Читать книгу Число зверя - Роберт Хайнлайн - Страница 12

ЗЕБ:

Сгрузив этого «рейнджера» и удостоверившись, что дверь гаража заперта и все находятся в помещении, я почувствовал себя увереннее. На вопрос Хильды я ответил, что «непосредственной» опасности нет, но ведь моя интуиция ничего не сообщает мне вплоть до самого последнего мгновения. Черные Шляпы нас нашли. А возможно, никогда и не теряли: это же не обычные гангстеры, это пришельцы, откуда мы знаем, какие у них мотивы, планы и возможности.

Может быть, мы наивны, как котенок, который спрятал голову и думает, что его никто не увидит, а между тем его хвостик у всех на виду.

Они чужие, они могущественны, они многочисленны (три тысячи? три миллиона? Число Зверя нам неизвестно), и они знают, где мы. Правда, одного мы убили – но это нам просто случайно повезло. Теперь они его хватятся, того и гляди прибудет подкрепление.

Бессмысленное геройство мне не по душе. Если есть возможность удрать, я удираю. Конечно, товарища в бою я не брошу и уж точно не брошу жену и не родившегося пока ребенка. Но я же хотел, чтобы мы удрали все вместе – я, моя жена, мой брат по кровопролитию и по совместительству тесть и его жена, она же моя приятельница Шельма, отважная, практичная, хитрая и небрезгливая (она и в пасти Молоха не расстанется со своими шуточками, и это не раздражает, а, напротив, воодушевляет).

Я хотел, чтобы мы удрали, и поскорее – по оси τ, по оси т, посредством смещения, посредством вращения – как и куда угодно, лишь бы там не было этой жуткой заразы с зеленой кровью.

Я проверил манометр и немного успокоился: внутреннее давление в машине не упало. Ая все-таки не космический корабль – в ней не предусмотрена регенерация отработанного воздуха. Но было приятно знать, что в случае чего она будет держать воздух достаточно долго, чтобы мы успели добраться домой – если, конечно, недруги не продырявят ее изящный корпус.

Я прошел в дом по внутреннему проходу, как следует умылся горячей водой с мылом, потом повторил эту процедуру еще раз, обсушился и лишь тогда почувствовал себя достаточно чистым, чтобы поцеловать свою жену. Что и было сделано. Затем Дити отрапортовала:

– Сэр, ваши вещи упакованы. Мои сейчас будут готовы. Все в пределах запланированного веса и объема, вещи только самые необходимые…

– Послушай.

– Да, Зебадия?

– Уложи то, в чем ты выходила замуж. И мой костюм тоже. И то, в чем были Джейк и Хильда. И парадный мундир твоего отца. Или он сгорел в Логане?

– Но Зебадия, ты же говорил, что надо брать походную одежду.

– Говорил. Потому что мы не знаем, в каких условиях очутимся, долго ли там пробудем и вернемся ли обратно. Поэтому я перечислил все, что нужно для освоения девственной планеты – мы можем сесть на мель и не вернуться вообще никогда. Все, от микроскопа Джейка до тестера для воды. Инструменты, технические руководства. И оружие. И порошок от блох. Но вдруг нам придется выступать в роли послов человечества при дворе Его Августейшего Величества, Владыки Галактических Империй в тысяча третьем континууме? Понадобится что-то нарядное, а откуда мы такое возьмем? Мы ничего не знаем и не можем даже предполагать.

– По мне, так лучше осваивать девственную планету.

– Может случиться так, что у нас не будет выбора. Помнишь, когда ты подсчитывала, что сколько весит, были такие объемы с обозначением «место для массы такой-то и такой-то – перечень последует»?

– Конечно, помню. В общей сложности ровно сто килограммов, я еще подумала: как странно. Объем немного меньше кубометра, распределен по разным углам.

– Это твой багаж, курносая. И папы с Хильдой. Допускается перевес пятьдесят процентов, я скажу Ае, она подрегулирует центровку. Есть у тебя какая-нибудь старая кукла? Плед? Любимая книжка стихов? Семейные фотографии? Тащи все сюда!

– Ой, мамочки! – (Никогда моя жена не бывает так хороша, как в те моменты, когда вдруг чему-нибудь обрадуется и станет совсем как маленькая девочка!)

– Мне места не нужно. У меня только те вещи, с которыми я приехал. Как быть с обувью для Хильды?

– Она утверждает, что туфли ей ни к чему, Зебадия, – что у нее на мозолях наросли еще мозоли. Но я кое-что придумала. Когда мы строились, я накупила папе обувных вкладышей доктора Шолла; осталось три пары, я немножко ушью их, и если тетя Хильда наденет к ним еще и толстые носки, то сможет ходить в моих башмаках. Кроме того, у меня есть одна вещь, которая мне дорога как память: кеды. Папа мне их купил, когда я в первый раз отправлялась в летний лагерь, мне тогда было десять лет. Тете Хильде они как раз.

– Умница ты! – сказал я. – Все-то у тебя предусмотрено. А вот как насчет еды? Я не про то, что мы с собой берем, я в смысле поесть сейчас. Не найдется ли у нас пообедать? Почему-то когда истребляешь пришельцев, то появляется ужасный аппетит.

– Обед готов, только в легком варианте. Бутерброды на буфете в кухне, и еще я разморозила и разогрела яблочный пирог. Один бутерброд я скормила Хильде, прямо из собственных рук: она говорит, что сначала закончит работу и как следует отмоется, а до того пока больше ничего в рот не возьмет.

– Шельма слопала бутерброд, вскрывая эту гадость?

– Тетя Хильда женщина стойкая, Зебадия, – почти такая же стойкая, как ты.

– Более стойкая. Я сумел бы сделать вскрытие, если бы понадобилось, но есть при этом не мог бы. И Джейк, по-моему, тоже.

– И он тоже, это верно. Он увидел, как я ее кормлю, весь позеленел и куда-то скрылся. Пойди посмотри, что она делает, Зебадия: она обнаружила кое-что интересное.

– Гм. И это говорит та самая деточка, которая чуть не упала в обморок от одной мысли о вскрытии дохлого пришельца?

– Никак нет, сэр, это говорит совсем другой человек. Я приняла решение оставаться взрослой. Это нелегко. Но зато так лучше себя чувствуешь. Взрослый человек не ударяется в панику при виде змеи: он просто проверяет, гремучая ли она. Я больше не буду визжать от испуга. Я наконец выросла… я теперь жена, а не балованная принцесса.

– Ты всегда будешь моей принцессой!

– Надеюсь, мой вождь. Но чтобы это заслужить, я должна научиться быть матерью-первопоселенкой – уметь свернуть шею петуху, заколоть борова, заряжать, пока муж стреляет, встать на его место с его ружьем, если он ранен. Я научусь, я упорная. Съешь кусок пирога и иди к Хильде. Как использовать лишние сто килограммов, я уже знаю: книги, фотографии, папины микрофильмы и прибор для их просмотра, папино ружье и патроны к нему – а то они как раз у меня не умещались…

– Не знал, что у него есть ружье – какого калибра?

– Семь и шестьдесят две, длинный патрон.

– Вот это да! Нам с папой годятся одни и те же патроны!

– Не знала, что у тебя есть оружие, Зебадия.

– Я это особо не рекламирую, разрешения у меня на него нет. Надо будет всем вам показать, где я его держу.

– А пригодится нам дамский пистолет? Стреляет иголками, точнее, мини-стрелами фирмы «Шкода». Дальность небольшая, но они либо отравленные, либо разрывные… Причем один магазин рассчитан на девяносто выстрелов.

– Дити, кто ты? Почетный член гильдии убийц?

– Отнюдь нет, сэр. Это мне купил папа – на черном рынке, – когда я стала работать по ночам. Он сказал, что лучше он наймет мне адвокатов, чтобы меня оправдали – или хотя бы отпустили на поруки, – чем пойдет в морг опознавать мой труп. Я ни разу им не пользовалась: в Логане он практически не нужен. Зебадия, чего только папа не делал, чтобы я научилась самым лучшим способам самозащиты! Он-то сам владеет всем этим первоклассно – потому я и не позволяю ему драться. А то будет смертоубийство. Они с мамой так решили, когда я была еще совсем маленькая. Папа говорит, что полицейские и суды больше не защищают граждан, а значит, граждане должны защищать себя сами.

– Боюсь, он прав.

– О муж мой, я не в состоянии судить, кто прав, а кто нет, ибо все свои представления о правильном и неправильном я усвоила от родителей, а сама прожила пока еще слишком мало, чтобы у меня успели сложиться какие-либо иные представления, не совпадающие с родительскими.

– Дити, твои родители все делали как надо.

– Я тоже так считаю… но это все субъективно. Во всяком случае, мне не пришлось подчиняться закону школьных джунглей – я не ходила в школу, пока мы не переехали в Юту. И я научилась защищаться – с оружием и без. Мы с папой оценили, как ты владеешь мечом. Мулине у тебя безупречные, как часовой механизм. И ты отлично закрываешься.

– Джейк тоже не промах. Он обнажил саблю так быстро, что я и заметить не успел, и рубанул точно над воротником.

– Папа говорит, у тебя выходит лучше.

– Ну… у меня длиннее руки. Зато у него, по-моему, быстрее реакция. Знаешь, мой самый лучший учитель фехтования был примерно твоего роста, и руки у него были не длиннее твоих. Так вот, мне не удавалось даже скрестить с ним клинки – только если он сам того хотел.

– Ты никогда не говорил, где ты учился этому искусству.

– В Ассоциации молодых христиан, – усмехнулся я, – прямехонько в центре Манхэттена. В школе я занимался рапирой. В колледже баловался саблей и шпагой. Но вот мечом заинтересовался только на Манхэттене. Почувствовал, что заплываю жирком, и решил им подзаняться. А потом поехал в Европу, в эту свою так называемую исследовательскую командировку, и там познакомился с потомственными мастерами – у которых и отцы, и деды, и прадеды жили искусством фехтования. Понял, что это не ремесло, а образ жизни – и что мне уже поздно начинать. Ты знаешь, Хильде я наврал: не дрался я на студенческих поединках. Но в Гейдельберге действительно учился – у одного сабельмайстера, который, по слухам, воспитал целую подпольную армию. Вот он и был тот коротышка, с которым мне не удавалось скрестить клинки. Какая у него была реакция! До того я считал, что у меня с реакцией все в порядке. А тут оказалось – еще учиться и учиться. Я и научился кое-чему. В день моего отъезда он сказал мне: «Какая жалость, что ты не попал ко мне в руки двадцать лет назад. Я бы тебя научил действительно владеть оружием».

– По-моему, сегодня ты им владел куда как хорошо!

– Нет, Дити. Ты отвлекла его внимание, я напал с фланга. Эту схватку выиграла ты, не я и не папа. Хотя то, что сделал папа, было гораздо опаснее, чем то, что делал я.

– Мой капитан, не смей на себя наговаривать! Я не желаю это слышать!

Странные существа эти женщины, благослови Господь их нежные сердца и причудливые умы: Дити назначила меня героем, и с этим ничего уже нельзя было поделать. Мне оставалось только постараться не слишком ее разочаровывать. Я отрезал себе кусочек яблочного пирога и поспешил сжевать его на ходу, пока я еще не дошел до гаража – есть что-либо в «морге» мне решительно не хотелось.

«Рейнджер» лежал на спине, освобожденный от одежды, вспоротый от подбородка до паха и распластанный. Какие-то куски лежали вокруг трупа. Запах стоял омерзительный.

Хильда все еще резала его: в левой руке у нее были щипцы для льда, в правой нож. Обе руки сплошь в зеленоватой слизи. Когда я подошел, она положила нож и взяла лезвие бритвы, не отводя глаз от объекта. На меня она взглянула только после того, как я заговорил.

– Много узнала, Шельма?

Она положила инструменты, вытерла руки полотенцем, тыльной стороной предплечья отвела волосы со лба.

– Зебби, ты просто не поверишь.

– Давай говори.

– Что ж… погляди-ка. – Она прикоснулась к правой ноге трупа и обратилась к трупу непосредственно: – Скажи мне, дорогая, зачем тебе этот суставчик?

Я присмотрелся: длинная, костлявая нога имела лишнее колено пониже обычного человеческого; оно изгибалось назад. Такие же сочленения имелись и на руках.

– Ты сказала «дорогая»?

– Я сказала «дорогая». Зебби, это чудище – либо самка, либо гермафродит. Полностью развитая матка, двурогая, как у кошки, по яичнику над каждым рогом. Но ниже есть нечто вроде яичек и какая-то штука, которая сошла бы за втягиваемый фаллос. То есть это девочка, но, скорее всего, в то же время и мальчик. При этом хотя оно и двуполое, но не самооплодотворяющееся, устройство не позволяет. По-моему, эти твари могут работать и за папу, и за маму.

– По очереди? Или одновременно?

– А что, неплохо было бы. Нет, по соображениям механического характера я думаю, что они меняются ролями. Через десять минут или через десять лет, образец судить не позволяет. Но дорого бы я дала, чтобы увидеть, как они это делают!

– Шельма, ты зациклилась на одной теме.

– Это главная тема. Что может быть главнее продолжения рода? Способы и обычаи сексуальных отношений – это центральная функция всех высших форм жизни.

– А как же деньги и телевидение?

– Фи! Вся человеческая деятельность, включая научные исследования, есть либо брачные танцы и забота о молодняке, либо жалкая сублимация неудачников, обреченных природой на проигрыш в единственной игре, какая имеется в городе. Шельма свое дело знает: я сорок два года искала настоящего мужчину, от которого смогу забеременеть, – и вот нашла! Последние две недели я только ждала подходящего момента. А что насчет тебя, бесстыжий жеребец? Поосторожней с ответом – я все расскажу Дити.

– Я сошлюсь на пятую позицию[50].

– За пятую с тебя четвертак. Зебби, ты не представляешь, как я ненавижу этих монстров: они ставят под угрозу все мои планы. Коттедж в розах, дитя в колыбели, жаркое в духовке, я в домашнем платье, мой муж идет домой усталый, целый день шпынял первокурсников, а у меня для него уж и тапочки, и трубка, и сухой мартини. Райская жизнь! Все прочее суета и морок… Четыре полностью развитые молочные железы, но ни следа избыточного жира, как у всякой порядочной самки человека – кроме меня, к сожалению. Желудок двойной, кишечник ординарный. Сердце двухкамерное, кровь гонит, похоже, перистальтикой, а не пульсацией. Мозг я не исследовала, у нас тут нет такой пилы – но он, несомненно, развит не меньше нашего. Безусловно, гуманоид, до ужаса не человек. Не опрокинь эти бутылки, это образцы того, что у них вместо крови и лимфы.

– А это что?

– Шины, чтобы спрятать нечеловеческие сочленения. На лице, по-моему, пластическая хирургия, форма черепа замаскирована подкладками. Волосы ненастоящие, у этих буджумов волос нет. Что-то вроде татуировки – а может быть, это тоже маскировка, только мне не удалось ее снять – благодаря ей открытые участки кожи выглядят как у людей, а не сине-зелеными. Зеб, семь шансов против двух, что множество пропавших без вести людей послужило морскими свинками для разработки этого маскарада. Летит тарелка – цап! – и парочка очередных морских свинок разделывается на препараты у них в лаборатории.

– Летающих тарелок уже много лет никто не наблюдает.

– Поэтическая вольность, милый мой. Если у них есть эти искривители пространства-времени, они могут выскочить из ничего, утащить что хотят – или заменить настоящего человека на убедительную подделку – и исчезнуть мгновенно, как свет выключается.

– Этот долго не продержался бы. Рейнджерам полагается проходить медицинскую проверку.

– Возможно этого приготовили наскоро, только для нас. Хорошая подделка обманет кого угодно, ее отловишь разве что рентгеном, да она и рентген обманет, если рентгенолог сам из их числа… интересная идея, над ней стоило бы подумать. Зебби, мне нужно еще поработать. Тут столько нового, а времени так мало. Я ведь любитель, мне не сделать и десятой доли того, что мог бы сотворить с этой тушей настоящий специалист по сравнительной биологии.

– Могу я тебе чем-нибудь помочь? – Вообще-то, я предпочел бы, чтобы здесь обошлись без меня.

– Как тебе сказать…

– Мне все равно нечего делать, пока Джейк и Дити заканчивают собирать вещи. Так что давай помогу, скажи, что нужно.

– Дело пошло бы вдвое быстрее, если бы ты фотографировал. А то мне приходится всякий раз вытирать руки, чтобы взять фотоаппарат.

– Я в твоем распоряжении, Шельма. Говори, под каким углом, с какого расстояния и когда.

Хильда явно обрадовалась:

– Знаешь, Зебби, все-таки я тебя люблю, даром что ты выглядишь как горилла и ухмыляешься как идиот. Внутри у тебя душа херувима. Мне бы сейчас искупаться – как знать, когда в следующий раз представится возможность залезть в горячую ванну. И воспользоваться биде – вершиной декадентской цивилизации. Я все боюсь: вдруг Джейк объявит, что пора в дорогу, а я все еще режу это гнусное мясо.

– Режь спокойно, дорогая, будет тебе ванна. – Я взял фотокамеру, которой Джейк пользовался для фиксации своих экспериментов: «Поляроид стереоинстаматик», с автоматической наводкой на резкость, автоматической установкой диафрагмы, автоматическим проявлением, идеальная камера для инженера или ученого, которому нужно протоколировать то, что он делает.

Хильда трудилась в поте лица, я снимал.

– Шельма, тебе не страшно работать без перчаток? Вдруг подцепишь что-нибудь.

– Зебби, если бы эти твари умирали от наших микробов, они бы здесь не выжили. А они выживают. Значит, и нам их микробы, скорее всего, не причинят вреда. Принципиально иная биохимия.

Это звучало логично – но я хорошо помнил закон Кеттеринга: «Логика есть не что иное, как организованный способ надежно впасть в заблуждение».

Появилась Дити с тяжелым узлом:

– Ну вот, теперь все.

Ее волосы были забраны в узел. На ней не было ничего, кроме резиновых перчаток.

– Привет, милый. Тетя Хильда, я пришла помочь. Что нужно делать?

– Ничего не нужно, лапочка. Разве что ты захочешь сменить Зебби.

Дити смотрела на труп и явно не испытывала воодушевления – ее сосочки совсем обвисли.

– Пойди искупайся, – велел я ей. – Пошла вон, говорят тебе!

– Что, от меня так плохо пахнет?

– От тебя пахнет чудесно, лапочка моя. Но Шельма совершенно правильно заметила, что нам, возможно, теперь не скоро представится случай помыться горячей водой с мылом. Я обещал ей, что мы не отправимся на Канопус, пока она не примет ванну. Так что иди скорей купайся, пока ванная свободна, а когда Хильда пойдет отмываться, ты мне поможешь грузить багаж.

– Хорошо. – Сосочки Дити слегка набухли, наглядно показывая, как поднялось ее настроение. Лицо моей возлюбленной обычно не выдает ее чувств, но эти прелестные розовые пробочки служат отличным барометром ее морально-боевого духа.

– Постой-ка, Дити, – остановила ее Хильда. – Ты тогда сказала: «Он не среагировал». Что ты имела в виду?

– То, что сказала. Сбрось одежду перед мужчиной, и он так или иначе отреагирует. Даже если сделает вид, что ничего такого не произошло, глаза все равно его выдадут. А тут совсем никакой реакции. То есть так и должно было быть, он же не человек, но я-то этого не знала, когда попыталась его отвлечь.

– Но он все-таки обратил на тебя внимание, Дити, – сказал я. – И тем самым ты дала мне шанс.

– Он обратил на меня внимание так, как собака, или лошадь, или любое животное обратило бы внимание на любое движение. Он заметил, но проигнорировал. Никакой реакции.

– Зебби, тебе это ничего не напоминает?

– А что это должно напоминать?

– Ты помнишь, в первый день, как только мы сюда приехали, ты рассказывал историю про одну смазливую студенточку.

– Какую студенточку?

– Которая не могла сдать математику.

– А-а-а! Бинни.

– Да, профессор Дональд Уолтер Бин. Не находишь тут связи?

– Но Дубина в университете уже много лет. Кроме того, он краснеет. Это никакая не татуировка.

– Я же говорю, этот наш экземпляр, возможно, слеплен наскоро. А кто сумел бы лучше дискредитировать некую математическую теорию, чем декан математического факультета престижного университета? Особенно если он хорошо знает эту теорию и ему точно известно, что она верна?

– Эй, погодите! – вмешалась Дити. – Вы о ком, о том профессоре, что спорил с папой? У которого было подложное приглашение? Но мы ведь решили, что он просто марионетка. Папа говорит, что он дурак.

– Он ведет себя как набитый дурак, – подтвердила Хильда. – К тому же еще и надутый. Терпеть его не могу. С удовольствием подвергла бы его вскрытию.

– Но он еще не умер.

– Это можно исправить! – стервозно сказала Шельма.