Читать книгу Ночные крылья. Человек в лабиринте - Robert Silverberg - Страница 14

Так я перешел в гильдию Летописцев. Испытания были формальными. Олмейн привела нас в круглую комнату ближе к вершине высокой башни, чьи вогнутые стены были инкрустированы редкими породами дерева разных оттенков. От пола вверх поднимались ряды блестящих скамеек, а в центре располагалась спираль высотой в человечески рост, на которой были написаны буквы, слишком мелкие, чтобы их можно было прочесть. В зале лениво сидело с полдюжины Летописцев. Мне подумалось, что они все были там исключительно по прихоти Олмейн. Было видно, что их ни в малейшей степени не интересует старый, потрепанный жизнью Наблюдатель, чье прошение ей почему-то взбрело в голову поддержать.

Мне протянули нейрошлем. Скрипучий голос задал мне дюжину вопросов, проверяя мои типичные ответы, и также попросил сообщить некоторые подробности моей биографии. Я назвал им мое имя, под которым я был известен в гильдии, чтобы они могли связаться с местным ее главой и удостовериться, что я не самозванец, а также получить согласие на то, что я могу снять с себя обеты. Обычно снять с себя обеты Наблюдателя было невозможно, но это не были обычные времена, и я знал: моя гильдия практически уничтожена.

Все заняло около часа. Олмейн сама возложила на мои плечи шаль Летописца.

– Тебе предоставят комнату рядом с нашими апартаментами, – сказала она. – Тебе придется снять с себя одежду Наблюдателя, но твой друг может оставаться в одежде Пилигрима. Твое обучение начнется по завершении испытательного срока. Пока у тебя есть полный доступ к любому из наших резервуаров памяти. Надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, что ты будешь полностью принят в гильдию не ранее чем через десять лет.

– Да, отдаю, – ответил я.

– Отныне твое имя Томис, – сказала мне Олмейн. – Еще не Томис-Летописец, а Томис из Летописцев. Разница есть. Твое прошлое имя больше не имеет значения.

Нас с принцем провели в маленькую комнату, которую мне предстояло делить с ним. Это было довольно скромное место, однако там были удобства для омовений, розетки для нейрошлемов и других устройств, а также канал подачи пищи. Принц Энрик ходил по комнате и трогал вещи, стараясь запомнить их расположение. Время от времени он натыкался на кнопки, и тогда из стен выскакивали шкафы, кровати, стулья, полки для хранения вещей. В конце концов, он запомнил, где что находится, и даже безошибочно активировал кровать, а из невидимой прорези в стене упала полоса света. Он вытянулся во весь рост.

– Скажи мне одну вещь, Томис из Летописцев.

– Какую?

– Меня снедает любопытство. Как тебя звали в прошлой жизни?

– Сейчас это не имеет значения.

– Ты больше не связан никакими обетами. Так ты скажешь мне или нет?

– Меня связывает старая привычка, – сказал я. – За долгие годы, а это вдвое больше, чем тебе лет, я привык не произносить свое имя, кроме как на законных основаниях.

– Назови его.

– Вуэллиг, – сказал я.

Этот поступок странным образом принес мне облегчение. Мое прежнее имя на миг повисло в воздухе перед моими губами, потом заметалось по комнате, словно выпущенная из клетки птица, взмыло вверх, описало резкий поворот, ударилось о стену и с тихим звоном разлетелось сотней осколков. Я вздрогнул.

– Вуэллиг, – повторил я. – Меня звали Вуэллиг.

– Вуэллига больше нет.

– Теперь есть Томис из Летописцев.

Мы оба рассмеялись и продолжали заливаться смехом, пока нам не сделалось больно. Ослепленный принц вскочил на ноги, и мы, как закадычные друзья, звонко стукнулись ладошками и стали раз за разом выкрикивать наши имена – мое имя, его имя, – словно мальчишки, которые выучили запретные слова, но, в конце концов, обнаружили, что те не более чем пустой звук.

Так началась моя новая жизнь среди Летописцев.

В течение некоторого времени я вообще не покидал их здания. Мои дни и ночи были полностью заняты, и я не видел Перриса. Принц тоже, хотя у него имелось свободное время. Он почти всегда оставался внутри, выходя из дома, лишь когда его одолевала скука или злость. Обычно с ним выходила Олмейн, или же он вместе с ней, чтобы не чувствовать себя одиноким в своей слепоте. Но я знал, что иногда он выходил один, пытаясь доказать, что, даже будучи слеп, вполне способен передвигаться по городу самостоятельно.

Мои часы бодрствования были поделены между следующими занятиями:

+ посещением вводных уроков;

+ выполнением обязанностей ученика;

+ личными изысканиями.

Как и следовало ожидать, я оказался гораздо старше всех других учеников. Большинство были юношами, почти детьми, и смотрели на меня в замешательстве, не в силах понять, каким ветром меня занесло в их ряды.

Было несколько довольно зрелых учеников, тех, кого в середине жизни привело сюда призвание, но и они все как один были моложе меня. Поэтому я не завел себе друзей среди однокашников.

Каждый день в течение нескольких часов мы изучали методы, с помощью которых Летописцы восстанавливают прошлое Земли. Мне показали лаборатории, где проводится анализ полевых образцов. В немом изумлении раскрыв глаза, я смотрел на детекторы, которые по распаду нескольких атомов определяют возраст артефакта. Я наблюдал, как разноцветные лучи, вылетавшие из специальной пушки, превращали кусок дерева в пепел, вынуждая его раскрыть все его секреты. Моему взгляду представали изображения прошлых событий, снятые с неодушевленных субстанций. Мы оставляем свои отпечатки повсюду, на каждом шагу: частицы света отскакивают от наших лиц, и поток фотонов уносит их в окружающую среду. Летописцы снимают их, классифицируют, исправляют. Я как-то раз вошел в комнату, где на жирной голубой пелене плавала фантасмагория лиц: исчезнувшие короли и главы гильдий, всеми забытые герцоги, славные герои древних эпох. Я видел, как техники с ледяными глазами вытягивали историю из горстей обугленного вещества. Я видел, как влажные комья мусора рассказывали о революциях и убийствах, о культурных изменениях, об отказе от обычаев и традиций.

Затем меня поверхностно ознакомили с приемами полевой работы. С помощью хитроумной симуляции мне показали, как Летописцы работают с вакуумными бурами, проводя раскопки холмов на месте великих разрушенных городов Африка и Асьи. Я даже «принял участие» в подводных поисках остатков цивилизаций Затонувших Континентов. Сев в полупрозрачные машины, формой похожие на капли зеленого желатина, команды Летописцев устремлялись в глубины земного океана, все ниже и ниже, к покрытым слоем осклизлого ила прериям бывшей суши, и острыми фиолетовыми лучами бурили слои наносов и сваи под ними, чтобы обнажить скрытые истины. Я наблюдал за работой собирателей осколков, копателей теней, коллекционеров молекулярных пленок. Одно из самых сильных впечатлений во время этих вводных уроков на меня произвели кадры, на которых некоторые по-настоящему героические Летописцы раскопали древнюю метеорологическую машину в нижнем Африке и, обнажив основание этого гигантского сооружения, оторвали ее на силовых тросах от земли. Это был такой титанический труд, что, казалось, сама земля стонала от усилий. Они подняли в воздух эту тяжеловесную реликвию, образец безумия Второго Цикла, а тем временем эксперты в шалях изучали зиявшую под ней яму, чтобы узнать, каким образом колонна была установлена. У меня глаза лезли на лоб от этого удивительного зрелища.

После этих сессий я проникся благоговейным трепетом перед гильдией, которую выбрал.

А вот сами Летописцы, по крайней мере, те, которых я знал, в целом казались мне напыщенными, высокомерными снобами или просто нелюдимыми типами; они не располагали к себе. Однако целое не сводимо к сумме его частей, и я видел таких людей, как Базиль и Элегро, столь далеких от обычных человеческих забот, бескорыстных и страстно увлеченных своим делом, вносивших свой вклад в колоссальные усилия по возвращению из небытия нашего славного прошлого. Это исследование канувших в Лету времен поражало, будучи единственной достойной заменой прежней деятельности человечества. Лишенные настоящего и будущего, мы были вынуждены сосредоточить свои усилия на прошлом, которое никто не мог отнять у нас, если только мы будем бдительными.

В течение многих дней я впитывал нюансы этой работы, каждый ее этап от сбора пылинок в поле до их обработки и анализа в лаборатории и самого благородного этапа, синтеза и интерпретации, которые были прерогативой Старших Летописцев на самом верхнем этаже этого здания. Я видел этих мудрецов лишь мельком: сухопарые и древние, они годились мне в деды. Их седые головы были опущены, тонкие губы шептали комментарии и интерпретации, придирки и исправления. Некоторые из них, как мне сообщили едва слышным шепотом, дважды, а иные и трижды омолаживались в Джорслеме и теперь уже не подлежат омоложению, пребывая в своем последнем почтенном возрасте.

Затем мы познакомились с резервуарами памяти, где Летописцы хранят свои находки и из которых выдают информацию для любопытных. Скажу честно, как бывший Наблюдатель, я питал невеликое любопытство и еще меньший интерес к посещению хранилищ памяти. Разумеется, я ни разу не видел ничего подобного, ибо резервуары памяти Летописцев – это вам не просто хранилища с тремя или пятью мозгами, а гигантские установки с сотней мозгов или более, подключенных последовательно. Помещение, в которое нас привели – одно из десятков под зданием, – было продолговатой, глубокой, но невысокой камерой. Шкафы с мозгами, выстроенные в ряды по девять штук, уходили далеко в темноту. Перспектива играла странные шутки; я не мог сказать, сколько там рядов, десять или пятьдесят, и вид этих обесцвеченных куполов внушал трепет.

– Это мозги бывших Летописцев? – спросил я.

На что наш гид ответил:

– Некоторые из них – да. Но использовать лишь мозги Летописцев – в этом необходимости нет. Подойдет любой нормальный человеческий мозг; даже мозг Сервитора имеет куда большую емкость хранения информации, чем ты думаешь. Нам не нужна избыточность в наших цепях. Мы умеем по максимуму использовать ресурсы каждого мозга.

Я попытался заглянуть сквозь тяжелый, но гладкий защитный экран, оберегавший резервуары памяти от внешних повреждений.

– Какая информация хранится в этой комнате? – спросил я.

– Имена жителей Африка во времена Второго Цикла и те личные данные каждого, какие мы на сегодняшний день смогли восстановить. Кроме того, поскольку эти клетки еще не полностью заполнены, мы временно храним в них некоторые географические данные о Затонувших Континентах и информацию, касающуюся постройки Сухопутного моста.

– Может ли такая информация быть легко перенесена из временного хранилища в постоянное? – уточнил я.

– Да, легко. Здесь все электромагнитное. Все факты представляют собой совокупность зарядов. Изменяя их полярность, мы перемещаем информацию из мозга в мозг.

– А если в сети произошел сбой? – не унимался я. – Ты говоришь, что у вас здесь нет избыточности. Не рискуете ли вы в случае аварии потерять данные?

– Нет, – спокойно ответил гид. – У нас имеется серия устройств для обеспечения бесперебойного питания. Используя же для хранения информации органические ткани, мы получаем наилучшую гарантию безопасности из всех, ибо сами мозги сохранят все данные даже в случае перебоя в питании. Восстановить потери будет хотя и затратно, но возможно.

– Во время вторжения, – сказал я, – возникли ли какие-либо трудности?

– Мы находимся под защитой захватчиков, ибо они считают нашу работу жизненно важной для их собственных интересов.

Вскоре после этого состоялось общее собрание гильдии Летописцев, и нам, ученикам, разрешили наблюдать за ним с балкона. Под нами, в полном облачении, с платками на плечах, были члены гильдии, среди них Элегро и Олмейн. На возвышении, украшенном изображением спирали, стоял канцлер Кенишаль из Летописцев, суровая, внушительная фигура, а рядом с ним – куда более заметный персонаж, из числа захватчиков Земли. Речь Кенишаля была краткой. Его звучный голос был бессилен скрыть пустоту его слов. Как и любой администратор, он изливал потоки банальностей и косвенно похвалил себя, поздравив членов гильдии с выдающимися успехами в работе. Затем он представил захватчика.

Пришелец вытянул в стороны руки, пока те, казалось, не коснулись стен аудитории.

– Я Наместник номер Семь, – негромко сказал он. – Я прокуратор Перриса, и на меня возложена особая ответственность за работу гильдии Летописцев. Цель моего сегодняшнего прихода сюда состоит в том, чтобы подтвердить указ временного оккупационного правительства. Вы, как Летописцы, можете беспрепятственно осуществлять свою деятельность. Вы имеете свободный доступ ко всем сайтам на этой планете, равно как и любой другой, если это поможет вам в изучении прошлого этой планеты. Вам остаются открыты все файлы, кроме тех, которые относятся к организации самого завоевания. Канцлер Кенишаль сообщил мне, что в любом случае завоевание выходит за рамки ваших нынешних исследований, поэтому никаких трудностей не возникнет. Мы в оккупационном правительстве осознаем ценность работы вашей гильдии. История этой планеты для нас крайне важна, и мы хотим, чтобы ваши усилия по ее изучению не прекращались.

– Чтобы привлечь на Землю еще больше туристов, – с горечью сказал принц Роума рядом со мной.

Между тем Наместник номер Семь продолжил свою речь:

– Канцлер попросил меня довести до вашего сведения одно важное административное нововведение, которое следует из оккупированного статуса вашей планеты. В прошлом все споры между вами разрешались судами вашей собственной гильдии, и канцлер Кенишаль имел высшее право на апелляцию. В целях эффективного управления мы сочли необходимым установить для вашей гильдии свою юрисдикцию. Поэтому Канцлер передаст нам те судебные процессы, которые, по его мнению, больше не попадают в сферу его полномочий.

Летописцы ахнули. Внизу под нами члены гильдии заерзали и обменялись недоуменными взглядами.

– Канцлер слагает с себя полномочия! – воскликнул какой-то ученик рядом со мной.

– Какой у него выбор, дурак? – сердито прошептал другой.

В зале поднялся шум. Летописцы вскочили с мест и устремились в коридоры, яростно жестикулируя, споря, что-то доказывая друг другу. Один почтенный обладатель шали был так потрясен, что, не обращая внимания на толпу, согнулся и попытался сделать несколько глубоких вдохов. Толпа налетела на нас, учеников, и мы были вынуждены отпрянуть. Я попытался защитить принца, опасаясь, что его собьют с ног и растопчут. Увы, мы были разлучены, и я на несколько минут потерял его из виду. Когда я увидел его снова, он стоял рядом с Олмейн. На ее лице играл румянец, глаза блестели. Она что-то быстро говорила, а принц слушал. Его рука вцепилась в ее локоть, словно в поисках опоры.