Читать книгу Лес Мифаго. Лавондисс - Роберт Холдсток - Страница 7

Одна из записей в дневнике отца, похоже, отмечала поворотную точку в его исследованиях… и его жизни. Более длинная, чем все остальные записи того времени, и за ней последовало полное молчание, на семь месяцев. Хотя иногда он писал красочно, с большим количеством деталей, я бы не назвал его выдающимся мемуаристом: его стиль менялся от отрывочных заметок до гладких описаний. (Кстати, я обнаружил, что он сам выдрал из дневника много листов, таким образом полностью скрыв мое преступление. Кристиан и не заметил, что не хватает одной страницы.) В целом он, похоже, использовал дневник и время, когда писал в него, как путь для разговора с самим собой – способ прояснить собственные мысли.

Запись, о которой идет речь, была сделана в сентябре 1935 года, вскоре после встречи с Сучковиком. Прочитав ее в первый раз, я мысленно вернулся в то время и осознал, что тогда мне было восемь лет.

Ранним утром приехал Уинн-Джонс. Пошли с ним по южной тропе, проверяя потоки, в поисках признаков активности мифаго. Потом пошли в дом – ничего не нашли, очень подходяще для моего настроения. Свежий и сухой день, осень. Как и в последний год, образ Урскумуга сильнее всего на стыке сезонов. Возможно, он чувствует осень, умирание зелени. Он идет, и дубы шепчут ему вослед. Он должен быть близок к рождению. Уинн-Джонс думает, что надо еще какое-то время провести в одиночестве, и тогда все получится. Дженнифер озабочена, она буквально сошла с ума от моего отсутствия. Я чувствую себя беспомощным – не могу говорить с ней. Должен делать то, что необходимо.

Вчера мальчики заметили Сучковика. Я-то думал, что он рассосался – безусловно, резонанс сильнее, чем мы считали. Похоже, он появляется на границе лесов чаще, чем я ожидал. Я несколько раз видел, как он там бродил, но не в последний год. Озадачивающее постоянство. Зрелище расстроило мальчиков. Кристиан менее эмоционален; я подозреваю, что он принял его за браконьера или какого-нибудь местного фермера, идущего в Гримли коротким путем. Уинн-Джонс предлагает вернуться в лес и призвать Сучковика, возможно, на выгнутую поляну, где он попадет в сильный дубовый вихрь и постепенно растает. Однако такая экспедиция в глубь леса займет не меньше недели, а Дженнифер и так очень огорчена моим поведением. Я ничего не могу объяснить ей, хотя очень хочу. Не хочу впутывать сюда детей, и меня беспокоит, что они уже дважды видели мифаго. Я изобрел волшебных лесных жителей – и рассказываю детям сказки о них. Надеюсь, Крис и Стив решат, что все их видения – продукты их собственного воображения. Однако надо быть очень аккуратным.

Пока все это происходит, пока в лесной стране создается мифаго Урскумуга, никто – кроме Уинн-Джонса, конечно, – не должен знать о моих открытиях. Необходимо воскресить все полностью, целиком. Урскумуг самый могущественный, потому что он изначальный. Я уверен, что дубовые леса примут его, но остальные могут испугаться силы, которую они, безусловно, чувствуют, и на этом все закончится. Ужасно даже подумать, что произойдет, если эти леса погибнут, и тем не менее они не могут жить вечно.

Четверг: Сегодня тренировался с Уинн-Джонсом: 26-й тест iii, неглубокий гипноз, зеленый свет. Когда ток через передний мостик достиг 60 вольт, я почувствовал, несмотря на боль, что поток через голову стал очень мощным. Такого я еще не испытывал. И я полностью убедился, что каждая половина мозга функционирует немного по-другому, и скрытое знание расположено именно в правой половине. И оно было забыто очень давно! Мостик Уинн-Джонса делает возможным внешнюю связь между областями вокруг каждой полусферы и таким образом возбуждает зону предмифаго. Эх, если бы был способ исследовать живой мозг и совершенно точно установить, где находится это таинственное место.

Понедельник: Образы мифаго появляются только в моем периферийном зрении. Почему никогда не в прямом? В конце концов, все эти несуществующие образы – просто отражения. Однако образ Гуда слегка отличается от них – скорее коричневый, чем зеленый, и лицо менее дружественное, более призрачное и вытянутое. Безусловно, все это из-за того, что на более ранние образы (на самом деле даже мифаго Гуд образовался в лесу всего два года назад) повлияли мои собственные детские воспоминания о зеленом лесе и счастливой ватаге. Сейчас создания, возникшие из предмифаго, более совершенны и без помех достигают своей основной формы. Форма Артур намного более реальна, и я замечал множество болотных форм из последней части первого тысячелетия нашей эры. И видел намек на некромантическую фигуру бронзового века. Ужасное мгновение. Страж Святилища Лошади исчез, само святилище разрушено. Я спросил себя: «Почему?» Охотник вернулся в «Волчью Ложбину»; угли его костра еще тлеют. И я видел свидетельства существования неолитического шамана, охотника-художника, оставившего на камнях и деревьях странные рисунки, сделанные красной охрой. Уинн-Джонс хотел бы, чтобы я исследовал этих фольклорных героев, незаписанных и неизвестных, но лично я страстно хочу найти первоначальный образ.

Я совершенно отчетливо представляю себе Урскумуга. По форме он напоминает Сучковика, но древнее и намного больше. Покрыт шкурой, на верхушке – ветки и листья. Лицо покрывает маска из белой глины, под ней преувеличенные глаза, нос, рот; однако трудно отчетливо рассмотреть их. Маска на маске? Из спутанной массы жестких остроконечных волос торчат сучковатые ветки боярышника; в целом крайне странный вид. Мне кажется, он носит копье с широким каменным наконечником… очень неприятно выглядящее оружие, но опять очень трудно увидеть, он всегда на периферии зрения. Этот первоначальный образ настолько стар, что постепенно стирается из человеческого сознания. И он какой-то… беспорядочный. Точнее, на нем лежит слой представлений более поздней культуры… намек на бронзу, главным образом на руках (браслеты). Мне легенда об Урскумуге кажется очень древней; действительно, она проходит через весь неолит во второе тысячелетие до нашей эры, а может быть, и дальше. А Уинн-Джонс считает, что Урскумуг мог существовать даже до неолита.

Сейчас я провожу очень много времени в лесу, разрешая вихрю взаимодействовать со мной и порождать мифаго. На следующей неделе я опять собираюсь туда.

Я переворачивал лист за листом дневника и молча читал эти странные, сбивающие с толку записи, то одну, то другую.

Я ясно помнил осень 1933-го; отец собрал большой рюкзак и ушел в лес, провожаемый истерическими криками матери. Рядом с ним шел его крохотный друг, ученый – человек с кислым лицом, которого не знал никто, кроме отца, и который всегда смущался, приходя к нам. Весь остаток дня мама ничего не делала, только сидела в своей спальне и иногда плакала. Ее поведение так расстроило меня и Кристиана, что после полудня мы, зовя отца, проникли в лес так далеко, как только осмелились, и едва не заблудились в мрачной тишине, нарушаемой только внезапными громкими криками. Он вернулся спустя несколько недель, всклокоченный и воняющий, как бродяга. Спустя несколько дней он – коротко и горько – написал в дневнике, что потерпел поражение и ничего не добился. Мое внимание привлек только один отрывок, довольно беспорядочный.

Мифогенетический процесс не только сложен, он еще и сопротивляется изучению. А я так стар! Оборудование помогает, но, я уверен, более молодой мозг смог бы выполнить задачу без посторонней помощи. Я боюсь этой мысли! В любом случае душа у меня не на месте и, как объяснил Уинн-Джонс, скорее всего, мои человеческие беспокойства и заботы образуют прочный барьер между двумя мифопоэтическими потоками энергии, текущими в коре головного мозга – форма из правого полушария, реальность из левого. В результате зона предмифаго недостаточно обогащена моей жизненной силой и не может взаимодействовать с дубовым вихрем.

За последнее время, боюсь, из леса исчезло так много жизни, что он находится на грани. Хотя, я уверен, вепри еще там. Однако, возможно, их число достигло критической отметки. Я считаю, что осталось не больше сорока, двигающихся по спиралям вихря там, где ясени вторглись в круг дубов. Еще есть несколько оленей, немного волков и изобилие самых важных животных, зайцев. Но, возможно, исчезновение такого большого числа животных нарушило формулу баланса. И тем не менее, благодаря самому существованию этих лесов, жизнь изменяется. В тринадцатом столетии было так много растительной жизни, что имел место антагонизм между ней и лей матрицей[7] тех мест, где все еще образуются мифаго. Форма мифочеловека изменяется, приспосабливается, и эти формы – самые последние – генерируются намного легче.

Вернулся Гуд – большая неприятность, как и все Джеки-в-Зеленом, и я несколько раз видел его в зоне кряжа, рядом с выгнутой поляной. Он стрелял в меня, и я серьезно озабочен! Но, главное, я не могу достаточно обогатить предмифаго дубовым вихрем и вызвать Урскумуга. Что же делать? Попытаться войти еще глубже, найти дикий лес? Возможно, воспоминания ушли слишком далеко, в самые молчаливые зоны мозга, и деревья не могут коснуться их.

Кристиан увидел, как я хмурился, пытаясь пробиться через сумятицу слов и образов. Гуд? Робин Гуд? И кто-то – этот самый Гуд – стрелял в лесу в отца? Я поглядел на стрелу с железным наконечником, лежащую в узком стеклянном ящичке над стендом с лесными бабочками. Кристиан переворачивал страницы, наблюдая, как я почти час молча читал дневник. Он пристроился на столе; я сидел на отцовском стуле.

– Что все это означает, Крис? Неужели он действительно пытался создать копии легендарных героев?

– Не копии, Стив. Настоящих. Вот. Прочитай здесь, и потом я попробую все объяснить тебе.

Это была более ранняя запись, не датированная годом, только днем и месяцем, хотя, конечно, раньше 1933-го.

Я называю эти особые времена «культурными стыками»; они образуют зоны, ограниченные пределами не только страны, но и времени, буквально несколько лет, самое большее десятилетие, когда две культуры – захватчик и та, которую захватывают, – находятся в крайне мучительном состоянии. Мифаго растут от силы ненависти и страха и образуются в природных лесах, из которых они выходят – например, Артур или Артурианская форма, медведеподобный человек, харизматический лидер; или остаются в природном ландшафте, являя собой скрытое сосредоточение надежды – форма Робин Гуд, возможно, Хервард[8], и, конечно, героическая форма, которую я называю Сучковик, нападавшая на римлян по всей стране. Я считаю, что появлению мифаго способствуют объединенные эмоции обеих рас, но он становится на сторону той, чьи корни глубже укоренились в том, что, согласен, может быть видом лей матрицы; например, формы Артура помогали бриттам против саксов, но впоследствии был создан Гуд, чтобы помочь уже самим саксам против норманнского завоевания.

Тряхнув головой, я отложил книгу. Фразы ошеломляли и смущали. Кристиан усмехнулся, взял том и взвесил его в руках.

– Годы его жизни, Стив, но он далеко не всегда делал подробные записи. Есть несколько лет, когда он вообще не писал, а иногда писал каждый день каждого месяца. И еще он спрятал – или уничтожил – несколько страниц, – сказал он и слегка нахмурился.

– Мне нужно что-нибудь выпить. И немного объяснений.

Мы вышли из кабинета, Кристиан нес книгу. Проходя мимо стрелы, я еще раз внимательно оглядел ее.

– То есть отец говорит, что в него стрелял настоящий Робин Гуд? И он же убил Гуивеннет?

– Зависит от того, – задумчиво ответил Кристиан, – что ты считаешь настоящим. Гуд пришел в этот дубовый лес, и не исключено, все еще там. Во всяком случае, я так думаю. И, как ты безусловно заметил, он был там четыре месяца назад, когда стрелял в Гуивеннет. Но есть много Робин Гудов, и все они реальны или нет, как и другие, созданные крестьянами-саксами во время репрессий завоевателей-норманнов.

– Я этого не понимаю, Крис – и, кстати, что такое «лей матрица»? А «дубовый вихрь»? Это что-нибудь значит?

Пока мы цедили виски с водой в гостиной, глядя на сгустившиеся за окном сумерки и двор, превратившийся в место серых бесформенных созданий, Кристиан объяснил, что человек по имени Альфред Уоткинс несколько раз навестил отца и показал ему карту страны с прямыми линиями, связывающими места духовной или древней силы – курганы, камни и церкви трех разных культур. Эти линии он назвал леями и утверждал, что они существуют в виде энергии планеты, текущей под землей, но влияющей на все, что стоит на ней.

Отец думал о леях и, вероятно, пытался измерить энергию в земле под лесом, но безрезультатно. И тем не менее что-то он измерил в дубовых лесах – энергию, связанную с жизнью, растущей там. Вокруг каждого дерева он нашел спиральный вихрь, что-то вроде ауры, и эти спирали привязаны не к отдельным деревьям, а к рощам и полянам.

Много лет он составлял карты леса. Кристиан принес карту всей лесной области, и я опять стал рассматривать ее, но по-другому, стал понимать отметки, сделанные человеком, проведшим так много времени на изображаемых им территориях. Круги были отмечены, пересечены и окружены прямыми, некоторые из которых ассоциировались с двумя тропами, которые мы называли южной и глубокой. Буквы ВП в середине обширной лесной площади, бесспорно, относились к «выгнутой» поляне, до которой ни я, ни Кристиан так и не смогли добраться. И еще были зоны, отмеченные как «спираль дуба», «зона мертвых ясеней» и «колеблющееся пересечение».

– Старик считал, что любая жизнь окружена энергетической аурой – человеческую можно видеть как слабый отблеск в определенном свете. В этих древних лесах, первоначальных лесах, объединенная аура образует нечто намного более могущественное, вид созидательного поля, которое может взаимодействовать с нашим подсознанием. Там мы носим то, что он называл предмифаго – то есть миф имаго, идеализированный образ мифического создания. Из естественного окружения образ берет материю: тело, кровь, одежду и, как видишь, оружие. Форма же эта, идеализированный мифический образ, меняется вместе с переменами в культуре, принимая облик, отвечающий данному времени. Отец считал, что герои появляются в то время, когда одна культура вторгается в другую, и сразу в нескольких местах! Историки и этнографы спорят, где на самом деле жили и сражались Артур, король бриттов, и Робин Гуд, и не понимают, что они жили сразу во многих местах! И нужно помнить еще один важный факт: мысленный образ мифаго создается всем населением… и даже когда он больше не нужен, все равно он остается в нашем коллективном подсознании и передается через поколения.

– И измененная форма мифаго, – сказал я, пытаясь определить, правильно ли я понял отрывистые заметки отца, – основана на архетипе, архаическом первоначальном образе, который отец назвал Урскумуг и из которого вышли все более поздние формы. И он пытался поднять Урскумуга из своего собственного имаго, подсознания…

– И не сумел, – добавил Кристиан, – но не от недостатка желания. Попытка убила его: настолько ослабила, что тело не выдержало. Однако ему удалось создать несколько более свежих адаптаций Урскумуга.

У меня осталось очень много вопросов, так много чего требовало прояснения. Но один был главным.

– Если я правильно понял заметки, то тысячу лет назад всей стране требовался герой, легендарная фигура, действовавшая ради правого дела. Неужели один человек может загореться таким же страстным порывом? Где он взял силу для такого взаимодействия? Безусловно, не из простого семейного разлада, который сам вызвал среди нас и в собственной голове. Он говорил, что создавал расстроенным умом и не мог правильно действовать.

– Если и есть ответ, – спокойно сказал Кристиан, – его можно найти только в лесу, возможно, на выгнутой поляне. В этих заметках старик пишет, что нужен период одинокого существования, медитации. Я уже год живу так, следуя его примеру. Он изобрел что-то вроде электрического мостика, который, как кажется, объединяет элементы из каждого полушария. Я много раз использовал его оборудование, с ним и без него. И я уже находил образы – предмифаго, – образовывавшиеся в моем периферийном зрении без сложной программы, которую он использовал. Он был первопроходцем; для тех, кто пойдет следом, взаимодействие с лесом должно быть проще. Кроме того, я моложе. Он чувствовал, что это важно. Он достиг некоторого успеха; со временем я рассчитываю полностью завершить его работу и поднять Урскумуга, героя первых людей.

– И для чего, Крис? – тихо спросил я, потому что не видел причины для такой опасной игры с древними силами, населявшими лес и человеческое сознание. Кристиана, очевидно, поглотила идея создания этих мертвых форм, мысль закончить дело, начатое стариком. Я читал дневник отца, говорил с Кристианом, но так и не понял, почему такое странное состояние природы может быть важно тому, кто изучает его.

Кристиан ответил не сразу. Но потом заговорил глухим голосом; признак неуверенности, он сам не был убежден в правоте своих слов:

– Ну, изучение самых ранних времен человечества, Стив. По этим мифаго мы можем много узнать о тех временах и о надеждах тех людей. Их стремления, мечты, культурная идентификация и так далее; нам непонятны даже их каменные памятники. Изучить. Установить связь через образы прошлого, живущие в каждом из нас.

Он перестал говорить, на мгновение наступила тишина, нарушаемая только тяжелым тиканьем часов.

– Ты меня не убедил, Крис, – сказал я, и тут мне показалось, что сейчас он взорвется от гнева: его лицо покраснело, тело напряглось; его взбесило мое спокойное отрицание его слов. Но огонь смягчился, и он только нахмурился, глядя на меня почти беспомощно.

– Что ты имеешь в виду, Стив?

– Прекрасно звучащие слова, произнесенные совершенно неубедительно.

Подумав мгновение, он признался, что в моих словах есть доля правды.

– Возможно, мое убеждение умерло, погребенное под… под чем-то другим. Гуивеннет. Она – основная причина, по которой я хочу вернуться.

Я вспомнил его бездушные слова, сказанные совсем недавно: «Она жила тысячи раз, и она никогда не жила». И внезапно я понял, и спросил себя, почему такой очевидный факт так упорно ускользал от меня:

– Она была мифаго. Только сейчас я это понял.

– Мифаго отца, – подтвердил Кристиан, – девушка из времен римлян, проявление богини земли, юная воинственная принцесса, которая, благодаря собственным страданиям, сумела объединить племена.

– Как королева Боадицея, – сказал я.

– Боудикка, – поправил Кристиан и покачал головой. – Боудикка – исторический персонаж, хотя многое в легенде о ней инспирировано мифами и легендами о Гуивеннет. И, кстати, о самой Гуивеннет не сохранилось ничего. В ее время и в ее культуре правила устная традиция. Не записано ничего; никто из римлян – или позднейших христианских хронистов – не упоминает о ней, хотя старик считал, что самые ранние рассказы о королеве Гвиневре могли, частично, опираться на эти забытые легенды. Она исчезла из памяти народа…

– Но не из скрытой памяти!

– Точно, – кивнул Кристиан. – Ее история очень стара и очень знакома. Легенды о Гвиневре выросли из историй о предыдущей культуре, возможно, даже из послеледникового периода или времени самого Урскумуга!

– И каждая из этих более ранних форм находится в лесу?

Кристиан пожал плечами:

– Старик ничего не говорил, не скажу и я. Но они должны быть там.

– И какая у нее история, Крис?

Он посмотрел на меня странным взглядом.

– Трудно сказать. Наш дорогой отец вырвал из дневника все страницы, на которых писал о ней. Я понятия не имею, почему и где он их спрятал. Я знаю только то, что он рассказал мне. Опять устная традиция. – Он улыбнулся. – Она была дочерью младшей из двух сестер, юной воительницы, изгнанной в тайный лагерь в диких лесах. Старшая сестра стала женой одного из захватчиков, но она оказалась бесплодной, воспылала ревностью к младшей и украла ее ребенка. Ребенка спасли девять ястребов, или что-то в этом роде, посланных отцом. Ее переносили из леса в лес, по всей стране, и опекал ее сам Владыка животных. Став взрослой и сильной, она вернулась, подняла призрака ее отца и изгнала захватчиков.

– Не слишком много, – заметил я.

– Только отрывок, – согласился Кристиан. – Есть еще что-то, о блестящем камне и долине, которая дышит. Но что бы старик ни узнал о ней или от нее, он уничтожил.

– И почему?

Кристиан какое-то время молчал, потом добавил:

– В любом случае легенды о Гуивеннет вдохновляли многие племена сопротивляться захватчикам: вождям Уэссекса, то есть бронзовый век, Стоунхендж и все такое; белгам, то есть железный век; или римлянам. – Какое-то мгновение его взгляд блуждал где-то далеко. – А потом она образовалась в этом лесу, где я нашел ее и полюбил. И она вовсе не была яростной; возможно, старик не верил, что бывают яростные, жестокие женщины. Он наложил на нее свою структуру, разоружил и оставил беззащитной в лесу.

– Сколько времени ты знал ее? – спросил я, и он пожал плечами.

– Не могу сказать, Стив. Как долго меня не было?

– Дней двенадцать. А что?

– Всего? – Он, казалось, удивился. – Для меня прошло около трех недель. Возможно, я знал ее очень недолго, но для меня это были месяцы. Я жил с ней в лесу, пытаясь понять ее язык, пытаясь научить ее понимать мой, разговаривая жестами и все-таки глубоко понимая ее. Но старик преследовал нас, даже там. Он не отставал – все-таки она была его девушкой, и он был очарован ею не меньше меня. Однажды я нашел его, истощенного и испуганного, наполовину похороненного под грудой листьев на самом краю леса. Я приволок его домой, и через месяц он умер. Вот что я имел в виду, когда сказал, что у него была причина напасть на меня. Я забрал Гуивеннет у него.

– И потом ее забрали у тебя. Стрелой.

– Да, спустя несколько месяцев. Я стал слишком счастлив, немного слишком самодоволен. Я должен был рассказать кому-то о своем счастье – ясно, что судьба этого не потерпела. Спустя два дня я нашел ее на поляне, умирающей. Может быть, она бы и выжила, если бы я смог помочь ей, не вынося ее из леса. Вместо этого я унес ее, и она умерла. – Он посмотрел на меня с печальным выражением, которое, однако, сменилось решимостью. – Но если я вернусь обратно в лес, быть может, я сумею породить ее мифообраз из своего подсознания… она будет несколько жестче, чем версия отца, но я опять обрету ее. Стив, если я буду искать, если найду энергию, о которой ты спрашивал, если проникну в самую глубокую часть леса, в центральный вихрь…

Я опять посмотрел на карту, на поле спиралей вокруг выгнутой поляны.

– И в чем дело? Ты не можешь найти ее?

– Она хорошо защищена. Я был недалеко, но не смог перейти поле в двух сотнях ярдов от поляны. Я обнаружил, что хожу кругами, хотя был убежден, что иду прямо. Я не смог войти, и то, что там, внутри, не может выйти. Все мифаго привязаны к своим местам возникновения, хотя Сучковик и Гуивеннет могут ходить в любой уголок леса и даже на край пруда.

Но это же неправда. И порука – моя бессонная ночь.

– Один из мифаго выходил из леса, – сказал я. – Высокий человек с невероятно ужасной собакой. Он вошел во двор и съел кусок поросенка.

Кристиан пораженно посмотрел на меня.

– Мифаго? Ты уверен?

– Ну, не очень. Я понятия не имел обо всем этом, пока ты мне не рассказал. Но он сильно вонял, был очень грязен, очевидно, жил в лесах много месяцев, говорил на странном языке и носил лук со стрелами…

– И бегал с охотничьей собакой. Да, конечно. Поздний бронзовый век или ранний железный, очень широко известная фигура. Ирландцы сделали из него Кухулина, своего национального героя, но он действительно один из самых могущественных мифаго, известных во всей Европе. – Кристиан нахмурился. – И все-таки я не понимаю. Год назад я видел его… и обошел стороной; он быстро таял, разлагался… и должен был быстро исчезнуть. Значит, что-то кормит этого мифаго, поддерживает его.

– Кто-то, Крис.

– Но кто? – И тут, похоже, его осенило, глаза слегка расширились. – Бог мой. Я. Мой собственный рассудок. Старику потребовались годы, и, как я думал, мне потребуется еще больше, значительно больше месяцев в лесах, в полном одиночестве. Но оно уже началось, мое взаимодействие с вихрем…

Он побледнел, подошел к своему посоху, прислоненному к стене, взял его и взвесил в руке. Потом внимательно оглядел его, касаясь пальцем отметок.

– Ты знаешь, что это означает, – тихо сказал он и, прежде чем я ответил, продолжил:

– Она вернется. Моя Гуивеннет. Быть может, она уже вернулась.

– Крис, не уходи немедленно. Подожди, отдохни.

Он опять прислонил посох к стене.

– Я не осмеливаюсь. Если она образуется как раз сейчас, она в опасности. Я должен идти. – Он посмотрел на меня и извиняюще улыбнулся. – Прости, брат. Не самое веселое возвращение на родину.