Читать книгу Партия - Роман Александрович Денисов, Роман Денисов - Страница 15
Кf3: e5
ОглавлениеПришлось Саше ехать к дяде.
Дядя Толя был слишком странным человеком, чтобы его можно было любить, попросту он был псих. Так считали и студенты, у которых он преподавал, и немногочисленные родственники. Обитал он в Подмосковье, в посёлке Сосновый Лес, была у него ещё двухкомнатная квартира на «Семёновской», но дядя в ней не жил, и вот почему.
В один из солнечных будних дней дядя Толя шёл на работу по своему обычному маршруту. На подходе к метро он пересекал по пешеходному переходу Зверинецкую улицу, ничего не нарушая, думая о компиляциях Ньютона, как вдруг уши заложило от страшной сирены вороного «Гелендвагена», который всё-таки затормозил перед оторопевшим пешеходом. Из машины вышли двое: пассажир и водитель, довольно плотного телосложения, водитель был даже чересчур толст. Под аккомпанемент страшных ругательств пассажира, касавшихся в основном сексуальной ориентации и внешнего вида, водитель обошёл своё авто, достал бейсбольную биту и с несвойственным его фигуре проворством подбежал к дяде, принявшись избивать того. Первый же удар по голове сшиб его с ног, остальное вспоминалось позже какой-то дикой каруселью. В больницу дядя Толя поступил с черепно-мозговой, с переломами обеих рук и с многочисленными внутренними гематомами. Следователь, приходивший один раз, скучно посидел и что-то записал, вернее, зарисовал: круг, в нём квадрат, в квадрате треугольник, опять кружок, квадратик, треугольничек… Дядя ничего не запомнил, ни лица, ни номера машины, ни марки; камер на месте происшествия не было. Выписавшись через полтора месяца из больницы, в которой его навещал только Саша, он самолично опечатал квартиру, быстро собрался и выехал в деревню, где стоял избушечный дом, поставленный дальним предком и перешедший ему по наследству. В этой самой деревне, ставшей сейчас посёлком, он и жил вот уже несколько лет.
Работал дядя Толя преподавателем на кафедре физики в институте с приятным японским названием НИУ МИСИ, и каждый день ему приходилось долго и неудобно ездить из посёлка к студентам как нормальному российскому педагогу – своим ходом.
Любопытен и дядин посёлок. Там берёт начало известная целебная вода, которую в советское время зачем-то очищали, а в новороссийское стали качать без фильтра, построили заводик, и полилась из труб жидкость в бутылки. Ещё Сосновый Лес интересен уникальным по идиотизму проектом Хрущёва, связанным с переносом Министерства сельского хозяйства из столицы в лесной посёлок. Как-то Никита Сергеевич вызвал на доклад министра и, покачиваясь, словно неваляшка, подошёл к чиновнику с предложением, которое показалось тому шуткой:
– А что, Константин Георгиевич, не зажились ли вы в городе? У нас что, разве пшеница и овёс растут на Пушкинской площади, понимаете, или на Карла Маркса? – Оба засмеялись, один из них искренно. – Есть мнение перевести ваше министерство поближе к свойственным ему условиям, его профилю, понимаете.
Дело двинулось быстро, подготовили архитектурный проект в духе экономии и простоты форм, утвердили и начали строить. Но Хрущёва скоро сместили, и от экстравагантного замысла отказались. Так и остались стоять недостроенные кирпичные корпуса, быстро заросшие лопухами и зонтиками борщевика. Позже часть строений местные жители разобрали на кирпич, а часть пошла на возведение церкви новомучеников. В которой центральное место заняла икона Николая II, подаренная храму господином Гуревичем, бывшим председателем комсомольской организации райисполкома, ныне входящим в совет директоров банка «Подольсктрейд».
Саша, жалея о том, что нельзя доехать до дяди на электричке и сэкономить, сел в пригородный автобус. Ехать нужно было что-то около часа от Тёплого Стана по Калужскому шоссе и бетонке; он проверил папку с рисунком – всё на месте, кошелёк во внутреннем кармане, телефон… Подошла контролёрша, отмотала циферблатные билетики, и автобус, прокручивая шинами грязевую кашку, стал тихо выбираться из города.
У дяди Толи сотового никогда не было, про электронную почту и говорить не стоит, поэтому Саша после встречи с Чириком, прежде чем ехать, позвонил в дядин институт на кафедру физики и узнал, есть ли сегодня занятия у Анатолия Михайловича Александрова; ему сказали, что нет. Это был шанс застать дядю дома. Пока автобус медленно тащился по шоссе, останавливаясь на частых остановках, вспомнилось Сашке, как он в детстве играл с дядей, как они ходили гулять в Коломенское, посещали Пушкинский музей, Исторический, Третья-ковку, ТЮЗ, Новодевичий монастырь, как всё это бесило его, юношу.
Автобус свернул с шоссе на бетонку, пронёсся мимо лимонадной фабрики им. Ельцина и, проехав ещё немного, остановился у исполинского деревянного медведя с шишкой в левой лапе. «Приехали», – удовлетворённо отметил Саша, выбираясь из салона. Время было послеобеденное, рубиновые огни поселкового рынка, находившегося рядом с остановкой, встречали очередных покупателей. Тут же на информационном стенде посёлка висели два объявления о пропавших мальчиках, одному девять, другому десять лет.
Идти было недолго. Саша раза два бывал у дяди: вот спуск от рынка, мимо больницы и жилых трёхэтажек, ещё немного вниз, завод питьевой воды, дальше пруд – он справа, пункт назначения – слева. Синий бревенчатый одноэтажный дом с декоративным мезонином, какие строили после войны, вокруг дома сухие будыли гигантских размеров. Плохенький, с просветами, забор ничего не скрывает – огибая периметр дома, бежит полуголый человек в чёрных спортивных трусах и в коротких резиновых сапогах. Так он и наматывал круги, пока Саша подходил к дому. Это был дядя Толя.
Пройдя на участок, Саша дождался, пока дядя выбежит из-за угла.
– Привет, Санёк, заходи в дом, ставь чайник, сейчас кофе пить будем, – на ходу выложил дядя Толя, будто поджидавший племянника.
Знакомые кривые, но прочные ступени крыльца подняли в тесноватый предбанник с вешалкой, через дверь находилась кухня, и вот уж она была по-настоящему обширная. Может, отчасти оттого, что в ней недоставало мебели: сорокалетний буфет у стены, стол у окна лет тридцати, газовая плита, пожалуй, пятидесяти, над ней висели бессмертные поварёшки, ими, судя по замшелости, дядя не пользовался; у стола стоял гнутый венский стул, ещё такой же был чуть поодаль, вот и вся меблировка. Дохлые клеёнчатые обои дополняли картину. В доме было ещё две комнаты, в одной спал дядя, вторая, тоже когда-то спальня, постоянно была закрыта. Саша взял с плиты массивный чайник, налил в него сырой воды. Чиркнув спичкой и добыв огонь, он получил ностальгическое удовольствие от давно забытой процедуры – что там плиты с электроподжигом! Сев на прочный стул, принялся ждать дядю. Обращало внимание большое количество пустых пузырьков из-под йода в мусорном ведре и отсутствие холодильника. Саша вспомнил, что дядя Толя уже давно пил растворённый в воде йод на ночь, считая это крайне полезным.
Красный и распаренный от беготни, дядя ввалился через пару минут, производя впечатление шестидесятилетнего человека, хотя было ему чуть за пятьдесят. Невысокого роста, с подвижным лицом, солидной лысиной и длинными седыми остатками волос, с привычкой поглаживать подбородок – он производил больше неприятное впечатление.
– Что, небось продрог, пока шёл ко мне? – говорил дядя, снимая сапоги и облачаясь в старые треники. – Неудивительно, чем больше одежды – тем больше мёрзнешь. А знаком ли ты с учением Порфирия Иванова? Этот уникальный человек учил укреплять свой организм воздержанием в пище и закаливанием, впрочем, я тебе дам его тезисы.
Надев неимоверно длинную когда-то красную футболку, он открыл буфет и извлёк маленький бумажный кулёк.
– Сейчас угощу тебя замечательной вещью, такого кофе ты не пивал, я думаю. Ну, чего стоишь? Раздевайся, термос с полки возьми, – привычно не делая пауз между предложениями, затараторил дядя.
Бросив из кулька в термос щепотку сухого порошка и залив кипятком из чайника, дядя завинтил крышку и сел за стол.
– Как ты тут, дядя Толь, вижу, не расслабляешься?
– Держу себя в узде, чуть расслабься – и сползёшь вниз, потом очень трудно будет восстанавливать накопленное. И ты знаешь – я счастлив. Я нашёл для себя формулу существования. – Дядя пригладил несуществующую бороду. – Порфирий Иванов научил меня, как нужно смотреть на мир. Нет ничего неполезного, всё имеет свою пользу, нужно только правильно применять, изучать любое явление, пытаться найти тайный смысл, заложенный в каждой вещи. Вот, например, борщевик, ты видел, у меня на огороде растёт. Считается, что он страшно вреден, вызывает фотохимические ожоги, летом в жару под его лопухами нельзя спать, иначе страшно разболится голова, будет рвота и так далее. А то, что он выделяет огромное количество кислорода и отлично поглощает угарный газ, об этом не говорят. Мне, например, живущему у дороги, он сильно помогает. У меня тут сосед вчера умер от пьянства, так он всё убеждать пытался, что я, мол, неправильно живу, не пью ни с кем. А вот как вышло, хотя был младше меня. Так вот и большинство: «Чем вреднее живёшь, тем дольше проживёшь», – думают они. А это бездумное потребление, в корне противоречащее учению Иванова. Или возьмём холод… Да ты меня не слушаешь, Санёк, о чём-то своём думаешь?
– Да, извини, дядя Толь, у меня просто очень мало времени, я пришёл с серьёзным делом.
Саша, боясь, что дядю понесёт не в ту степь, а в ней его не остановишь, достал из папки лист с рисунком. Дядя надел очки и взглянул на странные точки. Секунд пятнадцать он смотрел на них, потом отложил в сторону и, глядя на племянника поверх очков, сказал:
– Ты знаком с теорией детерминизма? Это теория о взаимосвязи всех происходящих явлений. Нет ничего случайного. Мы существуем в событийной цепи, и чтобы найти, условно, седьмое звено, тебе надо сначала определить, где четвёртое, потом пятое, а шестое выведет уже к седьмому. Пошёл когнитивный процесс?
Саше захотелось вбить гвоздь в язык теоретика.
– Ты конкретно можешь сказать, что это такое, что означают эти точки?
– Санёк, ты всегда был непоследовательным, – заявил дядюшка, выставляя чашки из буфета. – Пока ты сам мне не дашь больше информации, я ничем тебе не помогу. Очень мало вводных. Вот откуда это у тебя?
– Я не могу ничего сказать об этом, даже полслова, пойми. Мне бы знать, что это за точки, может, код или древнее письмо?
– А говоришь, серьёзное дело. Мне сие ничего не объясняет. Ну-ка, дай ещё посмотреть… какой-то шифр, но не сложный, тут повторяющийся ритм. И не похоже на древнее письмо. Не знаю, в любом случае усвой, что я сказал: ищи недостающее звено во всём, что тебя окружает.
Дядя обратился к термосу. Отвинтил крышку.
– Ах, какой кофе! Коллега с кафедры привёз из Индонезии, «копи-лувак» называется. Его в ходе дефекации экскретируют такие маленькие животные – мусанги, поедающие кофейные зёрна. Прекрасный пример использования животных. – Дядя Толя разлил душистое варево в кружки.
Кофе действительно оказался на редкость вкусен, и, поборов первоначальную брезгливость, Саша с удовольствием его выпил.
Несолоно хлебавши, если не считать «копи-лувак», племянник, не засиживаясь долго, засобирался. После встречи с дядей его всегда щемила жалость к нему, может, оттого, что считал его чудаком, может, потому, что в пожилом возрасте тот жил один, не завёл свою семью, всё носился со странными теориями, а Саше казалось это таким бессмысленным и пустяковым.
Перед уходом дядя подарил ему тонкую книжечку, скорее брошюру, на ней было написано:
«ДЕТКА»
УЧЕНИЕ ПОРФИРИЯ КОРНЕЕВИЧА ИВАНОВА.
На первой странице было вступление:
«Мне скоро исполнится 85 лет. 50 из них я отдал практическому поиску путей здоровой жизни. Для этого я каждодневно испытываю на себе различные качества природы. Особенно суровые её стороны. Я полон желания весь свой опыт передать нашей молодёжи и всем советским людям. Это мой подарок им».
Саша прибежал к остановке, когда красные огни автобуса отъехали уже далеко, это был последний общественный транспорт на Москву. Он забыл, а дядя Толя не напомнил, что автобус здесь уходит рано. Такси тоже не было. Возвращаться в избу совсем не хотелось, оставалось только выйти на бетонку ловить машину.