Читать книгу Путь Тьмы - Роман Егоров - Страница 2

«Демон – это ангел, которого вы не впустили в свой дом»

На дне бездны было так темно, что поначалу мне казалось, будто здесь вообще ничего нет, кроме меня и этой густой, почти осязаемой темноты, которая окутывала меня со всех сторон, как тёплое одеяло из бабушкиного сундука, которое одновременно успокаивает своей тяжестью и слегка пугает запахом нафталина и чужой истории. Я лежал на холодной земле – а это была именно земля, не абстрактное дно экзистенциального кризиса, а вполне конкретная, пахнущая сыростью и чем-то древним почва – и с лёгкой иронией думал о собственной драматичности: «Вот и всё, вот я и достиг знаменитого дна, о котором так любят говорить в программах «Двенадцать шагов» и на сеансах психотерапии, того самого места, куда никто не хочет попадать, и теперь здесь только я, моя растерянность и пустота, которая, впрочем, не торопится меня поглотить».

Но я, как обычно в своей жизни, ошибался – что, если честно, уже стало приятной традицией, потому что каждая ошибка на этом пути оказывалась не поражением, а открытием чего-то, чего я раньше не видел из-за своей уверенности в том, что я всё знаю.

«Дай глазам привыкнуть», – прошептала Тьма, и в её голосе я услышал что-то похожее на материнскую усмешку над ребёнком, который закрывает глаза ладошками и искренне верит, что если он не видит мир, то и мир его не видит.

«К чему привыкнуть? – спросил я, и в моём голосе прозвучала вся моя растерянность. – Здесь же ничего нет, только темнота, пустота, отсутствие всего того, к чему я привык наверху».

«Привыкай к темноте», – ответила она, и я почувствовал, как она улыбается, если у тьмы вообще может быть улыбка, или, может быть, это была не совсем улыбка, а что-то другое, для чего у нас нет слов на языке света. «Не к свету – света здесь действительно нет, и слава богу, потому что именно за этим ты и спустился – чтобы научиться видеть без света, который, кстати говоря, не только освещает, но и ослепляет, если ты не заметил за все эти годы медитаций на вершине. Здесь работает другое зрение, то самое, которым ты не пользовался наверху, потому что там было слишком светло, слишком ясно, слишком понятно – и поэтому слишком слепо. Включи его снова. Вспомни, каково это – видеть не глазами, которые фиксируют только отражённый свет, а телом, интуицией, нутром, тем самым древним чувством, которое было у твоих предков, когда они охотились в ночном лесу».

И я попробовал, потому что что ещё остаётся делать, когда лежишь на дне бездны и до тебя доходит, что пути назад нет, а точнее, путь есть, но это будет не возвращение, а бегство, а я устал бегать. Я закрыл физические глаза – хотя это было смешно, потому что в такой темноте было всё равно, открыты они или закрыты, это как закрывать глаза в полночь в комнате с выключенным светом, жест скорее символический, чем функциональный, – и начал чувствовать. Не смотреть, не искать глазами, а именно чувствовать, как чувствуешь присутствие человека за спиной, когда не видишь его, но знаешь, что он там.

И постепенно, очень медленно, как проявляется фотография в проявителе – а я помню ещё те времена, когда фотографии проявляли в красной комнате, а не редактировали в фотошопе, – я начал различать то, что скрывалось в темноте, и оказалось, что здесь вовсе не пустота, а совсем наоборот.

Здесь было полно жизни, причём такой, какой я не встречал наверху, на светлых вершинах своей духовности. Не той воздушной, эфирной, почти нематериальной жизни, которую я познал на ретритах, где всё было про раскрытие сердца, безусловную любовь, высокие вибрации и свет, свет, бесконечный свет, от которого, если честно, начинали болеть глаза и появлялось странное чувство, что ты паришь где-то над своей жизнью, но не живёшь ею. А другая жизнь – плотная, тяжёлая, земная, та самая жизнь, которая пульсирует в корнях деревьев, уходящих так глубоко в почву, что они касаются подземных вод, в глубинах почвы, где черви и микробы выполняют свою невидимую работу по превращению смерти в новую жизнь, в местах, куда никогда не проникает солнечный свет, но где всё равно всё растёт, движется, дышит своим тёмным дыханием.

И я заметил – точнее, почувствовал кожей, затылком, солнечным сплетением, всеми теми частями тела, которые духовность учит игнорировать в пользу третьего глаза и коронной чакры, – что я здесь не один, что рядом кто-то есть, и этот кто-то большой, мощный, совсем не эфемерный.

Что-то было рядом. Что-то, от чего волосы на руках встали дыбом – не то чтобы от страха, нет, это было скорее первобытное возбуждение, которое возникает, когда встречаешь силу, настоящую силу, не визуализированную на семинаре по работе с энергией, не вычитанную в книгах о чакрах, а живую, дышащую, горячую, настолько реальную, что от неё пахнет потом и землёй.

Оно приближалось. Медленно, словно давая мне время привыкнуть, подготовиться, принять решение – сбежать или остаться. Я понимал, что это важный момент, один из тех моментов, когда выбор определяет всё дальнейшее.

И вот оно вышло из темноты – огромное существо с горящими глазами, которые светились в темноте каким-то своим внутренним светом, совсем не похожим на тот свет, к которому я привык наверху, с мощными лапами, с клыками, которые поблёскивали, когда оно открывало пасть, и я понял, что если бы встретил это существо где-то в другом месте, в другое время, то точно сбежал бы со всех ног, крича про себя мантры защиты и визуализируя белый свет, но здесь, на дне бездны, куда я сам прыгнул по собственной воле, бежать было некуда, да и не хотелось, как ни странно.

Оно смотрело на меня, и в этом взгляде не было агрессии – что меня удивило больше всего, потому что я ожидал нападения, угрозы, той самой опасности, от которой предостерегают все духовные учителя, когда говорят о тёмных силах и низких вибрациях. В этом взгляде было что-то похожее на узнавание, на встречу старых друзей, которые давно не виделись, но помнят друг друга, помнят что-то важное, что было между ними когда-то давно.

«Привет», – сказало существо, и голос его был низким, глубоким, как рокот земли перед землетрясением, но не пугающим, а скорее убаюкивающим, напоминающим звук контрабаса в тёмном джаз-клубе, куда ходят не за весельем, а за чем-то другим, за встречей с чем-то настоящим внутри себя.

«Привет», – ответил я, потому что не знал, что ещё сказать демону, который явно был частью меня самого, той частью, о которой я успешно забыл, вытеснил, отрезал на пути наверх, когда решил стать духовным человеком, а духовные люди, как известно, не дружат с демонами, даже со своими собственными.

«Узнаёшь меня?» – спросило существо, и в его голосе я услышал лёгкую иронию, как будто оно спрашивало о чём-то очевидном, как будто между нами была какая-то шутка, которую я забыл, а оно помнило.

Я смотрел в его горящие глаза и медленно, очень медленно, как наступает рассвет посреди зимы, когда свет появляется не сразу, а подкрадывается миллиметр за миллиметром, начинал понимать, вспоминать что-то важное. В этом была моя сила. Та самая сила, которую я чувствовал когда-то давно, в детстве, может быть, в пять или шесть лет, когда ещё не знал, что быть сильным – это неправильно, что демонстрировать силу – это низко, некультурно, неприлично, что настоящая духовность – это мягкость, текучесть, принятие, а не мощь, границы и способность сказать «нет» так, чтобы это «нет» было воспринято не как просьба и не как предложение для обсуждения, а как закрытая дверь, через которую не пройти, как бы ты ни старался.

«Помнишь?» – спросило существо, и теперь в его голосе звучала нежность, почти грусть, та особая грусть тех, кого долго игнорировали, отвергали, говорили, что их не существует, хотя они всё время были рядом, просто их не хотели видеть. – «Помнишь, каким ты был до того, как тебя научили быть „хорошим“? До того, как родители сказали, что так себя вести нельзя, что культурные дети не дерутся, что нужно быть послушным?» До того, как школа объяснила, что нужно быть удобным, не высовываться, не задавать неудобных вопросов? До того, как общество внушило, что агрессия – это плохо, сила – это опасно, а настоящий человек должен быть мягким, податливым, принимающим? До того, как духовность сказала своё последнее слово: сила – это эго, любовь – вот истинный путь?»

Я помнил, и это воспоминание было болезненным, как боль от возобновления кровообращения в затекшей ноге. Было время, когда я мог сказать «нет», и это «нет» не требовало объяснений, извинений, оправданий. Когда я мог защитить своё пространство, свои границы, своё право быть таким, какой я есть, а не таким, каким меня хотят видеть другие. Когда я мог постоять за себя, не чувствуя при этом вины за то, что я недостаточно духовен, недостаточно любящий, недостаточно принимающий. Когда сила была просто силой, а не чем-то, что нужно скрывать, трансформировать или исцелять.

Потом пришло воспитание – долгое, настойчивое, последовательное воспитание, которое учило меня быть удобным для других и неудобным для самого себя. Родители со своим «нельзя так себя вести». Школа со своим «будь как все». Общество со своим «агрессия – это плохо». И наконец, духовность, которая стала последним гвоздём в крышку гроба моей силы: «Сила – это эго, любовь – вот истинный путь». И я поверил, потому что очень хотел быть хорошим, правильным, духовным человеком. Я думал, что если спрячу свою силу достаточно глубоко, то стану лучше, чище, светлее.

И я спрятал свою Силу. Так глубоко, что забыл, где спрятал. Так глубоко, что начал верить, будто её никогда и не было.

«Ты меня боишься?» – спросило существо, и в этом вопросе не было ни вызова, ни угрозы, только искренний интерес, как у психолога, который действительно хочет понять, а не просто отработать свой сеанс.

«Да», – признался я, и это признание принесло мне облегчение, потому что на пути тьмы, как я уже начал понимать, нет смысла лгать, здесь ложь видна так же отчётливо, как грязь на белом снегу. «Я боюсь, что если впущу тебя обратно, то стану тем, от чего бежал всю свою сознательную жизнь. Агрессивным, жестоким, опасным для окружающих, неуправляемым». Я боюсь, что вся моя духовная работа, все эти годы медитаций, практик, ретритов, книг, учителей окажутся напрасными, если я снова стану… таким, каким был до того, как решил встать на этот путь».

Существо засмеялось – не злобно, не насмешливо, а скорее с пониманием того, кто тысячу раз слышал эту историю от тысячи разных людей, спустившихся в бездну, и каждый раз история была одна и та же, потому что страхи у всех одинаковые, отличаются только детали.

«Я понимаю твой страх, – сказало оно, и в голосе прозвучала такая мягкость, что мне стало неловко за свои предубеждения. – И знаешь что? Он обоснован. Но ты путаешь меня с тем, во что я превратился за долгие годы отрицания, изгнания, отвержения. Посмотри на меня внимательнее, без шор своих духовных убеждений. Я выгляжу как монстр, да? С клыками, когтями, горящими глазами? Знаешь почему?»

Я молчал, потому что не знал, потому что всё, чему меня учили, говорило о том, что демоны именно такие – тёмные, опасные, те, от кого нужно защищаться светом, любовью, правильными мантрами.

«Потому что ты сделал меня монстром, – продолжило существо, и в его голосе не было обвинения, только констатация факта, как врач констатирует диагноз, не радуясь и не печалясь, а просто называя вещи своими именами. – Когда ты отделил меня, когда решил, что я – зло, которое нужно изгнать, трансформировать, исцелить, я не исчез, как ты надеялся, как тебя учили духовные книги. Я остался здесь, в темноте, в этой бездне, куда ты прыгнул сегодня». Остался без твоего осознания, без твоего принятия, без твоей любви, о которой ты так много говорил на семинарах, но которую применял избирательно – только к тому, что считал правильным, светлым, духовным. И я темнел. Мутировал. Искажался. Я становился именно тем монстром, которого ты боялся с самого начала, – не потому, что я такой по своей природе, а потому, что отвержение превращает любую силу в уродство, потому что то, что отрицается, уходит в тень и там, без света осознания, превращается в свою карикатуру.

Существо подошло ближе, и я почувствовал исходящий от него жар – не обжигающий, а согревающий, как жар от хорошей печи зимним вечером. И я увидел – точнее, почувствовал, – что под этой чудовищной оболочкой, под клыками и когтями, живёт что-то совсем другое, что-то чистое, первозданное, что-то такое, без чего я был лишь половиной себя, красивой, духовной, светлой половиной, которая парит в облаках и рассуждает о высоких материях, но не может ступить на землю, потому что у неё нет корней, нет основания, нет той силы, которая удерживает дерево в земле, когда дует ветер.

«Кто ты на самом деле?» – спросил я, и в моём вопросе прозвучала готовность услышать правду, какой бы она ни была.

«Я – твоя способность занимать своё место в мире, – ответило существо, и голос его стал почти торжественным, как у священника во время важной части службы. – Я – твоя граница между тобой и другими, та самая граница, которую тебя учили размывать во имя безусловной любви и единства. Я – твоё право сказать „нет“ без объяснений, без извинений, без страха показаться плохим, эгоистичным, бездуховным». Я – та сила, которая не даёт тебе стать тряпкой, об которую все вытирают ноги, думая, что ты принимаешь это из любви, хотя на самом деле ты просто не можешь себя защитить. Я – не агрессия по отношению к миру, не желание кого-то подавить или победить, я – защита твоего права быть в этом мире, занимать своё место, не извиняясь за сам факт своего существования».

«Но меня учили, что это эго», – слабо возразил я, хотя внутри у меня уже что-то таяло, какие-то старые убеждения трещали по швам, как лёд на реке весной.

«Конечно, учили, – усмехнулось существо, и в этой усмешке было столько понимания человеческой природы, что мне стало почти стыдно за свою наивность. – Знаешь почему? Потому что послушные овцы не бунтуют. Послушные ученики не задают учителю неудобных вопросов. Послушные прихожане не требуют от священника объяснений, почему он проповедует одно, а живёт по-другому. Послушные сотрудники не просят повышения зарплаты». Подавите в человеке силу, скажите ему, что его естественная способность защищать себя – это эгоизм, его право говорить «нет» – это жестокость сердца, его сила – это духовная незрелость, и он сам загонит себя в угол, сам заткнёт себе рот, сам свяжет себе руки и будет думать, что это духовный рост, что это путь к просветлению, что это любовь».

Я слушал, и что-то внутри меня начинало пробуждаться – не сила в чистом виде, а скорее злость, здоровая, правильная злость, но не на существо передо мной, а на всех тех учителей, книги, семинары, системы, которые учили меня отрекаться от этой части себя, которые говорили, что настоящая духовность – это безграничность, растворение в другом, отсутствие своих потребностей, своего пространства, своего права сказать: «Стоп, дальше моё, не лезь».

«Все эти годы, – продолжало существо, и теперь в его голосе слышалось не только понимание, но и что-то похожее на боль, на печаль того, кто видит, как люди причиняют себе вред, думая, что делают себе добро, – ты думал, что становишься лучше, отрицая меня. Что ты растёшь духовно, подавляя свою способность быть сильным. Что ты идёшь к просветлению, размывая все свои границы. Но взгляни честно, что с тобой стало за эти годы. Ты улыбаешься людям, которые используют тебя как бесплатный ресурс. Ты прощаешь тех, кто снова и снова наступает на одни и те же грабли твоих границ. Ты «принимаешь» ситуации, которые давно пора изменить или из которых давно пора уйти. Ты превратился в духовную тряпку с нимбом над головой. И называешь это путём к просветлению».

Его слова ранили, потому что были правдой, той самой правдой, от которой я бежал на вершину духовности, надеясь, что там, в свете, в любви, в принятии, я её не увижу. Но правда, как оказалось, видна отовсюду, если у тебя хватает смелости посмотреть.

Я вспомнил все те случаи, когда я проглатывал обиду и называл это практикой прощения, когда терпел неуважение и называл это безусловной любовью, когда позволял нарушать свои границы и называл это служением, и каждый раз я чувствовал себя таким правильным, таким духовным, таким просветлённым – и в то же время таким мёртвым внутри, как будто часть меня умирала с каждым таким проявлением «духовности».

«Что мне делать?» – спросил я, и в моём голосе слышалась усталость от многолетней игры в святость.

«Впусти меня обратно, – сказало существо, и в этой простоте было столько мудрости, что я удивился, почему не слышал этого раньше от всех своих духовных учителей. – Не как монстра, которого нужно контролировать, держать в узде и использовать только в крайних случаях. Как часть себя, которая имеет такое же право на существование, как и все остальные части. Я не прошу тебя стать агрессивным хамом, который расталкивает всех локтями. Я прошу тебя перестать быть беспомощной жертвой, которая улыбается своим мучителям». Я не прошу тебя нападать на мир. Я прошу тебя научиться защищать себя в этом мире, иметь право на своё место, на свой голос, на своё «нет», которое означает «нет», а не «может быть, если ты будешь настаивать».

Оно протянуло лапу, и я увидел, что когти втянулись, а под мощной лапой показалась обычная человеческая рука, моя рука, просто та её часть, та её функция, которую я запретил себе использовать много лет назад.

«Когда ты интегрируешь меня, – продолжило существо, и его голос стал мягче, почти нежным, – я перестану выглядеть как монстр. Я просто стану твоей здоровой способностью говорить «нет», защищать свои границы, отстаивать своё пространство, занимать своё место под солнцем. Я стану твоим правом быть сильным, не извиняясь за это и не оправдываясь тем, что это якобы эгоизм. Я стану основой, фундаментом, на котором твоя духовность перестанет быть воздушным шаром, сдуваемым первым же порывом реальности, и станет настоящим деревом – с корнями, глубоко уходящими в землю, и кроной, тянущейся к небу».

Я протянул руку. Медленно, потому что всё ещё боялся. Но уже понимал, что этот страх – не мудрое предостережение, а последняя попытка старых убеждений удержать меня в привычной слабости, которую я так красиво называл силой духа.

Когда наши руки соприкоснулись – моя и его, а точнее, моя и моя, потому что это была встреча двух моих частей, так долго разделённых, – я почувствовал, как что-то горячее, живое, первобытно сильное возвращается в моё тело, возвращается домой после долгого изгнания. Это не захватывало меня, не подчиняло себе, как я боялся, – это просто возвращалось на своё законное место, как река возвращается в своё русло после половодья. Это опускалось в живот, тяжёлое и горячее, как слиток металла. Оно укоренялось в ногах, придавая им вес, основу, способность крепко стоять. Оно поднималось по позвоночнику, выпрямляя его, возвращая мне право стоять прямо, не сгибаясь под тяжестью чужих ожиданий. И с каждым мгновением я чувствовал себя всё более цельным, всё более настоящим, всё более живым, как будто кто-то включил свет в комнате, где я так долго жил в полумраке, думая, что это нормально.

Существо начало растворяться, но не исчезать – оно просто становилось частью меня, переставало быть отдельным существом и становилось тем, чем было всегда, – моей силой, моей способностью защищать себя, моим правом на существование без извинений.

«Помни, – сказало оно напоследок, и голос его звучал уже внутри меня, а не снаружи, как напоминание, которое я оставил себе на будущее, – святой без силы – это не святой, это жертва, которая гордится своей беспомощностью и называет это смирением. Настоящая святость включает в себя способность защищать святое, а для этого нужны клыки, нужна сила, нужна способность сказать «нет» тому, что разрушает, что топчет, что использует. Не для нападения – для защиты». Не для того, чтобы подавлять других, а для того, чтобы уважать себя».

И тогда я понял с ясностью, не требующей доказательств: демон с самого начала был ангелом, просто ангелом с клыками, ангелом, который умеет защищать, а не только любить. Я просто не впустил его в дом, и он столько лет стоял за порогом, превращаясь во тьме в то, чего я боялся, – не по своей природе, а из-за того, что я его отверг.

Я встал – впервые за долгие годы духовной практики я почувствовал себя не бестелесным существом света, парящим где-то над жизнью в медитативном блаженстве, а человеком, самым обычным человеком, у которого есть земля под ногами, твёрдая земля, которая держит его, у которого есть сила в животе, не агрессия, а именно сила, та самая, которая позволяет стоять прямо, у которого есть право занимать своё место в мире, не извиняясь за то, что он дышит, ест, занимает пространство, имеет потребности, хочет чего-то для себя.

Тьма рядом со мной засмеялась – тепло, почти с материнской гордостью, как смеётся мать, когда видит, что её ребёнок наконец сделал первый шаг и больше не нуждается в постоянной поддержке, хотя поддержка всё равно будет, но уже другая.

«Видишь? – сказала она, и в её голосе прозвучало что-то похожее на удовлетворение от хорошо выполненной работы. – Я же тебе говорила. Здесь не живут монстры, которых нужно победить светом и любовью. Здесь живут части тебя, которые ждут возвращения домой, ждут признания, принятия, интеграции. И каждая встреча – это не падение в бездну деградации, как ты боялся, а восстановление целостности, возвращение того, что было отнято, забыто, отвергнуто».

Я кивнул, потому что слов не было, да они и не нужны были. Путь только начинался, я это понимал, впереди были другие встречи, другие части меня, отвергнутые на пути наверх, к свету, к святости, к тому образу духовного человека, который оказался слишком узким, слишком правильным, слишком мёртвым, чтобы вместить всю полноту жизни.

Но первый шаг был сделан. Я встретил свою силу и перестал её бояться. Я понял, что можно быть духовным и иметь границы, можно любить и говорить «нет», можно быть святым и не быть тряпкой, об которую все вытирают ноги, думая, что ты принимаешь это из безусловной любви, хотя на самом деле ты просто боишься показаться плохим.

И самое смешное, что сейчас, стоя на дне пропасти с возвращённой силой, я чувствовал себя более духовным, чем за все те годы, когда парил на вершине, излучая свет и подавляя всё, что казалось недостаточно светлым, недостаточно любящим, недостаточно правильным.

Может быть, настоящая духовность начинается не с восхождения к свету, а со спуска во тьму, с готовности встретиться со всем, что есть в тебе, не только с красивым и правильным, но и с тем, что культура называет тёмным, низменным, животным, а на самом деле является просто человеческим, просто живым, просто настоящим.

«Откройте дверь. Примите дары»