Читать книгу Обрученные судьбой. Книга вторая. На переломе - Роман Булгар - Страница 10

Прошло несколько дней, и Рэм с трудом, но начал говорить.

– Рэмка-Рэмка, родной ты мой, – припав к его груди, прошептала-простонала женщина, – ну, объясни мне, пожалуйста, как, как ты попал на Кавказ? Что тебя привело на войну? Ты, мой дорогой, потерял свое место в этом мире и решил, что это самое простое решение всех твоих проблем? Скажи, откуда у тебя взялось это желание, с чего началось?

– Ты, родная, хочешь знать, как я попал на войну? – муж горько усмехнулся и прикрыл глаза. – Как я попал сюда… Ты послушай…

Не раз и не два размышлял он над тем, откуда пошел разлад. В его понимании первые шаги к войне страна проделала не год и не два назад.

Как цепная реакция покатилась-покатилась волна, вскоре названная парадом суверенитетов. Ящик Пандоры 16 ноября 88-го года открыла Эстонская ССР. 18 апреля 89-го эстафету подхватила Литва. 24 же июня 90-го о своем суверенитете провозгласила РСФСР. Не желая оставаться в хвосте всех событий, 16 июля 90-го выступила Украина, на территории которой они в ту пору все вместе и счастливо жили-поживали.

По всей Украине гуляли сотни и тысячи листовок и воззваний. Подлые провокаторы, грамотно манипулируя цифрами, рьяно и истово доказывали непросвещенному в этом вопросе населению, что Украина является первым донором всего СССР, что вся Россия и все остальные республики живут исключительно за счет несчастной Малороссии.

В ход шли отдельные данные, выгодно отличающиеся от остальных цифр. На их основе всем красочно показывалось то, как хорошо зажил бы украинский народ, если бы он отделился от клятых москалей.

В наглядном списке фигурировали: зерно, подсолнечник, сахарная свекла, молочная продукция, уголь, металлургия…

Со столь ярким примером трудно было не согласиться. Но забывали указать, что все у них работает на дешевом газе, почти даром идущим не откуда-нибудь, а из России. Не объясняли люду, откуда качается нефть, широким потоком идущая на их нефтеперерабатывающие заводы.

Лукаво не говорили подстрекатели всему народу о том, что средний показатель на душу населения рассчитывался на всех жителей СССР, в составе которого имелись республики, зерна и вовсе не производящие.

Тишком помалкивали вражины про то, что Россия-то сама по себе обеспечивает себя полностью или почти всем. И вообще не упоминали о том, сколько всего она отдает другим, взамен себе самой почти ничего не оставляя, обрекая на полуголодное существование целые регионы Поволжья и Урала. Москва и Ленинград – это еще не вся Россия…

Аки рыжие тараканы, изо всех щелей на белый свет поползли ярые националисты. Простому народу открыто и целенаправленно дурили голову. В национальные герои выдвигались одиозные Симон Петлюра и Степан Бандера, воины дивизии СС «Галичина».

Здравый мир дружно осуждал фашизм и нацизм, а этих недобитков призывали уравнять в правах с участниками и ветеранами войны.

И кое-кто из новой волны политиков, ярых националистов, щедро спонсируемых и направляемых Западом, явно останавливаться на том не собирался. Лжеученые рьяно принялись начисто переписывать историю, очерняя прошлое, гулко вбивая клин между двумя братскими народами, русскими и украинцами. Замаячил призрак гетмана Ивана Мазепы…

Подошел август 90-го, на весь мир оглушительно грянуло непонятое многими событие, названное Путчем. Классики революционной борьбы издавна поясняли, что путч – это неудачно закончившаяся революция. В свою очередь, революция – это путч, доведенный до своего логического завершения – завоевания верховной власти в стране. Вот и вся разница, как сказали бы в Одессе, в городе на берегу Черного моря…

Кучка авантюристов, имевшая в своих руках все рычаги управления государством, позорно не сумела довести начатое дело до логического конца. Что помешало им? Может, они, стоящие у руля власти, оказались на деле никчемными руководителями? Или имел место просто-напросто самый настоящий фарс, масштабно организованный ими с молчаливого согласия самого Горбачева, если и не с его прямой подачи?

Возможно, события элементарно вышли из-под контроля. Бывает…

Морально разложенная и деморализованная армия не дернулась в защиту разваливающегося и агонизирующего строя. Устала она от всего.

Преданная в Тбилиси и в Риге, с треском выгнанная из Европы и брошенная на произвол судьбы, армия не нашла в себе сил поддержать и встать на защиту того, кто на протяжении последних семи лет всячески оскорблял ее и жестоко унижал. Возмездие свершилось…

Тайком от всех в Беловежскую пущу слетелись стервятники, и они начали раздирать еще живую добычу, выхватывать себе самые лакомые и жирные кусочки. А тот, кто все это затеял, готов был отдать соседям едва ли не все из своих законных территорий, лишь бы те поддержали его и помогли ему свалить первого и, как потом окажется, последнего Президента СССР. И Горбачев трусливо отступил, подписал заявление о своем уходе. И о нем тут же, в этом же зале, все стыдливо забыли…

И впоследствии помнить о нем и привечать Михаила Сергеевича будут лишь те, кто в свое время присудил ему Нобелевскую премию мира, данную Генсеку за успешный развал собственными руками СССР – американцы и англичане…

Назойливая муха жужжала в углу, мешала Дине сосредоточиться на своих мыслях. Она стояла у окна, смотрела на дворик, где из санитарной машины разгружали раненых.

– Все везут и везут, – прошептала женщина.

– Не смотри, – глухо обронил Рэм. – Ты не в кино пришла…

В дверь тихонечко постучали, и створка неслышно приоткрылась. В палату вошла новенькая медсестра. Раньше Рэм ее не видел.

– Я у вас временно, – девушка улыбнулась. – Зина заболела. Меня просили ее подменить. Меня зовут Инга…

Посмотрев на часы, Дина заторопилась:

– Прошу меня извинить, я оставлю вас. Я пойду на почту, домой по междугородке дочке позвоню. Настенька ждет моего звонка…

Привычными движениями Инга вставила иглу в венозный катетер, подсоединила шприц, ввела препарат прямо в кровоток без повторного прокалывания вены. Пациент практически ничего не почувствовал.

– Вот и все, – девушка приятно улыбнулась. – Ничего страшного…

Внутривенный катетер для того-то и изобрели, чтобы постоянно не протыкать стенку вены. Ибо та от частого прокалывания деформируется и воспаляется. На ее поверхности образуются тромбы. Опасная штука…

Подобный тромб образовался у раненого, лежавшего в палате для рядового состава. Сестрички, видать, не доглядели. Сосуд закупорился, что привело к печальным последствиям. Летальный исход…

А еще накануне ничто не предвещало беды. Врач осмотрел Панаса и ободряюще кивнул:

– Ну-с, молодой человек, вы у нас пошли на поправку…

Во внутренностях еще побаливало, но Загоруйко постарался широко улыбнуться и заискивающе попросил:

– Может, позволите режим чуток ослабить?

– Если только капельку…

Разрешительный кивок лечащего врача Панас воспринял, как сигнал к немедленному действию.

– Слетай, браток, – сразу же после обхода он зашептался с рядовым Юрченко, ходячим больным, а потому часто бегающим на посылках у всех лежащих и не ходячих, – горло треба промочить, кишки согреть…

Личный состав палаты едва дождался отбоя. Боец Юрченко стоял на розливе и на разносе тары. Через час все дружно храпели.

Ночная медсестра вошла в палату. Поморщилась она, зажала носик. В палате застыл густой запах дешевого пойла. Местные сестрички к тому привыкли. Идущие на поправку пациенты частенько нарушали у них режим, а начальство обычно смотрело на то сквозь пальцы.

– Спи, дорогой товарищ, – одними губами прошептала Инга, вводя в физраствор сильнодействующий препарат на основе атропина.

Как глазные капли это лекарство применялось широко. Достать его трудности не представляло. Отравление же им приводило к нарушению зрения, галлюцинациям, бреду, эпилептиформным судорогам…

В тяжелых случаях наступала кома, возникала опасность паралича. В малых дозах атропин служил лекарством. В больших дозах на фоне употребления алкоголя он мог привести к остановке сердца.

Через капельницу жидкость прямо попадала в кровеносную систему спящего богатырским сном Панаса. Но он ничего не чувствовал…

Утром все забегали, но спасти Загоруйко не удалось.

Услышав про печальную новость, Леся расцвела. Как ей думалось, ничто более не угрожало ее спокойствию…

Новенькая сестричка вышла, неслышно притворив за собой дверь. В палату вернулась тишина. А вместе с нею все пространство заполонили воспоминания, возвращавшие Рэма в недалекое прошлое…

Вокруг все рушилось, ломалось. В безжалостные жернова перемен угодила и их, казалось бы, устоявшаяся семейная жизнь. Дину перевели в Киев. Она уехала, забрала с собой их Лягушонка, маленькую Настю. И Рэм остался один в опустевшей трехкомнатной квартире.

Армии, в которой он служил, по сути, не существовало. И к развалу ее вел, как ни странно оно все звучало, новый министр обороны СССР.

Евгения Ивановича Шапошникова Рэм знал лично. Познакомились они совершенно случайно. Старший лейтенант Валишев нес службу в гарнизонном патруле. В зону его ответственности подпадали Штабной переулок, окружной госпиталь, музей Одесского военного округа.

– Товарищ старший лейтенант, – инструктировали его на разводе патрулей, – у вас самый ответственный участок. Сами понимаете, штаб округа, командующий, ЧВС – Член Военного Совета…

Барражируя по Пироговской улице, Рэм, изнывая от жары в кителе, перепоясанном портупеей, бездумно оглядывал окрестности, плавающие в лениво покачивающемся знойном мареве.

– Снова ты! – раздался за плечом веселый девичий голосок. – И…

Не оборачиваясь, он расшифровал особу, которой мог принадлежать этот неповторимый с оттенками доброжелательности и язвительности, с четко поставленной и правильной русско-разговорной речью голосок.

– Мир тесен, Мирослава! – мягко поприветствовал Рэм.

Славку он знал несколько лет. С ее мужем, Баталовым, Рэм вместе обучался в военном училище. Несколько раз они встречались, когда он служил в Германии. Их части находились поблизости.

– Я тебя арестовываю! – со смешком выпалила Павлова. – Садись с бойцами в машину. Едем на Школьный аэродром…

На долю секунды Рэм призадумался. Он, конечно же, прекрасно знал, что Славка приходилась ЧВС приемной дочерью. Точнее, она была его внебрачным ребенком. Павлова могла позволить себе многое, если и не больше того. И все же… порядок, он и в Африке тоже порядок…

– Расслабься, старшой. Я своих под монастырь не подвожу. Вопрос о тебе с комендантом решен. Едем встречать Шапошникова…

Включив бортовой компьютер, Рэм стремительно прокачивал все, что у него имелось на Шапошникова. До 87-го года Евгений Иванович занимал должность командующего ВВС Одесского военного округа.

Жил Шапошников в том же доме, что и Славка. Получил он хату в той самой «Голубой мечте», в которой обитали многие военные шишки.

– Он пока у нас, – пояснила Павлова, – командующий ВВС Группы советских войск в Германии. Я в эти дни отвечаю за его безопасность. Его выдвигают на первого заместителя главкома ВВС…

Военный Ту-104 сел на полосу с опозданием на целых два часа. За это время Рэм и Славка успели переговорить о многом. Вспомнили они про то, как вместе служили в Германии. Офицеры старательно избегали говорить о Баталове, муже Павловой. На то было много причин.

– Рада была с тобой повидаться, Рэм, – произнесла, прощаясь с ним, Славка. – Мало, увы, есть на свете стоящих друзей…

Не думал Рэм, что Шапошников запомнит его скромную персону, но тут он ошибся. В 89-м, незадолго до падения Берлинской стены, на офицера ГРУ Павлову совершили покушение, устроили автокатастрофу.

Похоронили Славку в Одессе, на 2-м кладбище, в двух шагах от церкви, хоть и не верила она в Бога. Поставили у изголовья мраморную плиту. С постамента смотрела на мир улыбающаяся молодая женщина в парадном майорском кителе с двумя орденами Красной Звезды на груди. Баталов, муж Славки, на траурное мероприятие не приехал…

На похороны прилетел Шапошников. Он приказал разыскать Рэма и пригласил его на поминки. Сидели они за одним столиком…

– Мирослава говорила о тебе много хорошего, старший лейтенант, – Евгений Иванович грустно улыбнулся. – Выпьем за упокой ее души. Таких, как она, в мире раз-два и обчелся… Куда наш мир катится…

Квартиру в «Голубой мечте» будущий маршал оставил за собой. И раз в год, приезжая в Одессу, приглашал Рэма выпить за Славку.

В июле 90-го Шапошникова назначили главнокомандующим ВВС – заместителем министра обороны СССР.

Промозглой осенью следующего года маршал авиации, задумчиво глядя на сидящего перед ним капитана, неожиданно поведал о том, что от остальных скрывалось за семью печатями:

– В свое время я поставил на Ельцина. Как видишь, не прогадал…

Рэму стало известно, как Ельцин и его «демократическая команда» усиленно обрабатывали чинов из высшего армейского руководства, тех, кого считали наиболее подходящими для того кандидатурами.

– Переманить их, – ставил задачу Борис Николаевич, – посулами и должностями. Чтоб, случись что, они не дернулись в защиту Мишки…

Один из отобранных претендентов, Павел Грачев, входил в особую группу по подготовке введения чрезвычайного положения, что работала при КГБ с 7-го августа 1991 года.

– Пора им определиться, за кого они… – пробасил Ельцин.

Именно усиленным прессингом со стороны ельцинской команды объяснялась некая двойственность поведения ряда военных на первом этапе «путча», в частности того же самого Грачева…

В комнате резко потемнело, на небе появились первые звездочки. Хозяин квартиры включать свет не стал. Зажег он свечку на канделябре. Желтое подрагивающее пламя заискрилось на хрустальных рюмках.

– Понимаешь, капитан, поначалу Янаев и сотоварищи полагали, что введение режима ЧП поддержит сам Президент…

Высокопоставленными заговорщиками подразумевалось, что при полной поддержке Горбачевым введение режима выглядело бы вполне легитимным. И события пошли бы совершенно по иному сценарию…

Подперев скулу, капитан слушал и одновременно размышлял над тем, куда бы могла пойти их страна, если бы путчисты одержали верх. Наверное, ни к чему хорошему кучка дилетантов привести их страну не смогла бы. Все их начинания изначально были обречены на неуспех…

Со стороны парка Шевченко возвращался один из последних на тот поздний вечер трамваев. Дождь разогнал праздношатающуюся толпу. На улицах было непривычно тихо. А потому казалось, что вагоны катились под самыми их окнами, будто рельсы перебежали, чтоб подслушать их.

Выпив глоток коньяка, выдержав недолгую паузу, маршал хитро прищурился и усмехнулся:

– Мы должны были определиться, с кем мы и за кого…

Евгений Иванович негромким голосом рассказывал, а в душе Рэма крепло ощущение, что он сам становился очевидцем, соучастником всех тех событий, словно капитан крутился в их самой гуще…

19 августа в шесть утра по телевидению всем объявили о введении чрезвычайного положения и формировании ГКЧП. Для всей страны это известие грянуло как гром с ясного неба.

К тому времени и Грачев, и Шапошников уже знали, что Горбачев не поддержал введение режима ЧП и открестился от путчистов.

Об этом стало известно, когда переговорщики вернулись из Фороса, где президент проводил свой отпуск. Возвратились они ни с чем.

Вареников, Болдин, как ни старались, не смогли убедить Горбачева. Михаил Сергеевич предпочел занять выжидательную позицию.

Утром 19 августа министр обороны СССР Язов приказал Грачеву перебросить два полка Болградской воздушно-десантной дивизии из места постоянной дислокации в Москву. Грачев колебался. И тут звонок.

– Как настроение? – раздался в трубке голос Шапошникова.

Решившись, Грачев бодро ответил:

– Мы, ВДВ, никуда ввязываться не будем…

– Язов не поймет…

– Мы все запутаем. Посадим полки на два аэродрома, Чкаловский и Кубинку. Смешаем батальоны из разных полков, кинем их вперемешку, чтоб потом их всех вместе сразу не собрать…

217 и 299 воздушно-десантные полки из 98-й гвардейской Свирской воздушно-десантной краснознаменной ордена Кутузова II-ой степени дивизии подняли по тревоге. Военные городки загудели…

В автопарках готовили технику. Чумазые водители проверяли масло и смотрели на щупы, протирали их тряпочками и снова тыкали ими.

Зампотех батальона с 217-го полка на повышенных тонах ругался с начальником службы ГСМ, старшим лейтенантом, сидевшим на пункте заправки и отмечавшим в путевых листах количество отпущенного им топлива на каждую боевую единицу.

– Ты что, крыса-то тыловая, творишь, а? – майор совал заправщику путевку под нос, показывал на коряво нацарапанные циферки.

– А что? – старший лейтенант сотворил непонимающее лицо.

– Ты залил в бак десять литров, а вписал все сто сорок!

– И что? Зам по тылу приказал. Война все спишет…

Поняв, что правды ему не добиться, майор сплюнул и развернулся, потопал к боксам с техникой. Они воюют, жизнями рискуют, а тыловики на всем руки греют. Интересное получается у них кино…

Возле продовольственных складов стояли машины. На них грузили мешки с крупами, ящики с сухими пайками, консервами.

Пузатенький капитан с быстро бегающими маленькими глазками – начальник продовольственной службы лично руководил сим процессом, дабы ни одна живая душа, кроме него самого, ничего не уперла. Дело такое – не усмотрит он, без него тороватые прапора все растащат…

В старинном здании, где располагалось управление дивизии, по всем этажам, коридорам сновали озабоченные майоры и подполковники. Они носили бумажки из одного кабинета в другой, согласовывали, снова торопились внести правки и отдать все на печать. Машинистки стучали, строчили пулеметами и все равно ничего не успевали…

– Валерий Александрович! – в кабинет командира стремительно вошел начальник штаба дивизии. – Я ничего не могу понять! Директива, та, что пришла, где два полка перебросить под Москву…

Герой Советского Союза полковник Востротин указал своему заму на стул подле себя, достал из-под стола два стакана.

– Выполняй указание! – разливая коньяк, усмехнулся комдив.

Начштаба моргнул, покачал в жилистой руке граненый стаканчик.

– Если точно следовать тому, что нам предписано, мы неделю будем разгребать то, что неминуемо случится во время разгрузки…

– Ты не думай, а выполняй… Им в Москве виднее, что делать…

Глядя в окно, полковник размышлял над тем, что ему намного легче было, когда он командовал ротой при захвате резиденции президента Демократической Республики Афганистан Хафизуллы Амина – дворца «Тадж-Бек» в городе Кабул. Тогда все было намного проще. А тут… как бы не попасть впросак. Проявит он инициативу и выполнит все в срок, войдет в город, а потом окажется, что поспешил и людей насмешил. А не перекинет дивизию, затянет с переброской – путчисты смешают его с грязью, и конец карьере. Все коту под хвост: тяжелые ранения и четыре звания, что были получены досрочно: «старший лейтенант», «капитан», «майор», «полковник». И не видать ему Военной академии Генштаба.

– Ты делай все, как нам предписано, – повелел Востротин, зажевав лимончиком. – Эту бумагу, думается мне, составил тот, кто сам не хочет, чтоб наша дивизия скоро попала в Москву…

– За успех нашего безнадежного дела! – начштаба шумно выдохнул.

Подполковник спал и видел, как сядет он в кресло комдива.

По 1-му и по 2-му городку бегали взмыленные посыльные, искали своих офицеров и прапоров, проживающих в панельных пятиэтажках.

Невзирая на объявленную в связи с созданием ГКЧП повышенную боевую готовность, многих командиров на своих местах не досчитались.

– Не пущу! – из открытого окна на втором этаже доносился голос визгливо причитающей женщины лет тридцати в застиранном халатике на голое тело. – Не пущу! Убьют тебя!

– Не каркай, дура! – незлобиво отмахивался от цепляющейся за него жены худющий и долговязый капитан. – Ни с кем покамест не воюем…

Стягивая с себя легкую одежку, Варвара оголяла разрыхлившиеся после вторых родов тяжелые титьки, напирала ими на мужа:

– Петр! Я все знаю! Снова вас в пекло! Уймись! У тебя контузия. Тебя в 87-м ранило в Афгане. Тебе вырезали все внутренности. В 89-м в Сумгаите тебе прострелили грудь. Я так больше не могу!

Уложив РД – рюкзак десантника, капитан выпрямился, обхватил обеими руками расплывшееся вширь женское тело, попытался урезонить свою не на шутку разошедшуюся супругу:

– Тише ты, Варя! Уймись. Перед соседями стыдоба…

– Плевать! Они, что ли, Вовку и Кольку вырастят, если что с тобой нехристи всякие сотворят? Мне муж нужен! Живой! Чтоб я бабой себя могла завсегда почувствовать!

Глянув на часы, Веретенников подтолкнул верещащую бабенку к раскладному диванчику. Супруга, смекнув, сама охотно опрокинулась на спину, потянула мужа на себя. Капитан жарко дохнул:

– Давай, по-быстрому. Помоги мне…

Раскинув в стороны свои жирные ляжки, Варвара тяжело задышала, потянулась ладошками, настраивая семейную скрипку любви…

По-быстрому у них выходило крайне редко, чаще оно затягивалось. Женщина разохотилась и не отпускала мужика от себя, пока по всему ее крупному телу не разлилась удовлетворенная утомленность…

– Я пошел, – капитан потуже затянул ремень от портупеи.

– Веретенников! – не поднимаясь с дивана, выкрикнула Варька.

– Чего тебе?

– Не будь ты дураком! В пекло не лезь, а начальству больше глаза мусоль, выказывай перед ним свое рвение и усердие. Лови момент…

Потерев скулу, Петр повернулся к жене, окинул ее взглядом:

– Ты еще будешь меня учить!

– И буду! – женский голос взвился. – Ты с Востротиным в один год училище окончил. Он в полковниках ходит, а ты на своей роте восьмой годок сидишь. Карьерист хренов… Нашла одна, за кого пойти…

– Заткнись, дура! – капитан заиграл желваками.

Не снимая сапог, мужик прошел на кухню, достал бутылку, плеснул в граненый стаканчик, выпил, поморщился. Карьера у него не пошла, не попал он, как у них говорят, в струю, не пофартило ему. Это факт…

На общее построение капитан опоздал. На плацу разорялся, рвал глотку комбат. Шпынял майор ротных налево и направо.

– Веретенников, твою же по куполу мать! Где ты шлялся? Я твоих бойцов строить должен? На кой хрен ты мне сдался?

– Его баба на войну не пускает! – ехидно хихикнули слева.

– Боится, что он домой не вернется, – съязвили справа.

Стоя в строю, бойцы оживленно обсуждали маршрут и конечный пункт назначения. Одно было ясно – им предстояла дальняя прогулка за казенный счет. Куда и зачем – дело уже второе…

– Командиры рот, доложить о готовности к маршу…

Десантные подразделения выдвигались на взлетную полосу…

Евгений Иванович отказался выполнить приказ путчистов поднять в воздух авиацию. Его поведение повлияло на принятие решения другими высшими военными чинами. Лидеры «путчистов» особой волей к победе не блистали, с первого часа перепугавшись собственного же поступка. И когда они узрели пассивность военных, услышали от них «невозможно» и «не получится», их полностью деморализовало…

В Москву вернулся Горбачев, потускневший, потерявший всю свою уверенность. Президент провел новые назначения силовиков союзного уровня, чем вызвал крайнее неудовольствие Ельцина, потребовавшего согласовывать с ним все кандидатуры. И Горбачев пошел на попятную.

Ранее их президент по телефону И.О. министра обороны поспешно назначил Моисеева, нынешнего начальника Генштаба.

Неожиданно для многих совсем иную фигуру предложил Бурбулис. Он написал записку Коржакову: «Есть… очень удачная кандидатура…». Коржаков отдал записку Ельцину, и тот, прочитав ее, приказал вызвать Шапошникова в Кремль. А первым туда прибыл Моисеев. Его накануне успел пригласить к себе Горбачев.

– Скажите ему, что он больше не министр! – в своей обычно грубой форме напористо рубанул Ельцин.

– Мы приняли решение… – промямлил Горбачев.

Моисеев с достоинством выслушал и вышел.

– Вы, наверное, – прибывшего Шапошникова встретил Коржаков, – немного удивлены приглашением в Кремль, но скоро поймете, для чего вас столь срочно вызвали…

В приемной Шапошников увидел Моисеева и все понял. В судьбе его нежданно-негаданно случился крутой поворот.

Ельцин оказался, против обыкновения, краток, и спустя несколько минут указ о назначении Шапошникова был подписан.

Стоявший в сторонке Коржаков совершенно справедливо подметил:

– Элементарное двоевластие: на одну армию приходится теперь два законно утвержденных министра обороны: российский и союзный…

А Евгений Иванович в ответ только улыбнулся. Он должен был тут же потребовать ликвидации военного ведомства России или сам подать в отставку. Шапошников промолчал. Развал Вооруженных Сил СССР был утвержден двумя президентами и министром обороны СССР.

Распад СССР неизбежно означал и распад его армии. Осенью 91-го года позиция Ельцина обеспечивала ему преданность министра обороны СССР, а это являлось крайне важно в условиях конфликта с Горбачевым. Верх в борьбе за верховную власть одерживает тот, за кем стоит армия.

В Вооруженных Силах развернулась чистка. Министр издал приказ №425 о создании полномочной комиссии. На нее возложили задачу проверки действий руководства ВС на период 19—21 августа.

Посыпались кляузные доносы. Началось подлое сведение личных счетов. Новая власть задалась целью унизить военное руководство.

И в то же самое время Шапошников старался быть демократичным, для всех подчиненных доступным министром. Он со всеми здоровался за руку, широко улыбался, пряча от всех свои мысли…

Между тем Вооруженные Силы быстро деградировали. Проявляя особую прыть в военной политике, Ельцин 28 октября 91-го объявил об установлении моратория на ядерные испытания в пределах РСФСР в течение года. Это означало, что РСФСР выходит из-под юрисдикции президента СССР! И что же Горбачев с Шапошниковым? По сути дела – ничего. Это означало приближение к концу семимильными шагами…

А маршал ясно давал себе отчет в том, что творится в Советском Союзе. На заседании Госсовета 4 ноября он охарактеризовал ситуацию в Вооруженных Силах как грозившую перерасти в острый внутренний кризис с непредсказуемыми международными последствиями.

– Нам при всем уважении к намерениям суверенных республик иметь в перспективе свои национальные вооруженные формирования, – заявил Шапошников, – следует найти цивилизованные, рациональные пути решения всех вопросов и, главное, избежать того, чтобы мощный современный военный потенциал второй сверхдержавы превратился в объект дележа, беспорядочной национализации и приватизации…

Иначе же, по мнению министра, СССР превратится в «конгломерат противоборствующих княжеств», в результате гигантские Вооруженные Силы будут неизбежно втянуты в политическое противоборство.

– Поскольку мы все пытаемся, – Ельцин поддержал Шапошникова, – несмотря на трудности, создать новое государство – Союз Суверенных Государств, оно, безусловно, должно иметь и единую армию – единые Вооруженные Силы…

Даже республикам, отделившимся от Союза, как считал Ельцин, не стоило позволять «резать по живому» целостный, воедино связанный организм, его стратегические силы – ракеты, авиацию, морской флот…

– Это же самоубийство будет. Мы не можем этого разрешить…

И Шапошников, и Ельцин пытались сохранить армию в нынешнем ее виде. Министр пытался уберечь Вооруженные Силы СССР от развала. Президент РСФСР надеялся, что такая армия нового союза государств обеспечивала бы Москве полное доминирование. Президенты союзных государств оказались бы послушными марионетками в его руках…

Неужто, горько думалось Рэму, глядя на маршала, ни Ельцин, ни сам Шапошников не понимают одной простой истины? Вот, к примеру, Кравчук, Шушкевич, Назарбаев и прочие – они вовсе не простачки…

Все руководители союзных республик прекрасно разумели, что без своих национальных вооруженных сил никакая независимость просто невозможна. Распад СССР неизменно означал и распад его армии…

И полная иллюзорность планов Ельцина и Шапошникова начала проясняться довольно скоро. Уже 11 ноября 91-го года Гамсахурдиа объявил о национализации имущества Вооруженных Сил СССР на всей территории республики. Его примеру 13 ноября последовал президент Молдавии Мирча Снегур. Далее пошло и того веселее. 26 ноября первый чеченский президент Джохар Дудаев ввел запрет на вывод боевой техники, находящейся в Чечне, за пределы республики. И сразу начался постепенно усиливающийся ее захват «мирными гражданами»…

Положение войск в союзных республиках стало исключительно тяжелым. Множились нападения на военных, членов их семей. Кругом расхищались оружие и военное имущество… Полнейший бедлам…

Выполнив всю возложенную на нее часть обязанностей, Цветкова заглянула в палату к Лесе.

– Прогуляться не желаете? – Инга подкатила коляску.

По дороге она, пристально наблюдая за реакцией Ищенко, поведала о том, что майор, получивший ранение в Ущелье Шайтана, пошел на поправку. До чего же охочим до жизни и живучим оказался мужичек.

– Майор? – Леся от неожиданного известия вздрогнула.

По ее разумению, в колонне из старших офицеров находилось всего два человека: подполковник и майор. Ошибки тут быть не могло. Она все поле боя не раз, не два прощупала через перекрестие своей винтовки.

– Майор… Что, и его следует убрать? – Инга прищурила глазок.

Не расслышав в голосе Цветковой насмешки, Леся серьезно кивнула головой и голосом подтвердила свою решимость:

– Если он тот самый.

И тут Инга саркастически поддела разгоряченную пациентку:

– Ага. Поставим на поток. Ты будешь меня дергать за веревочки, а я, как безмозглая кукла, послушно в такт дергаться…

– Ну, Инга!

Пряча улыбку, Цветкова покачала головой:

– Не выйдет. Это тебе не местный житель, за телом которого до сей поры никто не заявился. Списали его, и нет человека…

Решившись идти ва-банк, Леся скинула последний козырь:

– И этого спишут. Мало ли майоров на свете…

– Нет, милая. Этот майор не прост. У моего Пестикова целое досье на него имелось. Его дважды представляли к ордену. Да у него жена, как я узнала, полковник милиции. Правда, тетка с Украины… Так все та же милиция. Вцепится баба мертвой хваткой, не вырвешься…

Жалостливым голоском Ищенко протянула:

– Мне хотя бы на него посмотреть. Одним глазком.

– Посмотреть можно. Могу до него тебя с ветерком прокатить. Если он узнает тебя, все – амба тебе, сливай воду в сортире. Житие в аду покажется тебе намного легче и слаще, чем твоя никчемная жизнь…

Крестника Леся сразу узнала по его насмешливой улыбке. Точно так спокоен он был и на поле боя. И майор сразу признал ее, качнул головой и приставил палец к своим потрескавшимся и бледным губам.

– Катись ко мне, – едва слышно прошептал майор.

От страха Леся резво крутанула колеса, попятилась назад.

– Не бойся меня… – больше догадалась, чем услышала она.

Движимая неосознанным чувством, Ищенко вкатилась в палату. Как только она приблизилась, офицер тихо заговорил:

– У тебя такие красивые, как у Врубеля на картинах, распахнутые глаза. У меня была женщина с такими же глазами. Ты живи. Я ничего и никому не скажу. Но ты беги из госпиталя. Возвращайся к себе домой. Нарожай детей, забудь об этой войне. Война не для вас, не для женщин. Ваше предназначение в ином. Вы созданы для продолжения рода, а не для убийства себе подобных существ…

Леся раскатилась по коридору. По щекам ее потекли слезинки. Ей навстречу шла красавица-блондинка, миниатюрная, с тонкой талией. И лишь годы и переживания слегка оставили свой отпечаток на ее лице.

– Кто это был у тебя? – закрыв дверь, Дина приотворила окно.

– Одна знакомая, – Рэм широко улыбнулся. – Встречались мы как-то на стрельбище. Пришла она проведать меня, спросить за жизнь…

Чуть прищурив левый глазок, женщина пристально посмотрела на мужа. Не понравился ей голос Рэма. Так, видать, и не научился муженек ее врать, когда дело касалось непростых жизненных вопросов.

Вошедшая в палату, Инга застала Ищенко в состоянии панического замешательства. Побледневшее лицо Леси, мелко подрагивающие губки с головой выдавали ее состояние, вышедшее из положения равновесия.

– Он, представляешь, меня узнал!!!

– И какого, прости меня, черта ты к нему полезла?

Оглянувшись, Цветкова плотно прикрыла дверь. Ситуация вышла из-под контроля. Вечер, как говорится, перестал быть томным. Впрочем, лично ей пока ничто не грозило. Не в интересах Ищенко было вешать на себя дело Панаса. И все же, подстраховаться ей не помешало бы.

– Вот дура я, – накинув на себя сокрушающуюся маску, надрывно проговорила Инга, – что связалась с тобой! Попала в засаду!

Бессмысленно глядя в дальний угол, Леся глухо пробормотала:

– Бежать мне надо, бежать…

На губах у медсестры заиграла ироничная улыбка. Хорошая мысль. И главное, что поступила она на всеобщее рассмотрение крайне вовремя.

– Помоги мне бежать. Я в долгу не останусь!

Не отвечая, Инга прошла к окну. Мучительная пауза затягивалась.

– Инга, не молчи!

– И твои предложения? – Цветкова повернулась лицом к Лесе. – На костылях попрыгаешь? Куда ты попрешь без документов?..

В ответ Ищенко, морщась от боли, встала на ноги, шагнула разок.

– Я уже пробовала. Мне бы палочку яку… И паспорт…

С документами проблем не вышло. Их удалось забрать тихо и без шума. Как раз проходила выписка выздоровевших бойцов. Оформляли на них соответствующие бумаги. Перекинувшись с подругой ничего не значащими словечками, Инга ловко извлекла из общей кучи документы на Ищенко, опустила себе в карман. Выходя, она весело пошутила:

– Смотри, Матрена, не ошибись. Запишешь еще вместо руки ногу…

– И тебе, Инга, не хворать… – Мотя тут же про нее позабыла.

Доставку Леси к государственной границе с Украиной возложили на Ключникова. После страшнейшего конфуза, приключившегося с ним в ресторане, Кеша оказался на мели, просрочил вылет в Питер. Он про все свои злоключения подруге не говорил. Хорохорился, отбрехивался, что не едет он исключительного из-за того, что не может оставить Цветкову одну без присмотра в рассаднике ловеласов и законченных бабников.

В момент исчезновения Ищенко из палаты Инга присутствовала на операции, помогала анестезиологу. Ключников повез Лесю на такси.

Путь покороче лежал через Крымск, Тамань и дальше на Керчь. Но они двинулись в сторону Ростова-на-Дону. Там Кеша посадил девушку на автобус до Мариуполя, что находился на территории Украины.

Получив приличную сумму в конвертируемой валюте, Ключников подсуетился, приобрел билет на самолет, часа через три вылетел.

Ищи-свищи теперь ветра в поле. Пропал человек, исчез бесследно, растворился на отныне независимых окраинах распавшегося СССР…