Читать книгу Число зверя - Роберт Хайнлайн - Страница 2

– Он Безумный Ученый, а я его Красавица Дочь.

Так она прямо и сказала. Самый древний из штампов ранней научной фантастики. Откуда бы ей, в ее-то возрасте, знать раннюю фантастику?

Когда кто-нибудь говорит глупость, лучше всего сделать вид, что ты ничего не слышал. Я продолжал танцевать и между делом поглядывал вниз, в глубокий вырез ее вечернего платья. Там все было как надо. Отличный вид. Никакого поролона.

Танцевала она хорошо. По нынешним временам девушки, даже специально учившиеся бальным танцам, так и норовят обвиться у тебя вокруг шеи, чтобы ты катал их на себе по залу. Эта передвигалась целиком на собственных ногах, держалась близко, но не прижималась, и понимала, куда я сейчас поведу ее в вальсе, за долю секунды до того, как я менял направление. Идеальная партнерша – пока не заговорит.

– Ну так что? – не пожелала она молчать.

Мой дед с отцовской стороны, препротивный старый реакционер – феминистки его линчевали бы, – часто повторял: «Зебадия, наша ошибка не в том, что мы их обули и обучили грамоте. Чего ни в коем случае нельзя было делать – так это учить их говорить!»

Легким движением руки я подал сигнал к пируэту; она выполнила вращение и вернулась обратно в мои руки точно в такт. Я повнимательнее рассмотрел ее руки и утолки глаз. Да, она действительно была молода – минимум восемнадцать (несовершеннолетних Хильда Корнерс к себе на вечеринки не приглашала), максимум двадцать пять, в первом приближении двадцать два. Но танцевала она так, как умело только поколение ее бабушек.

– Ну так что? – повторила она, теперь уже более настойчиво.

На сей раз я не стал пытаться скрыть направление своего взгляда.

– Скажите, это они от природы держатся так горизонтально? Или у вас там невидимый бюстгальтер? Не трудно быть единственной опорой таких двойняшек?

Она посмотрела вниз, потом вверх, губы ее расплылись в улыбке.

– Да. Торчат. Но вообще-то, вы нахал, наглец, грубиян и пытаетесь сменить тему.

– Кто пытается? Я пытаюсь? По-моему, это вы на мой бесхитростный вопрос ответили амфигорией[3].

– Ну надо же, «амфигорией». Я ответила четко и ясно.

– Амфигория, – повторил я. – Вы употребили слова «безумный», «ученый», «красавица» и «дочь». Первое слово имеет несколько разных значений, все остальные – предполагают субъективные суждения. В итоге семантическое содержание сводится к нулю.

Она не разозлилась – скорее задумалась:

– Что ж, папа не совсем бешеный… хотя я действительно употребила слово «безумный», имея в виду множественные значения. Я, пожалуй, согласна, что «ученый» и «красавица» содержат субъективные характеристики, но при чем тут «дочь»? Вы же не сомневаетесь, какого я пола? А если сомневаетесь, то хватит ли у вас квалификации, чтобы проверить наличие у меня двадцать третьей пары хромосом? Спасибо медицине, сейчас вокруг полно транссексуалов, так что менее радикальные методы проверки вас не устроят, я полагаю?

– Я предпочел бы контрольный эксперимент в полевых условиях.

– Как, прямо посреди зала?

– Зачем же? В кустах за бассейном. Квалификации у меня достаточно как для лабораторных условий, так и для полевых. Но когда я говорил о субъективности символа «дочь», я имел в виду отнюдь не пол, это как раз поддается верификации с помощью объективных данных. Хотя, собственно, к чему верификация, если данные столь выдающиеся?

– Не такие уж они и выдающиеся, всего девяносто пять сантиметров в окружности! Совсем немного для моего роста. Сто семьдесят босиком, сто восемьдесят на этих каблуках. Просто у меня совершенно осиная талия: сорок восемь сантиметров, и это при том, что вешу я пятьдесят девять кило.

– И зубы у вас не вставные, и перхоти у вас нет. Успокойтесь, Ди-Ди, я вовсе не хотел поколебать вашу уверенность в себе.

Что я не отказался бы поколебать, так это ее выпуклости, действительно выдающиеся во всех отношениях. К этим предметам у меня пристрастие с младенчества, мне еще шести не было, а я уже это осознал – шести месяцев, разумеется.

– Но символ «дочь», – продолжал я, – предполагает не одно, а два утверждения. Одно, насчет пола, объективно верифицируемое, а другое субъективное, даже если его высказывает судебно-медицинский генетогематолог.

– Бог ты мой, какие длинные слова вы знаете, мистер. То есть, простите, доктор.

– Именно мистер. В этом университете нет никакого смысла титуловать человека доктором, тут у каждого докторская степень. Даже у меня «Д. Ф.»[4]. Знаете, что это значит?

– Кто же этого не знает. У меня тоже «Д. Ф.». «Долби и Фонтанируй».

Я быстренько переоценил ее возраст, приняв в качестве второго приближения двадцать шесть.

– В какой же области вы заработали степень? Физвоспитание, что ли?

– Мистер доктор, вы напрасно пытаетесь меня достать. Не сработает. Студенткой я специализировалась по двум предметам: один был действительно физвоспитание, и я получила право его преподавать – на тот случай, если понадобится работа. Но по-настоящему я занималась математикой, что и продолжала делать в аспирантуре.

– А я-то думал, что Ди-Ди означает Doctor of divinity.

– Доктор богословия?

– Или «божественный доктор», если хотите.

– Фу, пойдите вымойте рот с мылом! На самом деле я «Дити» – это мои инициалы: «Д. Т.», Ди-Ти. Официально же я «доктор Д. Т. Берроуз» – «доктор», потому что «мистером» я быть не могу, а «миз»[5] или «мисс» – не желаю. Вот что, мистер: считается, что я должна поразить вас своей ослепительной красотой, а затем околдовать обаянием женственности, но, я смотрю, это не очень получается. Попробуем с другого конца. Расскажите мне, что вы там долбили и чем фонтанировали.

– Дайте припомнить. Чем же я занимался-то? Отливкой блесен? Или плетением корзинок? Знаете, это была одна из тех междисциплинарных тем, в которых ни один ученый совет ничего не понимает, так что в конце концов диссертацию просто взвешивают на весах, и все. Я разыщу ее и посмотрю, какое название дал ей парнишка, который ее написал.

– Не трудитесь. Ваша диссертация называется «Некоторые особенности шестимерного неньютонова континуума». Папа хочет ее с вами обсудить.

Я остановился, перестав вальсировать:

– Вот это да! Может, ему все-таки лучше поговорить не со мной, а с тем, кто действительно это написал?

– Не врите. Я видела, вы моргнули. Все, попались ко мне на крючок. Папа хочет побеседовать с вами о вашей диссертации, а потом предложить вам работу.

– Работу? Ну уж нет! Считайте, что я сорвался с крючка.

– О господи! Теперь папа действительно обезумеет. Ну пожалуйста! Умоляю вас, сэр!

– Вы сказали, что имели в виду различные смыслы слова «безумный». Я что-то не совсем понял…

– Мой папа «безумный» в смысле «сердитый», потому что коллеги не желают его слушать. А также «безумный» в смысле «полоумный» – по мнению некоторых его коллег. Они говорят, что его работы – сплошная бессмыслица.

– А они не бессмыслица?

– Я не настолько сильный математик, сэр. В основном занимаюсь тем, что оптимизирую программное обеспечение. Детские игрушки по сравнению с n-мерными пространствами.

Высказывать свое мнение на этот счет мне, к счастью, не пришлось: зазвучало «Голубое танго». Дити растаяла в моих руках. Если вы умеете танцевать танго, то вам не до разговоров.

Дити умела. Прошла целая вечность чувственного блаженства, пока, строго с последним аккордом, я наконец не вернул ее в исходную позицию. Я поклонился и шаркнул ногой, она ответила глубоким реверансом.

– Благодарю вас, сэр.

– Уф! После такого танго партнеры обязаны пожениться.

– Давайте. Я сейчас найду хозяйку дома и скажу папе. Встречаемся через пять минут. Где? У главного входа или у бокового?

Сказано все это было с выражением тихого счастья на лице.

– Дити, – спросил я, – вы не шутите? Вы действительно решили выйти замуж за меня? За совершенно незнакомого вам человека?

Ее лицо осталось невозмутимым, но свет в нем погас – и еще у нее опустились сосочки. Она спокойно ответила:

– После этого танго уже нельзя сказать, что мы совершенно незнакомы. Я поняла ваши слова так, что вы предлагаете мне… что вы хотите на мне жениться. Я ошиблась?

Мой мозг лихорадочно заработал, перебирая прошедшие годы, как это бывает, говорят, с утопающими, перед глазами которых проходит вся прожитая жизнь (а откуда, собственно, известно, что у них там проходит перед глазами?): тот дождливый денек, когда старшая сестра моего приятеля приобщила меня к тайнам; то странное ощущение, которое я испытал, когда незнакомая девушка впервые принялась строить мне глазки; тот годовой контракт на совместное проживание, который начался на ура, а закончился без малейших сожалений; все те бесчисленные события, которые привели меня к твердому решению не жениться ни за что и никогда.

Я ответил немедленно:

– Вы поняли мои слова правильно. Я сделал вам предложение – в том самом, старомодном значении этого слова. Я действительно хотел бы стать вашим мужем. Но вам-то это зачем? Я совсем не подарок.

Она набрала полную грудь воздуха, ткань платья натянулась, и – хвала Аллаху! – сосочки снова вздернулись.

– Сэр, вы были подарком, который мне велели найти и доставить, но когда вы сказали, что теперь мы обязаны пожениться – я знала, что это всего лишь гипербола, – я вдруг почувствовала себя бесконечно счастливой и поняла, что доставить вас к папе именно таким способом я бы хотела больше всего на свете! – Она запнулась. – Впрочем, не буду ловить человека на слове и злоупотреблять его благородством. Если хотите, пойдемте в эти ваши кусты. И можете не жениться. Только вот что, – решительно заявила она, – в уплату за то, что вы меня трахнете, вы поговорите с моим отцом и позволите ему кое-что вам показать.

– Дити, что за глупость! Вы же там испортите это прелестное платье.

– Ну и подумаешь! В конце концов, я могу его снять. Возьму и сниму. Тем более что под ним ничего нет.

– Под ним ой-ой-ой что есть!

На это она улыбнулась, но тут же снова нахмурилась:

– Благодарю вас. Ну что, пошли в кусты?

– Да погодите вы! Я сейчас, кажется, поступлю как порядочный человек, а потом буду жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Дити, вы ошиблись. Ваш отец хочет говорить вовсе не со мной. Я ничего не понимаю в n-мерной геометрии. – Откуда у меня эти приступы честности? Вроде бы я ничем не заслужил такой напасти.

– Папа считает, что понимаете, этого достаточно. Ну пошли, пошли. Я хочу поскорее увезти папу отсюда, пока он не надавал кому-нибудь по морде.

– Не торопитесь. Я не просил вас ерзать со мной на травке, я сказал, что хочу на вас жениться – но при этом мне хотелось бы знать, почему вы хотите за меня замуж. Вы мне сказали, что от меня нужно вашему отцу. Но я не собираюсь жениться на вашем отце, он не в моем вкусе. Скажите, наконец, за себя, Дити. Или оставим этот разговор. – Интересно, я мазохист, да? Там за кустами есть пляжный лежак.

С торжественным видом она оглядела меня снизу доверху, от моих вечерних легинсов до сбившейся на сторону бабочки и короткого ежика на голове – всю стодевяносточетырехсантиметровую орясину.

– Мне нравится, как вы ведете даму в танце. Мне нравится, как вы выглядите. Мне нравится ваш рокочущий голос. Мне нравится, как вы виртуозно играете словами: прямо какой-то диспут Уорфа[6] с Коржибски[7] под председательством Шеннона[8].

Она еще раз набрала полную грудь воздуха и закончила почти печально:

– А больше всего мне нравится, как от вас пахнет.

Ну, тут требовалось незаурядное обоняние: полтора часа назад я был чистехонек, просто скрипел весь, а чтобы вспотеть, мне одного вальса и одного танго мало. Но этот комплимент располагал к Дити необычайно – впрочем, в ней все располагало. Большинство девушек, желая сделать комплимент мужчине, не находит ничего лучше, как пощупать ваш бицепс и воскликнуть: «Боже мой, какой вы сильный!» Я ответил ей улыбкой:

– От вас тоже чудесно пахнет. От ваших духов мертвый и тот восстанет.

– Я не душилась.

– А, ну так, значит, от ваших природных феромонов. Они восхитительны. Идите возьмите свою накидку. У бокового входа. Через пять минут.

– Слушаюсь, сэр.

– Скажите вашему отцу, что выходите за меня замуж. На интересующую его тему я поговорю с ним бесплатно. Я принял это решение еще до того, как вы стали меня уговаривать. Он быстро поймет, что я не Лобачевский.

– Это уже его забота, – ответила она на ходу. – Вы позволите ему показать вам ту штуку, которую он соорудил у нас в подвале?

– Ну конечно. А что это за штука?

– Машина времени.