Читать книгу Убийство журналиста - Роман Булгар - Страница 5

Машину оставили у себя во дворе. Оксана шла и кидала по сторонам ничего не понимающие взгляды. Вел ее Малахов не обычным путем, а через дворы, и в глаза кинулась ничем не прикрытая вопиющая нищета.

Если со стороны улиц фасады зданий были местами кое-как, местами весьма добротно отремонтированы и выглядели вполне даже прилично, то внутри дворовых колодцев зрелище открылось просто ужасающее.

Наверное, никто из ныне живущих там не помнил, когда еще начали пристраивать, лепить к капитальным стенам временные пристройки к первому этажу. Тянуть их дальше, вить ласточкины гнезда, громоздить скворечники, тем самым, сколь можно максимально, расширяя свою со временем ставшую тесную жилплощадь, отвоевывая для себя лишние метры, веранды и комнаты. У кого и что уж получилось. Кто и как сумел.

И все оно с течением времени приходило в негодность, ветшало, грозило вот-вот и обрушиться прямо на головы незадачливых прохожих.

Сколько же подобных балконов и балкончиков, не выдержав тяжести вынесенного на них хлама и бремени времени, срывалось вниз.

Если в центре города яркие огни кричали о достатке и роскоши, то тут, всего в ста-двухстах метрах, вопила сама нищета на пару с разрухой.

Блеск и нищета старого центра – визитной карточки южного города, где каждый камень дышал вековой историей.

Зашли они в темный подъезд. Поднялись на второй этаж, прошли еще один лестничный марш. Квартира под №7 оказалась между вторым и третьим этажом. Впервые увидев подобное дело, Оксана недоуменно захлопала глазами, а Малахов пожал плечами. Он с таким сталкивался.

Позвонили. Открыла им дверь миловидная женщина, трудно сказать, каких лет, но, видно, довольно рано состарившаяся.

– Леночка, это моя жена Оксана, – Малахов приветливо улыбнулся.

– Здравствуйте, Оксана, – хозяйка протянула руку. – Вы проходите…

Майор вошла и оглянулась. Боже! Разве это квартира? Жилище даже трудно назвать этим словом. Когда-то тут был черный ход. Его потом со временем переоборудовали, навесили потолки. Получилось по отдельной комнате на каждом этаже. Потом тут пристроили балкон, закрыли его, утеплили. Вышла еще одна комната. Если это так можно было назвать. Провели воду. Вот и получилась отдельная самостоятельная квартира.

– Сана, – Малахов поднялся. – Я пойду. Если что, позвони. Извини, Леночка, дела. Я еще как-нибудь на днях к вам загляну. Передавай дочке привет. Пусть она заглянет ко мне. Сегодня же. Она знает, где мой офис.

– Хороший у вас муж, – хозяйка задумчиво посмотрела в сторону закрывшейся двери. – Он из всей их курсантской компании был самым лучшим. Нет, – она как-то смущенно улыбнулась. – Был еще один. Рэмка Валишев. Он лет десять как уехал в Россию. Вы его не знали?

– Нет, – Оксана неопределенно пожала плечами. – Муж ничего…

– Да, была у Жени привычка все до последнего момента скрывать.

– Да на каждом шагу! – Оксана усмехнулась. – Вытягиваешь из него, как клещами! Так достанет, что готова сама его на месте придушить.

Слабая тень улыбки скользнула по губам немолодой женщины:

– Не балабол, цену своему слову знает. Рэм был у них за командира. Вот он и ваш муж, они двое приходили ко мне, как товарищи, друзья, а остальным нужно было только одно, – она скривила свои тонкие губы, не хотелось ей вспоминать об этом, тем более, говорить кому-то чужому.

– То есть? – без всякой особой мысли спросила гостья, почувствовав в ее голосе тягучую недоговоренность.

Медленно покачиваясь корпусом, женщина неожиданно призналась:

– Может, Оксана, вас оно и шокирует, но я с ними спала.

– Как? – ахнула майор, не сумев скрыть своих эмоций. – Со всеми?

– Да, спала. За деньги. Я никому не рассказывала. Все хранила в себе. А тут Витьку убили. Нагорело все в душе. Если бы кто другой попросил бы, я бы не согласилась. Но вам расскажу. Может, и мне легче от этого станет. Спадет, наконец-то, с души этот непосильный и стыдный груз.

– Лена, мой муж в то время с вами спал? – нелегкий вопрос крутился на язычке и выскочил, подталкиваемый приступом жгучей ревности.

– Нет, Оксана. Вы, наверное, меня превратно поняли, – узенькая складка, похожая на горьковатую насмешку, прорезала лоб хозяйки.

– Вы же сами это сказали! – недоуменные миндалины-озера широко раскрылись, показали всю свою бездонную глубь красоты.

– Я вам говорила, Оксана, что спали со мной многие ребята, кроме вашего мужа и их командира. У Рэма была своя девушка. Он скоро на ней и женился. И, кроме нее, ни на кого не смотрел. А у вашего мужа где-то за городом жила девчонка. Он все время только о ней и бредил, сидел в уголочке, смотрел в окно. Имени ее ни разу не назвал. Только говорил про девочку с короткими косичками и чудными глазами. Наверное, вот с такими глазами, как у вас. Это, должно быть, были вы?

– Да, – внутри у Оксаны разливалось тепло, – он говорил про меня.

Наконец-то, хозяйка по-настоящему открыто и хорошо улыбнулась:

– Я сразу про то поняла. Вы чем-то отдаленно похожи на его первую жену. Или, скорее всего, это она была на вас похожа. Поэтому Жека и потянулся к ней, к той женщине. Но, знаете, Оксана, о ней так, как о вас, он никогда не отзывался. Я от души желаю вам счастья.

Несколько смущенная, Сана тепло поблагодарила:

– Спасибо, Лена. Может, мы все-таки приступим?

– Да, конечно. Вы хотели узнать про Виталика. Кем же он был, на самом деле, Виталий Иванчук? – женщина тяжело вздохнула. – Откуда он, бедовый, взялся на мою голову, да и не только?

…Далекое детство в провинциальном городишке Виталик помнил не очень. Маета. Одна сплошная скукота. Летом пыль столбом от каждой проехавшей машины. А зимой – грязь по колено. В памяти осталось два состояния окружающей его природы. Или грязь, а чуть подует ветерок и подсушит, начинает клубиться удушливая, долго не оседающая пыль.

Бестолковая беготня с окрестной детворой. Казаки-разбойники и лапта. Драки из-за всего. Ссадины на всем теле и разбитые коленки. Причитания бабки по каждому поводу. Вечно виноватая улыбка на лице отца. Его скупые ласки. Визгливые крики матери и постоянная ругань из-за порванных штанов, до времени разбитой обуви.

Его мать работала в райкоме комсомола помощницей в секретариате. Жалованье она получала копеечное. Отец в строительно-коммунальном техникуме преподавал историю и тоже, увы, не мог похвастаться своей зарплатой. А запросы кое у кого оказались несоизмеримо большими.

Теща Изольда Викторовна день изо дня грызла своего неудачливого зятя. Тот, на их беду, оказался полнейшим недотепой. А они еще с дочкой возлагали на него большие надежды. Когда в 60-м году на их горизонте возник студент-практикант, они всеми своими зубами вцепились в него. Парень казался весьма перспективным. Ему прочили аспирантуру.

Руководимая Изольдой Викторовной, Надя быстро опутала своими сетями неискушенного Игорька, голова которого была забита учебниками и конспектами. Юноша воспламенился пылкой любовью и совершил глупость, которую ему простить впоследствии так и не смогли. Глупость – это Божий дар, но не следует им злоупотреблять. А влюбленный Игорек делал один неразумный шаг за другим. Ненаглядной Наденьке оставалось доучиться два курса, и он, чтобы быть к ней поближе, отказался после выпуска от забронированного ему места в аспирантуре и отправился по распределению в их глухомань. Никому жених об этом не сказал.

Скромно, но с подчеркнутым достоинством сыграли свадьбу. И лишь потом он открылся и объявил им о сюрпризе. Думал, что молодая жена обрадуется, кинется от свалившейся радости ему на шею. Да, кинулась. Напрасно он надеялся. Первую брачную ночь молодые спали порознь.

Изольда Викторовна, скрипя зубами, но пока стоически восприняла эту сокрушительную новость. В принципе, еще оставалась возможность получить место годика через два. Может, и к лучшему, подумалось ей. Дочка все время при своем муже. Всякие дурные мысли и желания не будут стучаться в ее озорную головушку. А со временем все образуется.

Два года пролетели. Игорь съездил на кафедру, и ему популярно и доходчиво объяснили, что его паровоз давно ушел. Благоволивший к нему профессор перешел в другой ВУЗ. Появились новые студенты и, надо сказать, не менее способные, чем и сам Иванчук. В утешение Игорю предложили стать соискателем ученой степени. Пришлось соглашаться.

Вот это самое известие дома было встречено с поистине траурным настроением. Любимая теща, та поначалу упала в обморок, а потом, как с цепи сорвалась, а Наденька уже ждала ребенка…

Все в их медленно и вяло текущей жизни начало круто меняться с того самого момента, как приехавший на очередную, трудно уже сказать, какую по счету конференцию районного комсомола третий секретарь обкома партии Шестаков приметил скромного вида, но при этом крайне обворожительную девушку. Наденька понравилась ему с первого взгляда.

Александр Николаевич, к тому времени партийный функционер с весьма солидным стажем, особыми комплексами не страдал и сразу дал понять, кому следует из районного руководства, что имеет на Наденьку вполне определенные виды. Все незамедлительно передали ей самой.

– Мама, скажи, что делать? – дочь растерянно смотрела на Изольду Викторовну. – Меня приглашают на выходные в загородный домик. Без умысла у нас подарки не делают. Кого попало, туда не приглашают…

Предприимчивая мать долго не размышляла:

– Соглашайся, доченька, и не думай. Только поведи себя разумно. На шею не кидайся. Веди себя достойно. Выкажи перед ним свою гордость. Нет, не высокомерное чванство, а природную гордость, присущую очень порядочным людям. Надя, ты должна дать ему понять, что ты не девочка на одну ночь, а что ты согласна лишь на серьезные отношения.

Дочурка на столь открытое предложение искренне возмутилась:

– Мама, на что ты меня толкаешь? У меня есть муж!

– Подумаешь, – Изольда Викторовна презрительно скривила губы. – Достаточно того, что ты родила ему сына. Сам он ни на что не способен. Придется тебе самой взяться за устройство своей жизни. Учти, что такие шансы выпадают не каждый день. Сумеешь, девочка моя, зацепиться за него, глядишь, он вытащит нас из нашей дыры. Будь умна. Очаруй его…

Неискушенная Наденька понимала, в доводах матери присутствовала определенная логика. Где-то в тайниках души женщина и соглашалась, но совершенно не знала она, к чему может привести один неверный шаг.

– И что дальше? – в растерянности дочь беспомощно улыбнулась.

– Надька, ты что, совсем… того? – мать покрутила пальцем у виска. – Да у него в руках есть власть! Ему ничего не стоит квартирку для вас устроить. Работу твоему мужу подберет. Тебя при себе пристроит…

Заманчивая перспектива легонько кружила голову. И одновременно тяжкие сомнения копались внутри, как земляные черви:

– Легко у тебя, мама, на словах все получается.

– А ты сумей, сделай так, чтобы он уже не мыслил себя без тебя…

В камине сухо потрескивали березовые поленья, и шло благодатное тепло. На столе горели высокие восковые свечи в старинных серебряных канделябрах. Александр Николаевич водил рукой по шелковистой коже и с наслаждением вдыхал в себя нежный аромат молодого женского тела, столь живого, горячего, гибкого и послушного. Наденька не обманула его надежд. Оказалась именно той женщиной, какую он и хотел в ней найти. Умница и не жеманница. Прекрасно знает, что хочет от жизни.

Он быстро понял, что тут мимолетной интрижкой вовсе и не пахнет. Девушкой на одну ночь, на две Наденька не станет. Она хочет от него большего. А он, он сможет это ей дать. И он обещал ей свою дружбу и увидел, как вспыхнули, раскрылись ее глаза, как она взволнованно задышала и уже сама, сама потянулась навстречу его жаждущим губам.

Оторвавшись от благодатного и трепетного источника наслаждения, он положил ей руки на плечи, и женщина все поняла.

– Ваше условие? – она подняла на него свои ставшие послушными и покорно-преданными глаза. – В обмен на вашу….

– Зачем ты так, девочка? Зачем же тянуть в наши отношения грязь?

Наденька расстегнула блузку, зябко передернула плечами, скидывая ее с себя. Медленно закружилась на месте, томя ожиданием. Приподняла, завела назад руки. Щелкнула застежка, лифчик скользнул вниз, обнажая два восхитительных бугорка тугой груди с острыми упругими сосками.

Не удержавшись, мужчина прикоснулся к ним губами, и женщина вздрогнула, тихий стон вырвался из ее груди. И мужчина не вытерпел и затрепал, до того всколыхнул этот звук все у него там, внутри. По жилам побежал давно уже не испытываемый им огонь неудержимого желания.

Он снова ощутил себя сильным, чего давно за ним не наблюдалось. А Надя смогла всколыхнуть его, помогла ему в самый критический момент.

– Ничего, – она ласково проводила пальчиками по широкой спине, успокаивала его, панически задрожавшего. – Успокойся. Так бывает…

За окном засверкали застуженные звездочки, показался желтоватый диск. А им не было никакого дела до того, что творилось за пределами их небольшой комнаты в загородном домике для высокопоставленных охотников посреди охраняемого заповедника.

Потом они мылись в баньке. И снова она все сделала для того, чтобы он заново смог почувствовать себя на высоте. И за это он был ей просто безмерно благодарен. Они заключили между собой тайный союз…

Прошло полгода, и Игоря пригласили в Политехнический институт на кафедру общественных наук. И Иванчук, не раздумывая, согласился.

Словно случайно, освободилась, и ему предложили двухкомнатную квартирку в малосемейном общежитии. И все в течение какой-то недели.

Вот начиная с этого переезда, Виталик уже все помнил. В детской памяти хорошо запечатлелось, как грузили вещи на добытую с великим трудом, только через первого секретаря райкома, машину.

Тихо посмеиваясь, мальчик поглядывал на то, как его бабка Изольда старалась впихнуть в нее все, что было у них в доме, а мать потихоньку старье собирала, относила и выкидывала в мусорный контейнер за углом. Бабка тащила, а мамка выкидывала. Одна тащила, другая выкидывала.

Потом они долго тряслись на старенькой и разбитой «Победе» вслед за доверху набитым никому ненужным старьем ЗИЛ-157. Он нещадно пыхтел, натужно фыркал на маломальском подъеме, выпуская излишний воздух. Рядом с водителем, гордо выпрямившись, ехал его отец, указывал дорогу к своему новому дому, своему новому, как думалось ему, счастью.

Добрались. Отец с трудом нашел пару пьяниц, которые за бутылку согласились ему помочь. Старый шифоньер подъема на шестой этаж не выдержал и с грохотом сложился где-то между четвертым и пятым. Назад шкаф стаскивали по отдельным запчастям и прямиком отправили на свалку, впрочем, где было место и почти всем остальным их вещам.

Отец уехал со студентами на ежегодную уборку урожая. Мать срочно засобиралась в командировку. Виталик подслушал разговор на кухне.

– И где ты будешь жить? – шепотом спрашивала бабка Изольда.

До мальчишеских ушей долетел приглушенный голос матери:

– У него за городом есть служебная дача…

Со звоном упало, нож или вилка. Слышалась возня, передвигалась табуретка. Наверное, из-под стола бабка глухо и натужно спросила:

– А как же его жена?

Разглаживая ладонью скатерть, Наденька отрешенно произнесла:

– Она в Болгарии, отдыхает на Золотых Песках…

Завидущее бабкино шипенье понеслось по всему коридору:

– По за границам катаются. Может, и нам что от благ обломится…

Сердясь на свою мать за ее неуемность, молодая женщина зашикала:

– А тебе что, все мало? Мебель, смотри, поменяли. А вам все мало!

– Квартирку бы, какую вам, Наденька, поприличнее.

– Ну, ты, мама, даешь! Все тебе сразу подавай! Он же тоже не дурак. Прекрасно понимает. Если дать мне все кучей, я его сразу могу и кинуть.

– Дурой полной надо быть, чтобы мужика при должности кидать…

Еще один год прошел в беспрерывных стычках, порой доходивших до драк, с местными аборигенами, в штыки встретившими Виталика из далекой провинции. Чертовы детишки, родители у которых сами недавно перебрались в крупный город из окрестных сел, считали себя городскими старожилами, коренными обитателями этого поистине осиного гнезда.

Но где ни живи, во что ни рядись, а сущность все равно прет наружу, и ничем ее не прикроешь. Сущность-то свою быдлячую и низкую…

Вот и отец его созрел, дописал свой научный опус про героическую борьбу партизан на территории области во время прошедшей войны. Купленный «черный» оппонент старательно обошел все острые углы. Не стал он говорить и о том, что, по сути, этого самого движения и в помине не было. Просто существовал свыше такой заказ именно на такую тему.

Через полгода отец стал профессором, даже получил вожделенную должность зама начальника кафедры. Приобрел солидное положение, и внешность папаши коренным образом изменилась. Небольшая бородка украсила его серое лицо, придала ему необходимый вес. Мать к этому времени работала инструктором в обкоме комсомола.

Где-то перед самой-самой школой они переехали на другую квартиру в Центральном районе по улице Розы Люксембург. Старинный красивый дом. Просторные комнаты с высоченными потолками.

И люди здесь жили совсем другие. Открытые, общительные, не чета нахальной деревне, понаехавшей в Одессу после войны. Местные пацаны встретили маленького Виталика, как своего. Старшие ребята взяли над ним шефство. Как только наступали долгожданные летние каникулы, дружная компания с самого утра веселой стайкой устремлялась на море.

Руками ловили в прибрежных скалах жирных и ленивых бычков. Сколько же было неподдельной радости у него, выросшего в степи, когда он сам впервые нащупал и вытащил из воды спрятавшуюся в камнях скользкую и извивающуюся коричнево-зеленую рыбешку. Вытащил и громко завизжал, высоко поднимая, показывая свою первую добычу.

Потом рыбу тащили на Привоз, за копейки сдавали толстой и жирной перекупщице бабе Мане. На вырученные деньги старшие покупали себе вино и папиросы. Возвращались пацаны в свой квартал, усаживались на задворках. И тогда уже с важным видом покуривали, кольцами пускали дым и учили, учили пузатую мелочь премудростям жизни.

Заводилой всей дружной компании был Костик. Он вечно мурлыкал и напевал: «Шаланды полные кефали наш Костя с моря приводил…».

Не по годам сообразительный Виталик приглянулся Костику. Вожак приблизил смышленого пацаненка к себе. Холодными зимними вечерами потомственный картежник и воришка приводил Виталика к себе домой и там детально обучал любознательного шкета обеим своим профессиям.

Костик учил мальца азам. Показал, как тырить мелочь по карманам в набитых трамваях, и потихоньку поигрывал с ним уже «на интерес». Брал с него, можно так сказать, своеобразную плату за обучение.

И Виталик, проигрывая, расплачивался, вытягивая денежки то из кармана, живущей с ними бабки, то брал их из отцовского портмоне. Иногда мальчишка крал нужную сумму из сумочки матери.

Но чаще всего потихоньку вытягивал мелочь из кошелька прислуги Клавки, которая, бедная, все никак не могла свести концы с концами, отчитываясь перед хозяйкой за свои походы за покупками. Сидела она сиднем и плакала по вечерам, ничего не понимая и греша на рыночных воришек, которые снова умудрились вытянуть у нее трешку…

Целыми днями его родители отсутствовали на работе, возвращались домой поздно. Отец частенько уезжал в свои плановые командировки на поиски следов борьбы местного населения с ненавистными немецкими захватчиками. Папаша всерьез приступил к написанию докторской диссертации. С важным видом рассуждал об ее актуальности…

У них в доме неизменно появлялся солидный, довольно пожилой, но представительный мужчина. В тот день мать совала Виталику в руки рубчик-два и разрешала исчезнуть на весь вечер и даже переночевать у кого-то из своих дружков. Бабка отправлялась к одной из знакомых…

Мальчик учился уже в пятом классе и как-то сбежал с уроков, чтобы не писать контрольную работу по математике. Страх, как и до чего же не любил он это самое дело, уравнения и вычисления. Открыл пацан и быстро юркнул в дверь, пока его не засекла Клавка и не задала трепки.

А девки дома не было. Видно, у нее выходной. Облегченно вздохнув, Виталик успокоился, взял книжку и устроился в отцовском кабинете. Интересное чтиво. Одни «Любовники леди Чаттерлей» чего стоили…

Тихо-тихо щелкнул замок на входной двери, и тут он насторожился. В коридоре послышались негромкие голоса. Один голос, женский, явно принадлежал маме, а второй, как он догадался, Александру Николаевичу. Виталик на цыпочках пробрался и забился в уголок за диваном.

Тихий разговор переместился на кухню, а потом плавно перетек в спальню. Любознательному не по годам мальчику стало интересно, и он выбрался из своего укрытия. Неплотно прикрытая дверь привлекла его внимание. Он всунулся в щелочку одним глазком и замер.

Повсюду разбросанная валялась одежда. Мать, всегда до педантизма аккуратная, криком требовала от неряшливого отца, чтобы тот тщательно развешивал все свои вещи, чтобы ни одна складка не появилась. А тут! Почему же в полном беспорядке разбросаны ее вещи? Выходит, можно говорить одно, а самой творить вовсе другое? Интересно-интересно…

Совершенно голая, мать лежала на постели, а над ней натужно сопел дядька. Голый мужик монотонно двигался, женщина, громко и протяжно постанывая, раскинулась под ним. Раскиданные в сторону руки, пальцы судорожно сжимались. И вся она была, как одна натянутая струна, вся во власти охватившего их плотского чувства. Видно, ей оно нравится.

Совсем не то, что с мужем. Время от времени Игорь требовал своего, и она с большой неохотой, скрепя сердце, соглашалась, уступала ему.

Быстро-быстро: он, исполнив свой супружеский долг, а она – свою обязанность, они лениво откатывались друг от друга. Не получив при этом желанного удовольствия. Впрочем, ей оно и не требовалось.

Конечно, Виталик к этому времени кое о чем уже догадывался. Во многом его просветил дружок и наставник Костик. Поэтому увиденное откровением для него не стало. Лицезрел он как-то нечто подобное в их подвале, когда взрослые ребята затащили туда девчонку. Юноша не вскрикнул и тихо, затаив дыхание, досмотрел. Внутри что-то сладко заныло, когда мать застонала и выкрикнула гортанное и несвязное…

Скрежет вставляемого в замочную скважину ключа заставил пацана очнуться, отпрянуть от двери и поспешить укрыться в своем убежище. Хорошо, что он успел захватить окончание фильма. А было бы обидно…

Не сумев открыть замок, в дверь раздраженно позвонили.

– Это Игорь! – женщина в испуге прикрыла глаза.

– Он же у тебя, Наденька, в командировке, – мужчина недовольно поморщился и потянулся рукой к одежде. – Чего всполошилась? Может, прислуга ломится. Или сын из школы вернулся, уроки отменили…

– Нет, Виталька звонит по-другому. А Клавке я дала отгул…

– Может, кто-то ошибся, – Александр Николаевич пожал плечами, предусмотрительно накидывая на себя рубашку.

Снова настойчиво позвонили. У Нади сомнений не оставалось.

– Это он. Что делать? – вскакивая с широкой супружеской кровати, перепуганная, всполошенная хозяйка торопливо набросила на себя халат.

– Это, Наденька, сугубо ваши семейные проблемы. Ты меня сюда не впутывай, – мужчина, не торопясь, повязывал галстук. – Иди, открывай. А то он сейчас дверь начнет выламывать. Соседи на шум сбегутся…

Поправив прическу, Надя пошла. Щелкнул замок, на пороге возник муж с написанными на лице недоумением и искренним непониманием.

– Игорь, это совсем не то, о чем ты подумал, – ничего, кроме избитой фразы, где-то услышанной в кино, в голову женщине так и не пришло. – Александр Николаевич заехал обсудить кое-какие вопросы по поводу…

– В нашей постели, – обманутый муж в два шага достиг спальни.

Смятое постельное белье и приплюснутые подушки сами говорили за то, чем тут занимались. В его отсутствие. Пока он все бегает по полям, отыскивая ржавые осколки, выслушивая бредни выживших из ума дедов и старушек, оставшихся в живых свидетелей давно прошедшей войны.

– Дрянь! – рука оскорбленного занеслась для звонкой пощечины.

Сзади обиженно хлопнула входная дверь. Как истинный джентльмен, гость ушел по-английски, не попрощавшись, оставив их вдвоем выяснять вмиг осложнившиеся отношения. Не царское дело в навозе ковыряться.

– Дрянь! – карающая десница опустилась, и звук хлесткой оплеухи, дребезжа, поплыл по всей квартире.

– Я… дрянь? – испытав на себе праведный гнев мужа, женщина отшатнулась, уперлась в стенку, в ее глазах зажегся яростный огонь. – А ты, ты не дрянь? Ты… ты об этом ничего не знал и даже не догадывался?

– Не знал, – в голосе Игоря не осталось прежней уверенности.

– Он не знал! Думаешь, тебя, заштатного учителя, за красивые глазки пригласили в престижный институт? Дали жилье, а люди годами ждут его? Ты об этом не задумывался? Ты… ты смог бы сам защитить свою работу? Твою никчемную писанину о том, чего никогда не было. Тебе дали заказ в угоду времени, и ты его выполнил. Ты прекрасно обо всем знал и молчал. Тебе, мой дорогой Игорек, было удобно. А потому-то ты и закрывал на все глаза, охотно и старательно надевал на нос розовые очки.

– Я ничего не знал… – тупо твердил мужчина, выставляя перед собой несуществующий щит обиженной невинности.

– Ты делал вид, что ничего не знал. А теперь знаешь. Но учти, если ты еще раз мне скажешь, то… – пылающий женский взгляд, полный ненависти и презрения, в один миг разбил в дребезги все его бастионы.

Муж поднял на нее глаза, полные невысказанной муки, позора и собственного бессилия. Несколькими фразами его низвергли с высоты положения, на котором он удобно устроился в собственном мнении, в глубине души приписывая все свои успехи своим способностям. На что-то он и прикрывал глаза, почитая это за ничего не значащий флирт.

– Здесь ты жить не останешься. Квартира моя. Я ее получила. Теперь ты знаешь. В институте тебя терпят исключительно благодаря поддержке со стороны Шестакова. Выбирай. Или развод, или мы с тобой отныне делаем вид, что ничего между нами не произошло. Но ты, мой дружок, предоставляешь мне полную свободу и ни во что не вмешиваешься…

Вокруг рушился мир, еще несколько минут назад казавшийся таким весь удобно обустроенным и незыблемым. Часто-часто моргая, мужчина протянул вперед руки в надежде решить все миром, невнятно мямлил.

– А теперь ты убирайся! – брезгливо поджимая свои наполненные презрением губы, женщина вытянула решительную руку в сторону двери.

– Куда? – затряслись губы, потерянный взгляд метнулся по коридору.

– Куда хочешь, – Надя безразлично пожала гордо распрямленными плечами. – Ты еще два дня должен находиться в своей командировке. И порядочные и хорошо воспитанные люди сами заранее предупреждают об изменившихся обстоятельствах, чтобы не попасть в нежелательное и крайне неловкое положение. Через два дня придешь и дашь мне ответ. Ключи свои пока положи на стол. Может, они тебе больше не пригодятся.

Униженный и раздавленный, Игорь тихо канючил, унижался…

– Что тебе еще? – тонкие женские губы нервно искривились. – Ты что-то не понял? Повторить?

– Я… я, Наденька, согласен на все, на все, – сломленный муж упал перед женщиной на колени. – Только не прогоняй меня…

С той самой поры ложь и лицемерие поселились в их доме. На словах родители говорили одно, а сами делали совсем другое. Мальчик, как губкой, впитывал в себя всю окружавшую его атмосферу ханжества и притворства. Отец на лекциях проповедовал перед своими студентами одно, а дома сам же над всем этим едко посмеивался. На зачетах и экзаменах он строго карал за незнание истории КПСС, а сидя за своим рабочим столом, цинично хаял всю окружающую их действительность.

Быстро осмыслил Виталик, что люди делятся на разные категории. Понял, что с такими, как их домашняя прислуга, как Клава, можно особо не церемониться. Это люди второго сорта. И поступать с ними можно в соответствии с этим. С ними можно особо не считаться, на них можно кричать, срывать на них все накопившееся раздражение, вымещать свою злобу. И ничего за это не будет. Эти люди все стерпят. Смиренно утрутся они и пойдут дальше, молчаливо склонив свои покорные головы.

Однажды мать популярно объяснила ему, что, да, есть девочки, с которыми можно гулять, позволить себе с ними многое, но на которых никогда и ни при каких обстоятельствах не женятся.

Для этой цели существует девушки из их высшего общества. С ними себя следует вести в соответствии с их положением. Не грубить им, не хамить. Но если они сами этого хотят, то, извольте, почему бы и нет.

А мальчик-то подрастал, и мать на его шестнадцатилетие привела в дом женщину, преподавшую Виталику необходимые уроки, практически восполнив пробелы в его половом воспитании. Для полного закрепления пройденного материала она приходила к ним еще несколько раз…

К этому времени он покуривал, попивал винцо на деньги, которые дворовая ватажка себе добывала, выходя на промысел и ловко шаря по карманам в переполненных вагонах трамвая в часы пик.

Не прошли даром уроки, преподанные Виталику старшим дружком. Тот, правда, пошел уже на вторую свою отсидку. Костик попался на том, что подрезал сумочку у одной стильно одетой дамочки. Фря оказалась подружкой крутого начальника. И местная братва сдала своего человечка в обмен на то, чтобы от нее отстали и не мешали ее промыслу.

Виталик приглядывался и плотоядно облизывался на дочку прислуги Клавки, которую знал с самого детства. И росли они, когда были еще маленькие, как братик и сестренка. Мать девочки всегда брала дочку с собой, и та могла целыми днями находиться в квартире Иванчуков.

Простодушная Клавка, не задумываясь, загоняла детишек в ванную, когда те чумазые, грязные и перемазанные возвращались с улицы.

Бывало, что и спали детки в одной узкой кроватке. Когда родители мальчика разъезжались по своим командировкам, Клавка у них ночевала. Дети баловались, шумно шалили, играли «в доктора и больного». Всем известные шалости. Вместе росли и нисколько друг друга не стеснялись.

Частенько Виталик сам ходил в гости к подросшей Леночке, когда та, начала отчего-то избегать его родителей и перестала у них появляться.

Понимала, что не ровня она им всем, Иванчукам. А вот мальчика она никогда и нисколько не стеснялась. И с ним одним соглашалась ходить купаться на море, ночью, совсем голышом. Страшно и дико романтично. Девочка всерьез считала его своим парнем. Наивно полагала она, что когда вырастет, то обязательно выйдет за него замуж. Поэтому Лена могла позволить ему делать с собой все, что только он ни пожелает.

Виталик чувствовал это и понимал, когда взасос целовал ее, когда его рука крепко сжимала юную и нежную грудь, когда целовал напрягшиеся соски. Рука его бродила по девичьему телу, не зная никакого стеснения. А Леночка прикрывала глаза, покусывала губы и тяжело дышала.

Она ждала. Но что-то парня все сдерживало и не давало сделать ему один последний оставшийся шаг. Познавший к тому времени женщину и даже не одну, он никак не мог переступить черту. В нем еще боролись остатки того хорошего, что вместе с генами от рождения было заложено в нем, но со временем методично вымывалось под прямым воздействием получаемого им от матери и от бабки, во дворе и в школе воспитания.

Он помнил слова матери о том, что такие, как Леночка, в невестки ей не годятся. И никогда мать не примирится с тем, что он когда-нибудь женится на нищей девочке. Может, именно это и останавливало его от самого последнего шага. Может, он тогда еще не хотел, одним махом сорвав этот чудный цветок, поломать ей всю дальнейшую судьбу.

А она этого не понимала и сама торопила, летела навстречу своей судьбе. Лена все больше и больше недоумевала. Ну, почему ее Виталик все не хочет воспользоваться щедрым даром, который она совершенно бескорыстно готова ему преподнести, хоть прямо сейчас и здесь…

Но время неумолимо шло, приближало к неминуемой развязке, и с каждым разом остановиться было все труднее и трудней. И вот случилось то, что обязательно должно было случиться. Родители с утра уехали на дачу, и Виталик в тот день бездумно затащил смущенную девушку, несмотря на все ее кажущиеся слабые протесты, к себе домой.

Как обычно скинули одежды и устроились в его узкой кровати. Две юные упругие груди нависли перед его лицом, дразня и возбуждая его. Они оба тяжело дышали, и тогда Леночка, решившись, потянула парня на себя. Сами собой согнулись в коленях и раздвинулись ее ноги. Зов дикой природы двигал ею, отбросил в сторону все сдерживающие условности.

Самка сама осознанно поманила самца, почувствовав, что полностью созрела для этого шага. Сама обхватила и направила парня, раздвигая узкие хрящики. Мгновенная острая боль пронзила все тело и тут же пропала, ушла в сторону. Осталась одна сладкая мука.

Сладкая и тягостная мука, выворачивающая все внутренности и жилы. Она столько ждала этого момента и была готова. И тело ее было готово. Вспышка и взрыв не испытанных дотоле эмоций…

Они убегали с уроков. Чувственное наслаждение захватило их обоих, и они стремились снова и снова испытать это упоительное чувство.

Но пришло неотвратимое, и случилось неизбежное. Как-то Леночку затошнило, потом снова. День за днем. Труднее всего было скрыть свое болезнетворное состояние от матери. А Виталику она вообще ничего не говорила и не показывала, что с ней творится что-то неладное…

Спустя годы, Лена поняла, что сама загнала себя в жизненный тупик. Тем, что вовремя не открылась своей матери. Тем, что твердо не настояла на немедленной свадьбе. Впрочем, о свадьбе в те дни речи и не шло.

А Клава опомнилась, до нее дошло тогда, когда увидела, как дочка стоит перед зеркалом и разглядывает свой выпирающий живот.

– Кто, кто отец? – только и хватило у нее сил на то, чтобы спросить.

Считая, что ей нечего скрывать, девушка простодушно открылась.

– Вот дура! У-у-у! – мать села камнем на пол, покачивая головой, противно завыла, уткнулась лицом в свои ладони. – Что же ты наделала!

Любовно оглаживая животик, Лена поспешила успокоить ее:

– Мама, мы поженимся. Вот… школу окончу…

– Поженитесь? Он тебе обещал? – бесцельно бегающие сумрачные материнские глаза замерли, ожидая неминуемого приговора судьбы.

Бедная женщина испустила тяжелый вздох. Нет, он не обещал. Иного ответа она и не ждала. Чтобы Иванчуки и породнились с ними?! Скорее небо обрушится на землю, чем этакое событие произойдет.

– О ребенке он знает? – подозрительно косясь на дочь, спросила она.

– Нет…

– Ох, дура! Какой срок? – тяжело вставая, запричитала Клава.

– Пятый месяц пошел.

– Пропали мы! Пропали! – мать рухнула на пол. – Что ты, доченька-то, наделала? Сама себя погубила! Куда мы пойдем с таким сроком? Кто же сможет помочь в беде? К кому пойти, с кем поделиться бедой…

Виталик неопределенно пожал плечами. Правду сказать, застарелая связь к этому времени стала его тяготить. Слишком уж разными людьми они оказались, по-разному смотрели на жизнь. Ему с Леной даже не о чем было поговорить. Ни одного общего интереса. Он пришел домой и рассказал матери о возникшей проблеме.

Надя постучала его по открытому лбу:

– Я тебя, дорогой мой сын, предупреждала, чтобы был поосторожнее в выборе. Но… да ладно. Я найду, чем заткнуть им всем рот!

И сын в этом был с ней солидарен, чужие вовсе люди, единственно…

– А как же быть с ребенком? – осторожно спросил он.

– А что тебе ребенок? – мать махнула рукой. – Пусть себе растет. Со временем сам определишься с тем, нужен он тебе или нет…

Мать провела воспитательную беседу со своей прислугой. А Клавка, в свою очередь, объяснила все своей дочери. Возникший инцидент был исчерпан. Скандал не возник. Слух был задушен в самом зародыше. По-прежнему молчаливая Клава приходила и убиралась у них в доме. Только почти не улыбалась и в сторону Виталика старалась она не смотреть.

Все десятиклассники сдавали выпускные экзамены, а Леночка лежала в больничной палате и, глотая горькие слезы, крепко прижимала к себе красный кричащий комочек, только что родившуюся дочурку, желанную и уже любимую, отца у которой не стало задолго до ее появления на свет.

Пешком и на руках Лена принесла гугукающий и попискивающий сверток домой, положила его на свою кроватку и расплакалась. Детство и юность у нее закончились одновременно. А впереди ее ждала тяжелая и суровая взрослая жизнь, полная невзгод и лишений…