреки громким публичным заявлениям о близкой победе, было составлено по меньшей мере три доклада с анализом реального положения дел. Основной доклад подготовили Стив Хэдли и СНБ; также отметились Госдепартамент (отчет советника госсекретаря Райс Филипа Зеликова) и Пентагон (отчет под общим руководством председателя Объединенного комитета начальников штабов Пита Пэйса).

После утверждения в должности (но еще до приведения к присяге) я высказал президенту и Хэдли свои соображения по Ираку на приватном завтраке 12 декабря в небольшой столовой, примыкающей к Овальному кабинету. Я предложил президенту направить Малики послание, подчеркивающее значимость достигнутого момента для лидеров обеих стран. Что-нибудь в таком духе: «Пора решаться. Какая страна вам нужна? И нужна ли вам страна вообще? Альтернативой будет хаос». Я настаивал на форсировании событий, чтобы добиться определенности. Способен ли Малики действовать? Если нет, на кого можно положиться? Наши люди в Багдаде, по-моему, упорно не желают вникать в суть происходящего, твердят о «некотором снижении террористической активности», совершенно не учитывая, что эта активность – как море: то отлив, то снова прилив. И хорошо бы четко осознать, к чему мы стремимся в Ираке экономически и политически. А ведь есть также Иран и Сирия, которым следует растолковать, что всякая помощь нашим врагам в Ираке неизбежно повлечет за собой суровое наказание. Я предложил привлечь к процессу урегулирования Саудовскую Аравию: шейхи уверяют, что обеспокоены, но до сих пор ограничиваются только словами. И наконец я спросил, что будет, если наша стратегия все же провалится? «Каков план Б?»

Мы стали обсуждать, когда именно президенту выступить с речью, если будет решено изменить стратегию и усилить наш контингент. Буш сказал, что подождет, пока я не вступлю в должность, не съезжу в Ирак в качестве министра обороны и не вернусь со свежими рекомендациями. Я возразил: нельзя допускать, чтобы ход событий определял дату выступления. Если президент не готов, то лучше повременить. «Тактическая пауза выгоднее стратегической ошибки», – подытожил я.

Тринадцатого декабря президент прибыл в Пентагон на встречу с Объединенным комитетом начальников штабов. Встреча состоялась в конференц-зале министерства – так называемом «Танке». На ней также присутствовали вице-президент, Дон Рамсфелд и я. Поскольку формально Рамсфелд еще оставался на своем посту, именно он говорил от лица министерства, а я в основном молчал. Однако эта встреча дала мне отличную возможность выяснить настроения основных игроков и оценить, как президент проводит рабочие совещания. Кроме того, мне представился шанс понаблюдать за штабистами и их взаимодействием с Бушем и Чейни. Президент озвучил идею усиления нашего контингента в Ираке. Все начальники штабов принялись его переубеждать, не только ставя под сомнение эффективность этого шага, но и ссылаясь на «негативное впечатление», которое данный шаг произведет на армию в целом. Дескать, в этом случае не избежать «подрыва боевого духа» вследствие многократных передислокаций и длительной разлуки военнослужащих с семьями – ведь усиление контингента неминуемо повлечет за собой увеличение продолжительности сроков службы в Ираке.

Я был поражен до глубины души очевидной оторванностью штабистов от реалий войны, их сосредоточенностью на теории и упованием на стечение обстоятельств. Никто – никто! – не упомянул о жизненной необходимости для нас одержать победу в Ираке. Так впервые я лицом к лицу столкнулся с важнейшей проблемой, которую мне предстояло решать все годы на посту министра обороны, – наши военные руководители уделяли катастрофически мало внимания зарубежным кампаниям. Буш выслушал штабистов, ни разу не прервав, но потом негромко заметил: «Самый надежный способ потерять все – это проиграть в Ираке». В дальнейшем мне пришлось разбираться со всеми вопросами, которые поднимали начальники штабов, но с президентом я был согласен полностью.

Не могу не вспомнить электронное письмо, которое я получил приблизительно год назад, – от бывшего студента Техасского университета, ушедшего служить в Ирак. Он писал, что, конечно, он и его приятели хотят вернуться домой, но не прежде, чем задача будет выполнена и они убедятся, что их друзья погибли не напрасно. На мой взгляд, этот молодой офицер тоже согласился бы с президентом.

У нас с Хэдли 16 декабря состоялся долгий телефонный разговор в рамках подготовки к моей поездке в Ирак. Стив сообщил, что перед президентом я отчитаюсь о поездке 23 декабря, а затем все, кто отвечает за национальную безопасность, соберутся 28 декабря на ранчо в Кроуфорде, чтобы принять итоговое решение. Он подробно изложил мне предполагаемую повестку дня совещания в Кроуфорде – усиление контингента и стратегия для Багдада. Достаточно ли у Кейси ресурсов, чтобы обеспечить безопасность иракцев в Багдаде? Понимает ли генерал, что увеличение численности войск есть «способ выиграть время и пространство для маневра в ожидании, пока укрепится иракское правительство?» Возможно ли усилить одновременно контингенты в провинции Анбар – где суннитские шейхи понемногу рвут отношения с «Аль-Каидой» и повстанцами из-за их бессмысленной жестокости – и в Багдаде? Или же нам придется оставить Анбар подразделениям спецназа и суннитским племенам, готовым с нами сотрудничать? Как точнее описать саму новую стратегию – это повышение безопасности, обучение или то и другое? Если мы намерены координировать свои действия с иракцами, означает ли это сокращение численности американских войск, принимающих фактическое участие в боестолкновениях?

Девятнадцатого декабря, на следующий день после приведения к присяге, я встретился с Дэвидом Петрэусом[16]. Мне требовалось мнение старшего военного аналитика – специалиста по антипартизанской войне. Также я хотел поближе познакомиться с главным кандидатом на место Джорджа Кейси. Я спросил Петрэуса, на что обращать внимание в Ираке и какие вопросы задавать. По сути, ответил он, вопрос всего один – что для нас приоритетнее: обеспечение безопасности иракского мирного населения или передача этой ответственности иракским вооруженным силам. Вероятно, второго мы не сумеем осуществить, пока не справимся с первым.

Несколько часов спустя я отправился в свою первую командировку в Ирак в должности министра обороны. Меня сопровождали Пит Пэйс и Эрик Эдельман, заместитель министра по политическим вопросам. Эта командировка кардинально отличалась от моей поездки в Ирак в качестве члена исследовательской группы. Из соображений безопасности мне выделили транспортный борт, но внутри оказался своего рода просторный трейлер, весьма комфортабельный и получивший в Пентагоне прозвище «Серебряная пуля». Меня ожидала персональная каюта с письменным столом и раскладным диваном. Ванная была настолько крохотной, что ею невозможно было пользоваться при закрытой двери. Еще в трейлере имелось что-то вроде приемной, со столом и креслом для секретаря, а также с маленьким холодильником, в третьей секции можно было усадить еще двух-трех человек. Тесноватое помещение для двенадцатичасового перелета, но с ним не шли ни в какое сравнение сиденья в грузовом отсеке, да и со звукоизоляцией в трейлере обстояло значительно лучше. Хотя… Иллюминаторов или окон в трейлере не было, поэтому сам себе я напоминал посылку, доставляемую «Федэксом»[17] через полмира.

По прибытии в Багдад, где меня встречали генералы Абизаид и Кейси, нас вертолетами перебросили в Кэмп-Виктори, огромный военный лагерь, включавший в том числе дворец аль-Фав, где размещалась штаб-квартира оперативного командования, и Объединенное бюро посетителей (ОБП). Гостиница ОБП занимала очередной саддамовский дворец, богато украшенный в стиле, который я называю «раннедиктаторским»: громоздкая тяжеловесная мебель и обилие сусального золота. Моя спальня размером была приблизительно с баскетбольную площадку и могла похвастаться грандиозной люстрой. Ванная изобиловала орнаментом, зато сантехники в ней было в обрез. С тех пор я останавливался в ОБП неоднократно и могу сказать, что после передачи управления комплексом Национальной гвардии условия проживания существенно улучшились. Тем не менее относительная «плюшевость» обстановки всякий раз меня коробила – ведь я знал, в каких условиях размещаются наши солдаты и офицеры. Больше не буду на этом останавливаться, скажу лишь, что у меня и моих сотрудников причин жаловаться не возникало – никогда.

Почти все два с половиной дня этой командировки в Ирак я уделил беседам с боевыми командирами. Именно тогда я познакомился с несколькими армейскими офицерами, чье мнение я научился ценить и уважать и чьему продвижению по службе содействовал в последующие годы, среди прочих – с генерал-лейтенантами Рэем Одиерно, Стэном Маккристалом и Мартином Демпси.

Еще я провел продолжительные «переговоры за едой» со всеми министрами иракского правительства. На сей раз эти переговоры оказались гораздо более продуктивными, нежели когда я приезжал в качестве члена исследовательской группы (ничего удивительного, если принять во внимание, насколько теперь мое мнение стало важным для будущего Ирака и этих людей).

С данной поездки я завел практику, которой впоследствии неизменно придерживался во время визитов в Ирак и Афганистан, а также при посещении любых военных объектов и подразделений. По моему поручению ко мне на обед приглашали с десяток военнослужащих – молодых лейтенантов и капитанов, солдат и сержантов-срочников и уорент-офицеров[18] среднего звена. Все они бывали со мной на удивление откровенны – наверное, отчасти потому, что я не приглашал на эти обеды никого из старших командиров; таким образом я узнавал много полезного.

Собираясь лететь из Багдада в Мосул, я провел свою первую пресс-конференцию в Ираке, на открытом воздухе перед зданием ОБП. Мои слова, смею предположить, интересовали репортеров намного меньше, чем звуки перестрелки неподалеку.

На пути обратно в Вашингтон я готовился к встрече с президентом на следующее утро в Кэмп-Дэвиде. Я сказал Бушу, что обещал сенату прислушиваться к мнению боевых командиров, – и выполнил свое обещание. Сильнее всего их по-прежнему беспокоила передача ответственности за обеспечение безопасности населения иракским вооруженным силам. Я сказал, что, с моей точки зрения, в Ираке мы достигли «поворотного пункта», что текущая стратегия, реализуемая Кейси, сводится в принципе именно к стремлению иракцев взять на себя урегулирование ситуации, но при активной поддержке США. Из подробных бесед с военнослужащими, добавил я, совершенно очевидно, что среди офицеров, от генерала Абизаида до командиров рот, получила широкую поддержку идея «таргетированного», целевого увеличения численности контингента (до двух бригад максимум) для наведения порядка в Багдаде – при условии соразмерного увеличения численности гражданских специалистов из Америки. Постепенное усиление контингента требуется для «удержания» ситуации под контролем, пока иракцы не сформируют еще девять бригад в Багдаде и не проведут стабилизацию обстановки в стране.

Что касается провинции Анбар, где вдруг появились дружественные нам шейхи, я сказал, что наши командиры полагают, будто добились существенного прогресса. Генерал Абизаид сообщил, что командующий морской пехотой генерал-майор Рик Зилмер «выколачивает дурь» из местных ячеек «Аль-Каиды». Одиерно и Зилмер не сомневались, что два дополнительных батальона морской пехоты позволят развить и закрепить успех в провинции Анбар. Тем не менее, подчеркнул я, Кейси не уверен в необходимости усиления войск в Анбаре, да и премьер Малики, похоже, абсолютно не интересуется этой провинцией. Кейси считает, что для прочного успеха нужны иракские силы безопасности и эффективное правительство. Правда, он пообещал мне обсудить дела в провинции с Одиерно.

А вот Малики виделся мне серьезной проблемой, о чем я честно предупредил президента. В личных беседах он ловко уклонялся от обсуждения конкретных условий усиления нашего контингента. Более того, он уведомил меня, что наращивание численности американских войск «идет вразрез с чаяниями иракского народа» и способно спровоцировать террористов на новые кровопролитные атаки. Кейси и Одиерно полагали, что Малики можно переубедить: например, уговорить на введение одной дополнительной бригады до 15 января, для поддержки операции по обеспечению безопасности Багдада, а вторую бригаду перебросить в Кувейт до 15 февраля, для пополнения оперативного резерва. Я сказал президенту, что, как представляется мне, Малики пойдет нам навстречу, если мы согласимся с передачей дел иракцам, но при этом необходимо, чтобы он осознал недопустимость провала. Наши боевые командиры обеспокоены тем, что иракцы, стремясь к руководству, не располагают ресурсами, достаточными для успешного завершения операции. Одиерно в целом смотрел на ситуацию пессимистичнее, нежели Кейси, не верил в эффективность предлагаемых мер и постоянно повторял: «Успеха никто не гарантирует»; он считал, что после окончания зачисток следует обеспечить длительный период «удержания», причем в сочетании с немедленным предоставлением экономической помощи, создающей новые рабочие места.

Итак, Кейси и Абизаид убеждены, что им требуется не более 10 000 человек подкрепления. Говоря их словами, внедрить более агрессивный подход к урегулированию ситуации будет сложно в связи с высокой организационной нагрузкой, которой подвержены войска, а также вследствие сопротивления иракского правительства, однозначно дающего понять, что оно не желает значительного увеличения численности вооруженных сил США в Ираке; поступать вопреки воле иракцев значит подорвать наши достижения в Ираке за последние два года.

Я считал и считаю, что старшие советники обязаны предложить президенту все возможные варианты действий и потенциальные альтернативы на случай неудачи основных планов. Поэтому я сказал Бушу: «Здравый смысл побуждает нас изложить вам соображения относительно плана Б, если багдадская стратегия не приведет к желаемому результату». По моей просьбе Пит Пэйс вместе с Кейси разработал запасной вариант, подразумевающий использование нынешнего американского контингента в Ираке для различных целей, включая переброску ряда специальных подразделений Маккристала в Багдад для поиска и уничтожения лидеров боевиков. Передислокация войск, уже находящихся в Ираке, если она докажет свою практическую значимость, не будет носить столь выраженного «милитаристского» характера, а значит, окажется приемлемой для правительства Малики.

Закончил я свой доклад так: «В конечном счете мы – Пит Пэйс, Джон Абизаид, Джордж Кейси и я – считаем, что на данный момент американских войск и сил Ирака достаточно, чтобы избежать катастрофы. В худшем случае мы по-прежнему будем топтаться на месте. Если же нас интересует окончательный результат, нужно рассмотреть иные, более жесткие варианты, дабы операция в Ираке не обернулась итоговым провалом».

Вспоминая эту встречу, я понимаю, что президент наверняка был глубоко разочарован моим докладом, пусть и никак этого не показал. Фактически я повторил все то, что на протяжении многих месяцев озвучивали Абизаид и Кейси, неохотно согласившиеся слегка увеличить численность американского контингента в Ираке. Президент же явно размышлял о радикальном увеличении его численности. А я, сам выдвинув эту идею после поездки в Багдад в сентябре и отстаивая ее на встрече с президентом перед своим назначением, при отчете Бушу в ту субботу ни словом не упомянул о рекомендации комиссии Бейкера и Гамильтона – передислоцировать в Ирак от 25 000 до 40 000 человек дополнительно. Меня извиняет разве что тот факт, что я проработал министром менее недели и не был готов возражать боевым командирам и другим высоким чинам. Но вскоре все изменилось.

Прежде всего мне пришлось усвоить, и усвоить быстро, что старшие офицеры в армии имеют собственную историю взаимоотношений – нередко довольно длительную, уходящую, бывает, к соперничеству в академиях Вест-Пойнта и Аннаполиса, – и эта история определяет их отношение друг к другу и восприятие высказанных другими предложений и идей. Также я был вынужден «на бегу» учиться читать между строк, анализировать доклады генералов и их подчиненных, в частности, обнаруживать кодовые слова, «сигналы», которые подсказывали, в самом ли деле эти люди согласны со мной или только притворяются, а в действительности они категорически против. Будучи в Багдаде, я уловил намек на разногласия между Кейси и Одиерно, но лишь впоследствии выяснилось, что Рэй принципиально расходится со своим боссом в оценке ситуации, особенно в вопросе наращивания численности войск. Что ж, постепенно я научился полагаться на эти «сигналы», имея дело с председателем Объединенного комитета начальников штабов (сначала это был Пит Пэйс, затем адмирал Майк Маллен) и со своими старшими военными помощниками.

Мои взгляды на стабилизацию положения в Ираке стремительно эволюционировали. Я знал со стопроцентной уверенностью: как ни относись к решению вторгнуться в Ирак, на данный момент мы очутились в положении, когда потерпеть поражение невозможно. Провал военной кампании и последующее скатывание Ирака в беспощадную гражданскую войну скорее всего вовлечет в конфликт другие страны региона и обернется катастрофой, которая дестабилизирует регион и резко укрепит могущество и престиж Ирана. Те несколько месяцев, когда администрации Буша пришлось справляться с оголтелой критикой нашего решения об увеличении численности контингента, я ни разу не слышал, чтобы кто-либо из критиков попытался оценить риски скорого вывода войск: никому и в голову не приходило, что этот шаг сулил именно перечисленные мной последствия.

Я рекомендовал президенту назначить вместо Джорджа Кейси, который провел в Ираке тридцать месяцев и стратегию которого Буш перестал поддерживать, генерал-лейтенанта Дэвида Петрэуса. Все, с кем я советовался, включая самого Кейси, одобрили мой выбор. За две недели до разговора с президентом о кандидатуре Петрэуса мне горячо его рекомендовал очень неожиданный источник – мой предшественник на посту президента Техасского университета Рэй Боуэн. С Петрэусом Рэй познакомился в Мосуле в августе 2003 года; он отметил, что Петрэус научился завоевывать доверие иракского народа и «обнаружил глубокое понимание» Ирака, населения страны и вопросов, которые вызывает американское военное присутствие. Президент Буш тоже слышал о Петрэусе много хорошего – как он дал понять во время собеседования со мной в начале ноября, – и потому сразу же согласился.

Еще мы обсудили, кто должен стать следующим начальником штаба сухопутных войск США. Генерал Пит Шумейкер, ушедший было в отставку, занимал этот пост вынужденно и был явно не против повторной отставки. Президент заявил, что не хотел бы, чтобы Кейси, с учетом всех заслуг перед страной, ушел на покой с пятном на репутации из-за ситуации в Ираке. Мы согласились, что следует предложить Джорджу возглавить штаб сухопутных войск.

На слушаниях по утверждению его кандидатуры некоторые сенаторы, прежде всего Джон Маккейн, оценили деятельность Кейси куда менее благосклонно, нежели президент. Уже в ходе моей первой командировки в Ирак в качестве министра обороны я получил сообщение, что Маккейн хочет срочно поговорить со мной. Телефонную связь удалось наконец организовать во время обеда, который Кейси устроил в мою честь в Багдаде. Я уединился в своей спальне – и словно попал в сюрреалистический фильм: Маккейн забросал меня доводами в пользу того, почему Кейси нельзя назначать начальником штаба сухопутных войск.

Встреча тех, кто отвечал за национальную безопасность, с президентом Бушем, состоявшаяся на ранчо близ Кроуфорда 28 декабря, позволила окончательно сформулировать задачи новой стратегии и выстроить общую схему действий. США сформируют до пяти дополнительных бригадных тактических групп общей численностью примерно в 21 500 военнослужащих; половину от этого числа передислоцируют в Ирак к середине февраля, остальные будут прибывать постепенно, по 3500 человек каждый последующий месяц. Абизаид и Кейси продолжали гнуть свою линию: две бригады прямо сейчас, остальные – позже, по мере необходимости; Петрэус и Одиерно настаивали, чтобы все пять бригад прибыли в Ирак одновременно. Я согласился с рекомендацией новых командующих (тем самым неявным образом дезавуировав свое предыдущее выступление в поддержку точки зрения Кейси), убежденный следующим доводом: если выдвинуть сначала две бригады, а потом еще три, это будет выглядеть так, словно бы мы бросились спешно латать дыры; поэтому подкрепления должны передислоцироваться единовременно. Все и сразу – таков наш девиз. Я никогда не обманывался насчет своих познаний в искусстве оперативного военного управления. И в данном случае, как и позднее, когда выслушивал рекомендации участвующих в боевых действиях командиров и изучал основания этих рекомендаций, я был готов полагаться на чужой полевой опыт и делать все от меня зависящее, чтобы обеспечить выполнение поставленных перед ними задач.

Недооценка фактической численности войск, необходимых для полноценного дислоцирования пяти бригад, заставила меня в беседе с президентом привести Бушу недостоверные цифры. 21 500 человек – это только численность боевого личного состава; я совсем забыл о так называемых вспомогательных подразделениях – пилотах и механиках вертолетов, врачах и санитарах, о материально-техническом снабжении, разведке и прочем. Это еще почти 8500 человек; следовательно, общая численность резервного контингента – около 30 000 человек. (Урок я усвоил и с тех пор больше никогда не забывал о службах тыла и обеспечения.) Когда мне впервые указали на мою ошибку, я воскликнул: «Ну и лужу мы нашли, чтобы в нее плюхнуться! Военные профессионалы, а посчитать не удосужились!» И тут же направил служебную записку своему заместителю Ингленду и Питу Пэйсу с просьбой перепроверить текущие цифры и уточнить, правильны ли наши подсчеты на сей раз: «Нам и без того придется нелегко, когда мы будем объяснять, откуда взялись дополнительные люди и почему настолько увеличился бюджет операции «Свобода Ирака». Ни в коем случае мы не можем позволить себе новых сюрпризов в предстоящие недели… Не хочу, чтобы три недели спустя мне на стол легло новое обоснование». Да, во взаимоотношениях со старшими офицерами я выбрал жесткий курс.

В Кроуфорде мы договорились предоставить иракцам ведущую роль в подавлении религиозного насилия, но единодушно решили, что будем требовать от правительства Ирака, чтобы на отношении иракской армии к задержанным повстанцам никоим образом не сказывалась их принадлежность к определенным религиозным течениям – чтобы, например, политики (имелся в виду прежде всего Малики) не вмешивались и не пытались обеспечить освобождение «политически дружественных» повстанцев. Мы согласились поддерживать иракские силы, даже продолжая контртеррористические операции против «Аль-Каиды» в Ираке, шиитских «отрядов смерти» из «Джаиш аль-Махди»[19] и суннитских экстремистов. На совещании было отмечено, что большинство наших потерь не связано с религиозными конфликтами, в основном это жертвы применяемых террористами самодельных взрывных устройств (СВУ). Мы также обсудили увеличение численного состава армии и корпуса морской пехоты, но конкретного решения до отъезда из Кроуфорда не приняли.

Второго января 2007 года я позвонил Петрэусу. Он в этот момент ехал на своем автомобиле по шоссе в Лос-Анджелесе. Припарковавшись, он перезвонил, и я спросил, как он смотрит на перспективу командовать американским контингентом в Ираке. Он не мешкал ни секунды – сразу ответил: «Да». Полагаю, он, подобно мне, понятия не имел, насколько тяжела окажется выбранная нами дорога – и в Ираке, и в Вашингтоне.

На следующий день я встретился с президентом, чтобы обсудить два ключевых кадровых вопроса. Во-первых, я предупредил, что назначение Кейси скорее всего вызовет шквал критики со стороны сенаторов, хотя, если мы обеспечим генералу поддержку, его кандидатуру все-таки одобрят. Во-вторых, нужно было решить, кто сменит уходящего в отставку Абизаида. Я сказал, что, на мой взгляд, Центральное командование нуждается в свежем взгляде, и назвал три имени – генерал Джек Кин, заместитель начальника штаба сухопутных войск (и деятельный сторонник усиления контингента в Ираке), генерал морской пехоты Джим Джонс, только что покинувший пост главы Европейского командования и верховного главнокомандующего сил НАТО в Европе, и адмирал Уильям (Лис) Фэллон, глава Тихоокеанского командования. Я сказал Бушу, что, по словам Пэйса и других офицеров, Фэллон, пожалуй, лучший стратег в нынешних вооруженных силах. Кроме того, в зоне ответственности Центрального командования много регионов – Иран, Африканский Рог[20] и так далее, – где требуется активное участие флота. Вдобавок глава Центрального командования окажется боссом Петрэуса, а значит, чтобы задавить того авторитетом, если понадобится, нужен опытный четырехзвездный офицер со «стальным стержнем». Этот пост станет третьим для Фэллона в его ранге «четырех звезд». Еще Фэллон будет первым адмиралом, возглавившим Центральное командование, и эта идея меня вдохновляла – я считал, что нельзя «приватизировать» руководящие посты по родам войск. Президент согласился с моей рекомендацией, которая состояла в том, чтобы придать Фэллону в качестве заместителя армейского генерал-лейтенанта Мартина Демпси, только что вернувшегося из Ирака. Буш также распорядился произвести назначения в Багдаде и в Центральном командовании до 5 января, чтобы он мог заявить в своем выступлении, что «иракская» команда в администрации сменилась полностью (это касалось и нашего посла в Ираке).

Под занавес встречи я сообщил президенту, что готовлю предложение по увеличению списочного состава корпуса морской пехоты на 27 000 человек и армии – на 65 000 человек, доведя их численность до 202 000 и 547 000 человек соответственно. Процесс займет несколько лет, в финансовом выражении обойдется в первый год от 17 до 20 миллиардов долларов, а в пятилетней перспективе будет стоить от 90 до 100 миллиардов долларов. Также я доложил, что изучаю вопросы, касающиеся системы мобилизации Национальной гвардии и резерва, в частности чтобы гарантировать, что использование их подразделений ограничат определенным сроком – возможно, годом, – тем самым им будет обеспечено достаточно продолжительное пребывание дома между командировками в зону боевых действий. Буш одобрил мои действия и попросил продолжать.

Последнее заседание Совета национальной безопасности по новой стратегии в Ираке президент провел 8 января. Представленные мной материалы показали, сколь печальна и тяжела нынешняя ситуация: «Положение в Багдаде, несмотря на тактические корректировки, к лучшему не меняется. Полиция неэффективна или сотрудничает с террористами. Уровень насилия в городе не позволяет даже рассуждать о стабилизации обстановки. Поддержка Ираком сил коалиции существенно снизилась, отчасти из-за прошлогодних неудач. Мы фактически перешли к стратегической обороне, враг [суннитские повстанцы и ополченцы-шииты] перехватил инициативу. Перед нами четыре ключевых вызова: 1) основную проблему представляют собой экстремисты, авторитет центральной власти подорван, религиозный сепаратизм процветает (следовательно, уже не мятежники сунниты являются главной угрозой); 2) политический и экономический прогресс в Ираке вряд ли возможен при отсутствии безопасности хотя бы на базовом уровне; 3) иракские лидеры отстаивают собственные религиозные и партийные интересы под видом интересов нации, прикрываясь славной историей страны; 4) готовность американского народа терпеть лишения ради победы в Ираке близка к нулевой (и это грубое преуменьшение, если допустить, что таковая готовность когда-либо вообще имелась). Думаю, что данная встреча в некотором смысле финальная предстартовая проверка для всех, кто сегодня собрался за этим столом; мы должны признать необходимость решительных действий и изменить нашу главную военную цель – не передача полномочий, а защита иракского народа. Президент должен знать, что эта команда будет держаться заодно, пусть даже нас ожидает очень непростой период».

Президент выступил с телевизионным обращением к нации 10 января. Он объявил, что США направляют пять дополнительных тактических бригад в Багдад и два батальона морской пехоты в провинцию Анбар. Кондолизе Райс поручается организовать переброску гражданских специалистов в соответствии с запросами военного командования. Премьер Малики гарантировал нашим силам свободу перемещений и подтвердил это публично. Наконец мое предложение об увеличение численности армии и морской пехоты принято к реализации.

И начался настоящий ад.

За сорок пять лет своей карьеры – а я состоял на государственной службе при восьми президентах, – могу вспомнить только три случая, когда президент, на мой взгляд, рисковал репутацией, карьерой, доверием избирателей, своими политическими амбициями и мнением потомков ради единственного решения, которое, по его мнению, было правильным для страны. Это – помилование Никсона Джеральдом Фордом, согласие Джорджа Г. Буша на «бюджетную сделку» в 1992 году[21] и решение Джорджа У. Буша об изменении американской стратегии в Ираке. В первых двух случаях, думаю, никто не станет оспаривать полезность этих президентских решений для страны, однако обоим президентам они стоили переизбрания; в последнем случае решение Буша-43 предотвратило потенциально катастрофическое военное поражение Соединенных Штатов.

Принимая свое решение, Буш внимательно выслушал командующего американскими войсками в Ираке, его начальника – главу Центрального командования, узнал мнение всего Объединенного комитета начальников штабов, предоставил им широкие возможности высказаться. И отверг их советы. Он сменил министра обороны и боевых командиров и поставил свою судьбу на новую команду и новую стратегию. Как некоторые из его наиболее уважаемых предшественников, он – по крайней мере в данном случае – доверился собственному внутреннему голосу, а не рекомендациям высокопоставленных и профессиональных военных советников.

Буша много критиковали, в том числе представители его собственной партии, за то, что он затянул со сменой стратегии в Ираке до конца года. По-моему, учитывая сильное сопротивление большинства старших военачальников и командиров, а также членов правительства вплоть до последнего момента в декабре, изменить стратегию в начале 2006 года было бы еще труднее; президент не мешкал, но выжидал. Я не в том положении, чтобы судить, насколько повлияли на его решимость предстоящие промежуточные выборы. Но я знаю наверняка, что когда Буш-43 принял решение, ничто не могло заставить его усомниться или передумать.

Вашингтонские баталии

Еще в самом начале сотрудничества с Дэйвом Петрэусом, сотрудничестве протяженностью в почти четыре с половиной года и две войны, я частенько говорил ему, что его поле боя – Ирак, а мое – Вашингтон. Каждый из нас четко знал, кто наш враг. Моим врагом было время. Вашингтонские «часы» и багдадские «часы» отсчитывали время совершенно по-разному. Нашему контингенту в Ираке время требовалось, чтобы дождаться подкреплений и чтобы вступил в действие новый план урегулирования; иракцам время требовалось для политического примирения, а вот значительная часть конгрессменов, львиная доля СМИ и большинство американцев (причем их число все возрастало) давно потеряли всякое терпение. Ближайшие недели и месяцы ознаменовались в Вашингтоне попытками противников войны навязать иракцам строгие временные рамки и добиться от нас конкретных сроков вывода наших войск. Моя роль состояла в том, чтобы выиграть время, замедлить вашингтонские «часы» и ускорить багдадские. Я неоднократно говорил Петрэусу, что, по-моему, он делает все правильно, а значит: «Вы получите столько людей, сколько нужно, и будете получать подкрепления так долго, как это будет возможно».

Весь декабрь Вашингтон бурлил по поводу возможного увеличения численности нашего контингента в Ираке – в основном старались СМИ, поскольку конгресс находился на каникулах. Естественно, в прессу просочилась информация о том, что Объединенный комитет начальников штабов и лично Кейси против увеличения численности; кроме того, журналисты пронюхали о спорах в администрации и, что их сильно воодушевило, в министерстве обороны. Освещая мой первый визит в Ирак в качестве министра обороны, СМИ сосредоточились на озабоченности командования и даже младших офицеров планируемой передислокацией подкреплений – мол, сами военные считают военное присутствие США в Ираке чрезмерным, а давление на иракцев, и без того жаждущих самостоятельности, излишним (напомню, я во всеуслышание признал эти проблемы). Становилось все более очевидным, что в администрации Буша штатские ратовали за усиление американских войск в Ираке, тогда как многие военные не поддерживали данную идею. Мне начали задавать вопрос: смогу ли я каким-то образом преодолеть этот разрыв? Но декабрьская критика оказалась не более чем разминкой по сравнению с тем, что последовало далее.

Мы знали, что сильно рискуем на слушаниях в конгрессе. Все зависело от республиканского меньшинства в сенате, которое твердо вознамерилось не допустить принятия необходимых законов и тем самым щелкнуть по носу контролируемый теперь демократами конгресс и связать руки президенту. Было очевидно, что «страусиная» политика республиканцев может оказаться фатальной для новой стратегии.

Чтобы выиграть время, я в январе разработал особую тактику взаимодействия с конгрессом (и эта тактика порой доводила до белого каления Белый дом и Дэйва Петрэуса). Тактика основывалась на трехстороннем подходе. Во-первых, мы публично выразили надежду, что если новая стратегия сработает – а это станет понятно в ближайшие нескольких месяцев, – то к концу 2007 года можно приступить к постепенному выводу американских войск из Ирака. Это заявление вынудило ряд наиболее ревностных сторонников новой стратегии как внутри администрации, так и вне ее задаться вопросом: на самом ли деле я поддерживаю увеличение численности контингента и понимаю ли, что в одночасье ничего не изменить? Эти люди видели исключительно иракское поле боя и не обращали внимания на вашингтонское. А я был убежден, что по иронии судьбы единственный способ победить – это публично признать скорое окончание войны.

Во-вторых, я поручил Петрэусу подготовить к сентябрю справочные материалы и полный отчет о ситуации в Ираке и о последствиях увеличения численности войск. Я прикинул, что смогу противостоять нападкам конгрессменов по поводу радикального изменения политического курса, приведя простой, но вполне рациональный довод: пусть нам позволят перебросить в Ирак все части, переброска которых запланирована, а спустя несколько недель мы уже узнаем, насколько оправдала себя эта мера. Таким образом, нам не станут мешать по крайней мере до сентября. Если новая стратегия не принесет ожидаемых результатов, администрации все равно придется ее пересмотреть. Следовательно, сентябрьский доклад будет ценен сам по себе и послужит своего рода водоразделом. (Признаюсь, к тактике подготовки подобных докладов для затягивания времени я, будучи министром, прибегал не то чтобы редко.)

В-третьих, следовало обработать средства массовой информации и конгресс. Я продолжал демонстрировать уважение критикам новой стратегии в Ираке и признавать многие из допущенных ошибок, особенно те, что касались контактов с иракцами. Поэтому, когда конгрессмены в очередной раз принимались требовать, чтобы иракцы проявляли больше решительности в подавлении экстремизма либо в принятии и исполнении ключевых законодательных актов, я с легким сердцем, выступая в конгрессе или давая интервью прессе, соглашался с этими требованиями. В конце концов, именно к такому я сам призывал в электронном письме Бейкеру и Гамильтону в середине октября 2006 года. Кроме того, я отчасти поощрял критиков, заверяя, что их нападки полезны для нас, ибо помогают донести до иракского правительства волю американского народа, утомленного войной, – но при этом я категорически не одобрял как «несвоевременные» любые попытки законодательно установить сроки передачи полномочий в Ираке. И всегда старался по возможности снизить накал страстей в прениях.

Вообще для меня дебаты по поводу Ирака в последние два года президентства Буша-43 делятся на два этапа. В ходе первого, с января по сентябрь 2007 года, обсуждалась прежде всего сама война, а также увеличение численности американского контингента и ожидаемые последствия этого шага. Много споров, конфликтов и прочих неприятных моментов. На втором этапе, с сентября 2007-го по конец 2008 года, я изменил свой modus operandi: теперь обсуждались сроки вывода войск – с тем чтобы максимально продлить пребывание нашего контингента в Ираке и заодно попытаться устранить «иракскую тему» из повестки дня предстоящих президентских выборов. Большинство кандидатов от Демократической партии признавали – во всяком случае, в частном порядке – необходимость долгосрочного военного присутствия США в Ираке, пусть и при резком сокращении задействованного личного состава. Я надеялся, что новая администрация не откажется от выбранного курса, последует ему сознательно, не поддастся популистским настроениям немедленно вывести войска вплоть до последнего солдата – и тем самым позаботится о жизненных интересах США в Ираке и в регионе в целом.

Тактика оказалась эффективной, во многом благодаря переменам в Ираке, стойкости заинтересованных лиц и «колебаниям» политического климата. Суннитское движение «Пробуждение» во главе с шейхом Саттаром в провинции Анбар начало наводить порядок в стране, чему немало способствовали успехи Петрэуса в качестве командующего американским контингентом; всего за несколько месяцев обстановка в Ираке настолько изменилась к лучшему, что это невозможно было отрицать. Уже в июле стало очевидным, что усиление численности наших войск не было пустой тратой времени и сил. Президент Буш стойко выдерживал критику и в крайних случаях использовал свое право вето, чтобы заблокировать инициативы конгресса. Республиканское меньшинство в сенате по большей части поддерживало новую стратегию и не допускало принятия законодательных актов, устанавливающих конкретные сроки вывода наших сил. И не будем забывать о вопросах национальной безопасности. Конгресс вовсе не стремился загонять президента в угол – ведь иначе вся полнота ответственности за возможные последствия ложилась на самих конгрессменов. Наконец, переговоры с иракцами об условиях стратегического рамочного соглашения и продолжительности нашего военного присутствия, которые шли на протяжении 2008 года, сыграли решающую роль в определении повестки грядущих президентских выборов – и позволили выиграть дополнительное время.

Но до всего этого было еще очень далеко, когда 11 и 12 января 2007 года Кондолиза Райс выступала на заседании сенатского комитета по международным отношениям, а мы с Питом Пэйсом держали ответ перед членами обоих комитетов по делам вооруженных сил, сенатского и палаты представителей. Всем троим пришлось несладко, но, полагаю, Конди досталось сильнее прочих – в основном потому, что она работала в администрации на момент принятия решения о вторжении в Ирак и, таким образом, оказалась мишенью: именно на ней сенаторы вознамерились отыграться за свое разочарование ходом войны. Подозреваю, лишней причиной «оторваться» на ней послужило то обстоятельство, что по меньшей мере четверо членов комитета по международным делам собирались баллотироваться на пост президента и использовали эти слушания как площадку для демонстрации своих амбиций. Сенатор Крис Додд из Коннектикута обвинил администрацию в том, что та относится к нашим солдатам как к «пушечному мясу»; сенатор Джо Байден из Делавэра назвал новую стратегию «трагической ошибкой, если не хуже»; сенатор Барак Обама из Иллинойса заявил: «Весь американский народ – и, думаю, каждый сенатор из состава этого комитета, не важно, республиканец он или демократ, – задает простой и чрезвычайно важный вопрос: “Сколько можно?”». Надо сказать, республиканцы тоже не отставали. Так, сенатор Чак Хейгел из Небраски заметил, что новая стратегия – «самый серьезный внешнеполитический промах этой страны со времен Вьетнама».

Нам с Пэйсом повезло значительно больше во многом потому, что республиканцы из комитета по делам вооруженных сил, как правило, поддерживали военную политику президента Буша – в первую очередь этим отличался Джон Маккейн. Но все равно мы вынуждены были выслушать много критических замечаний со стороны демократов и отвечать на неудобные вопросы республиканцев. Возможно, я отделался сравнительно легко, поскольку это были мои первые слушания после утверждения в должности, и я носил фамилию Гейтс, а не Рамсфелд. Я также заручился широкой поддержкой, объявив о своих планах нарастить общую численность армии и корпуса морской пехоты. А еще, мне кажется, я застал конгрессменов врасплох (наряду с Белым домом, Петрэусом и прочими), когда сказал, что надеюсь приступить к сокращению контингента в Ираке к концу наступившего года.

Как часто бывает, конгрессмены практически не задавали вопросов, на которые мы сами не искали ответов. Почти все члены комитетов сомневались, что Малики и прочие иракские лидеры сумеют на сей раз выполнить свои обещания (и мы понимали и разделяли этот скептицизм). И сомнения только усилились, когда стало известно, что в публичных выступлениях Малики и другие иракские чиновники весьма прохладно отзываются о новой стратегии. Отвечая на вопрос, какова планируемая продолжительность усиления контингента в Ираке, я обошелся уклончивым: «Месяцы, а не годы». (Мы с Пэйсом понимали, что скрывается за этим вопросом, поскольку уже столкнулись с негативным отношением наших военачальников к новому плану.)

Все, кто выступал на слушаниях, были готовы к нападкам и обвинениям, но, думаю, ни Райс, ни мы с Пэйсом – ни Белый дом в целом – не ожидали столь ожесточенной критики. К лучшему ситуация изменилась не скоро. Понадобилось бесчисленное множество заседаний, обязательных дипломатических па и ни к чему не обязывающих резолюций против новой стратегии, чтобы увязать численность американских войск в Ираке с реальными возможностями иракцев по принятию на себя ответственности за страну, а исполнение бюджета на военную операцию оставить в рамках президентских полномочий – без необходимости обращаться к конгрессу за дополнительными ассигнованиями. Наши противники в итоге уступили, но не прежде, чем успели изрядно потрепать нервы представителям администрации, а бюджет Пентагона потребовалось существенно скорректировать, ибо конгресс регулярно затягивал обсуждение финансовых вопросов на несколько месяцев.

По-настоящему испытывала мое терпение «зацикленность» сенаторов на конкретных сроках, в особенности требования, чтобы иракский Совет представителей[22] установил точные сроки исполнения своих обязательств по дебаасификации, выработке системы распределения нефтяных доходов и проведения местных выборов. Да, я сам рекомендовал подобный подход Бейкеру и Гамильтону, однако в ту пору я до конца не осознавал, насколько принципиальны эти вопросы для иракцев – ведь они определяли политический и экономический векторы развития страны. Не стоит забывать, что за всю тысячелетнюю историю страны у них не было опыта достижения компромисса. С незапамятных времен политика в Ираке вершилась просто – убивай или убьют тебя. Меня переполняло раздражение, когда я слушал лицемерные и откровенно глупые рассуждения американских сенаторов, которые чего-то там требовали от иракских законодателей, а сами не могли даже согласовать мелкие ассигнования, не говоря уже о столь критичных для существования государства вопросах, как дефицит бюджета, социальное обеспечение и реформа здравоохранения. Сколько раз мне хотелось вскочить с кресла за столом для свидетелей и крикнуть: «Парни, вы тут две сотни лет заседаете и до сих пор не в состоянии быстро принять рутинные законы! Что же вы накидываетесь на бедных иракцев, которые только освободились от четырехтысячелетней диктатуры?» Процедурная дисциплина вынуждала меня помалкивать, но к концу очередного заседания я был готов рвать и метать.

Почти сразу после президентского обращения к нации 10 января конгрессмены, равно республиканцы и демократы, начали искать возможности не допустить реализации новой стратегии или хотя бы публично выказать свое несогласие. Республиканец Джон Уорнер вынес на обсуждение cената резолюцию против новой стратегии, но в поддержку операций против «Аль-Каиды» в провинции Анбар. Лидеры демократов одобрили эту резолюцию Уорнера, из тех соображений, что, если она пройдет, им представится шанс вмешаться в процесс более активно – например, ограничить военные расходы. Но Уорнер не смог собрать шестидесяти необходимых голосов, и его проект, что называется, спустили на тормозах. Слишком многие сенаторы побоялись высказаться в пользу законопроекта, направленного, как это можно было преподнести, против американской армии.

В палате представителей свою интригу затеял хитроумный демократ Джек Мерта, старожил конгресса и председатель подкомитета по ассигнованиям на оборону. Он предложил ввести строгие критерии боеготовности и перед отправкой в Ирак проверять все новые подразделения на соответствие этим критериям; на слушаниях 6 февраля 2007 года мы с Пэйсом долго и подробно объясняли, что это предложение связывает руки военному командованию и сократит количество американских войск в Ираке минимум на треть. Мерта намеревался внести поправку к нашему запросу о дополнительных ассигнованиях в размере 93 миллиардов долларов, который как раз обсуждался в сенате и который требовалось одобрить до апреля, чтобы избежать бюджетного перекоса. С предложением Мерты, во всех его многочисленных вариациях, мы сражались на протяжении весны, поскольку демократы использовали запрос о дополнительных ассигнованиях как инструмент борьбы против усиления нашего контингента в Ираке.

Ближе к концу января в cенат были внесены кандидатуры Кейси – на должность начальника штаба сухопутных войск, и Петрэуса – на пост командующего американскими вооруженными силами в Ираке. Как и ожидалось, против Кейси посыпались возражения, преимущественно от республиканцев. Громче всех протестовал сенатор Маккейн (как мы того и ожидали), утверждавший, что, по его мнению, Кейси категорически не годится для этой работы. Уорнер занимал двойственную позицию. Сенатор от штата Мэн Сьюзен Коллинз заявила, что Кейси слишком далек от армии и что его послужной список в Ираке отнюдь не свидетельствует в пользу этой кандидатуры. Сенатор Саксби Чамблисс из Джорджии поддержал было назначение, но затем переметнулся в противоположный лагерь. Даже некоторые из тех, кто был готов голосовать за Кейси, не считали его наилучшим кандидатом. У меня не было ни малейшего шанса переубедить Маккейна, однако он сказал мне, что не будет «выстраивать организованное сопротивление» Кейси. Я также переговорил с Уорнером и другими сенаторами. Сам Кейси, безусловно, был обескуражен таким отношением, после всех лет службы стране, и 20 января я попросил президента высказаться в поддержку Кейси, что и было сделано. Душевное состояние Кейси заботило меня тем сильнее, чем увереннее двигался к утверждению на посту Дэйв Петрэус. Я рассказал Кейси о причинах недовольства сенаторов и пояснил: «Вы были в Ираке, а им ненавистно все, что там происходит». Я заверил его, что президент «тверд как кремень» и что мы с Пэйсом тоже не намерены уступать. По моим прикидкам, добавил я, его утвердят к 9–10 февраля. Лидер сенатского большинства Гарри Рид пообещал добиться утверждения Кейси, и 8 февраля назначение состоялось – при том что четырнадцать сенаторов проголосовали против. А против Петрэуса не было ни одного голоса.

Президент, как мне кажется, допустил затем ошибку. Сначала в частном порядке он укорил республиканцев, а затем публично обрушился на демократов – как они могут единогласно поддерживать Петрэуса, но одновременно отвергать планы генерала и лишать его ресурсов, необходимых для реализации этих планов? Несмотря на всю свою логичность, этот вопрос обидел демократов до глубины души. В результате они стали в последующие месяцы гораздо более осторожно подходить к утверждению кандидатур старших офицеров, справедливо опасаясь, что президент снова начнет с них спрашивать.

Маневры в конгрессе, имевшие целью использовать вопрос по дополнительным ассигнованиям на войну для изменения объявленной стратегии, активизировались в конце февраля и в марте. 15 марта подкомитет Мерты сформировал график вывода американских войск из Ирака, указав итоговой датой конец августа 2008 года; как и обещал Мерта, резолюция содержала требования к критериям боеготовности и продолжительности дислокации. В тот же день cенат 50 голосами против 48 отверг резолюцию законодательного характера, которую предложил Гарри Рид и которая требовала вывода подразделений из Ирака в течение 120 дней после вступления закона в силу и тем самым вынуждала завершить вывод большинства частей к концу марта 2008 года; подразделениям, которые оставались в Ираке, вменялась в обязанность профессиональная подготовка иракских военных, проведение контртеррористических операций и защита американских активов на территории страны. Я отчаянно сопротивлялся этому законопроекту, сначала на приватных встречах с членами конгресса, затем в интервью для прессы 22 марта, во всех подробностях описывая возможные последствия, регулярно упоминая о неизбежном президентском вето и о неминуемой в этом случае отсрочке принятия решения по выделению финансирования на несколько недель. Несмотря на мои предупреждения, на следующий день, 23 марта, палата представителей 218 голосами против 208 одобрила финансирование операции, но установила предельный срок для вывода американских войск из Ирака – 31 августа 2008 года. 26 марта cенат принял законопроект по финансированию кампании при условии вывода войск до 31 марта 2008 года. 25 и 26 апреля палата представителей и cенат соответственно утвердили доклад о текущей ситуации, призывавший приступить к выводу войск 1 октября 2007 года и завершить его через 180 дней. 1 мая президент наложил вето на этот законопроект. Наконец, 25 мая нам удалось заручиться финансированием кампании без ограничительных условий, однако попытки конгрессменов изменить новую стратегию продолжались, как и бюджетные игры, сопровождавшиеся задержками финансирования. Я как-то сказал конгрессменам, что веду самый большой в мире супертанкер по неизведанным водам, а они ждут от него маневренности байдарки.

Я старался не допустить, чтобы сенатские интриги помешали осуществлению моих планов в отношении Ирака, главным образом – связанных с увеличением численности контингента и поддержанием этой новой численности вплоть до конца 2008 года. 9 марта я сообщил своим сотрудникам, что если мы не добьемся значительного успеха в Ираке к октябрю, то стратегию снова придется менять. 20 марта, в ходе видеоконференции с Петрэусом, я сказал, что собираюсь в Багдад в середине апреля и хочу обсудить с ним, что он вкладывает в понятие «успех». Он ответил, что, с его точки зрения, увеличенный контингент должен оставаться в Ираке по крайней мере до января 2008 года, то есть минимум год.

Двадцать шестого марта я сказал Пэйсу, что намерен, прежде чем лететь в Ирак, побеседовать с глазу на глаз с президентом, чтобы убедиться, «что мыслями он по-прежнему в октябре». Нам требуется, добавил я, долговременное военное присутствие в Ираке, и для достижения этой цели Ирак нужно политически «удалить к середине осени из фокуса общественного внимания» в Соединенных Штатах. Отсюда следовало, что, в свою очередь, ситуацию с безопасностью необходимо нормализовать до той степени, когда Петрэус сможет не кривя душой сказать: «Мы добились прогресса», и приступить с октября к побригадному выводу войск (а значит, усиленный контингент фактически пробудет в Ираке до февраля). Пэйс справедливо заметил, что определять успех не прерогатива Дэйва; да, Петрэус может высказать свое мнение, но последнее слово остается за президентом и за мной.

Когда входишь в Овальный кабинет, справа от президентского стола – подарка королевы Виктории президенту Резерфорду Б. Хейсу, изготовленного в 1880 году из тимберса британского военного корабля «Резолют», – прячется дверь, ведущая в личные покои президента, самую недоступную «святая святых» в Вашингтоне. Там, справа по коридору, имеется ванная комната (Буш-41 называл ее именем члена администрации, которого терпеть не мог), совсем крохотный кабинет слева, а прямо – скромных размеров столовая с кухонькой, где стюарды Белого дома готовят кофе, чай и другие напитки. Дверь в дальнем торце столовой выводит в коридор между Овальным кабинетом и офисом вице-президента, а французские окна в другом торце открываются во внутренний дворик, где президент может уединиться на свежем воздухе. Мне часто доводилось бывать в этой столовой при работе с Бушем-41; помню, мы сидели там и смотрели по телевизору начало воздушной войны в Ираке в январе 1991 года. Я никогда не видел ни одного из Бушей в Овальном кабинете и даже в этих примыкающих покоях без пиджака и галстука. Несколько раз мне случалось завтракать с Бушем-43 в личной столовой, и всегда хотелось заказать настоящий завтрак: бекон, яйца, тосты… – но Буш предпочитал здоровое питание – хлопья и фрукты, – поэтому приходилось усмирять потребность в жирной пище английской сдобой.

Именно в этой столовой я встретился с президентом один на один 30 марта и сообщил, что, по моим расчетам, мы должны навести порядок в Ираке к осени, так или иначе. Я сказал, что нужно сдвинуть иракский вопрос с первого места в политических дебатах перед президентскими выборами, чтобы кандидаты от Демократической партии не загоняли себя публично в такие ситуации, когда им придется выступать против значительного военного присутствия в Ираке «на годы вперед» (я был уверен, что быстро там ничего не уладится). В ходе обсуждений с Петрэусом и Объединенным комитетом начальников штабов мы пришли к выводу, что, вероятно, получится приступить к сокращению численности контингента в октябре, но темп сокращений должен быть таким, чтобы Петрэус сохранил большую часть подразделений до лета 2008 года. Я снова подчеркнул, что, независимо от результатов реализации новой стратегии к октябрю, осенью понадобится провести ревизию нашей политики и определиться с перспективами американского военного присутствия в Ираке.

Президент согласился со мной. Он также сказал, что не знает, как долго сможет сдерживать республиканцев, твердо намеренных преодолеть его вето. Инициатива по сокращению контингента должна исходить от Петрэуса, так что президент спросил: «Как он собирается определять успех?»

Затем Буш обмолвился – по-моему, словно защищаясь, – что вовсе не ведет переговоров за спиной Чейни или Хэдли, однако нам с ним действительно нужно поговорить наедине. И прибавил, что больше не станет говорить о сокращениях, но я всегда могу к нему обратиться, хотя бы позвонить.

Я вышел из столовой в уверенности, что мы договорились начать вывод войск в октябре и что инициатива по этому поводу должна исходить от Петрэуса. Теперь моя задача в том, чтобы убедить Дэйва согласиться на эти условия.

Натиск: «Большая волна» продолжается

Прежде чем приступить к рассказу о том, что происходило после октября, я вынужден для полноты картины остановиться, скажем так, на скучной реальности процедурных вопросов. В январе я представил общественности ряд инициатив, призванных облегчить тяготы передислокации для бойцов Национальной гвардии и резервистов: отныне надлежало обеспечивать развертывание их частей как целых подразделений (раньше многие добирались до мест дислокации самостоятельно), а срок их откомандирования не мог превышать одного года. Эти инициативы были весьма положительно встречены командованием Национальной гвардии и руководством кадрового резерва, самими солдатами и офицерами и получили одобрение конгресса. Одновременно я пытался найти аналогичное решение, которое позволило бы устанавливать четкие, реалистичные и долгосрочные политические цели развертывания боевых частей, например сухопутных. Еще 27 декабря 2006 года я попросил Роберта Рангела и своего тогдашнего старшего военного помощника, генерал-лейтенанта ВВС Джина Ренуара, оценить плюсы и минусы сокращения сроков развертывания боевых подразделений. Имея в виду прежде всего боевой дух (и предстоящее объявление о переброске подкреплений в Ирак), я хотел узнать, достаточно ли распространить такую практику только на инженерные батальоны (с учетом их участия в контртеррористических операциях) или следует внедрить ее во всех частях, находящихся в Ираке, пока там воюет столь многочисленный контингент. Кроме того, я постарался проанализировать возможные политические и экономические последствия использования такой практики. Мне доложили, что при сохранении текущего подхода перерывы между командировками в зону боевых действий у регулярных частей, дислоцированных в Ираке и Афганистане, настолько коротки, что наши парни вынуждены вновь отправляться на передовую – и лишь потом получают возможность провести полных двенадцать месяцев дома. Это обстоятельство лишний раз укрепило меня в стремлении добиваться увеличения численности нашей армии и корпуса морской пехоты. Однако затем возникла насущная необходимость усилить контингент в Ираке, и стало ясно, что чем-то придется пожертвовать.

Армия предложила всего два варианта: удлинить срок командировки в зону боевых действий с двенадцати до пятнадцати месяцев либо сократить пребывание солдат дома. Это было самое трудное решение среди всех, какие мне довелось принять в должности министра обороны, – ведь я прекрасно понимал, насколько тяжело переносятся даже годичные командировки, и не только из-за разлуки с семьями, но и потому, что солдаты и офицеры боевых частей в Ираке (и Афганистане) постоянно находятся в состоянии нервного напряжения. На фронте не отдохнешь от полевых условий жизни, от иссушающей жары, от стресса наконец, ибо ты знать не знаешь, что сулит тебе следующий миг – опасность, ранение, смерть… Пропустить всего одну памятную дату, один день рождения ребенка, один праздник – уже много. Мой младший военный помощник, в ту пору майор, Стив Смит передал мне слова своего коллеги офицера: командировка продолжительностью пятнадцать месяцев дольше, чем просто двенадцать месяцев плюс еще три. Стив также напомнил, что при командировке в пятнадцать месяцев непременно сработает «закон двойки»: солдаты рискуют пропустить два Рождества, два юбилея, два дня рождения и так далее. Тем не менее Пит Кьярелли, который в марте стал моим новым старшим военным советником, сказал мне, что войска ожидают решения о пятнадцати месяцах. С прямотой, которую я научился ценить, он также прибавил: «И говорят, что ты осел, раз не додумался раньше».

Как-то я получил письмо от девочки-подростка, дочери солдата, убывшего во фронтовую командировку на пятнадцать месяцев. В письме говорилось: «Знаете, пятнадцать месяцев – это очень долго. Настолько долго, что, когда твой отец возвращается домой, он словно чужой. На самом деле чужой. Наши отцы и братья столько пропускают и столько еще пропустят! Потом, нельзя сказать, что они дома целый год. Да, они тут, в Штатах, но не дома. Мой отец все лето провел в лагере на переподготовке. Так что я его практически не видела. Но и это не хуже [так в письме! – Р. Г.], хуже всего, когда он вроде как должен быть дома, а его вдруг куда-то вызывают… Спасибо, что прочитали. Надеюсь, вы вспомните, что я написала, когда станете снова призывать мужчин на службу.

Меган, или Безотцовщина».

Не знаю, довелось ли отцу Меган узнать, что она написала мне, но если ему стало об этом известно – надеюсь, он гордится своей дочерью. Я бы гордился, честно. В конце концов, не многие подростки способны заставить министра обороны почувствовать себя никчемным чинушей. Письмо этой девочки, как и многие другие, было чрезвычайно важно для меня, поскольку не позволяло забыть о том, что мои решения сказываются на судьбах множества людей.

После консультаций с Объединенным комитетом начальников штабов и разговора с президентом я объявил 11 апреля об увеличении продолжительности фронтовых командировок. Теперь стандартный срок службы в боевых частях в Ираке, Афганистане и на Африканском Роге будет составлять пятнадцать месяцев. Я понятия не имел, когда мы сможем – и сможем ли – вернуться к привычным двенадцати месяцам. Республиканцы и демократы дружно раскритиковали мое решение, потому что для них оно означало признание провала президентской политики в Ираке и дополнительные расходы бюджета.

Опыт показал, что пятнадцатимесячные командировки в Ирак и Афганистан оказались для наших солдат и их семей даже более суровым испытанием, чем виделось мне изначально. Не могу доказать этого статистически, но убежден, что эти длительные командировки в значительной степени усугубили посттравматический стресс и способствовали росту числа самоубийств среди военнослужащих; мою убежденность подкрепляют признания самих солдат и их родственников. Да, я гарантировал, что в перерыве между командировками они целый год проведут дома, но этого было недостаточно.

Войска, возможно, ожидали такого решения, но все равно отдельные военнослужащие и члены их семей поделились своим разочарованием и недовольством с журналистами. Я их не виню. Они – и никто другой – пострадали от «закона двойки».

На пути к сентябрю

Продлить новую фазу кампании в Ираке до сентября 2007 года (когда Петрэусу полагалось представить свой доклад), а уж тем более до весны 2008 года оказалось довольно затруднительным, и характер затруднений достаточно ясно отражала риторика выступлений в конгрессе – причем эту риторику использовали и республиканцы, и демократы. Часто звучали слова: «Мы поддерживаем наши войска в Ираке», – однако к ним обычно добавляли фразу: «Мы категорически не согласны с их миссией», – и это сбивало с толку и раздражало людей в погонах. Наши парни на фронте следили за происходящим дома и нередко спрашивали меня, почему политики никак не поймут, что в глазах солдат поддержка войск и одобрение миссии – фактически одно и то же? А более всего меня возмущали комментарии пораженческого свойства – ведь они исподволь внушали солдатам, что победа невозможна, следовательно, все подвиги, ранения и смерти в Ираке напрасны. Особенно «отличился» в этом отношении лидер сенатского большинства Гарри Рид, который заявил на пресс-конференции в середине апреля: «Мы проиграли эту войну… Никакими подкреплениями уже ничего не исправить». Я был в ярости и в частном порядке поделился с некоторыми своими сотрудниками цитатой из Авраама Линкольна, которую когда-то выписал для себя: «Конгрессменов, которые в военное время совершают действия, подрывающие боевой дух, следует считать саботажниками и надлежит арестовать, изгнать или повесить». Разумеется, на публике я своих истинных чувств не показывал, но это вовсе не означает, что у меня их не было.

Шестнадцатого апреля президент встретился с командой, которая отвечала за реализацию новой стратегии в Ираке; Фэллон, Петрэус и наш новый посол в Ираке, Райан Крокер, участвовали в этой встрече по видеосвязи. Крокер, признанная звезда дипломатии, всегда был готов к самым сложным заданиям – он работал в Ливане, Пакистане, Ираке и Афганистане. Он быстро завоевал доверие президента, хотя «несгибаемый реализм» на грани пессимизма, присущий Райану, Бушу не слишком нравился: президент именовал Крокера «Мистер Стакан-Наполовину-Пуст», или, саркастически, «Мистер Оптимист». Крокеру удалось установить удивительно прочные партнерские отношения с Петрэусом. Посол подробно охарактеризовал негативное воздействие недавнего взрыва в здании парламента на иракский Совет представителей и изложил свое видение перспектив закона о дебаасификации, который предусматривал амнистию для ряда бывших членов партии Баас; еще он кратко коснулся перераспределения нефтяных доходов (как я упоминал, это были два основных условия национального примирения в Ираке, по мнению как администрации, так и конгресса). Президент попросил Крокера недвусмысленно разъяснить иракцам, что они «должны сделать хоть что-то». Конгрессмены вернутся из ознакомительной поездки, продолжал Буш, и сообщат, что никакого политического прогресса нет и в помине; отсюда они заключат, что военные не справляются со своей работой, и снова начнут требовать скорейшего вывода войск. «Политическую элиту нужно вразумлять, чтобы она пошевеливалась, – подытожил президент. – Обойдемся без идеальных законов – хватит и тех, которые исполняются. Требуется что-то, чтобы заткнуть критиков».

Петрэус доложил, что, несмотря на продолжающиеся террористические атаки, вызвавшие значительную шумиху в прессе, наши войска медленно, но верно добиваются поставленных целей; в частности, за предыдущую неделю зафиксировано наименьшее количество убийств на религиозной почве с июня 2006 года. Генерал предупредил, что нас ожидает новый всплеск насилия, с учетом того, что американские войска вводятся в районы, прежде нами не контролируемые. Он также изложил свои планы по развертыванию тех армейских частей и подразделений морской пехоты, которые только прибыли в Ирак. И в завершение подчеркнул, что искренне благодарен за решение продлить фронтовые командировки до пятнадцати месяцев. «Теперь у нас куда больше тактической гибкости. Это правильное решение, и оно не стало сюрпризом для большинства солдат».

Перед самым вылетом в Ирак мы с Питом Пэйсом обсудили, как строить отношения с Петрэусом. Я сказал, что не хочу, чтобы Петрэус после моей с ним встречи подумал: «Мне велели закруглить эту ситуацию к октябрю, так что буду-ка я рекомендовать полный вывод к этому сроку». Нет, нам необходимо долгосрочное присутствие в Ираке, а потому нужно создать все условия для именно такого развития событий.

Я прилетел в Багдад в середине дня 19 апреля. Пэйс, Фэллон и Петрэус встретили меня у самолета. Мы сразу же пересели на вертолеты и отправились в Фаллуджу. Положение с безопасностью оставалось чересчур напряженным, чтобы везти министра в сам город, поэтому в курс происходящего в провинции Анбар меня ввели в нашем военном штабе. Новости оказались весьма обнадеживающими. Покидая штаб, я пожал множество рук и сфотографировался с американскими военнослужащими, в том числе с группой офицеров, которые размахивали флажком Техасского университета. Надо сказать, я непременно сталкивался с бывшими «агги» в зонах боевых действий, и всякий раз встреча дарила особые эмоции, хотя сознавать, что вижу на фронте людей, которым совсем недавно вручал дипломы о высшем образовании, было не слишком приятно.

Мы вернулись в штаб-квартиру Петрэуса и занялись стратегией – конкретнее, тем, как снизить уровень насилия и выиграть время для политического примирения. Все согласились, что достижение этих целей невозможно без продления полномочий усиленного американского контингента и после сентября. Завершился день двухчасовыми переговорами за ужином с Пэйсом, Фэллоном, Петрэусом и Кьярелли, а следующее утро началось с двухчасового совещания в том же составе. Мы обсуждали три вопроса: какие аргументы побудят американских политиков продлить пребывание в Ираке усиленного контингента дольше, чем на год; как добиться продления нашего значимого военного присутствия в Ираке на годы вперед; как обеспечить стабильно безопасную обстановку в стране и долгосрочное стратегическое сотрудничество США и Ирака. При этом нам постоянно приходилось помнить о стремлении конгресса поскорее «покончить с этой черной дырой» и об очевидном желании доминировавших в Ираке шиитов, прежде всего членов правительства, считая самого Малики, побыстрее избавиться от «оккупантов». Ключевым для оценки ситуации, как мы снова сошлись во мнении, будет сентябрьский доклад Крокера и Петрэуса.

Я напомнил Дэйву, что рекомендации в докладе должны быть его собственными, составленными исходя из реального положения дел, а не в угоду мне или кому-то еще, – и по возможности предлагать продление операции с увеличенным контингентом и устойчивое военное присутствие США в Ираке. Петрэус ответил, что, вероятнее всего, порекомендует вывести одну бригаду в конце октября или начале ноября, а вторую – в начале или середине января, после чего можно будет выводить по дополнительной бригаде каждые шесть недель или около того. Это позволит сохранить до 80 процентов усиленного контингента вплоть до конца 2007 года и примерно 60 процентов – до конца февраля. Тем самым мы дадим понять равно американцам и иракцам, что точка невозврата пройдена (так или иначе), и, можно надеяться, рационализируем процедуру согласования нашего долгосрочного присутствия в стране. Пэйс и Фэллон одобрили такой подход.

Как обычно, посещая Ирак – а это был мой четвертый визит за четыре месяца, – я встретился и со всеми высокопоставленными официальными лицами иракского правительства. Чаще всего я просто набрасывал программу ближайших действий для каждого из них, от лучащегося чрезмерным оптимизмом президента Талабани, любителя давать пустые обещания, до постоянно недовольного вице-президента, суннита Тарика аль-Хашими, уверенного, что его игнорируют, оскорбляют и вообще считают человеком второго сорта (вдобавок он регулярно выражал озабоченность «диктаторскими замашками» Малики). В ходе этой поездки, однако, меня удостоил личной аудиенции премьер-министр Малики, огласивший длинный список жалоб «своему брату и партнеру», то есть мне. Поблагодарив президента Буша за неизменную поддержку, он заявил, что мои публичные высказывания о разочаровании эффективностью усилий нынешнего иракского кабинета (в первую очередь по перераспределению нефтяных доходов и дебаасификации) фактически провоцируют возвращение баасистов к власти. Он понимает, прибавил Малики, что Соединенные Штаты заинтересованы в помощи правительству Ирака, но нельзя не учитывать реалии. Например, крайне сложно подобрать подходящие кандидатуры на министерские посты. А закончил он таким пассажем: «Четкие сроки заставляют активизироваться террористов и вызывают нездоровый интерес Сирии и Ирана». В нынешней чрезвычайно нестабильной политической ситуации нужно избегать публичных заявлений, которые «только играют на руку нашим врагам».

Честно сказать, я едва сдерживался, пока он вещал. Я сказал Малики, что «часы тикают», что иракское правительство до сих пор ничего толком не добилось и терпение Америки на исходе. Мы каждый день проливаем американскую кровь ради примирения враждующих сторон на чужой земле и в ближайшее время ожидаем поэтому от правительства Ирака конкретных шагов – иначе они рискуют нашим благорасположением. Мы расстались в раздражении, и я еще долго не мог успокоиться: подумать только, и этого типа я несколько месяцев защищал перед конгрессом, пытаясь не допустить резолюций с точными сроками, стараясь выиграть хотя бы толику дополнительного времени для него и его коллег, чтобы они смогли уладить важнейшие политические разногласия!

Как всегда, поездка в боевые части улучшила мое настроение. На сей раз я отправился в военно-полицейский комплекс в Багдаде, которым совместно управляли американцы и иракцы; этот комплекс обеспечивал безопасность ближайших окрестностей. Стратегия Петрэуса предполагала, что американские войска должны покинуть крупные базы и дислоцироваться в полевых условиях, бок о бок с иракскими партнерами. Я готовился увидеть типовой полицейский участок, вроде тех, какие имеются в большинстве американских городов, посреди плотно застроенной городской территории. Вместо этого меня привезли в военный лагерь посреди огромного открытого пространства; в сущности, это был классический форт с бетонными стенами, перекрывавшими подступы к большому бетонному же зданию в центре. При входе в здание висели фотографии иракцев, погибших в ходе операций, которые координировались из этого комплекса. Меня провели в довольно просторный конференц-зал, битком набитый иракскими офицерами и полицейскими, а также американскими солдатами и офицерами; почти все были в бронежилетах и с оружием. И там, в сердце зоны военных действий, в этом багдадском аналоге Форт-Апачи[23], иракские офицеры продемонстрировали мне свою презентацию в PowerPoint. «Господи боже, что мы делаем с этими людьми?» – подумал я. Потребовалось все мое самообладание, чтобы не зайтись истерическим хохотом. Впрочем, задача, которую выполняли эти люди, иракцы и американцы, и мужество, необходимое для ее выполнения, смеха отнюдь не вызывали. Я уехал под большим впечатлением, не в последнюю очередь потрясенный жуткими условиями, в которых наши молодые солдаты вынуждены работать днем и ночью.

О результатах своих встреч с Петрэусом я доложил президенту 27 апреля в Кэмп-Дэвиде. Выступая перед сенатским комитетом по ассигнованиям пару недель спустя и отвечая на вопросы, я допустил возможность того, что предстоящий сентябрьский доклад позволит приступить к сокращению американских сил в Ираке. Поскольку запланированное увеличение численности контингента в Ираке еще не завершилось, эти мои слова привели к всплеску нездорового энтузиазма в прессе. Журналисты уверяли, что я разошелся во мнениях с президентом и другими членами администрации, что я готов «пойти на попятную», если к сентябрю не будет положительных сдвигов. На самом деле это была продуманная акция – мы с президентом, Конди Райс, Стивом Хэдли, Пэйсом и военачальниками готовили ее несколько недель. Мы в очередной раз помахали, так сказать, морковкой перед носом оппозиции, упомянули о возможном сокращении, рассчитывая при этом, что усиленный контингент пробудет в Ираке по крайней мере до сентября, а лучше до весны 2008 года. Большинство сторонних наблюдателей и «военных экспертов», даже вице-президент, казалось, не имели ни малейшего представления о том, насколько тонок был канат, по которому мы ходили в конгрессе весной и летом. А вот Джордж У. Буш это понимал.

Президент вновь приехал в Пентагон 10 мая, чтобы встретиться с руководством министерства в «Танке». Когда все собрались, председатель и вице-председатель Объединенного комитета начальников штабов уселись во главе большого стола светлого дерева; армейские генералы и флотские адмиралы расположились по левую руку, а командующий корпуса морской пехоты и начальник штаба ВВС – по правую. За спиной председателя колыхались флаги родов войск, в другом конце зала мерцали видеоэкраны, со стены слева от председателя смотрели на нас президент Линкольн и его военачальники. Справа от председателя, на небольшом возвышении, стоял длинный и узкий стол для персонала. Когда в Пентагон приезжает президент, он и другие гражданские лица, включая министра обороны, сидят спиной к Линкольну, а военные как бы обхватывают их дугой.

В тот день в «Танке» президент был неожиданно откровенен и задумчив. Он сказал собравшимся: «Многим людям достаточно видеть всего на дюйм вперед, а моя должность обязывает смотреть минимум на милю. – И прибавил: – Мы имеем дело с группой республиканцев, которые не хотят напрасной, как они считают, траты времени. Они уверены, что демократия на Ближнем Востоке – это несбыточная мечта. Еще мы имеем дело с демократами, которые не желают использовать военную силу». Буш подчеркнул, что настроения населения на Ближнем Востоке «совсем не радужные», и потому мы должны приложить все усилия, чтобы навести там порядок. Также президент спросил, не слишком ли радикальны наши планы по сокращению контингента в Ираке до 10 бригадных тактических групп – это примерно 50 000 военнослужащих; возможно, стоит оценить все последствия такого шага, не дожидаясь сентября. И в завершение Буш признал, что «многие в конгрессе не понимают военных».

В тот же день я встретился с сенатором Карлом Левином, председателем комитета по делам вооруженных сил, чтобы узнать, готов ли он поддержать назначение Пэйса на второй двухлетний срок в качестве главы Объединенного комитета начальников штабов. Исторически это рутинная процедура. Но первый срок Пита заканчивался как раз в сентябре, поэтому, с учетом сложностей в утверждении военных кандидатур в Белом доме и в конгрессе, мы хотели удостовериться заранее, чтобы у нас оставалось время, как говорится, в случае чего. Лично я был за Пэйса обеими руками. Мы отлично сработались, я доверял его суждениям, и он всегда был откровенен со мной. Словом, у нас сложилось хорошее партнерство. Но разговор с Левином показал, что в данном случае никакой рутины не будет. Сенатор сообщил, что не гарантирует поддержки и что повторно предлагать кандидатуру Пэйса вообще не очень удачная идея. Мол, вполне вероятно, что многие будут против, но он, так и быть, побеседует с демократами в комитете. Я, признаться, был ошеломлен.

На следующий день я встретился с Джоном Уорнером, лидером республиканцев в комитете. Он тоже воспринял мое предложение без восторга и сказал, что с повторным утверждением Пэйса могут возникнуть проблемы; надо потолковать с остальными республиканцами. От Уорнера я пошел к Джону Маккейну. Тот с порога заявил, что на этом посту нужен новый человек, но сам он не станет возражать против Пэйса. Уорнер перезвонил мне 15 мая и сказал, что говорил с Саксби Чамблиссом и Линдси Грэмом: они все трое думают, что «данная кандидатура не годится». На следующий день позвонил Левин: он-де высоко ценит Пита, который пользуется заслуженной репутацией, но «мистер Пэйс слишком тесно связан с прошлыми неудачными решениями». Левин также сказал, что демократы взъярились, когда президент использовал против них ту историю с утверждением Петрэуса. По правде говоря, Левин не миндальничал: «Голосование по поводу Пэйса – это способ показать свое отношение к войне».

Я связался с Митчем Макконнеллом, лидером республиканцев в cенате. Он сказал, что кандидатура Пэйса – верный способ лишиться республиканской поддержки новой стратегии в Ираке. Все больше и больше республиканцев испытывают «молчаливую ярость», убежденные, что Буш «своим Ираком топит правительство». Итог нашей беседы свелся к следующему: если республиканское руководство комитета по делам вооруженных сил против повторного назначения Пэйса, к этому мнению нужно прислушаться.

Через неделю Линдси Грэм сказал мне, что слушания по кандидатуре Пэйса будут фактически заочным судилищем: сенаторы хотят устроить суд над Рамсфелдом, Кейси, Абизаидом (и Пэйсом заодно), припомнив им каждое военное и политическое решение последних шести лет. Основное внимание уделят допущенным ошибкам, и в итоге эти слушания, вполне вероятно, окажут нам медвежью услугу. Зато кандидатура «человека со стороны» устроит всех.

Я держал Пита в курсе всего, что делал и слышал. Он предсказуемо злился, хоть и старался этого не показывать, и был весьма разочарован предательством людей, которых привык считать своими друзьями и соратниками. (Я напомнил ему слова Гарри Трумэна: если тебе в Вашингтоне понадобился друг, купи собаку.) Естественно, Пит рвался в бой, желая достойно ответить обидчикам, я же его отговаривал, а сам лихорадочно старался найти наилучший выход. Первой проблемой был Пит как таковой. По собственному опыту я прекрасно представлял, насколько «грязными» могут оказаться подобные сенатские слушания. А из услышанного равно от республиканцев и демократов в комитете следовало, что кандидатуру Пита отвергнут с вероятностью минимум пятьдесят процентов, изрядно при этом потоптавшись на нем и разрушив его репутацию. Долгая и блестящая карьера Пэйса ни в коем случае не должна заканчиваться таким позором – вместо поощрения от благодарной нации. Иракский вопрос, увы, настолько поляризовал наше общество, что процедура повторного назначения почти неминуемо сведет достойного человека в политическую могилу. Вторая проблема состояла в том, что схватка за кандидатуру Пэйса в разгар операции в Ираке может поставить под угрозу всю нашу стратегию, учитывая, сколь слабы наши позиции на Капитолийском холме. Предостережения сенатора Макконнелла имели под собой основания.

Я поделился этими мыслями с Питом и с президентом, и Буш неохотно согласился со мной. Приняв одно из самых трудных для себя решений на министерском посту, я рекомендовал президенту не выдвигать Пита повторно. Мы с Питом согласились, что лучшим кандидатом будет адмирал Майк Маллен, начальник штаба ВМС. В публичном заявлении 8 июня я сказал: «Я не новичок в процедурных вопросах и никогда не уклонялся от схваток, которые они провоцируют. Тем не менее я решил, что сегодня для государства, для наших мужчин и женщин в военной форме и для самого генерала Пэйса будет лучше, если мы устраним разногласия относительно кандидатуры следующего председателя Объединенного комитета начальников штабов». Ни президенту, ни кому-либо еще я этого не говорил, но в глубине души знал, что фактически просто-напросто пожертвовал Питом Пэйсом. И ничуть этим не горжусь.

Позднее стали уверять, будто я уволил Пита и вице-председателя ОКНШ, адмирала Эда Джамбастиани. Газета «Уолл-стрит джорнэл» в редакционной передовице утверждала, что я «сдал полномочия министра» сенатору Левину. На самом же деле меня очень сильно заботили недовольство республиканцев Пэйсом и их слабеющая поддержка наших новых инициатив. В действительности я просил Джамбастиани остаться в должности еще на год, рассчитывая, что Пэйса утвердят на второй срок. Но когда пришлось обратиться к кандидатуре Маллена, Эд вынужден был уйти, поскольку по закону председатель и вице-председатель Объединенного комитета начальников штабов не могут представлять один и тот же род войск. Мне совсем не хотелось терять Эда, так что я предложил ему возглавить Стратегическое командование[24]. Однако он отказался и предпочел отставку.

В разговоре, который предшествовал моему согласию стать министром, я указал президенту на необходимость улучшения взаимодействия гражданских и военных специалистов в условиях войны, а также на необходимость найти в Вашингтоне человека, который станет выявлять бюрократические препятствия для этого взаимодействия и оперативно их устранять. Мне рисовался своего рода координатор по всем вопросам, имеющим отношение к войне, человек, в полномочиях которого позвонить от имени президента любому министру и устроить тому выволочку, если его ведомство не справляется с поставленными задачами. В интервью для прессы 11 апреля я уточнил: «Думаю, называть такого человека царем довольно глупо. Правильнее именовать его координатором и посредником… С этим отлично справился бы Стив Хэдли, будь у него время, но, к сожалению, Стиву и без того хватает хлопот».

Хэдли пришел к тому же выводу и согласился со мной, что нам требуется координатор. Президент, Чейни и Райс первоначально отнеслись к этой идее довольно скептически, но Хэдли сумел их переубедить. Он поочередно предложил эту работу нескольким отставным старшим офицерам, занимавшим в недавнем прошлом высокие посты. Все отказались, причем один публично заявил, что Белый дом понятия не имеет, что творится в Ираке. Тогда Стив попросил нас с Пэйсом подобрать на эту должность старшего офицера из действующей армии. Мы с Питом подумали – и по большому счету выкрутили руки генерал-лейтенанту Дугу Люту из ОКНШ. Когда он в конце концов согласился, я понял, что с меня, как говорится, причитается. Кстати, Дуг оказался ценным приобретением для администрации Буша (и настоящей занозой в одном месте для нас с Малленом в администрации Обамы).

В конце мая и начале июня Лис Фэллон начал переброску войск. До меня доходили слухи, что он и его сотрудники осторожничают и требуют подробных обоснований любого запроса, поступавшего от Петрэуса. Фэллон считал, что сокращение контингента в Ираке можно произвести быстрее, чем виделось Дэйву. Он совершил ошибку, пригласив репортера Майкла Гордона из «Нью-Йорк таймс» на встречу с аль-Малики. Впрочем, я-то просто пожал плечами, а вот Конди Райс рассвирепела. 11 июня я удостоился «поднятой брови» от президента, когда речь зашла об этом случае; эту мимику я всегда расшифровывал так: «Какого черта у вас происходит?» Буш хотел знать, какие меры приняты в отношении Фэллона. (Вдобавок президенту чуть позднее сообщили, что Фэллон на публике рассуждал о примирении в Ираке – а эти материи считались исключительной прерогативой Крокера.) Я попросил Пэйса провести с Фэллоном разъяснительную беседу. Буш-43 – как и Обама – всегда ценил откровенные, пусть даже критические, замечания старших офицеров, но – в частном порядке. Публичные заявления такого рода со стороны адмиралов и генералов не допускались, особенно по вопросам, которые значительно выходят за пределы их профессиональных обязанностей. Данный эпизод, когда слова старшего офицера вызвали негативную реакцию Белого дома, оказался первым из многих, с которыми мне пришлось разбираться.

Снова я посетил Ирак в середине июня, чтобы обсудить с Петрэусом стратегию, побывать в войсках и встретиться с иракскими лидерами. В очередной раз я призвал иракское правительство к действиям и убедил Малики не позволять членам Совета представителей уйти в месячный отпуск. При этом, не стану скрывать, я вел себя с премьер-министром Ирака как настоящий держиморда. Петрэусу я сообщил, что в сентябре мы потеряем поддержку умеренных республиканцев, – следовательно, ему нужно в октябре «что-то предпринять». Он обрисовал мне оперативные условия предстоящего сокращения численности контингента: безопасность мирного населения в целом обеспечена, мы добились определенных успехов в провинции Анбар, иракцы настаивают на сокращении нашего присутствия, принимают на себя больше ответственности за наведение порядка (уже в тринадцати из восемнадцати провинций), а иракская армия постепенно становится боеспособной. Петрэус предложил начать вывод с бригады, которая воевала в Ираке с самого начала операции; я ответил, что ему виднее.

Думаю, Петрэус понимал, как именно я пытаюсь выиграть время, и был в целом согласен с моими действиями, но, возможно, в ходе этого своего визита я слегка переусердствовал. Мы в администрации знали, что сентябрьские инициативы должны исходить от Дэйва. А он, по неведомым причинам, вдруг сказал мне со смешком: «Знаете, я могу подложить вам большую свинью». Я неплохо владею эмоциями – спасибо многочисленным заседаниям в конгрессе: быстро учишься следить, чтобы твое лицо не выражало истинных чувств, – так что, полагаю, Дэйв не заметил, насколько меня потрясли и уязвили его слова. Да, конечно, ему поручили весьма непростую работу, он находился под постоянным давлением и, как и любой полководец, хотел, чтобы в его распоряжении оставались все войска, какие необходимы. И все-таки в этих словах прозвучала угроза. К счастью для всех нас, Дэйв поднаторел и в политике; он реально оценивал ситуацию и сознавал, что от него ждут определенной гибкости, иначе нетерпеливый конгресс уничтожит все наши достижения. Но отсюда не следовало, что все это ему нравится. И он только что выразил свою позицию.

В конце июня Фэллон пришел ко мне в кабинет и изложил свое видение дальнейших шагов по урегулированию в Ираке. Когда он уселся за круглый столик, принадлежавший Джефферсону Дэвису в его бытность военным министром[25], и принялся перебирать бумаги, стало ясно, что он мыслит принципиально по-другому, чем Петрэус, и, как мне показалось, эти мысли, во-первых, чрезвычайно опасны для нашей стратегии в Ираке, а во-вторых – чреваты политической катастрофой для него самого. Фэллон сказал, что прогресса по примирению не наблюдается, несмотря на постоянные обещания иракских чиновников; что правительство Ирака состоит из дилетантов, погрязло в коррупции и очевидно потворствует шиитам; что уровень насилия в стране не снижается – более ста американских солдат погибают каждый месяц; что повстанцы и террористы целенаправленно атакуют американцев, ослабляя политическую решимость США; что иракская армия пополняется крайне медленно, сталкивается с проблемами обучения, снабжения и разведки; наконец, что способность США реагировать на кризисы в любом уголке мира ставится под сомнение, поскольку мы увязли в Ираке. Значит, подытожил он, требуется радикальное изменение политики в отношении Ирака, и «действия прямо сейчас» позволят избежать дебатов и ненужной конфронтации в сентябре. Он предложил сосредоточиться на обучении и обеспечении иракской армии с постепенным выводом американских войск с линии фронта. Фэллон рекомендовал сократить количество наших бригадных тактических групп с двадцати до пятнадцати к апрелю 2008 года, до десяти к началу декабря 2008 года и до пяти к началу марта 2009 года.

Я знал, что президент никогда не согласится с такими рекомендациями, да и сам я от них не в восторге, о чем прямо и сказал. Однако нельзя не признать, что Лис был прав в своей оценке ситуации на местах. И пусть впоследствии стали расползаться слухи о противоречиях между Фэллоном и Петрэусом, не могу не отдать Лису должное за то, что его предложения от 29 июня не стали достоянием общественности. В противном случае разразилась бы политическая буря, как в Белом доме, так и на Капитолийском холме.

Остальную часть лета я в основном занимался тем, чтобы сохранить ту толику поддержки, которой мы заручились в конгрессе, и помешать конгрессменам связать нам руки в Ираке. Вето президента на законопроект о финансировании военных действий, устанавливавший конкретные сроки вывода войск, не помешало демократическому руководству в обеих палатах возобновить попытки законодательным порядком изменить иракскую стратегию. Конгрессмены вновь призывали сосредоточиться на боеготовности и количестве времени, которое наши солдаты проводят дома. А умеренные республиканцы наподобие Ламара Александера вдруг вспомнили о рекомендациях Группы по изучению Ирака – отказаться от участия в военных операциях и в течение года приступить к поддержке, снаряжению и обучению иракцев. (Президент же воспринимал рекомендации Группы как стратегию вывода войск из Ирака, а не как стратегию достижения успеха.)

К началу июля наши возможности контролировать происходящее в конгрессе окончательно ослабли по причине того, что республиканцы в cенате, наподобие Пита Доменичи, публично отказались поддерживать президента. Ситуация обострилась настолько, что я отменил запланированную поездку в Центральную и Южную Америку и остался в Вашингтоне – вести переговоры с конгрессменами лично и по телефону. В основном я упирал на то, особенно при общении с республиканцами, что нужно подождать, пока Петрэус и Крокер не представят в сентябре свой отчет. Я справедливо надеялся, что это даст нам время. Неужели после всего, через что мы прошли в Ираке, так сложно потерпеть какие-то шесть недель, когда станет известно, эффективна ли новая стратегия президента? Еще я начал «давить на логику»: странно, что критики, которые так яростно жаловались, что Буш игнорирует советы генералов в начале войны, теперь сами готовы проигнорировать мнение военных и даже не хотят его выслушать.

Также за лето я проработал вопрос о том, каким образом министерство обороны донесет президенту свои рекомендации о следующих шагах в Ираке, – в частности, о сокращении контингента. Я ничуть не сомневался, что президент должен выслушать лицом к лицу всех старших военачальников и советников. Неправильно, чтобы один генерал излагал столь глобальный план, и нельзя, чтобы президент поддался на аргументы одного человека, не узнав различные точки зрения. Оставалось надеяться, что продуманный мной «способ контакта» минимизирует последствия разногласий среди высшего военного руководства – разногласий, о которых знал и на которые опирался конгресс.

В разгар этой деятельности мне пришлось – так часто случается в Вашингтоне – разбираться со всевозможными слухами и домыслами журналистов. Например, репортер с репутацией человека, имеющего надежные источники в военных кругах, написал, что президент готовит Петрэусу участь козла отпущения, если стратегия усиления провалится. Заявление ни в малейшей степени не соответствовало действительности и привело президента в ярость. Потом мне сообщили, будто некие «люди в Белом доме» слышали, что Фэллон «копает» под Петрэуса и что, по уверениям отставного генерала, бывшего заместителя главы Комитета начальников штабов (и сторонника новой стратегии) Джека Кина, Фэллон «обливает Петрэуса грязью» в ОКНШ.

Двадцать седьмого августа Петрэус и Фэллон доложили ОКНШ и мне о своих прогнозах развития ситуации в Ираке. Выяснилось, что они вполне способны договориться между собой. Петрэус сообщил, что положение в стране во многом стабилизировано, однако национальное примирение идет медленнее, чем предполагалось, неопытное иракское правительство изо всех сил старается удовлетворить основные потребности граждан, но на региональном уровне наблюдаются серьезные различия от провинции к провинции. В июле отмечено рекордное число нарушений безопасности – более 1700 в неделю. Но жертв среди гражданского населения на 17 процентов меньше по сравнению с декабрем предыдущего года; общее количество смертельных случаев сократилось на 48 процентов, а количество убийств – на 64 процента. Частота нападений в провинции Анбар снизилась с более 1300 в октябре 2006 года до немногим более 200 в августе 2007 года.

Дэйв рекомендовал с декабря 2007 года начать подготовку к постепенному сокращению контингента и приступить к передаче иракским вооруженным силам полномочий по обеспечению безопасности населения. Он даже назвал конкретные даты: вывод американских войск из Ирака может начаться с сентября 2007 года, причем к 16 сентября можно вывести экспедиционный отряд морской пехоты, а с декабря 2007-го по июль 2008 года – в общей сложности пять бригадных тактических групп (БТГ) и два батальона морской пехоты; вывод служб боевого обеспечения и технических подразделений можно ускорить. Тем самым наши силы в Ираке сократятся до первоначальных пятнадцати БТГ. Петрэус добавил, что не стоит почивать на лаврах, необходимы агрессивные действия на дипломатическом, политическом и экономическом фронтах. Он предложил составить не позднее середины марта 2008 года новый отчет, с рекомендациями по дальнейшему сокращению сил США в Ираке после июля 2008 года.

Решение об уменьшении количества БТГ с пятнадцати до двенадцати должно быть принято не позднее марта 2008 года. Петрэус прибавил, что сокращения численности войск после июля 2008 года «обязательно будут», но их темп определят факторы, «аналогичные рассмотренным в текущих рекомендациях».

Итак, началось. 29 августа я провел в «Танке» совещание с Объединенным комитетом начальников штабов, а 30 августа мы с Пэйсом предстали в Овальном кабинете перед президентом, вице-президентом, главой администрации Белого дома Джошем Болтеном; также на встрече присутствовали Стив Хэдли и Дуг Лют. Пэйс озвучил план Петрэуса, а также мнения Фэллона и ОКНШ. Он сказал, что военачальники и советники одобряют рекомендации Петрэуса, и не преминул уточнить, что ОКНШ и Фэллон тяготеют к ускорению темпа передачи полномочий иракцам, тогда так Петрэус больше склоняется к сохранению американского военного присутствия в Ираке ради безопасности иракского населения.

На следующий день я организовал мини-совещание с президентом, дабы «подготовить почву» для его предстоящих встреч с Петрэусом, Фэллоном и прочими. Мне хотелось, чтобы Буш заранее услышал все доводы и ему не пришлось потом реагировать экспромтом; учитывая важность вопроса, такого нельзя допускать ни для одного президента – разве что в по-настоящему чрезвычайных ситуациях. Я также хотел, чтобы президент мог спокойно задать вопросы, в том числе политические, которые могут показаться неудобными или неуместными, чтобы при последующей встрече сформулировать их более обтекаемо. Как часто бывает, вопросов у Буша обнаружилось множество. Не спровоцированы ли эти рекомендации давлением, которое оказывается на наши войска? Не означают ли они изменение главной задачи? Бушу не нравились так называемые вынужденные меры воздействия на иракцев, подразумевавшие «принуждение» их к примирению, заставляющие принять законы, которые мы (и конгресс) полагали необходимыми для мирного сосуществования шиитов, курдов и суннитов. Президент указал, что сокращение наших войск должно производиться на основе «реальных условий». Он подчеркнул, что смена стратегии стала возможной благодаря успеху военной операции, а вовсе не благодаря давлению со стороны конгресса, не потому, что мы требовали невозможного от наших солдат, и не потому, что «к чему-то там принуждали» иракское правительство. Я пояснил, что стабилизация обстановки в самом деле позволяет приступить к передаче полномочий и что первыми будут выводиться подразделения, пробывшие в Ираке дольше остальных. Кроме того, мы планируем выводить части из районов, где ситуация с безопасностью наиболее стабильна, а вот в Багдаде усиленный режим службы будет продлен еще на несколько месяцев. Вице-президент уточнил, гарантируют ли все эти меры окончательный успех. Пэйс ответил: «Да. Именно гарантируют». Президент в итоге согласился с рекомендациями Петрэуса. Чейни, думаю, отнесся к ним скептически; будь президентом он, вряд ли план Дэйва получил бы одобрение.

Тридцать первого августа к участникам предварительного совещания присоединились Конди Райс и Фэллон. Нам с Пэйсом пришлось поволноваться. В шесть тридцать утра раздался звонок из Белого дома – с нелестными, мягко говоря, комментариями в адрес Фэллона, который передал свой отчет в администрацию заблаговременно; в его отчете говорилось, что наше присутствие в Ираке усугубляет тамошнюю нестабильность и провоцирует антиамериканские настроения в регионе. Фэллон настойчиво рекомендовал поскорее передать все дела иракскому правительству и вывести наши войска. Пэйс позвонил Фэллону и сказал ему, что некоторые его советы как-то не вяжутся с общей позицией. Фэллон вычеркнул пару абзацев, буря стихла, и совещание началось в восемь тридцать пять утра.

Буш провел почти два часа в Ситуационном центре, откуда установили прямую видеосвязь с Крокером и Петрэусом в Багдаде. Петрэус снова дал общую оценку ситуации, в том числе остановился на некоторых политических и экономических достижениях, слегка скрасивших неспособность иракцев принять в конце концов ключевые законы, необходимые для достижения полноценного национального примирения. Далее он стал излагать свои рекомендации. Президент вновь выразил недовольство «вынужденными мерами воздействия». По словам Буша, Соединенные Штаты не в состоянии заставить иракцев забыть о вековой внутренней вражде. Это замечание вызвало оживленный обмен мнениями, почти спор. Крокер, Петрэус и Фэллон прямо возражали президенту, уверяли, что без давления со стороны США иракцы «не пошевелятся»; во взаимоотношениях внутри страны нет достаточного доверия, понимания и опыта. Я сказал, что существует принципиальная разница между реальным примирением и достижением прогресса на пути к нему. На мой взгляд, наша роль больше схожа с ролью посредника в переговорах между профсоюзом и руководством компании: мы помогаем обсуждать проблемы и находить компромиссы, и нам вовсе не обязательно, чтобы они полюбили друг друга. Что касается численности войск, в особенности сокращений с декабря по июль, то президент хотел убедиться, что планы составлены исключительно с учетом «ожиданий», а фактическое сокращение будет проводиться, исходя из оперативных условий на конкретный момент времени. Буш желал действовать осторожно. По иронии судьбы он выказал готовность к более решительным сокращениям после июля. Тут пригодились наметки Фэллона, и президент публично одобрил рекомендации Петрэуса.

В тот же день президент встретился с Объединенным комитетом начальников штабов. Пэйс изложил позицию ОКНШ и девять различных сценариев развития событий в Ираке, от дальнейшего увеличения контингента до ускоренного вывода войск. И сказал президенту, что ОКНШ независимо пришел к выводам, аналогичным рекомендациям Петрэуса и Фэллона.

Буш уточнил, не являются ли выводы ОКНШ следствием «военного стресса», о котором столько говорят в последнее время. Пэйс опроверг это утверждение, сообщив, что выводы сделаны «на основании взглядов персонала», но не «под давлением персонала». Буш спросил: «Почему же люди идут в армию, если они не хотят сражаться и защищать свою страну?» Тут вмешался вице-президент: «Насколько мы близки к моменту, когда придется выбирать между победой в Ираке и разрушением армии?» Президент ответил: «Кому-то неизбежно предстоит рискнуть, и лучше пусть это будете вы, потому что я уверен – такого выбора нет». В конце концов Буш сказал: «Я поступлю так, как рекомендует Петрэус».

После встречи президент сделал краткое заявление для прессы. Я предварительно пообщался с Хэдли и Эдом Гиллеспи, советником президента по связям с общественностью, и предложил менее агрессивный, чем обычно, тон – так сказать, протянем руку критикам, это будет полезно для предстоящих слушаний в конгрессе. Они согласились и подготовили соответствующий текст. Но президент увлекся, «завелся» и сделал крайне жесткое заявление, от души пройдясь по критикам. После его речи я спросил у Хэдли с Гиллеспи: «Развлекается за наш счет?»

Процессы в Ираке разворачивались во многом в соответствии с моими планами и надеждами – с теми, которые были в начале года, и с теми, которые мы с президентом обсуждали конфиденциально несколько месяцев назад. Численность войск в Ираке должна была сократиться до прежнего уровня не ранее лета 2008 года. Президент продолжал говорить о «победе». Я же был вполне доволен тем, что наши шансы потерпеть унизительное поражение стали значительно ниже. Может быть, после всех предыдущих ошибок и просчетов все-таки получится добиться итогового успеха.

Два дня спустя, 2 сентября, президент и Конди тайно прилетели на авиабазу Аль-Асад в Западном Ираке, чтобы лично встретиться с Петрэусом и Крокером, руководителями иракского правительства и рядом суннитских шейхов, которые сыграли столь важную роль в организации сопротивления «Аль-Каиде» и подавлении мятежей в провинции Анбар. Пэйс отправился в Ирак в одиночку, а я вместе с Фэллоном прилетел на военном транспортнике C-17.

Мне хорошо запомнились два разговора на авиабазе Аль-Асад. Первый состоялся между Бушем и Крокером. Президент высказался в том духе, что борьба иракцев сродни той, которую вели мы за свои гражданские права. (Очевидно, эту мысль подала ему Конди.) Крокер возразил; он считал, что Ирак в этом отношении сильно отличается, что обстановка здесь намного хуже той, какая была в Америке, когда разворачивалась борьба за гражданские права. Важно понимать, сказал Райан, что тридцать пять лет правления Саддама – это три с половиной «десятилетия краха». Страна и народ жили в постоянном страхе, причем их намеренно разобщали. Потребуется немало времени, чтобы преодолеть этот «цикл страха». Действия США в 2003 году не просто привели к смене режима, продолжал Райан. «Нет, это было намного больше… И своего Нельсона Манделы тут не нашлось, потому что Саддам их всех прикончил». Мы можем победить, но понадобится «приложить колоссальные и длительные усилия». Крокер признал, что успехи очевидны, но «если мы уйдем, тут случится гуманитарная катастрофа масштаба Руанды», немедленно вернется «Аль-Каида», а следом придет Иран, что «будет иметь непредсказуемые последствия для всех арабских государств». В общем, Крокер был настолько откровенен, насколько это возможно в беседах с президентами.

Второй разговор был с шейхами и с губернатором провинции. Говорили об одном – местные требовали денег от столицы на свои «карманные» проекты, прямо как наши конгрессмены.

Вообще лучшей характеристикой этой поездки стала бы цитата из интервью президента: «Генерал Петрэус и посол Крокер утверждают, что если мы не остановимся на достигнутом, то в дальнейшем можно будет обеспечить нынешний уровень безопасности с меньшим количеством американских войск».

Печальной сноской к встречам на авиабазе Аль-Асад стала гибель шейха Саттара: спустя всего несколько дней этот человек, возглавлявший движение «Пробуждение» в провинции Анбар, был убит.

Последним испытанием для Крокера и Петрэуса стали слушания на Капитолийском холме 10 и 11 сентября. Два долгих дня генерал и дипломат выступали перед конгрессменами и отвечали на вопросы – а в залах шумно митинговали «Женщины в розовом», антивоенная группа, склонная к эпатажным выходкам (некоторых ее участниц выставили вон прямиком со слушаний). Крокер и Петрэус строго придерживались фактов и честно рассказывали о проблемах Ирака. Очевидная осторожность в сочетании с откровенностью дала скептикам и критикам богатую почву для домыслов и сплетен. Некоторые фразы разошлись на цитаты в СМИ. Так, Крокер в ответ на вопрос сенатора Маккейна, выполнят ли иракцы то, что мы от них требуем, сказал: «Я дозирую свое доверие». Сенатор Клинтон заявила Петрэусу: «Отчеты, которые вы предоставили, поневоле вызывают подозрения». Сенатор Хейгел спрашивал: «Выиграть время? Для чего?» Демократы предсказуемо возмущались тем, что на политическом фронте особых успехов в Ираке нет. Многие республиканцы, уповавшие на более позитивные сдвиги и доказательства эффективности резкого изменения стратегии, тоже были недовольны. Некоторые из тех, кто молчаливо поддерживал военную политику президента, например, сенатор Элизабет Доул, призывали к «принуждению к действиям», а другие настаивали на скорейшей передаче полномочий.

Профессионализм и сдержанность Крокера и Петрэуса, впрочем, принесли свои плоды, поскольку смотрелись заведомо выигрышно на фоне тех допросов с пристрастием, которые им устроили, особенно в сенате. Республиканские лидеры cената по завершении слушаний заявили, что теперь могут уверенно утверждать: попытки демократов протащить через конгресс свои «пораженческие» резолюции обречены на провал. Сайт антивоенной группы MoveOn.org обвинил Петрэуса в искажении фактов в угоду Белому дому; броский заголовок на сайте гласил: «Генерал Петрэус или генерал Предатус?» Лично меня этот заголовок оскорбил, о чем я заявил в интервью. Нападки на человека, посвятившего жизнь защите нашей страны, разъярили республиканцев и смутили демократов, равно как, на мой взгляд, затруднили критикам свободу маневра. К исходу второго дня слушаний стало ясно: отдельные конгрессмены довольны, а в целом у демократов нет шансов изменить военную стратегию. И в этом отношении наше с Пэйсом выступление 12 сентября и речь президента 13-го по поводу начала вывода войск – «возвращения с победой» – пришлись как нельзя более кстати.

Весь этот год я сознательно вел весьма рискованную игру. В августе один журналист отметил: «Даже на конфиденциальных встречах с законодателями, старшими помощниками и подчиненными-военачальниками… он избегал раскрывать все карты… Этот представитель администрации – человек, чьи взгляды менее всего известны». Я считал необходимым сохранять максимально нейтральную мину, особенно при общении с конгрессом, чтобы другие игроки не могли догадаться, какой именно подход я лоббирую. Единственным, кто знал правду (не считая моих сотрудников и Пэйса), был президент. Я признал все это на пресс-конференции 14 сентября: «Когда здесь, в Вашингтоне, разворачивались в последние месяцы бурные политические дебаты, когда, что важнее, мы просчитывали будущие действия США в Ираке, я намеренно старался оставаться как можно менее заметным, ибо был убежден, что таким образом принесу больше пользы стране – в Пентагоне, в сотрудничестве с коллегами по Совету национальной безопасности, в консультировании президента и во взаимодействии с конгрессом».

Далее я поделился своими соображениями относительно многочисленных задач, которые нам предстоит решить в Ираке. Прежде всего мы должны максимально использовать эффект «натиска» (как стали называть операцию с усилением нашего контингента) для достижения наших долгосрочных целей и не допускать даже видимости поражения в Ираке. Мы должны успокоить наших друзей и союзников в регионе, а заодно дать недвусмысленный сигнал потенциальным противникам: Америка остается наиболее влиятельной внешней силой на Ближнем Востоке в долгосрочной перспективе. Мы должны максимально поддержать иракцев, чтобы они постепенно принимали на себя все больше ответственности за собственную страну и собственную безопасность. А дома мы должны добиться широкой коалиционной (имея в виду обе партии) поддержки устойчивого американского присутствия в Ираке, присутствия, которое позволит защитить национальные интересы США в регионе. У нас общая цель: сохранить то, чего добились для нас своими жизнями наши мужчины и женщины в военной форме, и показать им, что их служба, их жертвы не были напрасными.

Пресс-конференцию я завершил следующим образом: «Кое-кто уверяет, что стратегия Петрэуса слишком медленная, что нам нужно выводить войска из Ирака намного быстрее. Я считаю, что не имеет значения, как мы оказались в Ираке там, где оказались; важно в дальнейшем сделать все правильно – и понимать, какие последствия нас ожидают в противном случае. Вот что критически важно для Америки. И я считаю, что наше военное руководство, в том числе блестящий командующий полевыми силами, обладают всеми необходимыми качествами, чтобы эта задача была выполнена».

Зная, что ближайшее столкновение с оппонентами произойдет в марте, я решил на этой пресс-конференции бросить «новую морковку». Я сказал, что «надеюсь», что в марте Петрэус сообщит: «По его мнению, вывод войск можно продолжать в том же темпе во второй половине года». Я хотел подчеркнуть, что вывод подразделений продолжится, и это обстоятельство, как я надеялся в начале 2007 года, сместит фокус общественного внимания: что в 2008 году мы будем спорить о темпах вывода войск и об обеспечении долгосрочной безопасности Ирака, а не о самой войне или о нашей стратегии. Я твердо верил, что такой подход соответствует истинным интересам Соединенных Штатов, – и рассчитывал, что его не упустят из вида в предвыборной президентской кампании.

Последняя атака оппонентов, мечтавших об изменении стратегии, состоялась в середине сентября, когда сенатор Джим Уэбб представил законопроект, который требовал предоставлять военнослужащим перед очередной передислокацией столько же времени на родине, сколько они провели в последней командировке за пределами страны. Это была очередная попытка заставить президента ускорить вывод войск. С практической точки зрения проект не имел смысла, поскольку предусматривал индивидуальные, а не коллективные отпуска, что невозможно организовать ни при каких условиях. На пресс-конференции 14 сентября я пояснил, что эта поправка может удлинить срок пребывания в Ираке тех частей, которые там уже находятся, а также заставит правительство привлекать дополнительные подразделения Национальной гвардии и резервистов, вызовет ненужное напряжение между солдатами и снизит тем самым боевую эффективность войск. Кроме того, мы с Пэйсом указали, что эта поправка вынудит нас изучать послужной список буквально каждого солдата в отдельности, чтобы определить сроки его отпуска, что обернется фактическим развалом боевых частей: ведь одни солдаты окажутся на фронте, тогда как другие – дома, и наоборот. В июле поправка набрала пятьдесят шесть голосов в cенате – ей не хватило всего четырех голосов для прохождения! Я обрывал телефоны конгрессменов, сосредоточившись на устранении этой проблемы как на важнейшей тактической задаче министра обороны. Выступив 17 сентября с речью в Уильямсбурге, штат Виргиния, я предложил сенатору Джону Уорнеру вместе вернуться в Вашингтон на вертолете. И воспользовался случаем, чтобы объяснить бывшему главе управления ВМС[26] невозможность реализации планов Уэбба. Уорнер согласился с моими доводами, и это было замечательно, учитывая старшинство Уорнера в комитете по делам вооруженных сил и тот факт, что он, как и Уэбб, представлял в сенате Виргинию.

В тот же день я сказал журналистам, что критики войны ругают президента без всяких на то оснований: они добивались сокращения численности войск, и это происходит; они желали точной даты начала вывода – и мы ее назвали; они требовали графика вывода – и Петрэус им его представил; они настаивали на изменении стратегии – и президент согласился. Думаю, прибавил я, что в интересах критиков позволить президенту до конца разобраться с ситуацией в Ираке, чтобы новый президент не начинал с разгребания завалов. К сожалению, мои слова прошли мимо ушей..

Восемнадцатого сентября спикер палаты представителей Нэнси Пелоси пригласила меня на завтрак. За пять дней до этого она опубликовала пресс-релиз, пестревший фразами наподобие «Стратегия президента в Ираке провалилась» и «Выбор – между планом демократов по разумному делегированию полномочий и планом президента по бесконечной войне в Ираке». Помня об этих фразах, я за завтраком убеждал ее содействовать скорейшему принятию законопроекта об ассигнованиях на оборону до октября и принятию военного бюджета в целом, а не растягивать обсуждение на недели или месяцы. Я напомнил, что президент утвердил рекомендации Петрэуса по смене приоритетов в декабре, и сказал, что Петрэус и Крокер оба рекомендуют подход, заслуживающий широкой коалиционной поддержки. Она вежливо дала понять, что не заинтересована. Я не удивился. В конце концов, чтобы заниматься партийной политикой, совершенно необязательно следовать фактам, не говоря уже о соблюдении национальных интересов, верно?

Что ж, я выдержал суровый восьмимесячный бой с конгрессом, пережил «импровизацию на краю катастрофы», цитируя историка Джозефа Эллиса. И добился своего. 21 сентября конгресс не смог одобрить ни одну из поправок, способных изменить нашу стратегию.

Мы с Пэйсом в последний раз вместе выступили 26 сентября на заседании сенатского комитета по ассигнованиям. До начала слушаний, которые были назначены на вторую половину дня, я позавтракал с лидером демократического большинства в палате представителей Стени Хойером и рядом конгрессменов-демократов. А пообедал с сенатским политическим комитетом Демократической партии во главе с лидером сенатского большинства Гарри Ридом. Обе встречи прошли вполне дружелюбно и заставили о многом задуматься.

Слушания во второй половине дня, словно кто-то нарочно так постарался, разительно отличались: ничего подобного мне не доводилось видеть за всю мою профессиональную карьеру. «Женщины в розовом» и прочие горлопаны старались вовсю, в просторном зале было невероятно шумно. Председательствовал ветхий сенатор Роберт Берд. Слушания, на которых якобы дискутировался оборонный бюджет, сразу превратились в площадку для демократов, желавших непременно высказаться по Ираку. Берд умудрился вывести публичное заседание на совершенно новый уровень. Словно проповедник на ярмарке, он заигрывал с толпой, вовлекал ее в действо, распалял и фактически побуждал недовольных набрасываться на нас с Питом. То и дело он патетически восклицал: «Неужели мы и вправду стремимся создать стабильный и безопасный Ирак?» Толпа единодушно ревела в унисон: «Нет!» Когда же Берд заговорил о «подлой, адской войне в Ираке», ему в ответ завопили: «Спасибо! Спасибо!» Естественно, он не удержался от беспроигрышного драматического эффекта – мол, война обходится США в «триллионы долларов».

Демократы из состава комитета явно ощущали неловкость. Некоторые из них даже пытались призвать собравшихся к порядку. Но тут сенатор Том Харкин поинтересовался у Пита, почему в армии столь «унизительное» отношение к геям. (В прошлом марте Пит в интервью для СМИ выразил свое личное мнение, что гомосексуальное поведение аморально.) Пэйс повторил свои слова – если уж на то пошло, для него это было последнее слушание; как говорится, терять нечего. Разумеется, псы сорвались с цепи. Зал взбеленился. Берд полностью утратил контроль над аудиторией и сразу это понял. Он молотил председательским молоточком с такой силой, что я испугался, как бы престарелого сенатора не хватил удар. Потом он объявил, что слушания откладываются, по подсказке помощников поправился – «приостанавливаются», а затем приказал очистить помещение от публики. Пока полиция Капитолия выполняла свою работу, сенатор-республиканец Джадд Грегг подошел к Харкину и бросил: «Стыдитесь». Харкин вскочил и заорал: «Нечего меня поучать!»

Я будто очутился на комедийном шоу – этакое «Субботним вечером» в стенах конгресса. Мне стоило немалых трудов не оборачиваться к толпе, иначе я расхохотался бы в голос. А с политической точки зрения это была своего рода сенатская версия рекламы сайта MoveOn.org. На следующий день я сказал своим сотрудникам, что присутствовал на «гражданских слушаниях под аккомпанемент беспорядков». Достойная кульминация моих сражений с конгрессом в 2007 году по поводу войны в Ираке. К сожалению, политическая жертва этой войны (точнее, обеих войн разом) сидела рядом со мной за столом для слушаний в последний раз.