Читать книгу Волки окружают Владимир - Роберт Валерьевич Мальков - Страница 8

8-е декабря. Вторник

So schreitet in dem engen Bretterhaus

Den ganzen Kreis der Schöpfung aus,

Ung wandelt mit bedӓch´ger Schnelle

Vom Himmel durch die Welt zur Hölle².

J. W. Goethe. Faust.

Я не могу бывать в этих народных

балаганах. Кроме того, что там курят

махорку, я там ещё подцепила блох.

Рассказ чувствительной барышни.

В семь часов вечера, на самом краю центральной части Владимира, на площади Истины, где, посреди низкорослой берёзовой рощицы, рядом с гипсовой аллегорией творчества в образе юной девушки, которая, танцуя, зачем-то высоко задирала и без того короткую юбчонку, располагался Главный Народный Театральный балаган, здания барачного типа, – ожидали начала представления. Полукруглая сцена, окаймлённая светящейся жёлтым томатом рампой, уже притягивала внимание. Занавес, сшитый из разноцветных и вытертых плюшевых кусков и украшенный бумажными амурами-ангелочками, вот-вот должен был раскрыться. Проведшие целый день за тяжёлой работой на мануфактурах, в депо, в гибридных машинах, за ткацким станом, швейной иглой, печатной машинкой, люди в преддверии концерта, который мог как-то скрасить их серые будни, весело переговаривались.

– Интересно какие номера артисты нам покажут? Вот бы прозвучал монолог Гайдара о свободном отпуске цен в трагедии Луковского «Не ищите богов на Олимпе – они гораздо ниже». Когда его произносит Юденич с закатыванием глаз, у меня прямо слёзы наворачиваются. – Я тоже падка до чувствительного. Особенно, когда поют «Ах, зачем ты меня целовала?» или «Я душу дьяволу продам за ночь с тобой.» – А клоуны будут? – Какие вам тут клоуны? – Обыкновенные. Я клоунов люблю. Разве в программе не заявлены? – Уйдите, уйдите, несносный человек, со своими клоунами! – Не волнуйся, паря. Вместо клоунов будет чародей Абдурахман Портягин. Этот уж задаст жару! Видали, как он женщин перепиливал? – Господи Исусе! – Будет ещё трио бандуристов в венках и вышиванках. Христя, Леся и Оляна. —А эти-то откуда ещё взялись? – То есть, как откуда? Абурахману можно, а бандуристам нельзя? – Да пёс с ними! Пусть себе щиплют и поют «В саду гуляла квiти збирала». – Представляю, как на фоне зимнего лесотундрового пейзажа они смотрелись бы в вышиванках и венках. – А мне знакомый работник сцены сказал, что Витя Хомут, не вписанный в программу, всё же будет чечётку отбивать. – Да ты чо! Правда, что ли? Витя это сила! – Дал же Бог оболтусам талант. Денежки так и летят в кошелёк, а ты только знай себе постукивай с носка на каблук. – Нет, граждане, вы не правы. Работа артиста чижёлая. У зятя друг был. Так тот в самодеятельном театре играл кого-то. Всё учил роль, входил в образ. То стоит бледный как смерть, а то закричит не своим голосом «Дуньку я вам не отдам, кровопийцы!», и, заливаясь слезами, как начнёт себя самого душить, будто у него белая горячка. – А может, у него на самом деле была белая горячка? – Да говорю вам, это он в образ входил. – А-а! – Вот тебе и а. Всё входил, входил, а обратно-то и не вышел. – Как это так? – Шизофрения с маниакальным синдромом. – Ух, ты! Вот тебе и работа. – А я про что тебе толкую? – Несладкое это дело артистом быть. Лучше баранку крутить или за токарным станком болванки нарезать. – Хорошо, если бы ещё выступила с танцем живота Зинаида Милосская! Чёрт возьми, ну и женщина! Сказка! – Да ничего в неё особенного нет. Просто голая баба крутит задом, вот и всё. Любую раздень и заставь вертеть бёдрами, такой же эффект будет. – В том то и дело, что не всякая согласится голой крутить задом. Моя Марфуша ни за какие деньги не согласится. Шибко стеснительна. – Алё, люди! Да что вы заладили про эту Зинаиду! На ней что, свет клином сошёлся? Тут обещают под конец запустить живого шамана! Вот это вещь, так вещь. Если бы я их живьём не видел, попусту бы не трепался. – А чо он будет делать? – Выть и в бубен стучать, как бы духов земных вызывая. – Это зачем-то их вызывать? Интересно, ему партийное руководство дало на это разрешение. – Какое разрешение? Выдумаете тоже! Шаманы это особый сорт. Им всё можно. Они от нашего руководства отгоняют… – Мух?! – Сам ты муха! Не мух отгоняют, а нечистую силу. Оттого они и взяли такой вес. Только что-то у них плохо всё это выходит. Или в руководстве столько её скопилось, что никаким шаманам....

Ох, и разморило народ в балагане, разбалагурился, разбалякался, уж в ход шутки, анекдоты пошли, даже и забыл, что на улице морозище пробирает чуть ли не до костного мозга. Некоторые женщины обмахиваются программкой, как веером.

– Чья же это заслуга? – спрашивает некто у некого. – Неужто Леонардо Парамонова, нашего владимирского Кулибина?

– А кого же? Его самого, – отвечает некто некому. – И, знаешь, с виду-то такой невзрачный мужичонка, но окрылённый свыше, или, как сказал бы поэт, с печатью пророка в лице. Раньше такие с полотняными крыльями прыгали с колоколен. Ведь до чего он, прохвост, додумался? Кольчугинская электростанция-то, которая работает и от солнечных лучей, и от навоза, и от чего-то ещё, всё-таки из-за слабой мощности обеспечивает энергией область не ахти как. Отсюда в бараках висят хилые лампочки Ильича и обогрев неполный, хорошо печки дровяные есть, кое-где и вода в трубах, а то так можно и дуба отдать. Парамонка, даром что ничего не может сделать со своей сварливой бабой Ксантиппой, а тут сделал такой трансформатор, который аккумулирует в себе уже имеющуюся энергию, удваивая её мощность. Всех этих тонкостей из-за тёмного ума я не очень-то понимаю. Знаю лишь одно: теплоизлучательные батареи, которые ты видишь здесь, в балагане, питаются исключительно током, полученным в его трансформаторах. Вот оно откуда тепло взялось-то. Раньше артисты, произнося монологи, зубами стучали, а полуголый красотки, которые танцевали канкан, несмотря на активные движения, вскоре покрывались гусиной кожей. И зритель, хоть и был одет в овчину, нет-нет, да и лез в пах руку окоченевшею погреть. Вот такие дела! Впрочем, пора бы им уже начинать. Как вы думаете? Да вон занавес уже поднимается.

Когда занавес открылся, на сцене со светящейся томатом рампой, появился, источая лучезарные улыбки, знаменитый конферансье Иегуда Прошкин. Зал быстро смолк. Это же сам Прошкин! Браво! Облачённый в поношенный, в нескольких местах заштопанный, чёрный фрак, в такого же облика брюки и в лакированные, явно жмущие ему ботинки, он изысканным жестом снял бутафорский цилиндр, очень похожий на кастрюлю, обнажая тем свою в чёрном парике голову, и послал залу воздушный поцелуй. Раздались бурные аплодисменты! Иегуда водрузил головной убор на прежнее место, поднял вверх свои длинные руки, открывая манжеты с запонками из фальшивого рубина, и звонким молодцеватым голосом заговорил: – Уважаемая публика, мы рады вас видеть этим вечером на наших театральных подмостках!

Опять раздались аплодисменты, громче прежнего. Но конферансье быстро их утихомирил тем же магнетическим жестом.

– Друзья! Ведь здесь присутствуют только друзья наших артистов, (пауза) и всех честных людей нашего города, (пауза) и вообще всех порядочных людей нашей необъятной страны и… э… (длинная пауза) областной администрации!

Говоря последние, слова Прошкин немного смутился. Но поглядев на место в заднем ряду, где прятался директор, и, видимо, получив оттуда одобрение, продолжал.

– Друзья, я не случайно упомянул сейчас о нашей обладминистрации. Не случайно. Ведь именно благодаря ей, при непосредственной её помощи состоится нынешнее красочное шоу. Так давайте, друзья, поблагодарим нашу местную власть и её руководителя в лице Инессы Власьевны Ржевской аплодисментами, чтобы она знала, что в нашей груди бьётся благодарное сердце!

И Прошкин захлопал изо всех сил в свои пухлые ладоши первым, увлекая своим примером зал. По его морщащемуся лицу было видно, что обильное рукоплескание болезненно отдаётся в его костях, но он стоически переносил эту муку. Наконец, уже порядком взмыленный, конферансье, остановился, призывая к тому же и публику. Как только установилась тишина, Иегуда объявил первый номер: – Максим Чеверда! Атлет, который взял восемь золотых кубков, который согнул в бараний рог железнодорожный рельс, который разорвал пасть тигру-людоеду, который отломал глыбу от скалы и бросил в пропасть, чем вызвал сход лавины. К счастью наш герой не пострадал! А теперь этот прославленный чемпион будет показывать своё искусство своим землякам! Прошу любить и жаловать!

Под гром оваций и свисты на сцену вышел чернявый человек богатырского телосложения с закрученными усами и мохнатыми бровями. Бугристые мышцы рельефно проступали сквозь полосатое трико. Большой вырез на груди открывал взору бурную растительность. Из-за огромного размера его туловища его голова с оттопыренными ушами казалась непропорционально малой. Глубоко посаженные глаза привыкли всегда напряжённо глядеть на объекты его гимнастического искусства, будто бы он доискивался их сущности, чтобы точнее оценить меру их сопротивляемости. Поэтому, пока не находя никаких железяк, его глаза глупо хлопали.

Но вскоре всё уладилось. Ему подвезли древнее легковой автомобиль, что-то вроде какого-то Мерседеса, который специально ради этого номера подарил один бизнесмен. Подойдя к нему неспешной походкой, почти на не сгибающихся ногах с толстыми ляжками, Максим нежно, как бедро любимой женщины, погладил его капот. Потом, постепенно будя в себе зверя, начал раскачивать машину из стороны в сторону. Сперва вдоль, затем уже поперёк. Второе раскачивание было гораздо сложнее. Но для Чеверды никаких препятствий не существовало, хотя бессмысленность этой затеи и выдавало в нём интеллект гориллы. Но у всякого действия есть свой логический конец, потому что и у гориллы есть какое-то мышление. Наконец машина, после описанных манипуляций была перевёрнута. В зале раздался крик восторга. Но номер ещё не кончился. А тут как раз на нашего атлета нашла какая-то варварская страсть к разрушению, и он, яростно рыча, начал крушить автомобиль. Первыми жертвами этой ярости были вывороченные двери, потом – правда, тут Максим немного замешкался –в ход пошли передний и задний мосты, дальше – их колёса. Одним за другим на сцену с грохотом летели оторванные части машины. Залу тоже передалась эта варварская страсть, и он дико орал, подзадоривая тяжеловеса. Чувствуя восторг публики каждой фиброй, он тяжело вздохнул, провёл ладонью по мокрому лбу и приступил к заключительной части номера. То, что он собирался сделать, казалось невозможным… Он собирался отодрать дно от машины. Густо намазав руки тальком, Чеверда подошёл к растерзанной машине и начал пальцами искать зазоры, за которые можно б было зацепиться. Согнутый, чего-то шарящий руками, он напоминал борца, который сидит на спине соперника и пытается его перевернуть на лопатки или сделать ему болевой приём. Наконец атлет основательно зацепился за дно и начал его отрывать. Но машина не поддавалась. Максим не ожидал такого упорства. Неужели он не осуществит задуманного? Но он сказал себе заветное слово «Врёшь, не уйдёшь!». Одновременно с этим раздался неприличный звук, смутивший женщин и развеселивших мужчин и скрежет крепких зубов. Шея надулась, как у быка, а глаза его сделались больше в два раза и свелись зрачками к носу. Это Чеверда, сжигая мосты, пошёл на пролом. Противостояние человека и машины длилось, может, три, может, пять минут, а может и полчаса; все были так поглощены вниманием, что позабыли о времени. И вот когда уже силы человека были на исходе, машина сдалась. Чеверда закричав нечеловеческим голосом, потянул на себя руками. И тут раздался металлический скрежет. Всё. Кончено! Чеверда, держа в руках дно и хрипло отдуваясь, прошёлся с ним по сцене. Оркестр – фисгармония, мандолина и скрипка – заиграли туш. Публика неистовствовала.

Когда рабочие очистили сцену от обломков машины, следующим номером Иегуда объявил чечёточника Витю Хомута. Конферансье ещё не успел во всей красе расписать искусство чечёточника, как Витя уже вышел на сцену, отстукивая свой фирменный степ, из-за чего его движения напоминали движения марионетки. Но не успел Витя доковылять до рампы. Как на сцену ворвалась худенькая, со впалыми щеками девушка. Несмотря на свою слабость, она из всех сил толкнула Витю в сторону. Как ни странно, чечёточник не удержался и, под общий смех зала рухнул на пол. Публика подумала, что так задумано, и от души захлопала. Витя, ничего не понимая, растерянно поднялся, отряхивая свой ядовито-зелёный комбинезон. Обида брала своё. И он чуть ли не с кулаками и с бранью, налетел на девушку. Но тут же отступил, будто наткнулся на стальную стену, ибо в глазах этой, на вид восемнадцатилетней, девушки была какая-то сила – не грубая сила атлета-крушителя, а сила, убеждённого в своей правоте человека, который ради своих идей готов сесть в тюрьму, пойти на каторгу, да что там! взойти на костёр. Вите ничего не оставалось, как, не исполнив свой номер, позорно ретироваться за занавес. Теперь и зал стал догадываться, эта девушка появилась здесь не для того, чтобы его развлекать. А для чего же? Вроде бы самая обычная девчушка, но чем-то она отличалась от всех. Только после внимательного вглядывания в её облик, в ней угадывалась какая-то особость, странность, избранность. Прикрытая в плечах шерстяным платком, она была в полурасстёганной голубой кофте, открывающей на груди ткань белой рубахи без воротника, которая была пущена поверх серой длинной юбки из толстого сукна. На ногах короткие белые валеные опорки. Сейчас мало кто так одевался. Может, лишь где-нибудь в глуши. Да и лицо её было каким-то особенным. Может, она была слишком красива? Навряд ли. Уложенные в небольшую косу жидкие пепельные волосы, поперёк лба глубокая морщина, прямой нос с крупными воскрылиями, широко расставленные бледно-голубые глаза с рыжеватыми ресницами, и несколько большой для узкого подбородка рот, на правом краю которого находилась мелкая родинка, – не создавали впечатления, которое создают истинные львицы. И всё же чем-то это лицо притягивало – какою-то иною красотой. Наивность, вера, страстность и жалость к миру – всё это гармонично уживалось в её юном облике.

Подойдя к рампе и прижав к груди кулаки, девушка почти с молящимся взором обратилась к залу.

– Люди! Люди! Люди труда! – никто не ожидал у неё такого сильного и грудного, с едва заметной хрипотцой, голоса. – Зачем вы пришли на этот пошлый спектакль? Что вы от него ждёте? Минутного забвения? Опьянения? А завтра опять пойдёте на про̒клятую работу, чтобы своими руками поддерживать существование упырей, сосущих вашу кровь? Вы вновь приметись работать за примитивными станками, от которых нет никакого прока, а лишь опасность для ваших рук и глаз, вновь сядете в монстры-машины, которые могут встать в мороз посередине дороги, и вы замёрзнете! Женщины вновь будут работать за средневековыми станками и шить, работая иглою по 10, а то и по 12 часов в день, не находя времени для собственных детей! Милые мои, ответьте мне, разве это жизнь?

Тем временем по сцене, хромая, бегал несчастный конферансье Прошкин и, схватившись руками за голову со съехавшим париком, лопотал: – Что она говорит? Откуда она взялась? Кто пропустил? У нас концерт, а не партийный диспут? Господи, да вызовите кто-нибудь полицию!

Но никто не обращал на него внимания. Люди в зале были околдованы этим голосом, этим взглядом, этой смелостью. Артисты, выбежав из-за занавеса, тоже зачарованно внимали этой дерзкой девчушки.

– Областная администрация, много она сделала для вашего благосостояния? А что она делает для вашего духовного просвещения! Пустые песенки, пошлые танцы! Бюрократический аппарат расширили до умопомрачительных размеров, а толком ничего сделать не могут. Да, тут уже роскошно не поживёшь! Как-никак на дворе Великий Ледниковый период. Отсюда и убогость их нынешних апартаментов, и автомобилей, не то, что было у их прадедов! Но простым людям гораздо хуже. Многие умирают от цинги, дети рахиты…

Но тут в проходах зала показались несколько полицейских, очевидно вызванных администратором. Их быстрое появление объяснялось тем, что они дежурили возле Театрального балагана. На них были синие бушлаты, затянутые портупею с кобурой, из которой выглядывали магазины револьверов. На головах чернели огромные папахи с орлиной кокардой. Жёстко, как и требуется полицейским, они печатали шаг, смягчённый, впрочем, резиновой подошвой унтов. Через минуту они уже были на сцене, возле дерзкой девушки, которая даже не предприняла попыток к бегству. С бугристым красным носом капитан, самый старший по званию из всех четверых остальных, гордый тем, что ему выпало счастье участвовать в аресте политического преступника, ни разу не сбиваясь, протараторил: – Вы арестованы, так как уличены в противогосударственных речах, где клевещите на законные органы власти, подстрекая толпу к бунту. Ваши руки.

Девушка, лунатически смотря куда-то вдаль, покорно подняла руки, которые захлопнул в наручники рядом стоящий угрюмый страж закона.

Тем же путём полицейские со своей добычей покинули балаган.

Что ж, представление можно продолжать? Директор мигнул конферансье. Иегуда Прошкин попытался произнести остроту по поводу, что, юная актриса, начитавшись, чего не следует…. чего не следует… Но никто уже не смеялся. А когда кто-то из зала крикнул «Ироды!», Прошкин совсем растерялся. Он с жалкой надеждою посмотрел на оркестр, но музыканты отчего-то молчали. Боже, какой же номер объявить? Никто из артистов не хотел выступать, наплевав на посуленные щедрые гонорары. И люди – сначала один, потом другой, третий и т.д. – потянулись к выходу. Вот так бесславно закончилось красочное шоу, которое предложила в качестве громоотвода Инесса Власьевна Ржевская, пожизненный губернатор Владимирской области. И это ни где-нибудь, а в самом областном центре!