Читать книгу Волки окружают Владимир - Роберт Валерьевич Мальков - Страница 10

Ульяна

9-е декабря. Среда

Ещё никогда, даже в снах, не случалось

Мне видеть тебя в той долине одну,

Ласкающей прядью речную волну…

Истомным июлем природа венчалась,

Где ты погребала былую весну.

Лишь нега по членам твоим разливалась,

И прядь твою струи тянули ко дну.

Евгений Пономарев. Диана.

Ульяна, утомлённая никчёмным ночным допросом, устало лежала на нарах в одиночной камере знаменитого Владимирского Централа, того самого, который, воспели когда-то, в соответствии со своим дарованием, образованием и культурным багажом, безвестные «барды», чьи песни о трогающих душу историях, однажды подхватили миллионы и до сих поют на подмостках народных театров, кухнях и в закутах бараков, возбуждая в слушателях искреннее, часто с предательской слезою, сострадание к перипетиям тюремного героя. Ульяна этих песен не слышала, а если бы и услышала, то не пришла бы от них в восторг. Тонкая, хрупкая, почти блаженная, ей близки были иные созвучия, иные истории, похожие не на жизненный фарс, а на подлинные трагедии.

Из-за верхнего решётчатого окна скудно пробивался утренний свет. На откинутом столе стояла кружка с водой и кусок зачерствелого хлеба, который, не стесняясь, по-хозяйски грызла крыса, спустив длинный, похожий на облезлый шнур, хвост с края стола. Ульяне хотелось спать, очень хотелось спать, но поток мыслей в голове кружился, давя на мозг, тираня её душу незатихающим рефреном «Только бы не выдать Маринку!». Кажется, на первом допросе она вела если не мужественно, то вполне достойно. Грубый полковник, абсолютно истерически орал на неё, требовал её фамилию, какую организацию она представляет, кто сообщники и т. д. В середине допроса с издевательской ухмылкой пообещал ей в следующий раз дознания с пристрастием. Она же твердила, что никого она не представляет. Просто ей в руки случайно попалась противоправительственная книга («Летом на дороге нашла. Видимо, кто-то с телеги обронил.»). Вот она и стала её читать. И многие вещи её показались там верные. Ведь это же несправедливо, когда одни живут впроголодь, а другие по ресторанам ходят, одни десять часов работают, а другие сколько хотят. Вот поэтому, видя, что там всё верно написано, и решилась она на дерзкий поступок, пробудить в людях собственное достоинство. Ибо и сами эти концертные номера, которые вчера смотрели люди, разве не унижают человека? Ведь они не заставляют его задумываться о смысле жизни, низвергая до потребностей обезьяны. Разве можно так? И глаза Ульяны светились такой лучезарной наивностью, такой откровенной непосредственностью, что багровый полковник, мыча, в бессилии садился на стул, вынимал платок и начинал вытирать багровую шею, уже не пытаясь с ней бороться. Ох, как он с ней устал! А она, совсем юная, неискушённая, как устала! Боже, неужели ещё её будут допрашивать? А если с пристрастием? Пусть делают, что хотят. Только Маринку бы не выдать. Если выдаст, на неё ляжет двойная вина. Ведь она, не посоветовавшись с ней, по своей инициативе, спонтанно, решила обратиться к народу, взывая к его пока спящему, не пробудившемуся духовному совершенству. Ишь, храбрая какая! Отдавшись минутному воодушевлению, не подумала о последствиях. Поступила как неопытная дурочка. А зачем? Какая от этого польза? Ведь Маринка говорила, через одного человека они смогут выйти на связного молодёжной организации «Вперёд, Че Гевара!». Надо было подождать всего два дня. Но один случайный прохожий сообщил, что на вечер готовится грандиозное шоу, где будут выступать артисты. Не зная чего на неё нашло (от одного только слова шоу у неё мурашки по спине пошли), она вдруг решила выкинуть им там такое, чтобы они её надолго запомнили. Запомнят её, это ещё вопрос, но то, что представление она им сорвала – это точно. Только статьёй по хулиганству она не отделается – из её уст звучали порочащие власть речи. Факт. Свидетелей – полный зал. И чего она этим добилась? Как всё это глупо, глупо. Вместо серьёзной,

подтачивающей строй, упорной работы, пустой ребяческий выплеск. Как теперь из этого всего выпутаться? Маринка связалась со связным? Нет, говорила, через два дня. Впрочем, это уже не имеет значение. А что имеет значение?.. Всё. Хватит. Лучше не думать, не думать… Мм… Как болит голова! Словно кто-то живой её раскалывает изнутри. Маринка говорила, из головы Зевса так рождалась Афина Паллада … Паллада, Паллада. Афина Паллада. Фрегат Паллада. Кто написал «Фрегат Палладу»? Господи, кто же написал? Хотя разве это имеет какое-то значение? Тут важное другое: когда будет следующий допрос? Этот уже точно будет с пристрастием. Полковник обещал двух бугаев, которые знают своё дело. Боже, дай мне силы! Ой… Ульяна хотела взять со стола кружку, чтоб промочить сухое горло, но только взялась за кружку, тут же брезгливо пролила её – со стола, тонко пискнув, прыгнула большая крыса. Ульяну передёрнуло. Но нужно привыкать… Дознание с пристрастием. Дознание с пристрастием.

Вдруг послышался лязг открываемых запоров и дверь со скрипом раскрылась. Потом Ульяна услышала резкий голос: – Семёнов, оставь нас.

– Слушаюсь, – отозвался, по-видимому, Семёнов. Немного потоптавшись в камере, надзиратель вышел в коридор и прикрыл дверь, оставляя офицера, или кто он там? наедине с Ульяной.

– Как вам спалось? – приветливо проговорил пришедший. Ульяна приподнялась с нар и мутно, неторопливо смахивая солому с волос, посмотрела на говорившего. Им оказался маленький худощавый человек, облачённый в синий костюм и брюки в белую полосочку, только что изящно севший на табурете. На шее вместо галстука, как у артиста, у него красовался голубой платок, повязанный под белой рубашкой. Сквозь круглые очки на неё насмешливо смотрели близорукие карие глазки. Ясно, подумала Ульяна, этот субъект из Службы Безопасности. С ними нужно держать ухо востро. Надо же какой забавный! Однако сколько же ему лет? Тридцать? Но стрижка уже с сединой. Сорок? Пятьдесят? Что ж, в пятьдесят встречаются довольно моложавые. Да чихать мне на это. Не выходить же мне за него.

Повернувшись к нему, она осталась сидеть на нарах, напряжённо сжимая ноги в шерстяных носках.

– Хоть при вас мандата не оказалось, – энергично заговорил субъект. – Но мы выяснили кто вы и откуда. Вы Ульяна Марусина, жительница деревни Солёный жмых из Вязниковского района. Верно?

– Надо же, – иронично усмехнулась Ульяна. – Быстро вы обо мне всё разузнали.

– Ну, если правду сказать, – улыбнулся польщённый эсэбэшник. – Ещё не всё. Ещё не всё.

– Если вы на счёт какой-то запрещённой организации, то я уже полковнику всё сказала. То есть, что к ним не имею никакого отношения.

– Вы меня не совсем правильно поняли. Это и ослу ясно, что какой же вы представитель антигосударственных сообществ! Они пользуются не такими наивными способами агитации. Меня просто интересуют ваши мотивы. Зачем вам, собственно, это было нужно? А?

Уля вновь подумала, держи с этим ухо востро и зря языком не мели.

– Кстати, давайте познакомимся. Меня зовут Савва Юрьевич Альфонский, – сказал он и протянул свою маленькую гладкую ладонь с перстнем на мизинце, пытаясь пожать руку девушки. Ульяна резко, как будто навстречу ей устремилась гадюка, отдёрнула руку. Альфонскому это упрямство не понравилось, но он искусно загримировал своё недовольство равнодушной гримасой.

– Вообще за речи, направленные против главенствующей власти, да ещё в публичных собраниях, полагается наказание… сроком…. Ну, ну, не буду вас раньше времени пугать. Вы совсем ещё юная, но всё-таки уже

совершеннолетняя. Так что должны отдавать себе отчёт в ваших поступках и словах.

Савва Юрьевич снял очки и начал их тщательно протирать. Без очков его лицо с вытянутым носом напоминало мордочку крота.

– Да, вы должны отдавать полный отчёт. Но мне всё-таки интересно понять, почему такая милая возвышенная девушка, вместо того, чтобы найти более достойное применение своим талантам, например, попробовать вступить в молодёжное крыло Всеединой партии, – выступает со странными речами на сцене, где кривляются паяцы. А то, что речь ваша была странна, это было понятно всем в зале, чего бы они вам в ответ не кричали. За такие вещи многие в психушку угождают, и не выходят оттуда уже до конца жизни.

Но против вас лично я ничего не имею. Вы мне чем-то симпатичны, – сказал Альфонский, наконец, закончив протирать очки. Через три секунды они, блестящие, как нарядные витрины центра города, уже были на прежнем месте. – Но, – Савва Юрьевич пристально поглядел на Ульяну, всё пытавшуюся понять, какую он с ней ведёт игру. – У определённых органов есть к вам претензии. Тем более ваш проступок стал известен губернатору. Это всё усложняет. Представление проходило по её личной инициативе, чтобы немного рассеять тревогу, которая поселилась в душах обывателя в последние дни. Не будем обсуждать качество этого представление. Безусловно, это не комильфо, но людям нужна какая-то разрядка, а тут вы с вашей выходкой. У губернатора довольно тяжёлый характер. Она не любит, когда мешаются под её ногами и срывают её замыслы. Опасайтесь её, Ульяна. Если захочет, она сможет вас уничтожить, сгноить. Нам (Уля подумала, кто это мы) пришлось применить немало усилий, чтобы уговорить её не наказывать вас по причине вашего юного возраста и чистоты вашего сердца. А то, что сердце ваше чистое, не вызывает никаких сомнений. И что же! Представьте, мы добились своего. Ибо иногда даже тираны бывают великодушными. Если, конечно, их правильно обработать.

– Что вы этим хотите сказать? – возмущённо ответила Уля. – Я на вас работать не буду.

– Хе, хе, хе, – вдруг снисходительно рассмеялся Альфонский. Ульяна готова была его убить за этот смех. – Милое дитя. – От вас этого никто и не требует. Хе, хе, хе. – Как всё-таки иногда бывают наивны молодые люди! Хе, хе, хе. – Не унимался эсэбэшник, толи издеваясь, толи искренне смеясь над простодушием девушки.

– Перестаньте паясничать! – вдруг решила прекратить этот спектакль Ульяна.

– Ладно, ладно, – успокоился Савва Юрьевич, опять начиная протирать очки. – Просто Инесса Власьевна вас простила, и дала указание, чтобы вас… выпустили. Не правда ли благородный поступок?

– Как выпустили, – не поняла Ульяна. – Разве у неё на это есть полномочия?

– В связи с нависшей над областью опасностью, – надев очки, серьёзно, напуская на себя налёт официальности, сказал Альфонский . – Центр наделил её на время борьбы с волками практически абсолютной властью. Так что, девушка, вы свободны. Впредь постарайтесь не попадать трагикомические ситуации, а то вам будет уже не так просто выбраться из них. Ко мне вопросы есть?

Ульяна во все свои огромные глазища смотрела на этого странного человека и не могла понять: радоваться ей или нет.

Тем временем Альфонский встал, подошёл к двери, открыл её и крикнул надзирателя. Впрочем, Семёнова кричать не нужно было. Он стоял за дверью.

– Проследи, чтобы барышня ничего не забыла. Прощайте, юная сильфида.