Читать книгу Звери. История группы - Рома Зверь - Страница 8

Учиться нотам меня как в самом начале не прикалывало, так и потом, когда «Асимметрия» перестала быть «чердачной группой». Но мне было интересно общаться с людьми, у которых есть музыкальное образование. У меня были две хорошие подруги – студентки музучилища: Ираида и Оксана. Они были моими соседками по ЖАКТу – жилищно-арендному кооперативному товариществу. Это название вида жилья. Есть частный сектор, есть многоэтажки, есть дачи. А это ЖАКТ. Выглядит оно так. Допустим, вот улица, на которой до революции жили помещики, элита города. Здания там в основном одно-двухэтажные особнячки, как маленький-маленький Питер. И у каждого дома было свое подворье, где находилась конюшня, жили прислуга, повара. Когда пришла советская власть, всех раскулачили, уплотнили, и эти постройки внутри двориков стали приспосабливать под жилье. Основной дом тоже делили на квартиры с разными входами, и все потом достраивали себе по кусочку, отгораживались. Все очень хаотично. Во дворе была колонка с водой. Это сейчас начали проводить водопровод, все удобства. А раньше в конце двора стоял туалет, один на весь двор. И все это дело называлось ЖАКТами.

В какой части дома жил я, непонятно: в дореволюционной или в новой. Мы когда туда переехали с окраины, я сам пристроил кухню, вытягивал фундамент, стены, кровлю, комнату увеличил. Вылезаю я как‐то раз на крышу своего ЖАКТа, чтобы телевизионную антенну поправить, и вижу девушку из соседнего двора. Что‐то она там на улице делает, не то воду выливает, не то окна моет. Я кричу ей: «Привет!» Она улыбнулась, и я решил зайти. Мы познакомились, потом она ко мне зашла в гости. Темные-темные волосы. Свои. Не очень длинные и не очень короткие. Худенькая. Такая девушка-кокетка. Конечно, я начал с ней любезничать. Это была Оксана, которая снимала комнату во флигеле. А вторую комнату снимала Ираида. С ней я познакомился немного раньше, на какой‐то обычной тусне. Я не знал, что она туда переезжает, и очень обрадовался, когда она моей соседкой стала.

Я приходил к девчонкам в гости, помогал по хозяйству – прибить что‐нибудь, обои поклеить, кровать починить, какой‐то марафет навести. Я ж строитель. Кровать починить. Ну а что такого? Что‐то там упало, оторвалось, сломалось у кровати. «Рома, у меня опять сломалась кровать!» – «Что ты делаешь на этой кровати, Оксанка бессовестная?» И мы тусили. Чаще всего я у них зависал. Оксана готовила какие‐то супы, я капусту тушил, чебуреки делал. Я готовил хорошо, мог делать все что угодно. Шашлыки жарили во дворе, по вечерам пели песни. Хозяйка их флигеля сдавала студентам музучилища комнаты, потому что в каждой было по пианино. Ираида была старше и училась, кажется, уже на последнем курсе. А Оксана только‐только поступила. И вот они играли на пианино и пели всякие песни. Из «Мэри Поппинс», например, – такие девичьи песенки. Однажды я приволок гитару, и она практически у них поселилась. Был момент, что я и сам как будто к ним переехал. Ночевать оставался. Дом‐то рядом.

Внешне, конечно, мне больше Оксана нравилась. Мы крутили вещи небольшие. Ну как? Невинные, так, целовались. Я не замечал, чтобы у них была какая‐то конкуренция из-за меня. Может, она и была, но я не видел этого. Или не хотел видеть. Когда Лёха приезжал из Мариуполя в Таганрог, мы с ним вдвоем запуливались во флигель. И ему Оксанка очень нравилась. Но они просто улыбались друг другу, легкий флирт…

– Ну чего, – говорю, – Оксанка‐то крутая?

– Ну да, крутая.

– Ну так давай, замути темы какие‐нибудь!

– Да я уже женат…

А Ираида приехала из Горловки, она была спокойная, уравновешенная. Скажем, барышня XIX века. Она верующая была – пела при храме в Таганроге. Но могла и веселиться без проблем, когда не было поста. Она прекрасно знала, что я НЕверующий человек. И поэтому, наверное, ей было интересно со мной общаться, помочь мне, с ее точки зрения. Она мне доказывала на всяких примерах, что бог есть. Я не отрицал этого. Но я ей говорил: «Да, но я верю в себя». У меня другая философия. Она тоже не сопротивлялась. Я уважал ее мнение, а она – мое. И мы с этим нормально жили. Она окончила музучилище по специальности «дирижер-хоровик». Оксана тоже по этой специальности училась. Две абсолютно разные девушки. Что их связывало? Да ничего.

Особых тайн у меня от них не было. Они рассказывали мне всю дребедень, связанную с их молодыми людьми. И я сижу, уши вянут, уже не могу слушать. Какая‐то ревность была дружеская: что она мне про какого‐то парня тарахтит, когда Я здесь! Хотя чего ревновать, если мы друзья? Какие могут быть претензии? Но это объяснимо. Мужчины и женщины – они же разные. Что значит – «просто друзья»? Просто друзей не бывает. Это я только сейчас понял. Тогда я не знал, что дружбы между мужчиной и женщиной не может быть. Не может и все. Два разных пола. Как бы они ни хотели дружить друг с другом – не выйдет. Они смотрят друг на друга как на объект. Ничего с этим не поделать.

Были посиделки, я брал гитару, и мы начинали петь мои песни на два голоса, на три, они же хористки. Красота такая… Слова там были примерно такие:

Веселей зима. Вьюга веселей.

Береги меня от дурных вестей.

Тогда я в первый раз услышал, как люди поют в терцию. Мне очень нравилось. Я не знал, как это делается. Но я слушал и учился на слух. Профессионально петь научиться мне не хотелось. Мне просто показали, какие возможности могут быть у голоса, у музыки. Я так, на каком‐то своем уровне, учился у Ираиды. Как строить терцию, определял на слух, не по музыкальным законам, не по нотам. Я и сейчас смогу без проблем спеть в терцию. Как гитаре учишься во дворе, так и тут привыкаешь слышать, как правильно, а как нет.

У меня вообще песни на тот момент были достаточно мечтательные. Ничего не понять. Но я верил во все, что пел. Да и сейчас верю. Я так верил, так писал, так жил. Был максимализм, высокие фразы. Мир во всем мире… Очень непонятные, абстрактные вещи, но очень позитивные. «На твоем лице капли хрусталя». Почти ничего и не помню из того своего творчества.

Я тогда не знал, зачем пишется песня, почему. Хотел что‐то писать, но не знал причину. Поэтому я просто что‐то выдумывал, какие‐то наборы слов, которые звучали под музыку. Иногда слова попадались мудреные, которые я даже не всегда понимал. Но я писал, и мне нравилось. Я не старался кому‐то подражать, писал просто околесицу. Сидел и придумывал, шлифовал. Для меня тогда была важна не идея, не посыл от себя, а именно результат как достижение цели. А цель – песня. О смысле не задумывался вообще. Нужна ли она мне, людям? Интересно было само ремесло – как пишутся песни. Мне нужно было придумать куплет, музыку и чтобы это как‐то все вместе звучало.

Я писал песни, а стихи – никогда. Это было чуть ли еще не в Мариуполе, когда я решил написать песню на чужие стихи. Дома валялась книжка какого‐то советского поэта, который про какие‐ то ромашки писал, про поля, про Родину. Я открыл стих и ради прикола придумал музыку. Просто на готовый текст сочинил мелодию. У меня было несколько песен, для которых я сначала придумал музыку, а потом под нее написал слова. Я сидел, напевал что‐то, придумывал квадрат аккордов с мелодией, которая пришла мне в голову. И бормотал какие‐то слова под эту музыку, вообще не связанные друг с другом. «Ля-ля-ля… солнце… ветер… ля-ля-ля… хочется…» – фигню какую‐то. Мне просто жутко хотелось петь. «А-а-а вьюга… снежинки… ля-ля-ля вечность…» Ерунда полная! А потом я придумал песню, которая уже немного была со смыслом, но я все равно еще ничего не понимал.

Я ни к кому конкретно не обращался. Просто такая песня. Типа группа «Воскресенье», там же песни тоже ни о чем. Вот такую зимнюю песню написал тогда. Лирическую, романтическую.

На чердак я свои песни не приносил. Эта уже в постчердачный период была написана. А вот для той песни Ираида потом дописала куплет, который очень органично туда лег. Вышло здорово. Мы пели эту песню с ней на два голоса.

Типа о том, что встречи сказочные были, и оставь тепло, уходя… Припевов тогда не было, были одни куплеты.