Читать книгу Звери. История группы - Рома Зверь - Страница 6

Потихоньку о нашей группе «Асимметрия» стали узнавать в городе. Она уже вышла с чердака. Мы выступали на всяких самодеятельных концертах по случаю каких‐то праздников или политических мероприятий, выборов. Это поддерживал местный комитет по делам молодежи. Что играть, мы не знали, и как это делать – тоже. Я начал писать песни, когда из группы ушел Лёша Чёрный. Не было у нас с ребятами никакой конкуренции! Была просто идея, мечта играть вместе. Не было такого – сесть, прислушаться друг к другу, чтобы как‐то все зазвучало ритмичнее. Мы просто играли, кто как умел и как хотел. Что‐то из этого получалось. Лидером был я – приносил песню, мы ее кое‐как делали, я тогда не мог отследить и понять многих музыкальных вещей. Профессионализм в тех условиях не очень‐то и рос, заниматься особых возможностей не было.

В «Радуге» время было все расписано, так что чаще мы просто тусили – брали гитары и шли во Францию, так мы называли сквер в центре Таганрога. Почему мы не называли его Собачеевка или Урюпинск? Потому что Франция – это прекрасно! Богема, шарм. Там собирались неформалы – человек по пятьдесят-сто. А скверик очень маленький, открытый, с фонтанчиком. Там сходятся две главные улицы – Ленина и Греческая (раньше Интернациональная), где проститутки стояли. На пересечении этих улиц – парк Горького, а с краю – маленький скверик с фонтаном. Там все время было несколько гитар, девчонки, люди играли, пели песни. Ставили коробку для мелочи. Играли по очереди, менялись. Тусили, одним словом. На вырученные деньги брали вино и спускались к морю. Десять минут ходьбы. И там выпивали, терли, пели песни. Кто‐то с кем‐то крутил. Жгли костры. Утром расходились.

Часто туда приезжала милиция и винтила народ. Больше не по делу, а для отчетности – писали заявление о хулиганстве и просто отпускали. Все для галочки. Много было историй, когда забирали в милицию. Посидим в отделении полчасика – и на свободу с чистой совестью. Мы что‐то там подписывали типа «больше такого не повторится», и нас отпускали. Такая работа была у милиции. Меня там знали оч-ч-чень хорошо, не удивлялись новой встрече, здоровались даже. Один раз в колледж приходила бумага, но все как‐то замялось. Что такого? Ничего плохого в этом нет. Если б я украл там… Вот такой еще пример: шли мы как‐то из театра, обсуждали спектакль «Эзоп»: как этот Эзоп поступил, в чем мораль и т. п. Вдруг подъезжает милицейская машина, нас забирают. За что? Сказали, что мы громко ругаемся матом. Нас забрали, отвезли в кутузку, в отделение, написали заявление, рассказали два очень пошлых анекдота и отпустили. Вот так.

Вскоре после того случая нас вызвали с родителями в детскую комнату милиции. Меня и Ивана. Мы‐то взрослые люди практически, нам по шестнадцать-семнадцать лет. Но все равно вызвали, чтобы родители заплатили административный штраф и выслушали нотацию. И вот мы садимся в трамвай с мамами, они о чем‐то друг с другом трещат. Приезжаем, заходим в кабинет. Там сидит тетушка лет пятидесяти, такая вся правильная, в очках. Мымра. Мы сидим вчетвером напротив нее, и она начинает читать мораль: «Вы знаете, алкоголизм… все дела… а кем они вырастут? Почему не следите за своими детьми? Сегодня они ругались матом, а завтра они станут преступниками! Нужно следить за воспитанием детей! Как не стыдно!» Мы сидим, втыкаем. А напротив нас на стене висят разные агитационные плакаты типа «Мама, не пей!» И среди них один плакат здоровый: на черном фоне желтый цыпленок, а вместо лапок у него – два штопора. Мы переглянулись с Иваном, и у нас началась истерика. Мы начинаем давиться – ведь нельзя же смеяться. А мамы все поняли, тоже сидят и еле сдерживают смех, их тоже давит слегка. Мымра видит, что нам нехорошо, говорит: «Вам стыдно, ребята, да?» Ну и после этого мы, закрыв лица руками, мычим типа: «Да, да, нам так стыдно!» Она такая: «Выйдите, ребята!» Мы выбежали с диким хохотом на улицу, нам было стыдно туда возвращаться. Выходят мамы: «Что же вы делаете! Хоть бы дослушали до конца!» Мы заплатили какой‐то штраф и поехали по домам. Мама не грузила меня. Мама хорошая…

Меня вообще мало воспитывали. Мама говорила: «Это плохо, сынок, а это хорошо. А так лучше не делать». Воспитание в основном проходило на улице. Всем же понятно, что такое дружба, добро, зло. У нас была хорошая компания, мы все прекрасно понимали. А ссать в мыльницу в сортире первого в Таганроге казино – это не зло, это ребячество. Чтобы было весело, чтобы потом не выйти с ножом и кого‐нибудь не порезать. Я прекрасно понимал, что это плохо, но единственное зло я причинил умывальнику, это предмет неодушевленный. Убрать стул из-под друга – тоже не зло. Насыпать соседу в лимонад соли или перца – тоже не зло.

Бывало, в городе люди выходили с ножом. Время такое было. Ростов, все знают, криминальный город, а Таганрог – милицейский. Но разницы никакой – милиция все держит вместо банд, вместо братков, как одна большая крыша. Но даже при милиции все равно бывали случаи. Вспышки насилия. И все сразу знали, по городу говорили. Типа того порезали, этого. Но просто так тоже не резали. Задолжал кому‐то, не на ту бабу напал, не на того пацана нарвался, кого‐то обидел. Повел себя некрасиво. Просто так не резали, только психи. Это было очень редко. В основном драки.

Я не был любителем подраться. Да и люди достаточно уважительно относились, с интересом. «О, ты на гитаре играешь!» – «Играю». – «Круто! А „белый снег – серый лед” сыграешь?» Обычные человеческие понятия. Музыканта трогать нельзя – такое было правило. И оно работало. Если ты сидишь с гитарой, тебя не тронут. Потому что ты поешь песни, вокруг тебя люди, они слушают, подпевают, радуются. Это авторитет. Если ты тронешь гитариста, то двадцать человек, которые сидели вокруг, скажут: «Ты не оборзел ли?» И тебя так отделают! Музыкант – это некий статус в обществе: тебя слушают люди. Эти люди могут за тебя постоять, даже если они не друзья твои. Поэтому гитариста никогда не будут трогать, это позорно. Все равно что подойти к ним и по очереди плюнуть каждому в лицо.

С ребятами из ПМК я не конфликтовал. Да я и не знал там никого. И знакомиться не хотел, у меня были свои друзья. Противостояние было между ребятами из разных районов, мы в этом старались не участвовать. Но когда приходится драться, надо драться. Драка проходит очень быстро. Буквально один удар трубой или палкой, и все, финиш. На этом твоя драка заканчивается. «Ты дрался?» – «Дрался!» – «А что помнишь?» – «Помню один удар». Вот и вся драка. Жесткие были драки. В основном район на район. На дискотеках. Я представлял район центра. Я же года через два после возвращения в Таганрог осенью переехал в центр, на улицу Фрунзе.

На дискотеках мы не играли, там совсем другой репертуар, нас это не очень привлекало. Есть в центре города место, называется «пятак» – огороженная площадка, залитая бетоном. Там сцена, на которой стоят колонки, плюс какая‐то простая светомузыка. И крутятся песни. Вход на «пятак» стоил рублей пять. Весь город съезжается вечером на дискотеку. Все танцуют на этом «пятаке». По краям стоят лавочки. Народ сидит, курит, что‐то выпивает. Возле самого «пятака» на площади тусуются люди: встречаются, расходятся. Некоторые приезжают на дискотеку не танцевать, а драться. Типа мужики не танцуют, они приезжают просто на разборки. Для начала драки нужен очень маленький повод. Например, если ты вдруг просто подойдешь к какой‐то незнакомой девушке, начнешь общаться и вдруг окажется, что это девушка тех парней. А они в принципе используют эту девушку как приманку, для того чтобы получить повод к драке. И начинается пиздиловка. Очень серьезная.

Мы так попали только один раз, совершенно случайно. Такая атмосфера! Я стою и понимаю, что никто не танцует. Все ждут, когда начнется. Они, конечно, танцуют, но практически на пределе, в ожидании. Все ожидают удара. И так озираются по сторонам – ничего еще не началось? Не, ничего, можно танцевать. И все ждут, откуда же в этот раз начнется волна. И начинается! Один на другого: «Ты откуда?» Подтягиваются друзья, постепенно, человек двадцать-тридцать. Начинают бузить. Мочилово начинается – район на район. Потом всех выгоняют наружу, и там уже вступают зрители, ожидавшие начала. Дискотека пустеет, девочки начинают визжать: «Перестаньте!» Некоторые девочки пытаются их разнять, часть остается на танцполе.

Большая драка длится полчаса, по-разному бывает. Потом потихонечку рассасывается, люди возвращаются на «пятак» и снова танцуют. Вот такая дискотека. Дрались до крови, бывало, разбивали головы. Менты никогда не вмешивались. Они просто в конце уже приходили, забирали несколько человек: кого отправляли в больницу, кого в отделение. Мочили друг друга серьезно: кастеты, цепи, трубы. Пару раз под раздачу попадал. Было дело. Просто когда несется такая волна, ничего ж непонятно. Получаешь свое, падаешь, встаешь – о, круто, подрался. А с кем дрался, не видно, не разберешь. Волна захлестывает. Идет толпа дерущаяся, кто‐то кого‐то зовет, к тебе подбегают: «А ты чё сидишь?! Получай!» И хрясь в пятачину!

Я ходил на дискотеку не драться, а танцевать. Танцевали под песни разные – It’s My Life Доктора Албана, Скутер, потом уже рейв пошел. Попсы откровенной не было. Рядом же Ростов – город, который всегда отличался музыкальной культурой, столица электронной музыки. Оттуда много разных групп вышло.

Как народ одевался на дискотеки, я не особо помню. Парни – рубашечки всевозможные, белые, черные, с золотом, воротничок стоечкой, с цепочкой. Они на рынках продавались, тут еще цепочка на воротнике. Или просто майки, треники, кроссовки. Пытались выглядеть «правильно». Обычные черные туфли, черные брюки, черная майка. Наряжались как могли, в общем. А девочки тем более, все, что было модно. Не то чтобы с шиком: мини-юбки, кофты – побольше секса и чтобы красиво.

Вообще, чтобы попасть под раздачу, не обязательно было идти на дискотеку. Бывало так: сидим в центре, на лавочке в парке. Подходят ребята. Типа сигаретку стрельнуть: «Привет, пацаны. А вы ваще откуда? С кого? Чё делаете тут?» Сначала по-доброму. Мы говорим: «Да мы из центра, здесь живем недалеко». – «Ну пойдем отойдем, поговорить надо…» И сразу понятно, что сейчас будет. Так спокойно говорят: «Пойдем поговорим». Все! Значит, нужно либо убегать, либо идти и драться. Мы чаще пытались как‐то замять. Когда начинаешь с человеком разговаривать, можно найти каких‐то общих знакомых, Таганрог‐то – город маленький, все друг друга знают. Даже если ты с другого района, можешь назвать пару кличек авторитетов с района, который против твоего, тогда есть шанс замять ситуацию: «Брат, а ты знаешь Васю Кривого?» – «Все нормально, братан. Извини». Я лично с такими авторитетами не общался. У нас была своя дружная компания, мы занимались музыкой, в этой криминальной волне не участвовали. Но так было везде.

Когда к Лёхе в Мариуполь приезжал – тоже. Один раз мы шли с ним по району Ильича. Там проходная металлургического завода и рядом кинотеатр с тиром, мы туда часто ездили. Кто больше выбьет – вроде соревнования, прикольно. Не было такого раньше – выбьешь пять фигур и получишь игрушку. Не додумались тогда еще. И вот мы с Лёхой зашли выпить чуть-чуть в кафешку. А кафешка – пивнушка банальная на три столика. Заходит чувак, смотрит на нас долго, подходит: «Пойдемте, ребята, выйдем». Лёха говорит: «Все, мы попали, сейчас нас будут рубить. Бабло забирать…» Мы подходим к официантке, спрашиваем, есть ли черный ход. Нет. И мы понимаем, что нужно выходить.

Мы посидели, причем что заказали, так и не выпили, от нервов. Вышли. Там еще один стоял. Они взрослее нас были. Два пацана: «А чего вы у нас тут делаете?..» – «Да вот сидим…» – говорим по-мирному. А они ни с того ни с сего: «А деньги?» – «Да у нас мало денег. Мы, конечно, можем дать, но так чтобы не все. Сами понимаете…» То есть мы не нарывались. И тут один из них дает мне в лицо. Сильный удар в скулу. Такой ты-ды-щ-щ-щ с призвуком, что в кость бьется. Второй Лёхе врезал. Деньги они так у нас и не взяли. Просто вломили слегонца и ушли.

Потом мы сидели с Лёхой, выпивали. Он орал матом: «Я их найду, я приду с ребятами!» Прошло потом месяца три-четыре. И когда я в очередной раз приехал в Мариуполь, он меня встретил на автовокзале и говорит: «Ромка, я разобрался! Помнишь, к нам приходили? Я разобрался…» Он молодец, собрал своих ребят, вычислил этих чуваков – они там, оказывается, все время паслись и у пацанов, которые послабее и помоложе, отбирали деньги. Лёха приехал туда вместе со взрослыми ребятами, у него был пистолет газовый, баллончик. Он практически один их «учил», а старшие стояли и смотрели. В общем, отомстил. То есть он не бросил все это дело, типа, ну избили и избили. Нет! Он тех чуваков наказал жестко: они уже встать не могли, когда надо было срочно сваливать, потому что милиция приехала.