Читать книгу Волки окружают Владимир - Роберт Валерьевич Мальков - Страница 12

9-е. Среда

Ты мог бы уместить вселенную в цветке,

Как бездну времени пергамент Августина?

Гюнтер Эгельмаун. Часовщик.

Когда Ульяна вышла за ворота Централа, красного трёхэтажного здания, построенного ещё по приказу Екатерины Второй, она уже знала, что за ней будут следить. Не очень-то она надеялась на великодушие подобных типов, как Савва Юрьевич. Да и от губернаторши, этой беспринципной, злопамятной, не способной на какое бы то ни было благородство женщины, она даже во сне не могла ожидать поблажек. Так. Что же для начала ей надо сделать? Идти на прежнюю квартиру, находящуюся недалеко от центра города, где они остановились с Мариной, конечно, ни в коем случае нельзя. Если бы она уже связалась с организацией! Но кто ей там сразу поверит? А вдруг она из Службы Безопасности? Значит, остаётся только одно: гулять вокруг цента города. В центре нельзя – слишком будет мозолить глаза её крестьянский наряд: тулуп, шерстяной платок и эти жалкие опорки. (Тулуп на неё накинули полицейские, когда выходили из балагана. А то пропал бы. Надо же, какая трогательная забота!) По окраинам же ходить было нецелесообразно. Трудно её будет здесь Маринке отыскать. Так что самое логичное это ей бродить между помпезным центром и убогой окраиной. Альфонский, добрейшая душа, выправил ей мандат, ибо мандат сельским жителям вообще не полагается, за исключением охотников. Удивительно, как её до сих пор не сцапал патруль? У Маринки, например, есть. Она более продвинута в этих делах. Ещё в «Солёном жмыхе» наладила связь с недовольными из ближних посёлков. Там ей и выправили мандат. Говорила, что когда приедут во Владимир, ей, Уле, тоже выправят. Только всё не получалось. Вот и получилось – выправили.

Как же всё-таки дать о себе знать ей? Должна же была Маринка следить за воротами Централа. На словах просто. А только попробуй на сорокаградусном морозе весь день торчать, дожидаясь неизвестно чего. Хотя одета она более привычно для города, чем я. Дублёная шуба, пимы, пуховая шапка, как у нанайцев, шарф с помпонами. И вообще она гораздо интереснее меня. Широкое лицо, чёрные глаза, опушённые длинными ресницами, густые чёрные волосы, заплетённые в косичку-колосок, медные колечки ушах, полные губки, которые, когда растягивает в улыбке, так выгодно преображают её облик, что сразу можно в неё влюбиться: в эти ямочки на щеках, в эти блестящие лукавые глаза. Где же ты моя красавица-хохотушка? Однозначно, я чувствую, что она уже знает о моём освобождении и ищет повод дать незаметно мне какой-нибудь знак. Ведь она тоже прекрасно понимает, что меня выпустили в качестве наживки. Ох, как холодно! А я со вчерашнего дня ничего не ела. Но ничего лучшего не остаётся, как бродить на границе центра и окраины.

Раз Ульяне встретился патруль. Спросили мандат. Она показала. Капитан посмотрел и отдал, не задавая никаких вопросов. Вообще, эта граница между центром и окраины была интересна с точки зрения социального деления. Принадлежащие ещё центру трёхэтажные здания, специфической архитектуры – помесь модерна и ампира, – где помещались конторы юристов и нотариусов, мелкие закусочные, ателье, парикмахерские, очерчивались неровной лентой дороги, по которой циркулировали уродливые автобусы, иногда сворачивавшие в недра окраины, наводнённой бесформенными бараками, заводишками, машинными мастерскими и мелкими ремонтными контрами. Что ж, здесь можно побродить, только осторожно, петляя и держаться возле невысоких кирпичных домиков, чтобы Маринка была уверена в том, что когда она меня окликнет, никто из посторонних, даже собака, не могла заподозрить никакой каверзы.

Всё-таки, как хочется есть. Как нарочно булочная разливает такой запах!

Чтобы не чувствовать этот соблазнительный запах, Уля перешла дорогу на сторону окраины. И тут в глаза ей бросился безликий двухэтажный дом, которых здесь было много. Отчего-то, не зная почему, она задержала на нём внимание, и этот интерес оправдал её ожидание. Ворота, ведущие во двор, вдруг как бы без видимой причины приоткрылись и за ними мелькнула фигура. Уля насторожилась, потом, оглянувшись, быстро подошла к дому, и незаметно скользнула за ворота во двор, где стояли ветхие сараи и на верёвках дубели серые простыни. В доме был один единственный подъезд с жалобно скрипящей на ржавой петле дверью. Ещё раз оглянувшись, Ульяна тут же зашла в него. В подъезде было мрачно. Одна лестница вела наверх, другая – вниз, в подвал. Только она занесла ногу на ступеньку, ведущую наверх, как из подвала, тянущей вонью, раздался тихий шорох, словно кто-то хотел привлечь её внимание. Ульяна остановилась, огляделась и сделала попытку спуститься вниз. Но не успела. Снизу шёпотом прозвучал высокий юношеский голос.

– Стойте! Я от Марины. Времени мало. Слушайте и запоминайте. Сегодня в час дня зайдите в часовую мастерскую, что отсюда через два дома. Пароль «Можно ли у вас купить часы с серебристым браслетом?», ответ «Подобные часы сейчас большая редкость, но для вас, куда ни шло, что-нибудь подыщем». Всё теперь идите. И знайте, за вами следят.

Ульяне не надо было дважды повторять. Она быстро вышла из дома, потом со двора. Надо приметить, где это мастерская. Ах, вот она. Вон вывеска. А теперь поскорей отсюда. Нужно побродить в других местах. Она поглядела на свои простенькие часики. У меня в запасе ещё два часа. Теперь можно углубиться и в окраину. Только место надо запомнить.

Теперь, блуждая между лачугами и бараками, Ульяна чувствовала себя гораздо уверенней. Тут было больше шансов остаться незамеченной. Она то петляла из одного двора в другой, то быстро проходила по редким заснеженным скверам, то ловко сворачивала в барачные проезды. Таким способом, избегая ненужных взглядов, Уля к назначенному сроку вынырнула из глубины улиц и быстро прошла к часовой мастерской, которая располагалась в таком же безликом двухэтажном бревенчатом доме с каменным низом, как и тот, где ей сообщили пароль, и, судя по размеру двух окон, занимала небольшую комнату на первом этаже. Ульяна уверенно толкнула дверь и услышала звон колокольчика, сообщающий о приходе посетителя. То, что она увидела, было вполне ожидаемо. Полутёмное помещение было всё сплошь и рядом заполнено часами различных конструкций и размеров. Все они тикали, вращали колёсиками, качали маятники и издавали звон (по крайней мере, когда она зашла, несколько старинных часов издавали утробный бой). За прилавком, освещённым керосиновой лампой, сидел пожилой мастер и возился, очевидно, с небольшим часовым механизмом с монокуляром в левом глазу. В помещении было довольно прохладно, и поэтому на него была накинута телогрейка. Услышав звон колокольчика, он посмотрел на посетителя и опять углубился в свою работу. Ульяна несмело подошла к мастеру и спросила:

– Можно ли у вас купить часы с серебристым браслетом?

Он оставил часы и, посмотрев на неё, ответил:

– Подобные часы сейчас большая редкость, но для вас, куда ни шло, что-нибудь подыщем.

Седой чуб спадал на лоб и глаза с морщинами на углах немного смеялись.

– Ну и натворили вы дел! Но, видимо, для первого раза вы легко отделались. Но, учтите, вы уже проколоты, засвечены. Вы будете всегда находиться в поле их зрения. Ну и мы не лыком шиты. Чего-нибудь придумаем. А теперь пойдёмте вниз, вас там заждались.

Мастер взял табличку с надписью «Обед», пошёл к входной двери, повесил её снаружи и закрыл дверь на ключ. Потом, спросив, не заметила ли она за собой хвоста, и, получив отрицательный ответ, поднял керосиновую лампу и раскрыл занавеску, висящую сзади его рабочего места. За ней находился ход, ведущий, очевидно, вниз. Ещё раз оглянувшись, он кивнул Уле и устремился в него. Ульяна двинулась за ним.

Ход уводил вниз по весьма крутой деревянной лестнице, и мастер всё время поддерживал девушку за руку, свободной рукою освещая темноту керосиновой лампой. Наконец они спустились вниз, где было намного теплее. Впереди, недалеко от них, находилась деревянная дверь без ручки, по краям обитая жестью. Мастер подошёл к двери и три раза постучал, сделал паузу и ещё постучал, теперь только два раза. За дверью послышались шаги, и звук отпираемого замка. Когда открылась дверь, перед взором Ульяны предстало полное беспокойства широкоскулое лицо Марины. Ничего не говоря, она кинулась на шею подруги и крепко стиснула её в своих объятиях.

– Ох, глупышка, ты глупышка, – взволнованно и нежно, совсем без укора, выпалила Марина. Потом освобождая её от объятий, сказала: – Заходи, моя радость. Аркадий Павлович сейчас тебе всё объяснит.

В комнатушке, куда за Мариной зашли Ульяна и часовщик, Аркадий Павлович, на столе горел огарок свечи, освещавший скудную обстановку закутка. К стене был приставлен продавленный диван с протёртой плюшевой подушкой, у стола стоял ветхий стул.

– Аркадий Павлович, когда тебя арестовали, пристроил меня сюда, так как на прежнем месте оставаться было нельзя. Присаживайтесь.

Часовщик и Ульяна сели на диван, а Марина опустилась на стул.

– Я ещё два дня назад через одного человека, имеющего дело с хозяйкой прежней квартиры, познакомилась с этим милейшим человеком, – задумчиво произнесла Марина. – Только тебе ничего не сказала… Господи, но ты наверно, голодная? Я уже приготовила тебе кое-чего перекусить, ибо надеялась, что всё обойдётся.

С этими словами она поднялась, подошла к столу и с дальнего края, на котором из-за темноты ничего нельзя было разглядеть, достала термос и тарелку, накрытую другой тарелкой.

– Сначала поешь, а потом расскажешь, чего там от тебя допытывались.

На тарелке оказалась пшённая каша и кусок чёрного хлеба, с которыми голодная Ульяна расправилась в три минуты. В термосе же было горячее молоко. Выпив кружку, Ульяна сказала, что наелась.

– Ничего ты не наелась, – надулась Марина. – За меня не переживай, я вполне сытая. Это всё тебе.

– Нет, правда, Марина, – я наелась.

– Вредина. Я для неё старалась. А она!

– Маринка, какая всё-таки ты прелесть.

– Не подлизывайся. Тебя ещё за вчерашнюю выходку следует выпороть, – сказала Марина, закрывая колпачок термоса. – Потом допьёшь. И не смотри так на меня. Сейчас будешь отчитываться.

– Да, ладно, Марина, не осуждай её, – откликнулся Аркадий Павлович, который сидел, закинув ногу на ногу, в углу дивана. – Мне, кажется, следует переходить к вопросу о вашем будущем пребывании в городе. Сперва надо выслушать Ульяну, к чему её склоняли в застенке.

Не торопясь, обстоятельно Ульяна всё им рассказала. И о ночном грубом допросе, и об утреннем посещении льстивого эсэбэшника.

– У этих так заведено, – сверкнув глазами, сказал Аркадий Павлович. – Мягко стелют. Ищут зазоринку, чтобы уцепиться.

– А вы, если не секрет, – набралась храбрости Ульяна. – Какую организацию представляете? «Вперёд, Че Гевара!»?

– Нет, не её, – серьёзно ответил он. – «Под знаменем Сталина».

– А мы хотим «Вперёд, Че Гевара!»

– Да на здоровье! Вы ведь ещё молоды. Вас же больше привлекает деятельность, чем теория. Ребята там хорошие, только часто неразумно поступают. В принципе, это болезнь роста.

– А вы с ними свои действия как-то координируете?– уже вступила в разговор Марина.

– Да, о чём-то нам с ними однажды удалось договориться, – грустно усмехнулся Аркадий Павлович. – Но, увы, далеко не во всём. Ведь они считают себя самыми прогрессивными. А нас уже динозаврами. Особенно острые у нас с ними разногласия произошли, разумеется, насчёт личности Сталина. Не принимают его жёсткую линию. Говорят, нынешняя власть много чего унаследовала от Отца народов. Одни бараки, говорят, чего стоят. И не понимают, что не Сталин создал тот страшный ГУЛАГ, а приспособленцы, извращённо понимающие классовую борьбу. Конечно, сама по себе лагерная система в условиях Гражданской войны (а Гражданская война продолжалась вплоть до сорокового года) мера была вынужденно необходимая. Но только лагерные начальники (особенно пять самых главных), которые возомнили там себя царьками и поэтому могли издеваться над людьми, сколько им душа желает, несут самую большую вину. Тоже самое с расстрелами, кстати, в сто раз завышенными. С коллективизацией тоже много вопросов. Но не будь её, не смог бы народ в кратчайший срок построить индустрию, а без неё уже невозможно было выстоять в Великой войне. А это в свою очередь несло физическое уничтожение народа.

– Значит, за счёт малого зла, – подытожила Марина. – Была решена проблема большего зла.

Аркадий Павлович с досадой отрицательно покачал головой.

– Вот и ваши чегеваристы так же говорят, не понимая, что перед страной стояла титаническая задача: выстоять во чтобы то ни стало! Иначе гибель, смерть, аннигиляция. Поэтому часто людей, которые не принимали интересы своего народа, приходилось репрессировать, тем более среди них на самом деле было много врагов. И опять же процессы велись многими неполноценными с точки зрения морали людьми

– Ой, да чего спорить-то, – вновь вмешалась шустрая Маринка. – Всё равно же той страны уже нет. Ныне всем заправляет бездушная чиновничья власть, которым присылает директивы ещё более бездушный Центр, ибо никого из обитателей этого мистического топонима никто никогда и не видел. Может, Центром управляют инопланетяне-рептилоиды? В моём понимании это какой-то спрут, который своими щупальцами отравляет региональную власть, и она, отравленная ядом равнодушия, живёт в своей башни из слоновьей кости, не думая о проблемах, работающего на её благо большинства.

– Для этого мы и работаем, чтобы сместить эту бесчеловечную власть, – воодушевлённо сказал Аркадий Павлович. – Только к великому сожалению оппозиция разнородна и не способна выработать общей стратегии. Вот вы, милые девушки, хотите стать чегеваристками. Поэтому анархических проявлений вам не избежать.

– Я слышала, – что кроме нашего социалистического фланга, существуют ещё и язычники-ведисты, – пытаясь уклониться от больной для Аркадия Павловича, как ей казалось, темы, спросила Ульяна. – Кстати, у нас в деревне это язычество очень сильно проявляется, несмотря на то, что все носят кресты.

– С ними вообще сложно о чём-нибудь либо договариваться, – буркнул часовщик, видимо, не считая их за серьёзных борцов с властью.

– Нет, вы не правы, – защитила их Маринка. – Мне ещё в деревне с некоторыми из них приходилось разговаривать. И мне показалось, что намерения у них самые серьёзные.

– Ну, тогда бы и шли к ним, – рассердился Аркадий Павлович.

– Нет, нам ближе по духу «Вперёд, Че Гевара!».

– Потому что ещё в вашей голове ветер гуляет.

– Но и вы нам тоже близки. Ведь цель у нас-то одна?

– Цель-то одна, – сокрушая эти наивные мысли, говорил Аркадий Павлович. – Да стратегии разные. Я бы даже сказал, что у отдельных борцов с режимом её совсем нет. Хотя, что попусту об этом болтать. Если решили, значить тому и быть. Всё-таки это лучше, чем быть членом молодёжного крыла Всеединой партии.

– И вы нам обещали помочь связаться с чегеваристами, – напомнила Марина.

– Да обещал. И слово моё крепко.

– Ой, – умилилась Ульяна. – Прямо как в старинных заговорах: и слово моё крепко. Только осталось закончить: аминь.

Аркадий Павлович странно посмотрел на неё, как бы говоря: и эти тоже принимаются за борьбу. Потом вдохнул и сказал:

– Сегодня вечером сюда должен прийти Митя, этот самый, что тебе, Ульяна, пароль сообщил. Вот он тоже собирается стать чегеверистом. Марина с ним уже знакома. У него скоро должна с ними произойти встреча. Ну, вот! Присоединяйтесь… Однако, мне уже пора. Как бы не заподозрили в чём. Вы же пока здесь оставайтесь. Запритесь и открывайте только на условленный стук. Если что, Марина знает, как выйти. Всё поняли? Прощайте.

И взяв керосиновую лампу, он отпер дверь и вышел. Как только

послышались его шаги, поднимающиеся вверх по лестнице, Маринка заперла дверь и сказала Ульяне: – У меня прямо мурашки по телу пошли. Это же надо же, не сегодня-завтра может решиться наша судьба. Митя сказал, что им как раз нужны смелые и решительные девушки.

Потом, подойдя к Ульяне, опять обняла её, но только очень нежно.

– Если бы они тебя пытали, я не знаю, что с ними бы сделала! У! – и она грозно потрясла кулакам. Из-за плеча мелькнул хвост её небольшой косички-колоска. Ульяна была тронута до слёз. И, улыбнувшись, шепнула её на ушко: – Кошка. Дикая сиамская кошка.