Читать книгу Бабы дуры - Рок Эра - Страница 6

Таисия и Анна Павловна

– В связи с неопровержимыми доказательствами, подкреплёнными свидетельскими показаниями, признать подсудимую Таисию Раушановну Карз, тысяча девятьсот пятьдесят третьего года рождения, виновной по статье…

– Да не брала я этих денег! Я работала бухгалтером, у меня все отчётности есть! Да что же это?!

– Мы её давно знаем, не могла она украсть, – раздались возмущённые голоса из зала.

Судья начал призывать к порядку, дав распоряжения судебным приставам удалить из зала тех, кто кричал с места.

– Учитывая смягчающие обстоятельства, применить к осужденной отсрочку приговора сроком на сорок пять календарных дней для возможности возмещения материального ущерба, нанесённого её противоправными действиями, фирме «Досталь». В случае непогашения суммы по решению суда, назначить меру наказания в виде лишения свободы сроком на два года с отбыванием в колонии общего режима.

«Все купленные и областной суд и республиканский, везде отказ мне пришёл. Ну, Андрей Владимирович, всё вам вернётся в трёхкратном размере, все мои слезинки язвами прожгут тебя и снаружи и изнутри, печень как кислотой прожгут, я уже не меньше ведра наплакала. Как же я так, дура старая, любовь ослепила мне глаза и помутила разум, «передком» начала думать, а не головой. Всё на меня списал, подлец, растоптал, как гулящую шлюху. Ничего со мной не приключится, буду жить с одной целью – плюнуть тебе, Андрюшенька, на могилу. Моё татарское проклятье посильнее будет суеты земной. Завтра с утра включу мозги на спасение самой себя.

Деньги то какие огромные присудили, хорошо хоть судья за моральный ущерб иск отклонил, век бы не рассчиталась. Это он мне, гадёнышь, за моральный ущерб должен. Жаль, что оттащили меня от него его верные псы, всю бы морду его холёную своими ноготками отточенными расцарапала. «Успокойтесь, Таисия Раушановна, разберёмся, посчитаем, на сколько вы мою фирму „обули“. Вот мразь, разобрался, зечкой меня под старость лет сделал, с биркой на кармашке. Там, конечно, тоже люди сидят, от сумы, да от тюрьмы не зарекаюсь. Обидно только, что мало брала, миллионы ихние с продажи металла отмывала, дебет с кредитом сводила, себе только на лаки, крема, да туфли выгадывала, а они все коттеджей себе понастроили, на Канары летали, будто птицы перелётные. Квартиру, слава богу, хорошо удалось продать, часть суммы погасила, думала, отсрочку дадут, а хрен там. Мой адвокат слабенький, не может с такой ма-шиной сладить. Завтра на дачу документы подпишу, тоже Аллах на моей стороне стоит, землю, что под наши дачи давали, какой-то из европейских банков покупает для своего строительства. Людей не обижают, хорошую цену за сотку дают. Машину сын пообещал продать, тоже вклад хороший будет, правда не хватает, но на этот счёт у меня есть козырь – старинное колье, что мне от прабабки досталось, в антикварный магазин сдам, Лев Абрамович давно на него глаз положил, всё продать просил, хорошо, что в своё время не согласилась. Нет, наверное, всё-таки лучше в Москву и с машиной и с колье съездить, там всё подороже продать можно, может, с машины больше выручу и не придётся колье продавать? Хотя, с машиной…».

– Рауль, сынок, ты уж извини, что мне пришлось потеснить тебя.

– Да что вы, мама, никакого стеснения.

– В твоём голосе не совсем искренние нотки, поди, невестка моя тебе всю плешь проела? Злая она, так и сверлит меня глазами.

– Вовсе она не злая, а справедливая, – молодой мужчина поморщился, – только прошу, не курите в квартире, на балконе или в подъезде, жена не выносит запаха дыма.

– Я же в форточку, – Таисия демонстративно выпустила дым в сторону окна.

– Мама, зачем лишние осложнения? – в голосе Рауля мелькнуло раздражение, – вы же знаете, я живу в примаках, квартира тестя, дарственная на жену.

– Ещё и мать судимую привёл, – закивала головой Таисья, щурясь от дыма.

– Дело не только в этом, – Рауль нервозно сунул руки в карманы, – мне тридцать лет, а у меня ни кола, ни двора, ничего своего, даже приличной работы. Если бы вы, мама, помогли мне, когда была возможность, я бы уже раскрутился.

– Аллах тебя крутилкой обделил, – Таисия затушила окурок, – тебя деньги портят, неужели забыл? Ладно, что там с машиной?

– Всё в порядке, ребята обещали продать за хорошую цену.

Рауль смущённо отвёл взгляд, этот факт не ускользнул от внимания Таисии, она насторожилась:

– А почему так долго? Ты говорил, что всё будет гораздо быстрее.

– Но вы же знаете сами, номера на двигателе перебиты, а это осложняет дело. Её в другой регион гнать надо, чтобы продать.

– Ты что, совсем идиот?! – Таисия чуть не подпрыгнула на месте, – машину здесь наши гаишники на учёт ставили, в другом регионе с ней могут возникнуть проблемы. Это ты сам своим друзьям сказал о номерах?

– У нас с ними всё по-честному, как я мог утаить этот факт? Подставлять ребят я не могу.

– И что я аборт не сделала? Теперь ты хочешь меня в тюрьму засадить из-за этой чёртовой машины?

– А что вы, мама, так забеспокоились? – Рауль надменно хмыкнул, – у вас золотишко имеется, вот и…

– Я тебе сейчас как врежу «вот и», – Таисия сжала кулаки, – от родного сына удар в спину ждать. Нет, тебя точно в роддоме подменили, не могла я такого козла безрогого родить.

– Надоело, – Рауль хмыкнул, – пришло время собирать разбросанные камни. Опять за сигарету? Идите на балкон или на площадку, вся квартира уже провоняла.

Таисия набросила на плечи кардиган и вышла лестничную площадку. Долго не могла подкурить, зажигалка в дрожащих пальцах никак не хотела срабатывать. Сделав два глубоких вздоха, она чуть успокоилась и с наслаждением сделала большую затяжку.

Щёлкнул замок соседской двери и на площадку выглянула грузная и грозная бабулька.

– А, это ты, а я думала опять подростки шабят, хотела им по шее надавать.

Голос соседки был грудной, со свистом и Таисия приготовилась отражать атаку.

– Извините, – для проформы, сказала женщина.

– Меня Анной Павловной зовут, – соседка, как оказалось, не хотела нападать, – а ты, так я поняла, мать этого великовозрастного лоботряса, бухгалтерша, которую полюбовник обобрал до нитки.

– Откуда вы знаете? – опешила Таисия.

– А я, милочка, много чего знаю, поэтому и боюсь, чтобы иностранные разведки меня не похитили, дабы выведать тайные сведенья, что в этой, – старуха постучала пальцем себя по лбу, – золотой голове хранятся. Ты употребляешь?

Павловна сделала характерный жест, щёлкнув пальцами по кадыку.

– Когда есть повод и дармовщинка, – усмехнулась Таисия.

– Повод найти – раз плюнуть, было бы желание, ну, заваливай на мою хазу.

– Спасибо, можно чуть позже? – улыбнулась Таисия.

– Опа, я по два раза не приглашаю, – старуха пожала плечами и сделал шаг в глубину своей квартиры.

– Бычок большой, жалко выкидывать, не в моём сегодняшнем положении шиковать, – коммуникабельность Таисии помогла ей и в этот раз – говорить с человеком на его языке.

– Ладно, заходи со своей попердулькой, – махнула рукой Анна Павловна.

– А как же дым?

– Я хоть и астматичка, но от дыма не задыхаюсь, а вот от животин домашних хоть караул кричи.

Масса старых, ненужных вещей, дубовая мебель времён царя Гороха загромождала небольшую двухкомнатную квартиру соседки. Железная кровать с кованными спинками, пирамида подушек мал-мала меньше, продавленный диван – обычная стариковская обстановка. И как гость из будущего – жидкокристаллический телевизор на полстены.

– На кухню пойдём, там все яства под рукой, – старуха зашаркала тапочками по коридору, ведущему в кухню, – обувку снимай, у меня полы мыть некому, там шлёпки под полкой. Как на счёт винца?

– В аккурат, крепкие напитки надо пить, чтобы горе не таким горьким казалось.

– А у тебя на душе сейчас что, птицы поют? – прищурилась Павловна и, поставив на стол два бокала, налила из бутылки с импортной этикеткой вино, между указательным и большим пальцем левой руки синела наколка – пять точек, на трёх пальцах были три буквы имени «Аня», а на мизинце какой-то геометрический рисунок.

В вазочке на столе лежали лущённые орешки, на блюде – виноград, яблоки, мандарины. После пары выпитых в тишине бокалов, Таисию с новой силой захлестнула обида. «Хоть и обещала Аллаху не проклинать этого поганца Андрюшеньку, но так бы и звезданула по харе его слащавой, мразь, тварь» Таисия неожиданно для себя стукнула кулаком по столу.

– Ой, ой, «растопчу, раздавлю, не помилую!» так вроде таракан грозился, – хмыкнула Павловна, искоса глядя на Таисию, – не в твоих силах с ним справиться. Шуры-муры с ним крутила, а ведь женатый и как человек дерьмо, весь город об этом знает.

– Мне так одиноко было, сама не знаю, как подпустила его к себе, – Таисия расплакалась, закрыв глаза рукой.

– Понимаю, деточка, когда душа замерзла, к печке прислоняешься, хоть она горяченная и до костей прожечь может.

Павловна неумело, видно давно ей не представлялась возможность проявить сочувствие, погладила плачущую женщину по плечу, а потом неожиданно для той ущипнула за щёку.

– Да ты, смотрю, совсем захмелела, надо что по существеннее тебе дать закусить, – Павловна открыла холодильник, – да-а, не густо. Мне одной много ли надо, сын ко мне не заезжает, гостей я не принимаю, сама на базаре ем. Ну-ка, что тут у меня? Годиться, хороша закуска – квашена ка-пустка и подать не стыдно, а съедят – не жалко.

– Сами стихи сочинили? – Таисия улыбнулась сквозь слёзы.

– Да где мне рифмоплётством заниматься, в одном кине слышала, а сейчас вспомнила, – хмыкнула хозяйка дома, – вот ещё колбаска, хлеб, чипсы с беконом, шибко я их уважаю, вот и собрали закусон.

– Спасибо, не беспокойтесь, – пожала плечами Таисия, – вот скажите мне, вы жизнь прожили, много повидали, почему Аллах отвернулся от меня?

– Ну, во-первых, я помирать не собираюсь, это по поводу «прожила», а повидала я и правда, много. Ничего, девонька, просто так не происходит. Не спрашивай у Бога о справедливости, был бы он справедлив, давно наказал бы тебя. Не сердись, мне твоя трагедия особой жалости не вызывает, люди и пострашнее цену платят, ты молодая, а барахло нажитое – ерунда, как пришло, так и ушло. Ну-ка, покопайся в своих мозгах, разве ты его кровью и потом заработала? Вот, то-то и оно – ж.

– Но мне жить теперь негде!

– Главное здоровое тело, значит, у души есть крыша. Думай о сегодняшнем дне, о завтрашнем господь позаботиться. Ты скоро сама до этих истин дойдёшь, раз мои слова для тебя писком звучат. Сама же говоришь – я многое повидала.

– Я уже упала ниже плинтуса, у меня ничего нет, меня перестали уважать все те, кто совсем недавно лебезил передо мной.

– Э, милка, жизнь интересная штука, когда ты думаешь, что находишься уже на самом дне, снизу тихо постучит кто-то.

– Вряд ли, мне уже пятки огненная плазма, что вокруг ядра земли находиться, обжигает.

– Ничего-то ты кроме своей обиды вокруг не замечаешь, есть люди, которым хуже, чем тебе, раз в несколько.

– Это всё слова, простите меня, что заморачиваю вас своими переживаниями, расскажите, чем вы занимаетесь.

– Ты что, не видишь, сколько мне лет от рождества Христого? Пенсионерка я, скучаю, бездельничаю.

Таисия вдруг истерично расхохоталась:

– Кто-то из шутников когда-то сказал «безделье не было бы таким скучным, если бы была другая форма безделья».

– Точно, это про меня.

– А в свободное от безделья время, что делаете?

– На базаре я время коротаю, приторговываю по мелочам, – махнула рукой Павловна, – не думай, что нуждаюсь, у меня всего вдоволь. Просто общение, последние новости, люди. В любую погоду, как на службу иду, боюсь пропустить, вдруг Антанта проклятая что-то замыслила, а я не в курсях.

Павловна засмеялась и тут же закашлялась, сидевший внутри свист вырвался наружу. Ловкое движение и спасительный баллончик облегчил её дыхание.

– Это у вас от дыма?

Таисия сделала попытку затушить прикуренную сигарету, но старуха покачала головой:

– Говорю ж тебе, от дыма мне ничего, астма проклятая со мной уже лет 25 живёт, приступы такие – не редкость.

– А чем-нибудь лечитесь?

– Да ничем её, заразу, не выведешь, вот, слава богу, лекарство придумали хоть спазм снимать. Засиделись мы, однако, пора отдыхать.

– Спасибо вам за поддержку, – улыбнулась Таисия, – давайте я посуду приберу и пойду к себе.

– Вот это дело, люблю, когда народ сам за собой прибирает.

Таисия вышла, тихонько прикрыв дверь. Было далеко заполночь, она выкурила ещё одну сигарету на лестничной площадке и, войдя в квартиру сына, тихонько щёлкнула дверным замком. На душе, после общения с соседкой, стало немного полегче.

Утро следующего дня у Таисии началось с телефонных переговоров. Обзвонив несколько объявлений в газете, она приценилась и пришла к выводу – машину удастся продать неплохо и закрыть главу долгов. Она ждала сына, которого с утра отправила за машиной. Вошедший в дверь Рауль выглядел уставшим и… напуганным.

– Я не слышала, как ты подъехал, – Таисия встречала его в прихожей.

– Мама, вы только не волнуйтесь, – сын не поднимал глаза на мать.

– Что? – обмерла Таисия.

– Машины в гараже нет, угнали.

Ноги Таисия подкосились и она просто сползла по стене на обувную тумбочку.

– Ты слышишь, что говоришь?! Ты вообще соображаешь, что говоришь?!

– Обращаться в ГАИ небезопасно, они поднимут всю компьютерную базу, могут вскрыться ваши махинации, вы же не всех купили. Ребята сказали, предпринимать что-либо бесполезно, ещё решат, что вы были в сговоре с угонщиками и не хотите платить присужденную сумму.

– А ещё что твои ребята тебе сказали?!

– Они в растерянности, вас, мама, жалеют, пришла беда, отворяй ворота. Ничего, мы как-нибудь выкрутимся.

– Что ты «макаешь»? «Открывай ворота», – прошепелявила Таисия, – мозги бы ты свои открыл, когда к своим бандитам обращался. Ладно, надеюсь, это они меня кинули и ты не при чём.

– Куда вы? Не делайте глупостей, мама.

– Отстань, мне надо побыть одной.

Таисия шла, не разбирая дороги, слёзы застилали ей глаза. Первый раз она почувствовала, где находиться и как болит сердце, под левой лопаткой кололо и пекло. «Да пусть разорвётся, к чёртовой матери, все проблемы решатся разом, нет человека, нет проблемы». От своих тягостных мыслей Таисия очнулась тогда, когда сзади раздался визгливый голос грузчика, катившего тележку с коробками.

– Эй, корова, дорогу!

Таисия огляделась – она стояла посередине базарной площади. Туда-сюда сновали люди, жизнь рынка кипела. «Павловна, надо найти её, пусть ругает, пусть насмехается, всё лучше, чем от мыслей мозги лопнут».

– Так, девонька, смотрю, тебе сегодня хуже, чем в день суда.

Павловна сидела в обшарпанном кресле за невысоким прилавком, заваленным хозяйственными железками, ещё какими-то разномастными товарами.

– Выпей-ка валерьяночки, вот, «Фанты» глотни, не бзди, астма – не заразная.

Таисия машинально сделала несколько глотков и, поблагодарив старуху, поискала глазами место, чтобы присесть. Павловна заметила её взгляд и достала из-за спины раскладной стульчик.

– Садись и рассказывай, что со вчерашнего дня с тобой приключилось.

Заставлять Таисию не надо было, рассказ сам просился к слушателю. Павловна сначала слушала, глядя на рассказчицу, потом опустила глаза и посмотрела на Таисию только тогда, когда та замолчала.

– Хреновые дела, дружков сыночка своего знаешь? – когда Таисия утвердительно кивнула, старуха продолжила, – сейчас вот что, иди домой, постарайся отвлечься, отдохни, а я обмозгую, какие рычаги надавить, чтобы нашли твою машину. Но сама понимаешь, бесплатно только чирьи на заднице выскакивают.

– Вы меня разыгрываете или как дурочку успокаиваете?

– Ты говори да не заговаривайся, шутки с тобой шутить у меня времени нет. И успокаивать тебя мне не охота, сама такого идиота на свет произвела, пока за деньгами гонялась, упустила воспитание, прошляпила, чтобы уважал тебя и боготворил, как положено к матерям обращаться, как бы они не жили. Не мне тебя судить, по своему опыту знаю, каково это, когда сын на мать волком смотрит, у самой такая же история. Мой хоть пакости мне не делает, на том спасибо, но по больному тоже изрядно режет, знаться со мной не желает. У нас с ним своя история, но сейчас не обо мне речь. Сказано тебе, иди домой, я сейчас пацанов подтяну, найдут твою ласточку, гаманок развязывай, людей отблагодарить надо будет.

Павловна говорила вполне серьёзно, но эта её серьёзность и вызвала у Таисии приступ истеричного смеха. Старуха не прерывала этот выплеск эмоций, ждала молча, пока та успокоится. Досмеявшись до всхлипов, Таисия, не вытирая слёз, уставилась в землю под своими ногами.

– Я-то думала, ты пришла ко мне за помощью, люди посоветовали, а ты во мне клоунессу на пенсии увидела. Что, уважаемая, иди, сама в своём дерьме копайся.

– Простите, Павловна, честно говорю, я не хотела вас обидеть, а смех мой от безысходности.

– Да всё я понимаю, девка, откуда тебе знать, что бабка базарная из себя может представлять, а я тебе вот что скажу, по секрету, – Павловна склонилась к Таисии, – меня многие уркаганы до сих пор уважают, вес в их обществе я своей жизнью заслужила и не стесняюсь этого. Наколки на моей руке видела? Ты думала, они от нечего делать появились? Это – печати моей лагерной жизни.

– Не пойду я туда, лучше с моста головой, – усмехнулась Таисия.

– Ага, чтобы башка дурная вдребезги, валяй, не жалко.

– Аллах, помоги мне! – Таисия затянула на татарском языке заунывную молитву.

– Не смеши своего Аллаха, говори о привычных вещах – лукавстве, обмане, притворстве.

– Об этом и говорю, – перешла на русский Таисия.

– Чем быстрее ты перестанешь корчить из себя невинную жертву и покаешься…

– Я вам всё как на духу рассказала, – перебила Таисия.

– Да не передо мной каяться надо, перед собой, тогда у нас быстрее всё на лад пойдёт.

– Но я, правда, не такая уж и плохая, – всплеснула руками Таисия.

– А кто устанавливал меру плохого и хорошего? – прищурилась Павловна, потом сунула руку в карман и достала связку ключей, -иди ко мне домой, смотри, не бедакурничай, вино вчера осталось, можешь допить, чтобы на душе потеплее стало.

– Не волнуйтесь, я не стесню.

– Кого? Домового? Думаю, не стеснишь, ему мало места требуется.

– Если я правильно поняла, то вы разрешаете мне пожить у вас какое-то время? – с надеждой в голосе спросила Таисия.

– Ну и шустрая ты, дай палец, она уже готова полруки оттяпать, – нахмурилась Павловна.

– Извините, – Таисия опустила глаза и протянула связку ключей хозяйке.

– Не гоню, у меня характер не сахар, сама сбежишь, – Павловна оттолкнула руку Таисии и достала из кармана фартука мобильный телефон, – с этой хреновиной можешь обращаться?

– Конечно, в своё время у меня три таких было.

– Тогда нажми вот эту кнопку и набери ещё 1 и 5, – Павловна взяла телефон и махнула на Таисию, – всё, иди, остальное – не твоего ума дело, приду, поговорим. И дурь из башки выкинь, тебе твой Аллах меня в помощь позвал.

Таисия не поняла, от чего она проснулась, от свиста, раздававшегося из грудной клетки Павловны, сидящей напротив дивана в кресле, толи от пристального взгляда старухи.

– Ну, слава богу, а то я, грешным делом, уже как десять минут к твоему дыханию прислушиваюсь, – Павловна хлопнула себя по коленке, – нет, девка, в охранники к себе я тебя не возьму, это ж надо так дрыхнуть без задних ног. Думала ты вино долакала, а то и водочки в него подлила, а смотрю, нет, всё на месте и пустой бутылки нет.

– Вы прямо как миссис Марпл, – улыбнулась Таисия и, встав с дивана, поправила смятый плед.

– Аккуратность любишь, это хорошо, – Павловна откинулась на спинку кресла.

– Ну, есть какие-то новости? – Таисия присела на край дивана.

– А вот это – плохая черта, – Павловна подняла палец вверх, – человек, которому есть, что сказать, сам начнёт, нечего его подгонять. А когда без церемоний его прямо в лоб спрашивают, может подумать, что его считают чем-то обязанным или бесплатно пользуют.

– Чаю хотите? – Таисия привстала с дивана, но Павловна жестом, заставила её сеть обратно.

– Опять нехорошо, что ты мне свой чай навязываешь? Ждёшь, чтобы я

отвлеклась на раздумья, хочу чай или нет? Вообще нельзя угадать, что человек хочет. А предлагать надо вот как…

В другой ситуации Таисия уже давно бы вспылила от вздорности старухи, но…

– Что желаете? Любой каприз за вашу улыбку.

– Ну, – Павловна надменно усмехнулась, она или испытывала Таисию на не кофликтность, или такая манера поведения была её настоящей, – не совсем так, но на первый раз годиться. Давай-ка мы эту бутылочку домучаем и с глаз долой, а на её место полнёхонькую поставим.

– Так я мигом в магазин сгоняю, – подхватилась Таисия.

– Шустрая и отходчивая, секунду назад вспылила, но сдержалась, я заметила, а по сравнению с тем настроем, с которым на базаре была, так вообще земля и небо. А я думала, приду, надо будет твои слёзы-сопли вытирать, а я этого не люблю. Как поспала-то?

– Мне от валерьянки и валидола так спокойно стало, я пришла, прибралась чуть-чуть и села на диван, сама не знаю, как задремала.

Павловна кивнула головой и полезла себе запазуху. «Крестик что ли показать хочет?» подумала Таисия. Но старуха достала ключ на тесёмке и, сняв его через голову, протянула Таисии.

– Открой вон ту дверцу шкафчика, давай-давай, не стесняйся.

Таисия открыла дверцу и присвистнула:

– Вот это да, целый склад, и все одной марки!

– Я только это винцо и люблю! Что ж я – крыса подопытная, пить всякую бурду, если вдруг моего любимого в магазин не завезут? – пожала плечами Павловна, – люди кто соль-сахар, или муку запасают, а я вот, грешница, винишко красное сильно уважаю, да и для здоровья оно полезно, в разумных пределах, конечно. Мне после него дышать лучше.

– Так давайте я себе что-нибудь другое куплю, вам ваших запасов на дольше хватит.

– Нет, девонька, так негоже, когда кончится, тогда и будешь его по всему городу искать, это ж мне на автобусах не наездиться, а ты молодая, порыскаешь. Ох, подустала я что-то сегодня.

Павловна зевнула и прикрыла глаза, Таисия тихонько вышла на кухню.

– Что это ты делаешь? – Павловна стояла в дверях кухни.

– Я мяско уже заранее поджарила, картошку начистила, сейчас, через десять минут будет жаркое готово, – Таисия помешивала в сковороде готовящуюся пищу, – Павловна, я ещё кой-каких продуктов прикупила, чтобы холодильник порадовать.

– Может, ты ещё и крестиком вышиваешь?

– Нет, – улыбнулась Таисия, – а вот носки да вещи покрупнее свяжу.

– Сколько раз у меня был шанс этому ремеслу обучиться, – Павловна села за стол, – да так и не сподобилась, терпения у меня на эти петельки-крючочки не хватает. Покер да преферанс – вот самое лучшее время препровождения. В картишках я – мастер. Как-нибудь сходим с тобой в казино, халявные деньги – достойная награда для матёрого картёжника. Гляди-ка, и посолила по моему вкусу, – Павловна, обжигаясь, зацепила вилкой кусок мяса и соломинку картошки.

– Ой, а саму картошку я забыла посолить, – всплеснула руками Таисия.

– А мне это как раз и в елочку, ну, – Павловна подняла бокал с вином, – будем здравы, девка.

Едва они чокнулись, Таисия прислушалась и, даже не отпив глотка, поставила бокал на стол:

– Павловна, вы слышите шум на площадке? Это голос моей снохи.

– А ты не слушай, а кушай, там происходит всё, что надо. Тебе нужен результат?

– Смотря, какой ценой.

Таисия выскочила на лестничную площадку и упёрлась носом в спину одного из двоих крепких высоких парней. Он отступил в сторону, пропуская женщину, но Таисия замерла на месте и почувствовала, как ёкнуло сердце. Её сын Рауль, прячась за спину своей супруги, выглядывал на второго парня, стоящего возле дверей его квартиры. В его глазах был ужас и паника. В приоткрытую дверь выглядывали внуки Таисии, мальчики-погодки, пяти и шести лет. Парень, который был ближе к Раулю и снохе, протянул руку и закрыл дверь, втолкнув мальчишек в квартиру.

– Что здесь происходит? – тихо спросила Таисия.

– Это у вас надо спросить! – взвизгнула сноха и уставилась на Таисию выпученными глазами, – хотите собственных внуков отца лишить?! Я найду на вас управу, не два, а десять лет будете сидеть, пожизненно упе-ку! Старая дрянь! Собственного сына готова за деньги проклятые искале-чить!

Брызгая слюной, сноха разразилась такой отборной площадной бранью, что Таисия почувствовала, как вспыхнули румянцем смущения её щёки.

– Да ты сама должна была нам нахапанное добро отдать, пожила уже, дай и нам пожить, внуки у тебя! Сволочь жадная! Да я тебе глаза выцаРапаю, морда татарская и сын твой мне не указ!

Таисия почувствовала, как тошнота подкатила к горлу.

– Будь мужиком, поехали, вторая наша встреча уже не будет такой ува-жительной, как сейчас, – спокойным голосом сказал тот из парней, кото-рый стоял рядом с квартирой сына, – лучше, когда щеглов родной отец воспитывает, чем отчим.

– Ты ещё угрожаешь?! Да я тебе…

Сноха с кулаками кинулась на говорившего и тут случилось такое, как показывают в кино. Молниеносным движением руки подвергшийся атаке парень схватил нападавшую за шею сзади, припечатал лицом к стенке, а второй рукой выхватил пистолет с глушителем и приставил дуло к затылку женщины. Агрессию как рукой сняло и сноха, у которой подкосились ноги, готова была рухнуть на пол, держала её только мощная рука, впившаяся в её затылок.

– Вот, можно же спокойно разговаривать, – невозмутимым голосом сказал тот, что держал сноху, – наше время стоит дорого, молите бога, чтобы мы не посчитали свои неурочные, которые были истрачены на высЛушивание вашего визга. Если вы, сударыня, предпримете лишние движения, то ваших детей будет воспитывать их бабушка. Поняла, коза?

Испуг Таисии уже давно улетучился, наступило оцепенение и теперь она с жалостью и неприязнью смотрела на своего трясущегося сына, который просто вжался в дверь квартиры. У него зуб на зуб не попадал, тонкая струйка слюны из открытого рта стекала на воротник рубашки. «О каком мужском сопротивлении речь, хоть бы от страха тут же не умер. Какое ничтожество я произвела на свет!» подумала Таисия и услышала, как хлопнула дверь квартиры на верхнем этаже, кто-то спускался.

– Поняла, – прошептала сноха.

– Вот и молодец, понятливая.

Шаги наверху затихли, а потом повернули обратно, хлопнула дверь квартиры. «Да, сейчас никому ни до кого нет дела, все только за себя» подумала Таисия.

– Иди домой, к детям, – парень, до сих пор державший сноху за шею, отпустил её и подтолкнул к дверям, – твой муж придёт тогда, когда машину найдёт. И не делай сегодня того, о чём можешь пожалеть завтра, врубаешься?

Когда за снохой закрылась дверь квартиры, он обратился к Раулю:

– Что стоишь, мерин, давай, валяй вниз. Вынужден извиниться перед вами за эту сцену, обычно мы работаем более тактично.

То, что этот парень сделал в следующую минуту, привело Таисию в состояние полного ступора – он нагнулся… поцеловал её руку, потом по-смотрел в глаза и улыбнулся:

– Всего хорошего.

Таисия, как зачарованная, держала руку навесу и очнулась только тогда, когда хлопнула дверь подъезда. «Какие у него глаза, просто чудо, высокий, красивый, любовника бы такого и жизнь, можно сказать, удалась. Господи, о чём ты, старая, думаешь?». На негнущихся ногах она вернулась в квартиру Павловны. Та так и сидела на одном месте, даже к дверям подслушивать вряд ли подходила.

– Ну, пить-то будем сегодня или как?

– Картошку подогреть? – Таисия медленно опустилась на стул.

– А чё её греть? Тебя минут пять не было.

– На чём мы остановились? – всё ещё под впечатлением увиденного, Таисия сказала первое, что пришло в голову.

– На том, что ты – дура, – Павловна легонько ткнула пальцем Таисию в лоб, та будто проснулась и передёрнулась, – я же тебе русским языком сказала, не ходи, крови бы всё равно не было, ребята у меня не кровожадные, так, пару синяков, да рёбра бы помяли, делов-то куча. Это нехорошо, когда собственное дитятко, которому ты жизнь дала да грудью вскормила, так грязно родную мать кидает, в Куршавелях хотел отдохнуть от делишек своих «праведных». Ты сама попросила меня разрулить твою проблему, для меня желание клиента – закон.

– Хотела спросить, откуда вы такие приблатнённые словечки знаете, да вспомнила, лагеря, – Таисия сделала большой глоток вина, – а кем вы работали?

– Товароведом, – гордо распрямив спину, сказала Павловна.

– Ого! А это до лагеря или после? – Таисия спросила сразу, не задумы-ваясь и, по колючему взгляду Павловны, поняла – задела тонкие струны души старухи.

– Ты думаешь, я за пару часов передам тебе весь свой багаж прожитого и ты, тут же, помудреешь? – прищурилась Павловна.

– Я не хотела вас подколоть, правда! Хотела послушать о вашей жизни, вы-то, поди, о моей уже всё знаете.

– Не всё, ты в каком году родилась? – судя по тональности голоса Пав-ловна не обиделась на Таисию.

– Я вам скажу, только никому, – шопотом сказала Таисия, – мне-то всегда сорок два.

– Тю, как это?

– Да шучу, родилась я в 1953, 30 апреля, матушка мною быстро разрешилась, а могла и потерпеть, какой-то минутки не хватило, тогда бы я свой день рождения в большой советский праздник отмечала. Мать просила акушерку, но та ни в какую, раньше все друг на друга стучали, чтобы за бдительность грамоту получить.

– Не говори о том, чего не знаешь, просто в твоём случае принципиальная медичка попалась, а может, и так, что-то об оккультизме и астрологических науках знала, поэтому не стала тебе с самого начала жизнь определять. Праздники меняются, забываются, а ты – факт.

– Не понимаю, что-то вы туману напустили на обычное дело.

– А вот давай-ка горло промочим и я тебе объясню, – отпив глоток ви-на, Павловна продолжила, – гороскопами и всякими подобными разностя-ми я давно заинтересовалась. Эта литература когда-то вообще запрещённая была, так, со слов стариков можно было хоть что-нибудь узнать. А сейчас красота, на каждом прилавке книжек по сотни лежат, бери и читай, выводы делай и за людьми наблюдай. Так вот, ты, девонька, типичная змея, пятьдесят третий год был годом змеи. Если соединить все цифры этого года получиться девятка.

– И что?

– А то, что ты сама над своей жизнью подумай и увидишь, ты – холодна, расчётлива и целеустремлённа, я бы не хотела стать твоим врагом.

Твоё проклятие, как яд змеи, людей, что ты со зла отметила, отравит мучительно и бесповоротно, никакие бабки-ведуньи не помогут. Тот, кто отправил тебя на эту землю, ангел или демон, не знаю, тут ещё подсчёты нужны. В ночь на первое мая весенний шабаш ведьм, они на Лысую гору

летят, открывать летний сезон. Чего ты посмеиваешься? Точно тебе говорю, силу свою ты пока ещё не знаешь или не замечала последствий, но время придёт и, – Павловна ткнула Таисию пальцем в лоб, – тут дверка откроется, все, что в твоём мозгу есть проявится. Я знаю одного человека, который в ночь с тридцатого октября на первое ноября родился, так она ого-го какая ведьмачка.

– Так число-то другое? – пожала плечами Таисия.

– Другое-то другое, нов эту ночь ведьмы опять на шабаш собираются, чтобы, как говориться, летний сезон закрыть, расслабиться да о своих подвигах похвастать.

– Павловна, вы меня удивляете, – расхохоталась Таисия, – такого бреда от вас я вообще не ожидала услышать! Вы были коммунисткой?

– Заявление писала, – кивнула головой Павловна, – да вот только обстоятельства так повернулись, что миновала меня чаща сия, а может и хорошо, будь я партийной, срок бы раза в два больше мне впаяли. Обошлось. Господи, вкуснота-то какая, – Павловна зажмурила один глаз от удо-вольствия, отпив ещё глоток вина, – для того, чтобы наслаждаться этим питьём и стоит на свет родиться. Вино как любовь, один бокал делает человека счастливым, много – безумным. Конечно, страсти по мужикам во мне давно улеглись, а вот этот напиток до сих пор бодрит и умиротворяет.

– Павловна, сколько раз вы замужем были?

– Ты будто следователь, разговор резко переводишь, чтобы врасплох застать, – хмыкнула Павловна, – а ни разу. Что удивляешься, вот так у меня жизнь сложилась, троих своих воздыхателей я похоронила.

– Матушки мои, как же так? – изумилась Таисия, – что за напасть такая?

– А вот и напасть, каждый из них, пока мы женихались, от какой-нибудь хвори помирал. Время было тяжёлое, врач один на сотню вёрст да и таблеток-микстур раз- два и обчёлся. Это сейчас молодёжь друг другу в глаза посмотри и уже в кустах барахтаются, в наше время всё по-другому было, до свадьбы ни-ни. Так до тридцати лет я в девках и проходила, пока не появился в нашей деревне Ванюшка, его к нам из области на уборку в подмогу прислали, трактор в ту пору, как и врач, один на всю округу был. Красавец, гармонист, все девки по нему сохли, а он меня выбрал. Я вроде и невестой завидной по тем меркам была, у меня дом большой, хозяйство, жила одна, моя мать с братишками-близняшками к тому времени померли, чахотка и отец долго не прожил, запил и сгорел. Ванюшка сразу на меня запал, хотя по деревни обо мне дурная слава шла, мол, «чёртова невеста, сам нечистый её женихов могилу сводит, чтобы её не отдавать никому».

Советская власть про религию да всякую чертовщину людям хорошо мозги полоскала, да разве вековую дурь за малый срок вылущишь? В один из дней, мы на току зерно лопатили, подошёл ко мне председатель колхоза нашего, дошли до него слухи, что Иван на меня глаз положил и говорит мне тихонько: «ты, Анна, Ивана к себе не подпускай, где я ещё трактори-ста в такую пору возьму». Я так и обмерла, ещё если бы мне бабка, из ума выжившая, такое сказала, куда ни шло, но председатель – коммунист? Чуть сквозь землю от стыда не провалилась, но наказ запомнила, чтобы людей против себя не настраивать. Стала избегать Ивана, старалась, чтобы наши пути никак не пересекались.

– А вам он нравился?

– Да влюбилась я в него по уши, как никогда до этого не любила, с первого взгляда, с ума сходила.

– И как же вы?

– Будешь перебивать, ничего больше не скажу, – нахмурилась Павловна, но вряд ли угроза была серьёзной, по глазам старухи было видно – рассказ так и просится наружу, – и тут, как-то ночью, услышала я слабый стук в окно, шторку дёрнула, а там, в свете луны, Иван стоит. Приоткрыла я окошко, а он тут же за руку меня схватил и зашептал: «не выйдешь ко мне, пойду, утоплюсь, жизни мне без тебя нет». Уступила я, так мы и стали по ночам встречаться, миловались так, что дух захватывало и сердце останавливалось. Но ничего лишнего я ему не позволяла, когда чувствовала, что он вот-вот с собой сладить не сможет, вопросики ему всякие задавала, он мне о городской жизни рассказывал, стихи читал. Уборка к концу подходила, Иван, когда пришёл в очередной раз, сказал, что перед народом меня своей невестой назовёт. Я хоть и любила, но тревожно на душе было, сказала ему, что не выйдет у нас ничего хорошего, помню, он засмеялся, прижал меня к себе и шепнул: «любовь наша сильнее всяких напастей». А утром над селом обложной дождь начался, Иван в поле работал, промок – продрог, а через три дня слёг с воспалением лёгких. Врачи его в райцентр увезли, сказали, что вряд ли выкарабкается. Сгорел здоровенный мужик за неделю, как свечка. Почуяла я, что надо мной тучи сгущаются, собрала вещички сменные, дом подпалила, чтобы некуда было возвращаться и рванула через лес на станцию. Билет до Москвы не купила, с пересадками пришлось ехать, а на этой станции, где теперь городок наш разросся, жизнь моя и перевернулась.

Павловна замолчала, на этот раз Таисия не подгоняла её рассказа, старуха с характером, может и замкнуться в себе, а услышать продолжение Таисии очень хотелось.

– Сделай-ка мне яишенку, пока вспоминала, проголодалась, а я сейчас…

Пока старуха в ванной комнате заседала, Таисия уже подсуетилась, яичницу сварганила, чтобы желтки жидкими были, вдруг Павловна макать хлебом их любит? Старуха вернулась к столу и тут же макнула краюшку хлеба в яркий глазок яичницы. Таисия терпеливо ждала, пока Павловна насытиться.

– Молодец, я такую и люблю, как угадываешь? Ну, слушать дальше хочешь? Да, самое интересное впереди. Так вот, мы чуть-чуть до Москвы не доехали, что-то там с вагоном приключилось, путейцы его дальше не пустили, мол, в столице строгий контроль, как бы по шапке за неполадки не получить. Кто шибко торопился, тех по всему составу распределили, а кому торопиться некуда было, тот остался другой поезд ждать. Я тоже осталась, с мыслями собраться надо было, решила подождать. Пошла я со своим узелком в тот сквер, что до сих пор растёт и процветает возле нашего вокзала. Вечер уже был, темновато. Но я разглядела человека, сидящего на скамейке, решила подойти, поболтать, всё веселее вдвоём время коротать. Подошла, оказалось, это женщина с маленьким ребёнком на руках, сидела неподвижно, толи думала о своём, толи дремала. Я подошла и поздоровалась, женщина мне не ответила, а ребёнок, заслышав мой голос, заугукал, захныкал. Смотрю, женщина не шевелиться, я решила ребятёнка на руки взять, пока мать дремлет, потянула его, а женщина не выпускает, несильно держит, а цепко. Я удивилась, до её руки дотронулась, а она как лёд, пригляделась я к её лицу, темно уже было, глаза у женщины закрыты. И тут меня будто кипятком ошпарили, – Павловна передёрнула плечами и снизила голос до шопота, – мёртвая она. Выдернула я ребёночка из её покойницких крепких объятий, посадила рядом с собой на скамейку, дала бублик, а сама огляделась, нет ли кого поблизости. На моей стороне провидение было в тот момент, ни души вокруг. У меня мозги хорошо работают, особенно в таких неординарных ситуациях. Взяла я её сумочку, нашла там документы, оказалось, землячки мы, она из Новосибирска, до моего колхоза два дня пути, свидетельство о рождении ребёнка тоже было, в графе «отец» – прочерк. Мы с ней одного года были, я тринадцатого мая рождения, а она седьмого. Я – Анна, а она – Алла, отчества разные, ну и фамилии, конечно. Сходство меж нами слабенькое было, но благо в то время фотографическая индустрия не чета теперешней, можно было прямо на фотографии карандашом подкорректировать чуть-чуть. Я быстро сообразила, свои документы ей положила, а её себе забрала. Ребёнка подмышку, платком обернула, он тут же заснул, устал малый, да замёрз, осень ведь была. Кинулась я бежать подальше от этого места, решила, что значит так судьбе угодно, в этом городишке мне и осесть. Хотя в большой Москве затеряться проще было, но и хлопот не оберёшься устраиваться, в маленьких городах люди добрее, сердобольнее. Когда за моей спиной свисток милиционера раздался, я чуть сама замертво не свалилась, едва с мыслями собралась да отдышалась, как патруль ко мне подошёл. Выслушали мою историю о том, как наш вагон сломался и сопроводили меня на вокзал, в комнату матери и ребёнка, были такие раньше в каждом вокзале. Ночь мы с ребёнком переночевали, мальчишка молодец, вёл себя спокойно, покормили его, он и заснул до утра, умаялся, бедный, а я всё дрожала, боялась, что когда он отдохнёт, начнёт капризничать, я же чужая тётка, кто знает, какой у него характер, некоторые ребятишки чужих к себе на пушечный выстрел не подпускают, орут благим матом. Едва утра дождалась, но мальчонке надо должное отдать, он нутром чувствовал, что деваться ему некуда, сразу меня принял, заулыбался. Ты тоже слышала, дверь хлопнула? Быстро твой сынок показал, где машина. Хочешь пойти посмотреть? Да в порядке он, что с дерьмом будет! Думаю, пора тебе свои вещички ко мне перетаскивать или другую крышу себе нашла?

– Да не зачем, если не прогоните, мне и у вас замечательно, – улыбнулась Таисия.

– Не прогоню, пока душа в душу жить будем, – хмыкнула Павловна, – иди, тащи своё добро, много его у тебя?

– В одной сумке уместиться, всё продала, – развела руки в стороны Таисия.

Открыв двери своими ключами. Таисия прислушалась, голоса сына и снохи раздавались из кухни. В полумраке коридора Таисия споткнулась об два своих чемодана и, чертыхнувшись, зашла в кухню.

– Мебель тоже забирать будешь? – дрожащий голос сына болью отозвался в сердце матери.

– Нет, пусть внукам остаётся, – ответила Таисия, – где моя шкатулка?

– В вашем чемодане, ничего вашего мы не брали, – сноха повернулась к Таисии и та заметила, сколько ненависти было сейчас во взгляде молодой женщины.

Таисия вышла в коридор, достала из чемодана шкатулку, в которой хранила свои украшения, посмотрела на них, вытащила старинное колье и сунула его в карман. Прикинула, сколько стоят оставшиеся драгоценности, тысяч семь в долларах будет, и, вернувшись на кухню, поставила шкатулку на стол.

– Это не вам, это внукам.

– А колье с подвесками себе оставили? – хмыкнула сноха, – остальное-то и половины от колье не стоит.

– Ох и наглая же ты, Аллах тебе судья, подвески я уже давно продала, в сумму долга вложила, а колье у нас в роду по женской линии передава-лось, а вы девочку не родили. Если родите, а может, у кого-то из ваших детей девочка родиться, вот тогда и отдам.

– До этого ещё дожить надо…, – Рауль споткнулся на полуслове.

– А я помирать в ближайшие лет сорок не собираюсь, – от души расхохоталась Таисия, за время этого тяжёлого разговора с неё словно груз сняли, ей стало легко.

Выставив на лестничную площадку свои чемоданы, она положила ключи на тумбочку и вышла, громко хлопнув дверью, поставила точку в отношениях со своими близкими. Павловна уже спала и это расстроило Таисию. Она вымыла посуду, вещи разбирать не стала, есть завтрашний день.

– Сколько там натикало? Таисия, дрыхнешь, что ли?

– Оладушки стряпаю, сейчас чай будем пить, время-то уже много, девять сорок пять, – голос Таисии доносился из кухни.

– А наша работа отделом кадров не контролируется, – Павловна, нечёсаная, в ночной рубахе до пола заглянула на кухню и прошаркала в ванную.

– И вам доброе утро, – в полголоса сказала Таисия, ставя на стол тарелку с дымящимися румяными оладьями.

– Да уж, порадовала, вкуснота, с клубничным вареньем вообще объедение, – Павловна причмокнула языком, – а я всё больше к яблочному повидлу привыкла, не люблю я эти современные джемы, комфертьюры. А вот если бы земляничное было, вообще отпад. Да где нынче землянику взять? Всё перепоганили, то свалка, то заправка, то кафешка задрипанная. Ох, спасибо, порадовала.

Павловна утёрлась маленьким полотенцем и откинулась на спинку стула:

– За сколько ты, голуба, машину хотела толкнуть?

– А вы купить хотите? – засмеялась Таисия.

– Позубоскаль мне, я тут ночью накидала кой-какую схему.

– По-моему, вы прекрасно и крепко спали? – Таисия прищурилась, – у меня сегодня такое настроение чудное, такая лёгкость, давно я такой свободы не чувствовала, – под пристальным взглядом Павловны, Таисия перестала описывать свой восторг, – тысяч восемнадцать, недорого и продать можно быстро, у меня время поджимает.

– За такую цену покупатель уже имеется, значит, можно сказать ребятам, чтобы загоняли на СТО, подшаманить кой-чего в ней надо, чтобы как конфетка была.

– А откуда вы могли узнать, за сколько я хотела продать? Во сне приснилось?

– Я что, на ясновидящую похожа? – нахмурилась Павловна, – хорошо, объясню тебе, но заметь, против своих принципов поступаю. Проще было послать тебя подальше с твоими расспросами, да ладно, раз уж живём вместе, надо тебя капельку в курсе держать. Есть у меня кабинет, где я все вопросы решаю, сама понимаешь, детство у меня тяжелое было, деревянные игрушки, велосипед без седушки, да опять же, Антанта проклятая может подслушать.

Таисия ухохатывалась до слёз:

– Вот уж не думала, что туалет можно считать резиденцией, вы случайно там рекомендаций по курсу Доу Джонса и цене на баррель нефти не даёте?

– А дала бы, если бы спросили, – Павловна состроила ехидную рожицу, – хватит ржать, нажми-ка вот эту кнопочку.

– Вы всегда мобильник выключаете? А вдруг кто-то захочет вам позвонить? Городского телефона у вас я не заметила.

– А неча меня беспокоить, кому надо, того сама достану, опять же, Антанта проклятая может запеленговать, по телевизору что, не видела, каждый сотовый можно по спутнику найти. Так, прибирай-ка на столе, – Павловна махнула рукой, а потом посмотрела на Таисию, – спасибо за еду, девонька, давно я домашней пищией кишки свои не радовала.

Павловна прошествовала в ванную и Таисия услышала шум включенной воды. «Ну, конспираторша» усмехнулась Таисия, вымывая чайные чашки.

– Так, девка, собирайся на работу.

Павловна плюхнулась в своё любимое кресло и, закашлявшись, брызнула из баллончика себе в рот.

– А вы?

– А я дома останусь.

– Может, я тоже?

– Э, нет, негоже, чтобы место простаивало, да и последние известия надо знать. Заодно и бабёнку эту, новую, как там её? Зося Марковна, имя цыганское, отчество еврейское, ох и смесь.

– Она учительницей работала сорок лет, я спрашивала.

– Вот, поддержать её надо, она за себя постоять не сможет, на рынке сейчас передел мест идёт, поэтому от нашего кооператива обязательно каждый день человек должен быть. Если кто из залётных уж сильно наез-жать будет, ни с кем в «базар» не вступай, придёшь, доложишь, я завтра са-ма со всеми разберусь. Училке привет передай, скажи, пока я живая, ей бояться нечего.

День прошёл, как обычно. Таисии только показалось, что покупателей было больше, чем в другие дни. Павловна оказалась права, среди покупателей сегодня было много парней с характерной внешностью, бритые затылки, пустые глаза. «Торпеды нового хозяина» поняла Таисия и пристально наблюдала за ними, но к их торговому месту никто не подходил. Им нашлось о чём поболтать с Марковной, учительница читала Таисии стихи Омара Хайяма. Таисия слушала с удовольствием и удивлялась, почему этого восточного писателя не изучают в школьной программе, красивые, мудрые слова.

– Я курочку принесла, через час буду вас домашней лапшичкой кормить, – радостно сообщила Таисия, заходя на кухню с пакетом продуктов, – сейчас лапшу замешу, яичек домашних специально прикупила.

– Опоздала ты со своей синей птицей.

– Почему с синей? Нормальная, откормленная и почему опоздала? —

Таисия застыла в дверях.

– Я уже цыплят – табака забубенила, чуешь, как чесночком пахнет?

– Да, – Таисия потянула носом воздух, – когда успели?

– Э, милая, я бы и трюфелей приготовила, будь у нас деньжат побольше.

– Да вроде мы не бедствуем, или как? – пожала плечами Таисия, – у меня кой-какие сбережения имеются в дальнем загашнике.

– Вот пусть и лежат, сдавай кассу, дело прежде всего.

Таисия достала из кармана деньги и протянула их Павловне вместе с тетрадкой, в которой они отмечали поступление и расход своих нехитрых товаров. Павловна, нацепив на нос очки, досконально просмотрела всё и присвистнула:

– О, смотрю, у тебя торгашеский талант не спит, это хорошо. У меня для тебя тоже сюрьпризик денежный имеется, подними чашку на подо-коннике.

Таисия захлопала в ладоши, увидев несколько банковских упаковок новеньких, хрустящих евро.

– Сколько здесь? – выдохнула она.

– О, здорово, восемнадцать, как и договаривались.

– Сколько за все услуги я должна отдать?

– А сколько не жалко? – прищурилась Павловна.

– Сколько скажите, я бы без вас ничего не смогла сделать, – пожала плечами Таисия.

– А, половину, – Павловна не спускала глаз с Таисии, наблюдая за реакцией.

Таисия была абсолютно спокойной, отняла половину пачек и положила их на стол перед Павловной, та отодвинула деньги в сторону и пристально посмотрела на Таисию:

– Тебе же не хватит внести последнюю сумму.

– А у меня запасной вариант имеется, – Таисия щёлкнула пальцами и, расстегнув ворот платья, вытащила на свет божий колье, которое вчера вечером одела на шею.

– Ох ты, красота, – причмокнула языком Павловна, – поди цены немалой, не жалко с такой вещицей расставаться?

– Честно? Жалко, – Таисия присела на край стула и рассказала Павловне, сколько по деньгам стоит это колье и какую цену оно представляет для неё самой в духовном плане.

– Вот, а ты сразу подхватилась, чуяла я, что вещь непростая, – закивала головой Павловна, – спрячь деньги в свои чемоданы и колье своим не тряси, у меня есть к тебе деловое предложение. Коробку от ксерокса в комнате видела?

– Нет, не заметила, – пожала плечами Таисия.

– Это плохо, в нашей жизни всё подмечать надо, чтобы вовремя среагировать.

– Стратег, вам бы армией командовать, – улыбнулась Таисия.

– А запросто, да только на мои плечи, синие от лагерных печатей, никто погоны не оденет, пошли, посмотришь.

Павловна жестом указала Таисии, куда поставить коробку и открыла крышку. Таисия сразу смекнула – бухгалтерские бумаги.

– Правильно видишь, – кивнула Павловна.

– И что с ними делать?

– А то, что умеешь, дебет с кредитом сведёшь и на бумажку выпишешь, где, куда и сколько денег было переведено, откуда поступили и куда ушли.

– Да тут работы на неделю, – хмыкнула Таисия, – шантажировать кого-то решили?

– Во-первых, не твоего ума дело, зачем мне эти сведения, а во-вторых, тебе куда торопиться? Сиди себе да считай или хочешь с побрякушкой своей расстаться?

– Нет, – поморщилась Таисия, – конечно, я всё сделаю.

– Вот тогда и долг свой отработаешь, – Павловна хлопнула ладонью по бумагам, – завтра с утра и начнёшь, когда я на базар уйду. А сейчас ужинать пойдём, а то наш табак в окно упорхнёт, да винцо скиснет.

– Полюбила я эти наши посиделки с вкусной едой, вином и разговорами, так и привыкнуть недолго, – сказала Таисия, утолив первый голод.

– А зачем отвыкать, мы – бабёнки свободные, никому ничего не должны, можно так и до конца век коротать. Вино в меру – эликсир здравомыслия.

– Уж извините меня за настырность, но рассказ о вашей жизни у меня из головы весь сегодняшний день не выходит, расскажите, что дальше было.

– Ага, побежала, старуху на полуслове перебила, а теперь любопытст-вуешь, – хмыкнула Павловна, – расскажу, чего уж тут, раз начала. Устрои-лась я на ткацкую фабрику, самое подходящее место было, там жильё давали и садик для пацана. Он по свидетельству о рождении Мишей был назван, так конечно и стала я его величать. Ткачиха из меня никудышная была, вроде не дура, а никак не могла в этих нитках успеть разобраться.

Пятилетка в четыре года – этот лозунг для меня как серпом по одному месту был. Кое-как навострилась, работу такую жалко было терять, зарплату хорошую платили, а начальник цеха моего мне вообще комнату в коммуналке выхлопотал, не казённую, раньше так было, ведомственное жильё, помнишь? А мне из городского фонда дали, как матери-одиночке. Я в своё время только шесть классов школы окончила, но читать всегда любила, язык подвешенный был. В документах матери Миши был диплом об окончании торгового техникума, я его подальше спрятала, думала, никогда не пригодиться. О, вперёд забежала, самое интересное пропустила. Так вот, советская власть за здоровьем женщин следила, на фабрику медкомиссию пригнали, врачи и по женской линии были, тётка да стажёр при ней. Представляешь? Я – девственница, а у меня ребёнок! Представляешь, сколько я страху натерпелась? Думала увольняться надо, а тут Мишаня приболел, в яслях простудился, воспаление лёгких подозревали, я целых полтора месяца по бюллетеню с ним просидела, на том этапе так и спаслась. Осложнения после болезни у мальчишки получились, пришлось мне с ним и дальше на больничном сидеть, советская власть – золотое время было, всё оплачивали. И тут новый виток в моей жизни получился. В коммуналке нашей бабуся померла и в её комнату въехала деваха-огонь, Полина Смелова, фамилия сама за себя говорит. Незамужняя, лет на пять меня младше, только уж больно гулящая, мужиков страсть как любила.

«Носки – портки замужем стирать? Извините, пока молодая, всё от жизни возьму, пенки сниму» это её любимая фраза была. Вот такие мы две противоположности, а сошлись, как родные. Как-то раз привела она очередного хахаля, оказался, директором продовольственного магазина, Роман Аванесович. Это сейчас супермаркеты на каждом углу, а в то время большой магазин был один на весь город. Полинка этого Аванесыча в ресторане подцепила, она красавицей знатной была – волосы длинные, белые, не крашенные, а от природы, глаза здоровенные, зелёные, а фигура, закачаешься, как Венера Милосская. Армяне на таких русских баб полных сильно падкие, обомлел и размяк Аванесыч от Полинкиной красоты. Поганец, жена, трое детей, но разве это мешает, когда, извини за выражение, хрен в лоб бьёт от страсти. Он ей всё – шубку, сапожки, кольца-серёжки, и меня жалел, а может, в глазах своей полюбовницы таким сердобольным хотел казаться, всяких деликатесов таскал сумками. Когда он в очередной раз к Полине в гости наведался, предложил он мне работу в своём магазине, в мясо-молочном отделе. Я сразу испугалась, какой из меня продавец с шестью классами, говорю, мол, подумать надо. Полинка разозлилась за моё тугодумство, вспылила: «тебе что, техничкой предлагают работать? Сразу тебя кто в товароведы возьмёт? Сначала к Работнику присмотреться надо, правда, Ромушка?» А Ромушка, сорокАлетний, уцепился «почэму туваровед?». А Полинка и давай соловьём разливаться, что у меня и диплом техникума есть и ответственная я и положительная. «Нечего дома киснуть, Мишку я в садик пристрою, тут недалеко есть у нас, а у меня там заведующая знакомая. Завтра же ступай и принимай отдел, такой человек тебе работу предлагает, что тут думать? Ромушка, благодетель ты мой, а теперь и Анькин, век тебе будем обязаны, как на бога, на тебя молиться будем». Аванесыч в улыбке расплылся, щёки лоснятся, будто это не он, а ему работу предложили. Бабы легко могут мужиками крутить, если молодость и красота ещё не ушли. Вот так быстро и решилась моя судьба. В магазине я быстро всему научилась, болтала мало, больше слушала и прислушивалась, как надо работать. Все думали, что я просто такая уважительная и не скандальная, а я боялась что-нибудь не так сказать или сделать, чтобы не заметили, какая я неумёха. Быстро я всему обучилась, особенно арифметике этой чёртовой, скоро в уме быстрее начала вычитать и складывать, чем на счётах. Меня даже отметили, как передовика производства. А спустя какое-то время, Аванесыч предложил мне должность товароведа, вроде как по специальности.

– А как насчёт медосмотра? Ведь это обязательное условие в торговле?

– спросила Таисия.

– Конфеты, коньяк и так, по мелочи всегда свою роль играли, придумывала то месячные, то ещё какую фигню, пролазило. Вижу ещё один вопрос в твоих глазах, мужиков я избегала, помня, чем они расплачиваются за любовь ко мне. Троих ведь точно схоронила, а Иван ко мне во сне приходил, говорил, что скучает, ладный такой, красивый, в костюме, в таком виде во сне только покойники приходят, значит, и он не выкарабкался. Клеились, конечно, ко мне мужики и моложе меня и старше и калибра физического разного и материального положения, но я ни-ни, не кровожадная. До тридцати шести лет с девственностью своей не рассталась, а потом она для меня самым ценным даром стала. Вот так я в христовы невесты сама себя и записала! За меня и за себя Полина удовольствия от мужских ласк получала, я до сих пор её не осуждаю, есть суд и посерьёзней, чем наш, человеческий. Первые свои месяцы на должности товароведа я честно свою работу исполняла, а потом, как говорят, аппетит приходит во время еды, а я могу добавить, аппетит возрастает от безнаказанности. Стала я приписками заниматься, товар партиями списывала, якобы срок годности вышел, да мало ли у товароведов примочек всяких, чтобы левые деньги сделать. Появились у меня связи нехилые, да только и они не отмазали меня от ОБХСС. Помнишь такую организацию? Это сейчас всё и всех купить можно, а тогда в этом отделе все идейные и честные были.

Как только начали шерстить наш гастроном, Аванесыч от меня сразу открестился, хоть и дели мы с ним навар, мол, не знал, не ведал, что подчинённые творят, у него лапа мохнатая в министерстве была, откупился. Я его не виню, мне уже сорок было, знала, чем могу поплатиться за свои шахеры-махеры. Срок мне впаяли – семь лет. Как вспомню себя ту, на суде – сердце кровью обливается. Но спасибо нашей коммунистической партии, иногда она давала поблажки таким, как я, оступившемся. Учли, что я мать – одиночка, что раньше не привлекалась, коллектив магазина характеристику мне настрочил, в пору хоть на «божничку» сажай. Полинка убивалась, себя винила, что познакомила меня с Аванесычем, будто он моей рукой водил, да свои мозги в мою голову засунул. Благодарна я ей и по сей день, она меня тогда не бросила, переспала с кем надо, мою комнату за мной так и оставили, хотя с проворовавшимися торгашами тогда так поступали – конфискация имущества, а к тому временя я много чего приобрела и золотишко было и всякие вещицы антикварные, меха. Полинка, умница, всё припрятала в своё время. Опять же, с Мишенькой мне помогла, через постель, конечно, кому-то подвернула и опекунство над пацаном оформила. В зоне тоже крепко мне помогала, грела, как говорят, это когда передачки передают. Всякого народа я на этапе и зоне повидала, школа ого-го какая, таких наук ни в одной академии не преподают, узнала, что на самом деле ценностью в жизни считается. Вот какое правило я оттуда вынесла – унижать можно, тем более, если это позволяют, а вот унижаться не смей, лучше умри. Мерзко конечно это всё, но иначе за решёткой не выживешь, там же не только торгашки-простофили сидят, да воровки по-мелкому, да те бабы несчастные, что мужа или полюбовника в сердцах чем-нибудь огрели, да до смерти. Там такие зечки прожженные, убийцы безжалостные, что сознательно человека жизни лишают, сидят, чуть проворонишь, раздавят. Там я ещё одно правило усвоила – не задавай вопросов, когда человек созреет, он сам выложит всё, как на духу. С добротой своей природной ни к кому в глаза не лезь, она, доброта, может с тобой злую шутку сыграть. Свою помощь никому не предлагай – жди, пока сами попросят помочь, а главное, назначь цену за свою помощь, тогда не будешь проклята.

– Да, суровая наука, – Таисия закатила глаза, – может, Аллах и уберёг меня от этого, что я и с половиной этого не справилась бы?

– Может и так, – Павловна кивнула головой, – однако, вопросик в твоих глазах, как соринка торчит, спрашивай.

– Вы так и не познали физическую любовь? – прошептала Таисия, ей было неловко спрашивать об этом, но любопытство перевешивало.

– От, ворона старая, я ей такую науку преподаю, а её больше моя м…а интересует, – всплеснула руками Павловна.

– Анна Павловна, – сморщилась Таисия, она первый раз за то время, что прожила у старухи, назвала её по имени и отчеству, обычно обращалась только по отчеству, – я бы поняла, если бы вы дали обет безбрачия по религиозным соображениям или по какой-нибудь болезни, но так, в нор-мальной жизни и с нормальной головой, не забитой фанатическими идея-ми, нежели никогда, извините, не засвербило?

– Нет, не засвербило, – Павловна состроила ехидную мину, – моя девственность – палка о двух концах и концы эти неравнозначны. Помнишь, в деревне меня окрестили «невестой дъявола», может, и есть он, это дъявол и я его половинка?

Павловна закашлялась, но из баллончика брызгать не стала, отпила глоток вина.

– Не познала я радостей энтого дела, фу, как по телевизору увижу все эти мерзости, противно становиться, слюняво.

На щеках Павловны вспыхнул румянец, Таисия гадала, от вина или от смущения зарделись щёки непорочной старухи?

– Вводишь ты меня в смущение своими глупыми вопросами, Таисия, – Павловна сама ответила на немой вопрос своей слушательницы, – сама не знаю, жалуюсь я тебе или хвастаюсь, но такая песня моей жизни, припев не выкинешь. Последнее время подумываю так, может, когда предстану перед светлые очи господа, скостит он мне наказание за мои грехи в награду за моё девичество? Как думаешь? Вот и вся история.

– А как же Миша, Полина? Про их судьбы вы не рассказали.

– А что, Полина молодец, Миша всегда был сыт, обут, одет, она мою фотографию на комоде держала, всегда ему показывала, моё день рождение они отмечали. Так что, когда я освободилась, они меня встретили и мальчонка сразу меня признал.

– А когда родилась та, биологическая мать Михаила?

– Девятнадцатого января, в самую стужу.

– А вы?

– Тринадцатого мая, так я и промаялась всю свою жизнь.

– А как вы начали жить после освобождения?

– Как и говорила уже, Полина встретила меня, всё моё добро сохранила, я первое время как зверь в зоопарке себя чувствовала, казалось, что по улице иду, а мне вслед пальцем тыкают, зечкой обзывают. Это сейчас молодёжь полгода в предвариловке отсидит и на каждом углу себя в грудь бьёт, что сидел. В то время этот факт биографии скрывали, как могли. Так вот, Аванесович, не до конца подлецом оказался, отблагодарил меня за то, что я его с собой в тюрьму не потащила, купил мне вот эту квартирку, тогда она кооперативной называлась. Такие хоромы только недавно опять строить начали, раньше всё клетушками-хрущёвками народ баловали. У меня же балкон, как терраса, я его уже потом утеплила, цветы там выРащивала, канареек завела, пели они, заслушаешься, выйду, сяду в кресло-качалку и кайфую. Но отдыхать мне долго сам Аванесович не дал, на овощную базу пристроил, деньги не большие, но свобода полная, перетёр, с кем надо, меня потихоньку в заведующие перевели, а там, сама понимаешь, доход другой.

– И вы не испугались снова махинациями заниматься?

– Э, милая, я-то уже учёная вышла, не хапала много, по чуть-чуть, а это всегда прикрыть можно. И время другое пришло, Горбачев дерьмо-кратию развёл. Полинке он тоже квартиру сделал, в соседнем подъезде, они так и якшались до самой его смерти, от инфаркта помер, в стрессе ведь всю жизнь прожил. Полина хоть и немолода была, а красоту не утратила, после него ещё с несколькими, мужичками дело имела, от каждого кое-чего и поимела. Детей у ней бог отобрал.

– В смысле?

– В том смысле, что скреблась больше, чем по здоровью могла, абортов дюжину переделала, вот врачи в очередной раз ей то место, где дети заводятся, и оттяпали. Так она моего Мишку за сына и считала, пока я на зоне была, она его окрестила в церкви, крёстной матерью стала.

– Слушайте, а Полине вы рассказали о появлении в вашей жизни Миши?

– Нет, даже ей не рассказала, – категорично мотнула головой Павловна, – даже тогда, когда перед её смертью возле неё сидела.

– Полина умерла? Давно?

– Давно уже. Квартиру свою Мишке по дарственной отписала.

– Так ваш сын живёт в соседнем подъезде? – удивилась Таисия.

– Нет, не живёт, квартира на нём числиться, а сам отстроил себе коттедж в три этажа, ходит по нему один, самого себя в своих хоромах ищет, – с давней горечью в голосе сказала Павловна, – ни жены, ни детей. Тюрьма ещё с малолетки его дом родной, правда, уже как пять лет освободился, пока держится.

Таисия отметила про себя, Миша – ещё та тёмная лошадка, но спро-сить, за что и сколько отсидел Михаил, не решилась, вспомнила правило о любопытстве. Павловна сама начала рассказывать, хотя было видно, что эта часть воспоминаний о жизни ей даётся ещё с большим трудом.

– Он с малолетства свободу почувствовал, его больше к блатным тянуло, чем к нормальным людям. Вот и загремел сразу. Нет, ты не думай, он – не убийца, он – вор, рецидивист, уже не одна ходка за спиной. А лет так несколько назад, короновали его, статус «вор в законе», что президент на воле.

– Это я знаю, ещё знаю, что этим людям не положено с родственниками поддерживать отношения.

– Ох, ты, грамотейка, откуда такие познания?

– Книжки читала, фильмы смотрела. Теперь понятно, как моя машина так быстро нашлась.

– Да это моя вина, что с Мишкой не видимся. Нет, он меня не обижает, заботиться, продуктами снабжает, лекарствами, пацанов своих присылает,

– Павловна нахмурилась и тут Таисия заметила, как крохотная слезинка скатилась по щеке старой женщины, – что-то разоткровенничалась я сегодня. Может, смерть скоро придёт за мной, раз исповедываюсь?

– Я никому не расскажу, живите, зачем смерть звать? – тихо сказала Таисия.

– Да это уже и не важно, правду Миша знает.

– Вы ему рассказали?! – удивилась Таисия.

– Рассказала, – махнула рукой Павловна, – уже сотню раз сама себя за это прокляла, да что уж теперь. Все Мишкины сроки я его поддерживала, посылки, письма, на свиданки ездила, я ведь у него одна. Вместе с Полинкой ждали его, а когда она умерла, страшно умирала, от рака, через полгода очередной Мишин срок кончился. Приехал он в аккурат на поминки, тут и радость у меня и горе, я за эти полгода сильно переживала, Полинку свою оплакивала, за столько лет вместе мы роднее сестёр стали. В этот день на фоне моих расстройств и приключился со мной первый приступ гипертонии и астмы. Белый свет потемнел, сердце, будто птица в силках билось, подумала я, что это мой последний день и смерть костлявая ко мне свои руки протянула. Вот я и выложила ему всё, как на духу, чтобы с чистым сердцем на тот свет уйти Миша сначала орал, возмущался, говорил мне, что я выдумываю. Но что-то в моём голосе или в словах убедило его, он затих и уже молча дослушал до конца мой рассказ. А смерть-то моя и отошла, врачи откачали, в больницу Миша ко мне не приходил, ребят посылал, лекарство дефицитное, гостинцы, всё, как положено. Спрашивала я их, где, мол, Миша, а они отвечали, что занят. Тут-то я и поняла, что зря ему правду выложила. Терзалась, а что теперь, слово – не воробей, вылетит – не поймаешь. Когда меня выписали, Миша заявился ко мне, пъянючий, таким я его никогда не видела, сказал, что прощает меня за смерть своей родной матери, до моей гробовой доски будет меня содержать, похоронит по-человечески, но и всё, больше со мной знаться не хочет, – и вдруг Павловна расплакалась, горько, по-настоящему, – я так и обомлела, всю мою правду он на свой лад в своей башке переделал, что отравила я всех своих ухажоров, в бегах была, с матерью его познакомилась и её на тот свет отправила, чтобы её документами завладеть. Вот тебе очередной совет – никому никакой правды не рассказывай, люди всё на свой лад переделают, ещё и презирать тебя будут. Давай-ка, девонька спать, устала я от воспоминаний, хотя и легче на душе стало. Миша был для меня светом в окне, а видишь, как получилось.

Таисия в эту ночь вообще не могла заснуть, прислушивалась к свистящему дыханию Павловны и жалела эту старую, несчастную и такую одинокую женщину.

Шли дни за днями, недели за неделями, месяца за месяцами. Как говориться, всё устаканилось, Таисия была ушами и глазами Павловны. В их дуэт вписалась учительница, Зося Марковна, теперь их уже можно было называть кооперативом единомышленников. Таисии нравилась эта спокойная, интеллигентная женщина, абсолютно не конфликтная. Она порой даже давала дельные советы не только в торговле, но и по жизни. Однажды Павловна, будучи очередной раз в плохом расположении духа, вспылила в адрес Марковны.

– До чёрта надоела твоя раздражающая вежливость, жёстче надо быть.

Но и в этот раз Марковна смогла найти такие слова, которые остудили Павловну:

– Моменто море – помни о смерти, всё суета сует, человеческое существование бренно, а духовное благородство – вечно.

И так проникновенно она сказала эти избитые фразы, что даже Павловна не нашлась, чем возразить, сконфуженно крякнула и отвернулась. Так три, абсолютно разные женщины, нашли друг друга. Четвёртой к этой компании присоединилась Мадам, как оказалось, это про неё говорила Павловна, когда обмолвилась о человеке, рождённом в противовес Таисии 31 октября. Странность была в том, что все четверо были ровно на девять лет старше одна от другой. После застолья в гостях у Марковны, когда хозяйке стало плохо от визита племянника с сыном, Мадам жила при ней. Но на рынок семечки таскала исправно, там встречалась с Таисией и Павловной. Раз в неделю женщины обязательно собирались у Марковны, эти посиделки нравились всем. Они откровенничали, делились своими переживаниями и радостями, у каждой много, чего было повспоминать. Но всему когда-то приходит конец.

Как-то утром Таисия проснулась от причитаний Павловны.

– Что с вами? Что-то болит? Сегодня у нас какие таблетки по списку? —

Таисия, завязывая пояс халата, заглянула в комнату Павловны.

– Да не то, садись, – Павловна похлопала ладонью по своей кровати, – вот мне какой сон сегодня привиделся. Иван, помнишь, я рассказывала, тот, о судьбе которого я ничего не знаю. Ну, тракторист, в женихах моих ходил?

– Помню, не волнуйтесь, вон, даже руки у вас дрожат, может, правда, таблетку дать? – Таисия взяла руку Павловны, пальцы были холодны, как лёд.

– Да что ты пристала со своими таблетками?! – Павловна чертыхнулась, – ничего у меня не болит, даже наоборот, чувствую себя, будто девка двадцатилетняя, даже дыхание не перепирает. Так вот, приснился мне Иван, такой красивый, такой чистый, в костюме. Протянул мне руку и говорит: «я так скучаю по тебе, люблю ещё сильнее, чем прежде, иди ко мне». А я и пошла, да не пошла, а побежала, в душе прямо всё перевернулось, так прижаться к нему захотелось, прямо сил не было сдерживаться.

Обнялись мы с ним и он говорит: «пойдём, я покажу тебе такие чудесные места, ты таких никогда и нигде не видела». И пошли мы с ним вот так, в обнимку, по широкой дороге, что посреди поля бескрайнего протянулась и так я счастлива была, с этим счастьем в сердце и проснулась. Как думаешь, сколько мне осталось?

– Да что вы, Павловна, это же просто сон, воспоминания о вашем несостоявшемся счастье, это всё – картины из подсознания, – пряча глаза, бормотала Таисия, – давайте-ка, всё-таки таблетки выпьем.

– Поднатаскала тебя Мадам, сознание-подсознание, – скривив губы, прошепелявила Павловна, – я одно знаю, ничего просто так не сниться. Давай-ка, собери в сумки своё золотишко, деньжата у меня там, в шкафу припрятаны, за второй стенкой, да посмотри, может ещё, что ценное найдёшь и на базар двинем, работу никто не отменял.

Спорить было бесполезно, взволнованная Таисия набила три сумки, рассортировав вещи по габариту и надобности. Павловна, выпив свой привычный утренний кофе, оглядела поклажу и скомандовала:

– Многовато получилось, на автобусе не дотащить, заказывай такси.

– Господи, Павловна, да что происходит?! – Таисия устало опустилась на стул, – для чего это? Что вы раньше времени себя хороните?

– Э, нет, милая, ни ты, ни я не знаем, что день грядущий нам готовит. Всё должно быть под рукой и на виду. Мы с тобой сколько вместе прожи-ли? Не хочу я, чтобы ты за свой пригляд за мной, с голой задницей осталась.

– Павловна, – умоляюще глядя на старуху, захныкала Таисия.

– Всё, хорош канители разводить, звони в такси.

– Что за переселение народов? – удивилась Мадам, глядя, как Таисия вытаскивает из машины набитые сумки, – вы, что, чью-то хату ломанули и награбленное принесли сбывать?

– Ох, зубоскалка, помоги лучше, видишь, баба надрывается, – Павловна кряхтя вылезла из машины, – здорово поживаешь, Марковна? Девки приткните всё под прилавок, чтобы в глаза не бросалось и вопросов лишних не вызывало. Марковна, всё это барахло вечером к тебе отвезёте.

– Слушаюсь, господин генерал, – Мадам шутливо козырнула, вдвоём с Таисией они справились быстрее.

Павловна, задыхаясь, тяжело опустилась в своё обшарпанное кресло за прилавком и, брызнув баллончиком в рот, прикрыла глаза от усталости.

– Павловна, лекарство, что я говорила, пила сегодня? – насторожилась Мадам, щупая пульс старухи.

– Ещё одна врачиха на мою голову, – Павловна, как от мухи, отмахнулась от Мадам, но руку не отдёрнула.

Мадам явно осталась недовольная беглым осмотром состояния Павловны и, вытащив из своей сумки стеклянную тубочку, вытряхнула на свою ладонь маленькую таблетку нитроглицерина, протянула её Павловне. Та посмотрела на Мадам, поморщилась, но таблетку всё-таки взяла. Таисия подсунула старухе бутылку с минералкой. Судя по лицу Павловны ей стало получше, все члены кооператива занялись своими привычными делами, кто перебирал кульки, кто ящики передвигал, кто кучки семечек облагораживал. Время до обеда пролетело быстро, Мадам уже сбегала в кафе за любимыми беляшами Павловны, прикупила ещё кой-какой еды для остальных. Едва был накрыт к обеду их нехитрый стол, как все вздрогнули от громкого крика Павловны:

– Девки, смотрите, Полинка ко мне идёт!

– Господь с тобой, Павловна, – Таисия ахнула, прикрыв рот рукой.

– Да вы что, куры, ослепли что ли?! Вон она, в красном платье, моём любимом.

– Да осень уже, все в куртках ходят, – недоумевала Мадам, озираясь по сторонам.

– Полинка, подружка моя дорогая, здесь я, иди сюда! – дрожащий палец Павловны указывал в гущу толпы.

Все трое женщин посмотрели, куда указывала старуха и одновременно повернулись на Павловну. Бледная, как полотно, с широко раскрытыми бездонно-голубыми глазами, Павловна, будто в замедленной киносъёмке, заваливалась набок, расшатанные ножки кресла не выдержали обмякшего тела, подломились и Павловна упала на землю, лицом вниз. Марковна ойкнула и, схватившись за грудь, едва успела ухватиться за прилавок.

– Господи, Марковна, держись!

Мадам молниеносно сунула Марковне в руку таблетку, а сама, упав на колени возле Павловны, положила ей руку на шею. Выждав пару секунд, она подняла на своих товарок глаза и прошептала:

– Она умерла и была готова к этому, она знала свой срок.

По глазам Мадам Марковна и Таисия поняли – «скорая» уже бесполезна. Таисия, не теряя самообладания, достала из кармана Павловны мобильный телефон, набрала несколько знакомых цифр и, прикрывая рот рукой, сказала в трубку:

– Павловна только что скончалась, мы на базаре.

Буквально через пять минут к женщинам подошли пятеро парней, как будто стояли за углом, бросили мимолётный взгляд на тело покойной. Один, Таисия узнала его, он приходил на разборки с её сыном, достал из – под куртки цветное покрывало и накрыл тело. Двое остались на месте, трое куда-то ушли, вернулись уже с носилками. Спокойно, будто это было их работой, уложили тело на носилки.

– У вас есть, где жить? Снять вам квартиру на первое время?

Вопрос молодого человека, адресованный Таисии, повис в воздухе, вряд ли он понимал, что сейчас испытывают три женщины, которые насклоне лет обрели друг в друге не только компаньонок по торговле, но и нечто больше, нечто такое, что не всегда можно найти даже в родственниках по крови. Самой близкой по возрасту к Павловне была Зося Марковна. После своей недавней болезни она ещё не совсем оправилась, но быстрее всех пришла в себя и ответила на вопрос парня:

– Она будет жить у меня.

Парень молча кивнул.

– Скажите, молодой человек, когда Анну Павловну привезут домой?

– Я сообщу вам, когда и где её будут хоронить, – бесстрастным голосом ответил тот.

– Но положено, чтобы возле покойного ночью кто-то сидел? – вступила в разговор Таисия.

– В её квартире есть ваши вещи? – деловитости и спокойствию парня можно было позавидовать, – я отвезу вас туда, заберёте, что вам принадлежит.

– Нет, у меня там ничего нет, – тихо сказала Таисия.

– Хорошо, – кивнул головой парень, в его кармане зазвонил мобиль-ник, – да, это Лев, нет, ребята её уже увезли, вещей в квартире тоже нет. Когда? Где? Хорошо.

Выключив трубку, Лев повернулся к женщинам:

– Хоронить будут завтра, в одиннадцать, на старом кладбище, вторая аллея от центрального входа.

Парень растворился в толпе посетителей базара, оставив женщин один на один с их переживаниями. Какая уж тут торговля? Они молча по-сидели немного, потом, не сговариваясь, собрали свой товар, подхватили сумки, что привезли на базар Таисия и Павловна и ушли с рынка. Только в доме Марковны, они дали волю слезам, Марковна плакала тихонько, по-стариковски причитая, Таисия громко, навзрыд, оплакивая, может, не столько Павловну, старого человека, сколько привычку, которая уже успела стать её второй жизнью. Мадам сначала держалась, а потом, поддавшись общему настроению, тоже расплакалась, не истерично, а скорее, с пониманием и приниманием произошедшего.

В похоронной процессии, кроме Таисии, Марковны и Мадам, было ещё пару бабулек из подъезда, четверо парней, которые опускали гроб, Лев и двое копарей, работников кладбища. Судя по всему, Михаила среди прощающихся не было. Зато могилу Павловне он выбил рядом с могилой Полины, Таисия разглядела на соседнем памятнике знакомое лицо с фотографии на стене в квартире Павловны. Уходя с кладбища, Лев протянул Таисии тысячу долларов:

– Помяните.

На этом всё и закончилось. Когда через девять дней после смерти своей компаньонки, Таисия и Мадам приехали на рынок, их прилавки уже снесли, что скажешь, бабы лишились своей самой главной крыши. Кой-какие сбережения были у каждой, решили повременить, покумекать, что делать дальше. А тут новая беда – из очередной командировки слишком уж долго не возвращался племянник Марковны, Дмитрий. Несколько раз к ним приезжал Алексей, сын Дмитрия, подросток, ничего не мог приду-мать лучшего, как о всех своих переживаниях за отца рассказывать бабе Зосе. Смерть Павловны, пропавший без вести Дмитрий – Марковну накрыл второй инсульт, отнялись ноги и речь. Сколько денег и трудов стоило Таисии и Мадам поднять её на ноги – одному богу известно. Зиму пережили, едва свели концы с концами. В начале весны объявился Дмитрий, худой, угрюмый, Марковна уже более-менее оклемалась, его приезд только прибавил ей сил и здоровья. Когда Дмитрий навестил тётку в очередной раз, она, едва передвигая ногами, прошаркала к своему тайнику, достала оттуда пачку аккуратно сложенных денег и протянула их Дмитрию.

– Зачем? – пожал плечами тот.

– Тебе надо отдохнуть, съезди с семьёй на море, мне пенсии хватает, ты же сам дом оплачиваешь. Мне ни одной квитанции за это время не приходило.

– Знаю я, как вам хватает, Таисия рассказывала, сколько на лекарства потратили, – махнул рукой Дмитрий, – у меня есть деньги и на море тоже.

«Обманывает» поняла по его глазам Марковна и стала настырно совать деньги племяннику в карман. Тот, тихонько отталкивая руку тётки, смущённо улыбался, а потом, видимо что-то решив для себя, отсчитал половину от пачки, а оставшуюся половину зажал в руке Марковны.

– Теперь точно хватит, а остальное вам, поделитесь со своими подруж-ками, они вас на свои деньги лечили.

– Мне ничего не сказали, – покачала головой Марковна, – вот Таисия, язык без костей, тебе пожаловалась.

– Нет, не жаловалась, я на столе чеки из аптеки видел, она ваш дебет с кредитом сводила. А на море я и сам собирался, у меня уже и билеты есть. Как приеду, так загляну.

Заглянул он через два месяца, посвежевший, но с виноватой улыбкой. После короткого рассказа о прелестях летнего, морского отдыха, сообщил, что его переводят на юг страны.

– Ты не волнуйся, тётка, я кой-какие деньги на свой депозитный счёт положил, подписал договор с банком, чтобы каждый месяц проценты перечисляли на погашение коммуналки, ну, там, за газ, за свет.

– Да-да, – закивала головой Марковна, – за домом-то мы приглядим, а вот оплату его не потянем. Как думаешь, тебя туда на совсем перевели или как? Может, дом продавать надо?

– Нет, не надо, – после короткой паузы, ответил Дмитрий, – не на улицу же вас выкидывать? Живите, а там видно будет.

– А я уж думала, пора нам вещички собирать, – взволнованно сообщила Таисия, когда Марковна, проводив племянника, вернулась в дом.

– Она подслушивала, – усмехнулась Мадам.

– Дай Аллах ему здоровья, – Таисия пробормотала на своём языке слова молитвы, – хорошего человека ваша сестра вырастила.

Марковна тяжело опустилась в кресло и расплакалась.

– Ничего, бабоньки, проживём, нас друг другу, не иначе, сам господь послал, выживем, – Мадам решительно рубанула рукой воздух.