Читать книгу Путь Тьмы - Роман Егоров - Страница 4

«Бог, создавший оргазм, явно был не против удовольствия»

После встречи с моей силой – той самой силой, которая столько лет жила в изгнании и превратилась в монстра только потому, что я сам загнал её туда своим отрицанием, – и после встречи с моим гневом, который оказался не врагом любви, а её защитником, священным огнём, оберегающим то, что дорого, я почувствовал, что в бездне становится как-то теплее, влажнее, плотнее, как будто воздух здесь меняет свою текстуру в зависимости от того, с какой частью себя ты готов встретиться следующей.

И я почувствовал – раньше чем осознал, потому что тело всегда знает первым, а голова только догоняет, пытаясь объяснить то, что уже произошло, – что впереди что-то другое, не сила и не гнев, а что-то, от чего по коже побежали мурашки, от чего участилось дыхание, от чего внизу живота потянуло тем самым знакомым, почти забытым теплом, которое я так старательно игнорировал последние годы, называя это сублимацией, трансформацией низшей энергии в высшую, подъёмом кундалини из нижних чакр в верхние, хотя на самом деле это было просто подавлением того, что тело хотело естественно.

Сексуальность.

Даже подумать об этом было странно после стольких лет духовной практики, когда о сексе говорили шёпотом или только в контексте «священной сексуальности», «тантры», «духовного союза», как будто обычный, земной, потный, стонущий секс – это что-то грязное, низменное, то, что обязательно нужно облагородить духовностью, чтобы он стал приемлемым для тех, кто идёт по пути света.

Я шёл на этот зов – не разумом, который уже начинал паниковать и готовить защитные мантры, а телом, которое помнило что-то важное, что-то, что было подавлено годами целибата, сублимации, медитаций на чистоту и контроль над желаниями. Я шёл туда, где воздух становился всё гуще и теплее, где пахло чем-то одновременно сладким и солёным, чем-то первобытным, животным, чем-то таким, от чего все мои духовные учителя морщились и говорили: «Это нужно трансформировать».

И увидел – точнее, почувствовал всем телом, которое отреагировало раньше, чем сознание успело включить цензуру, – фигуру, сидящую в полумраке бездны. Она была обнажённой – не в пошлом смысле, который вкладывает в это слово пропитанная стыдом культура, а в первозданном, естественном, как обнажены дерево или животное, которым не приходит в голову стыдиться своего тела. Она смотрела на меня, и в этом взгляде было что-то такое, от чего по спине пробежала волна жара, смешанного со страхом, потому что я знал – это моя сексуальность, та самая часть меня, которую я закопал глубже всего, потому что именно её религия демонизировала сильнее всего, именно её духовность считала самой низменной, самой животной, самой той, что нужно преодолеть на пути к просветлению.

«Здравствуй», – сказала она низким, бархатным голосом, от которого внизу живота что-то сжалось и потеплело. Я почувствовал неловкость, потому что духовный человек не должен так реагировать на голос, духовный человек должен быть выше этого.

«Здравствуй», – ответил я, садясь напротив, но не слишком близко, потому что мне нужна была дистанция, безопасная дистанция, которая защитит меня от того, что эта встреча может пробудить во мне то, что я так долго усыплял.

«Ты меня узнаёшь?» – спросила она, и в её голосе прозвучала лёгкая усмешка, как будто она знала, что я узнаю её, но отрицаю это, потому что признать – значит впустить, а впускать страшно.

Я узнавал. Это была не просто какая-то абстрактная сексуальность из учебника по психологии, это была моя сексуальность, та самая, которую я чувствовал когда-то, в юности, может быть в шестнадцать или семнадцать, когда тело только открывало для себя эту силу, это наслаждение, эту жажду близости, касания, слияния, когда ещё не было стыда, вины, всех этих культурных наслоений, которые учат нас, что тело – это что-то грязное, что желание – это что-то низкое, что секс – это грех, если он не освящён браком, церковью, правильными намерениями, духовной практикой.

Потом пришла религия и сказала: «Плоть греховна». Потом пришла культура и сказала: «Секс – это стыдно». Потом пришла духовность и сказала последнее: «Сексуальная энергия должна подниматься вверх, а не растрачиваться внизу».

«Помнишь, – сказала она, и голос её стал мягче, почти нежным, – каким ты был, когда только открыл меня? Когда впервые почувствовал это наслаждение, это желание, эту силу, которая поднимается снизу живота и заполняет всё тело? Как это было восхитительно, волшебно, словно ты открыл дверь в другой мир, где есть нечто большее, чем просто мысли и эмоции?»

Я помнил, и это воспоминание было окрашено одновременно сладостью и стыдом, потому что да, это было восхитительно, но потом мне объяснили, что это неправильно, что нужно контролировать себя, что настоящий духовный путь – это контроль над желаниями, над телом, над этой животной частью, которая хочет, жаждет удовольствия.

«Потом тебя научили стыдиться меня, – продолжила она, и в её голосе появилась грусть, та особая грусть тех, кого отвергают за то, какие они есть, а не за то, что они сделали. – Религия сказала, что я – грех. Культура сказала, что я – стыд. Общество сказало, что меня нужно контролировать, подавлять, проявлять только в нужное время, в нужном месте, с нужным человеком, нужным образом. А потом пришла духовность, твоя любимая духовность, и сказала самое изощрённое: я не плохая, я просто низменная, я – энергия, которую нужно поднять вверх, трансформировать в нечто высшее, использовать для просветления, но не для удовольствия, боже упаси, не для простого животного наслаждения».

Она встала, подошла ближе, и я почувствовал, как напряглось всё моё тело – не только от страха, но и от желания, которое я подавлял в себе столько лет, что оно стало как сжатая пружина, готовая распрямиться при малейшей возможности.

«Знаешь, что самое смешное? – сказала она, садясь рядом со мной, и от её близости воздух стал таким плотным, что было трудно дышать. – Абсолют, сотворивший оргазм, явно знал, что делает. Он не создал бы такое сильное удовольствие, такое глубокое наслаждение, если бы хотел, чтобы вы его игнорировали, подавляли, стыдились. Но религия говорит, что Абсолют хочет, чтобы вы страдали, контролировали себя, отрекались». Духовность говорит, что просветление приходит через целибат, через отказ от плотских желаний. И вы верите в это, хотя ваше тело кричит об обратном».

Я слушал, и что-то внутри меня начало оттаивать – какой-то очень старый, очень глубокий стыд, который жил во мне с тех пор, как мне впервые сказали, что думать о сексе – это плохо, что мастурбация – это грех, что тело – это не храм духа, а темница души, из которой нужно вырваться.

«Ты меня боишься?» – спросила она.

«Да», – признался я, потому что на пути тьмы, как я уже понял, ложь видна сразу. «Я боюсь, что если я тебя приму, если перестану себя контролировать, то стану одержим сексом, буду думать только о нём, потеряю весь свой духовный прогресс, все эти годы работы над собой, превращусь в животное, которое живёт одними инстинктами».

Она засмеялась – не насмешливо, а с пониманием того, кто миллион раз слышал этот страх от миллиона людей.

«Я понимаю, – сказала она. – Но ты путаешь меня с моим извращением. Когда меня годами подавляют, демонизируют, загоняют в подполье, я действительно могу стать одержимой, потому что всё подавленное рано или поздно вырывается наружу, но уже в искажённой форме. Но сама по себе я не одержима. Я просто естественная часть жизни, такая же, как голод, жажда, потребность во сне. Ты же не боишься есть, потому что можешь стать обжорой?» Ты не боишься спать, потому что можешь проспать всю жизнь?»

Я молчал, потому что аргумент был логичным, но годы зависимости не так-то просто преодолеть.

«Знаешь, кто я на самом деле? – спросила она, и голос её стал серьёзным. – Я – жизненная сила в её самой концентрированной форме. Я – та энергия, которая создаёт жизнь – буквально создаёт, когда мужчина и женщина соединяются и зачинают ребёнка, но также создаёт метафорически – творчество, страсть, желание жить полной жизнью, а не существовать в полумёртвом состоянии контролируемого безопасного бытия. Я – то, что делает тебя живым, а не просто функционирующим».

«Религия говорит, что я – грех. Но как может быть грехом то, благодаря чему зарождается жизнь? Культура говорит, что я – стыд. Но как может быть постыдным то, что приносит самое сильное наслаждение, которое способно испытать человеческое тело?»

Она взяла меня за руку – просто взяла, без намёка на что-то большее, но даже это простое прикосновение отозвалось в моём теле волной тепла, о котором я забыл или, скорее, запретил себе вспоминать.

«Все эти годы твоей духовной практики, – сказала она, – ты старался подняться над телом, как будто тело – это что-то низкое, недостойное, то, что нужно преодолеть. Ты медитировал, чтобы не испытывать желания. Ты практиковал целибат, думая, что это сделает тебя чище, святее. Ты сублимировал меня в творчество, в работу, в духовные практики, думая, что это правильный путь. Но взгляни честно – что это тебе дало?»

Я посмотрел правде в глаза и увидел: годы, когда я боялся женщин, потому что они пробуждали во мне то, что я запрещал себе чувствовать. Годы, когда я избегал близости, прикрываясь духовностью, хотя на самом деле просто боялся своей сексуальности. Годы, когда я чувствовал себя неполноценным, потому что даже после всех практик, всех медитаций, всех обетов желание никуда не делось, оно просто ушло в подполье и оттуда нашептывало мне, что я недостаточно духовен, недостаточно силён, недостаточно чист.

«Чего ты от меня хочешь?» – спросил я.

«Принятия, – просто ответила она. – Не потакания, не одержимости, не того, чтобы ты думал только о сексе. Просто принятия того, что я есть, что я – часть тебя, что я нормальна, здорова, естественна. Что желание – это не грех. Что тело – не враг духа, а его дом. Что удовольствие – это не то, за что нужно платить страданиями или стыдом».

Она встала и протянула руку, помогая мне подняться.

«Пойдём, – сказала она. – Я хочу тебе кое-что показать».

Мы шли по бездне, и она вела меня к чему-то, что светилось в темноте мягким, тёплым светом, не ослепляющим, как свет духовности наверху, а интимным, как свет свечи в спальне. И я увидел: это был сад. Да, именно сад посреди бездны, полный цветов, от аромата которых кружилась голова, и деревьев, которые были одновременно похожи на деревья и на что-то другое, более живое, более чувственное.

«Видишь? – сказала она. – Это то, что создаю я. Не грех. Не грязь. Не что-то низменное. Красота. Жизнь. Плодородие. Всё, что растёт, цветёт, даёт плоды, – рождается из этой энергии. Эдемский сад, который, по словам религии, вы потеряли из-за меня, на самом деле был потерян из-за стыда передо мной».

Мы сели на траву, которая была мягкой, тёплой и живой под нашими телами.

«Как мне с тобой работать? – спросил я. – Как принять тебя, не растворившись в тебе?»

Она улыбнулась – впервые так открыто, без иронии, без грусти.

«Во-первых, избавься от стыда. Это не значит, что нужно стать бесстыжим в плохом смысле этого слова, это значит, что нужно перестать стыдиться естественных желаний, которые есть у каждого живого существа. Когда ты чувствуешь желание, не подавляй его сразу, не говори себе, что это неправильно, что ты должен быть выше этого. Просто признай: да, я хочу. Да, моё тело жаждет близости, прикосновений, удовольствия. Да, это нормально».

«Второе – различай меня и одержимость мной. Одержимость – это когда ты постоянно думаешь о сексе, когда он захватывает всю твою жизнь, когда ты используешь людей как объекты для удовлетворения. Я – это когда ты испытываешь здоровое желание близости, когда твоё тело откликается на красоту другого тела, когда ты хочешь слиться с кем-то не только физически, но и эмоционально, душевно».

«В-третьих, не сублимируй меня насильно. Да, сексуальная энергия может трансформироваться в творчество, это правда. Но это должно происходить естественно, а не из-за подавления. Если ты подавляешь желание и пытаешься направить эту энергию в работу, – это не трансформация, а насилие над собой. Настоящая трансформация происходит, когда желание удовлетворено, прожито, и тогда энергия естественным образом поднимается выше, в творчество, в любовь, в духовность».

Я слушал, и это было так непохоже на всё, что я слышал от духовных учителей, которые учили сдерживаться, контролировать себя, подниматься над желаниями, как будто желание – враг просветления, а не его союзник.

«В-четвёртых, помни, что тантра – это не техника секса, как её преподносят на семинарах. Это признание святости тела, святости желания, святости удовольствия. Когда ты занимаешься любовью не из одержимости, не из желания что-то доказать, не из попытки заполнить пустоту внутри, а просто наслаждаясь соединением, близостью, взаимным удовольствием, – это и есть настоящая тантра, даже если ты не знаешь никаких техник и дышишь как попало».

Она легла на траву, и я прилёг рядом, глядя на то, что в этой бездне было вместо неба, – на какую-то темноту, полную звёзд, которых не видно с вершины, потому что там слишком светло.

«Знаешь, что самое смешное во всём этом? – сказала она с теплотой в голосе. – Святые, проповедующие целибат, часто полны подавленной сексуальности, которая вырывается наружу в виде скандалов, использования учеников, тайных грехов. А люди, которые живут полной сексуальной жизнью без стыда, часто более здоровы духовно, потому что не тратят энергию на подавление, не живут в лицемерии, не делят себя на святых и грешников».

«Но религия об этом не говорит, – продолжила она. – Потому что контроль над сексуальностью – один из самых эффективных способов контролировать людей. Заставь человека стыдиться своих естественных желаний, и он будет послушным, виноватым, управляемым. Скажи, что секс – это грех, и люди будут приходить к тебе за прощением, платить за отпущение грехов, давать тебе власть над собой».

Я приподнялся на локтях и посмотрел на неё.

«Как тебя интегрировать?» – спросил я, и в моём вопросе была искренняя готовность, потому что я начинал понимать: она не враг моей духовности, она её недостающая часть, та часть, без которой духовность становится сухой, холодной, оторванной от жизни.

«Ты уже начал, – сказала она, поднимаясь. – Ты признал меня. Ты сел рядом со мной, а не убежал. Ты выслушал меня, а не начал читать защитные мантры. Это уже интеграция. А дальше – живи. Когда чувствуешь желание – не подавляй его автоматически. Изучи его. Что оно тебе говорит? Чего ты на самом деле хочешь – секса или близости? Удовольствия или заполнения пустоты?» Осознай своё желание, прими его, а затем реши, действовать или нет. Но решение должно быть осознанным, а не продиктованным страхом или стыдом».

Она начала растворяться, проникать в меня, и я почувствовал, как что-то тёплое, живое опускается в нижнюю часть живота, разливается по телу, и это была не похоть в грязном смысле, а жизненная сила в её чистейшей форме, энергия, которая хочет жить, чувствовать, наслаждаться, творить.

«Святой без сексуальности – это не святой, – сказала она напоследок. – Это напуганный человек, который боится жизни. Настоящая святость включает в себя всё – и дух, и тело, и небо, и землю, и молитву, и секс. Потому что всё это – разные проявления одной силы, одной жизни, одного Абсолюта, который создал и оргазм, и просветление и явно не видел между ними противоречия».

И она растворилась, стала частью меня, той частью, которая всегда была моей, но которую я так долго отрицал, что забыл, каково это – чувствовать себя живым во всей полноте, не только духом, но и телом, не только высшими чакрами, но и низшими, не только светом, но и тем тёплым тёмным желанием, которое пульсирует в венах и говорит: «Ты жив, ты здесь, ты имеешь право наслаждаться этой жизнью».

Я стоял в саду посреди бездны, и Тьма рядом со мной улыбалась.

«Ещё один дар возвращён, – сказала она. – Твоя сила, твой гнев, твоя сексуальность. Всё то, что культура учила подавлять, религия – демонизировать, а духовность – сублимировать. Ты становишься цельным. Не святым и не грешным. Человеком. Живым человеком, у которого есть право на всё – и на молитву, и на секс, и на медитацию, и на страсть, и на свет, и на тьму».

Я кивнул, чувствуя, как в теле циркулирует вновь обретённая энергия – не одержимость, а просто здоровая жизненная сила, которая была всегда, но которую я запрещал себе чувствовать, думая, что так стану ближе к Абсолюту, хотя на самом деле я лишь отдалялся от жизни, которую этот самый Абсолют создал во всей её полноте, со всеми её желаниями, страстями и удовольствиями.

Путь продолжался. Впереди были новые встречи. Но с каждой из них я становился всё более цельным, всё более настоящим, всё более живым.

«Любите телом так же свято, как молитесь душой»