Читать книгу Остров страха. Возрождение - Роман Грачёв, Роман Грачев - Страница 7

Я говорил, что часто окунаюсь в прошлое и даже сверяю с ним день сегодняшний. Это не очень точная формулировка. Я не окунаюсь в него, как окунается «морж» в крещенскую купель, – я плаваю в нем, лишь иногда выныривая на поверхность. Такого плена не знал даже Эдмон Дантес, будущий граф Монте-Кристо.

Я утешаю себя мыслью, что таков удел всех, кому под пятьдесят и за пятьдесят. Мне стоило это принять. И я принимал. Долгими вечерами, предоставленный самому себе и не обязанный более сверяться с желаниями окружающих, я снова и снова, с какой-то необъяснимой бравадой и отчаянием, задавал себе больные вопросы. Хорошим ли я был отцом для своих детей и могут ли они, уже самостоятельные люди со своими возрастными тараканами, сказать, что у них было счастливое детство? Хорошим ли я был другом – надежным ли, преданным, способным глубокой ночью подорваться на помощь товарищу? А какой я сын? Гордятся ли мной мои родители… и о чем они вообще сейчас думают, глядя на меня? Наконец, каким я был мужем?

Большинство вопросов не имело однозначных ответов. С Полинкой я еще мог говорить на эти и другие важные для меня темы, она росла открытой и тонко чувствующей девочкой и по сей день бережно хранила в себе способность и стремление понимать и принимать мир, каким бы он ни был. С Вовкой сложнее. В детстве они с сестрой были не разлей вода, как и со мной, но примерно в тринадцать-четырнадцать (они двойняшки, родились с разницей в десять минут) их дорожки разошлись – точнее, их общий путь, как рельсы на перегоне, пошли рядом, параллельно, но врозь. Наблюдая сейчас за их суетой, я понимаю, что рельсы вскоре окончательно повернут в разные стороны.

Вовка, взрослея, становился замкнутым, завел дружбу со странными ребятами, которые не приходили к нему в гости, как другие, прежние, слушал странную музыку, чаще выглядел задумчивым, когда достучаться до него можно было лишь в буквальном смысле – стукнув в плечо или в бок. Каюсь, я подозревал тогда неладное: экзистенциальный страх подростка перед жизнью, часто приводящий к алкоголю, наркотикам и, черт побери, суициду. Но все оказалось проще. «Он влюбился, – шепнула мне на ушко Полинка. – Безответно. Смекаешь?»

Не знаю, чем закончилась Вовкина любовь, но с тех пор он таким и остался, задумчивым, временами отрешенным, себе на уме. Пропал в виртуальном мире, я потерял его волну. Наверно, с сыновьями чаще всего так и бывает. Вот дочки – совсем другое дело… что, впрочем, не отменяет их проблем с матерями.

Так каким же я был отцом? Сумел ли обеспечить своим ребятам счастливое детство? Надо будет спросить у них на досуге, улучив подходящий момент. А пока что мне хотелось узнать, каким я был мужем. Я решил ответить на предложение Веры встретиться, но прежде нужно было оформить покупку первой в моей жизни загородной недвижимости.

В среду утром мы встретились с хозяйкой «Чудова дома», как я уже окрестил свое новое жилище, чтобы оформить сделку и рассчитаться. Марина Сотникова опаздывала, а мы с Татьяной стояли у крыльца нотариальной конторы на широкой и шумной улице Кирова, поеживаясь от утренней прохлады. Татьяна сегодня была одета в синий деловой костюм с юбкой до колен, на плече у нее висела элегантная сумочка. Женщине, пожалуй, было зябчее, чем мне – я надел плотную куртку и джинсы с внутренним начесом.

Я не стал терять времени даром, решил кое о чем расспросить Татьяну.

– Что вы собираетесь делать с собачкой?

Она вскинула брови.

– С Гаечкой? Пока не знаю. В доме она могла прятаться от меня где угодно, а вот в городской квартире… У вас есть предложения?

Я пожал плечами. Предложений у меня не было. Я как-то не очень ладил с собаками, даже с такими «белыми и пушистыми», как бигли или какие-нибудь чихуахуа. Да и с кошками тоже не дружил. Максимум, на что могло хватить моей любви к фауне, это рыбки, да и то если они не требовали установки большого аквариума с компрессором и автономным освещением. Жил у меня как-то один петушок, Аркаша… помер от тоски и голода.

– Что-нибудь придумаю, – сказала Татьяна, с беспокойством взглянув на часы. Марина опаздывала уже на десять минут. – Знаете, Максим, я тут решила почитать что-нибудь из вашего. Полистала Интернет, но пока не определилась. Может, вы посоветуете, с чего начать?

– С «Волков», – ответил я без паузы. Этот вопрос мне задавали неоднократно.

– Разве не с первой книги?

– Нет. Вовсе не обязательно начинать знакомство с истоков. Мой первый опубликованный роман был чистой воды спекуляцией – кровь, кишки, секс. Хотелось, чтобы меня заметили.

– У вас получилось.

Татьяна произнесла это таким странным тоном, что я подумал: уж не сарказм ли? Но нет, лицо женщины было непроницаемым. Сегодня, кстати, она выглядела чуть старше, немного осунувшейся и бледной, и она явно пренебрегла утренним макияжем. Бессонная ночь?

Задать следующий вопрос я не успел, к парковке напротив дома подъехал голубой «ярис». Даже не подъехал – влетел в «карман», едва не ткнувшись носом в дерево. Из машины выскочила взлохмаченная Маринка.

– Ребята, простите ради бога!

– Пробки? – со снисходительной улыбкой спросила Татьяна.

– Если бы! Дома потоп, кран в ванной сорвало! Пока воду с пола собрала, пока то-сё… Я больше не буду!

– Больше и не потребуется, – заметила Татьяна. И опять этот тон и загадочный взгляд…

С документами управились быстро. Бумаги были готовы уже накануне, нам оставалось лишь их прочесть и подписать. Татьяна небрежно поставила свою закорючку под договором купли-продажи. Я же, напротив, начал вчитываться, но Марина быстро вмешалась, указав пальцем на место подписи.

– Ты мне не доверяешь? Всё чисто.

Я колебался. В последние годы все документы, требующие моей визы, пропускал через себя дипломированный юрист Яшка Лившиц, и сомнений в его дотошности у меня точно не было. К услугам же Марины я прибегал редко, если вообще прибегал.

– Щас зарыдаю, – сказала подруга, видя мое замешательство.

Я сдался. Подписал.

Рассчитались мы в отдельной комнате без окон, напоминавшей пыточную в отделении полиции. В присутствии нотариуса пропустили деньги через счетчик банкнот и обменялись расписками. Нас с Татьяной больше ничего не связывало. Почти.

– Я съеду до понедельника, – сказала она при прощании на улице. – Мебель, плиту, стиралку и холодильник оставлю, как и договаривались. Холодильник, правда, почти на выброс, но еще поработает. В общем, вы уж там сами разберетесь.

– Да, спасибо, зубную щетку привезу с собой.

Я улыбнулся. Она улыбнулась. И Марина тоже счастливо осклабилась. Все были довольны.

– Что ж, до встречи. Буду на связи.

Татьяна направилась по тротуару вдоль пятиэтажки в сторону делового центра.

– Машину она тоже продала, – заключил я.

– Я ж говорю, всё скинула.

Я посмотрел на документы, упакованные в прозрачный файл. Из них следовало, что я только что приобрел дом номер один по улице Центральной в поселке Речной Жемчуг. Почему жемчуг? И почему он речной, когда рядом озеро? Впрочем, не адрес в договоре привлек мое внимание. Я зацепился за реквизиты продавца. Татьяна Ивановна была моей одногодкой. А еще…

– Почему ты не сказала мне, какая у нее фамилия?

Марина подобралась.

– Это было важно? Ну, Чудовских. Что-то не так?

Я поднял взгляд. Татьяна уже скрылась за поворотом.

– Нет, все нормально. По коньячку?

– Смеешься! Я, конечно, рада за тебя, но не до такой степени. Позовешь на новоселье, там и выпьем.

Марина чмокнула меня в щеку и направилась к машине. А я так и остался стоять на тротуаре, пытаясь понять свои ощущения.

Верке я позвонил после обеда. Мы договорились на семь вечера. Перед звонком я долго раздумывал, какое место выбрать для встречи. Мне не хотелось, чтобы это было что-то романтичное или напоминающее о нашей совместной жизни (в каких только ресторанах и кафе мы не отмечались – и вдвоем, и с детьми!), но и подчеркивать некую дежурность встречи тоже не стоило. Все-таки Вера приготовила мне какой-то подарок.

В результате я остановился на совсем уж нейтральном варианте – маленькой и уютной кофейне «Пенка», расположенной в двух кварталах от моего дома. Я ожидал язвительных комментариев. Любимым рестораном Веры была «Сицилия», там мы часто отмечали день свадьбы и другие знаменательные события. Но сунуться туда сейчас я не считал для себя возможным. Будь моя воля, я вообще бы стер с карты города любые маяки и якоря из прошлого, даже если они навевали приятные воспоминания.

Впрочем, Вера никак не прокомментировала мой выбор.

После разговора я ответил на пару сообщений и разместил небольшой пост на своих авторских страницах в соцсетях. С самого начала писательской карьеры я взял за правило публиковать в Интернете не менее одного текста в день. Яша строго следил за этим, и если я ленился, он звонил и стращал своей матушкой-одесситкой, которая приедет и устроит мне шаббат наоборот. Я смеялся, но признавал, что постоянное присутствие в публичном пространстве – это не блажь, а непременный атрибут публичной жизни писателя. «Можешь строчить любую херню, – говорил Яша, – лишь бы твои подписчики ее видели и помнили, что ты еще не спился от славы и денег».

Памятуя об этом правиле, я и написал сегодня «херню». Нашел в Интернете старую еврейскую страшилку и запостил ее у себя. Моим полутора сотням тысяч подписчиков должно было понравиться. Особенно Яшке, фалафель ему в рот.

«Один еврейский мальчик очень любил читать. Он читал всё, что попадалось ему под руку, и обожал ходить в свой любимый книжный магазин. Однажды он понял, что прочёл всё, что там продавалось. Мальчик спросил хозяина, есть ли в магазине что-нибудь, чего он никогда не видел. Хозяин сказал, что есть последняя книга, которую он никому не показывает, и достал книгу под названием «Смерть»…

Он охотно продал её со скидкой – всего за 10 шекелей. Однако предупредил мальчика, чтобы тот никогда не открывал первую страницу.

Мальчик вернулся домой, прочитал книгу и остался доволен. Но ему всегда хотелось узнать, что же на первой странице. Однажды он уступил искушению и пролистал книгу к нужному месту. От ужаса книга выпала у него из рук.

На первой странице была написана только одна строчка: «Рекомендуемая цена пять шекелей».

Отправив текст на публикацию, я спохватился: «От ужаса книга выпала у него из рук» – явная чеховская «шляпа, подъезжавшая к станции». Но редактировать фразу я не стал. Пусть повеселятся. Если, конечно, заметят.

На своей личной странице я ничего писать не стал. Во-первых, уже мало кто из моих друзей ее просматривал, а во-вторых, из тех, кто все же регулярно ее читал, была и моя жена Вера. Если вам хоть раз закатывали дома скандал из-за дурацких записей в соцсетях, то вы меня поймете.

А Верка приготовилась к встрече. Это было видно невооруженным глазом.

Она была одета в короткое светло-коричневое платье из какой-то легкой блестящей ткани. Поверх него Вера накинула кожаный жакет той же цветовой гаммы. Каштановые волосы были завиты и распущены, хотя обычно она забирала их в хвост. Сдержанная улыбка, тонкий макияж, сумочка на плече, цокот каблучков…

Такой я свою жену не видел давно, если вообще когда-нибудь видел. Во всяком случае ничего из ее сегодняшнего туалета в нашем шкафу не было, значит, приоделась она уже после моего скоропалительного бегства. А такой макияж последний раз накладывала перед выходом на презентацию сериала «Спящие», проходившую в отеле «Рэдиссон-Славянская».

К чему, интересно, весь этот маскарад?

Я поднялся, с шумом отодвинув ногами стул, вышел навстречу. В ожидании Веры я готовился произнести дежурные фразы вроде «прекрасно выглядишь» или «ты, как всегда, в полном порядке», но, увидев ее, я понял, что они будут звучать как эпитафия на свадьбе. Вместо этого я сказал:

– Охренеть. Ты прямиком из салона?

Вера наградила меня снисходительной улыбкой.

– Это лучший комплимент, который можно услышать от писателя. Вторую фразу я опущу. Привет, дорогой.

Она подставила щеку для поцелуя. Я чмокнул. Ощущения были странные, будто я поцеловал сестру. Хотя сестры у меня нет, и я не знаю, каково это, но супруги точно так не целуются.

Я принял от нее жакет, повесил на стойку рядом с нашим столиком, помог сесть. Вера принимала эти нехитрые ухаживания подчеркнуто протокольно, словно не были мы женаты черт знает сколько лет, не вырастили двоих детей и никогда не видели друг друга сидящими на унитазе. Я задался вопросом: так бывает у всех разведенных, или это мы с непривычки встаем в позу?

– Пока ничего не заказывал, – начал я, – ждал тебя. Вот меню, выбирай.

– В прежние годы ты не стеснялся, – отметила Вера, открывая кожаную папку. – Однажды назначил свидание, и к моменту, когда я пришла, уже прилично разогрелся шампанским. Помнишь?

Я смутился. Да, память меня не подводила… к сожалению.

– Это было третье свидание. На первом и втором я вел себя пристойно.

– Зато на третьем затащил меня в постель…

Я опешил. Рука, которой я собирался подозвать официантку, зависла в воздухе.

Это черт знает что такое. Вот зачем так? Что за постоянная потребность подкладывать кнопки на стул? Я понимаю, что у нас обоих найдется масса поводов для укусов, но надо же чувствовать момент, когда лучше жевать, чем говорить.

Впрочем, я сам легко завожусь.

– Не помню, чтобы ты сопротивлялась. И в постели тогда ты не была похожа на монашку, которая забыла, как это делается.

Мы уставились друг на друга, как два игрока в покер. Разница заключалась лишь в том, что мы оба знали, какие карты на руках у соперника. Кто решит поднять ставку, а кто спасует?

Вера выдохнула первой. Плечи ее опустились, по лицу пробежало облачко грусти. Теперь она была больше похожа на себя прежнюю.

– Ладно, Макс, извини, глупости говорю.

– Забыли. – Я наконец подозвал официантку.

– Понимаешь, Прудников накрутил. Баланс у него не сошелся. Сократил всех, до кого смог дотянуться, но я не волшебница.

– Ты не волшебница, но первоклассный экономист, и если он за десять лет этого не понял, то ему пора на покой. Сколько ему, кстати?

– Шестьдесят два. И никуда он не уйдет, Москва его ценит. У нас самый успешный филиал в России. Во всяком случае пока…

– …пока у них есть ты, – закончил я.

Вера как-то нехорошо усмехнулась. На комплименты реагируют иначе.

– Еще немного, и я начну хвалить твои книги.

– Для начала тебе придется их прочесть. Хотя бы одну.

Мы снова замерли. Еще слово – и мы вернемся к «покеру»…

…но в следующую секунду оба рассмеялись. Смех был чистым, расслабляющим.

Вера заказала себе трехслойный латте и медовое пирожное, я остановил выбор на чае и блинчиках с мясом. Я беспокоился, что она попросит бокал своего любимого красного сухого, но Вера ни взглядом ни словом не намекнула, что желает придать нашей встрече налет романтичности. Меня это вполне устраивало.

Когда официантка удалилась, забрав папки с меню, Вера сделала неожиданный жест: она протянула руку и накрыла мою ладонь своей.

– Еще раз с днем рождения, Макс. Я надеюсь, что ты не воспринимаешь мое поздравление как дежурный ритуал в память о былых заслугах.

– Ни в коем случае.

– Хорошо. И вот что у меня есть для тебя. – Она полезла в сумочку, висевшую на спинке стула. – Ты, возможно, удивишься, потому что дважды одну и ту же вещь дарят только хитренькие дети, но мне кажется, что мой подарок снова актуален.

Вера выложила на стол длинный прямоугольный сверток из блестящей синей бумаги со звездочками. По размерам он был похож на слиток золота, только с небольшим полукруглым откосом по длине.

– Разверни.

Я взял сверток. Внутри была какая-то коробочка, довольно увесистая. Я был заинтригован. Дубль старого подарка? Какого? И почему он вновь актуален?

– Слишком много вопросов, милый, – улыбнулась Вера. Она прочитывала меня по глазам.

Я аккуратно развернул упаковку (рвать на лоскуты такую красивую оберточную бумагу в присутствии дарителя было бы невежливо), с трепетом отложил ее в сторону…

…и обомлел.

Прах тебя побери, Шилов!

Я поднял взгляд на Веру. Она смотрела на меня с каким-то нездоровым удовлетворением. Так смотрят родители подростка, предъявившие на опознание порнографический журнал, найденный под его матрасом.

В руках у меня был футляр серого цвета, с мягкой прорезиненной поверхностью и откидывающейся покатой крышкой, на которой был изображен тисненный золотом логотип компании «Parker». У меня задрожали ресницы, а по груди разлились одновременно тепло и холод.

Веру забавляла моя реакция.

– Откроешь?

Я откинул крышку. Вот она, чертовка, лежит себе как новенькая, сверкает. Перьевая ручка «Parker Sonnet» с золотым пером. Подарок моей жены по случаю выхода первого романа «Плей-офф».

Я поставил футляр на стол. Отвернулся к окну. В просвете между плотными коричневыми портьерами я видел ноги прохожих – в джинсах и кроссовках, в легких туфельках и даже сапогах. Такие разные и смешные. Оказывается, можно многое сказать о людях, изучая лишь ноги и походку.

– Ты здесь? – поинтересовалась Вера.

Я вернулся, покашлял, прочищая горло.

– Да, здесь… Где ты ее нашла?

– Там, где ты ее спрятал.

– Спрятал?

– Ну, дорогой, если считать, что дальний угол шкафа за старыми книжками – самое место для вещи, которой регулярно пользуешься, тогда ты просто хранил ее там. Но мне кажется, что все-таки прятал.

Вера больше не улыбалась. У меня желание изображать благостность тоже испарилось. Стало как-то грустно.

Юная официантка принесла наши заказы. Ловко управляясь с большим подносом, она расставила на столике чашки и тарелки, напоследок улыбнулась и попросила не стесняться, если потребуется что-то еще. Вера молча приступила к кофе. А я мешал ложечкой сахар в чае и размышлял.

Я совсем забыл об этом золотом «паркере». Точнее, он не был для меня особенным фетишем, хоть я и неравнодушен к хорошей канцелярии. Он с самого начала «не вписался в мою руку». Ручка, безусловно, роскошная и, мать ее, дорогая – дороже продвинутого смартфона, – но я успел сделать ею лишь несколько коротких записей в рабочем дневнике. Я даже не успел израсходовать комплектный картридж с чернилами. Что же было не так?

Я знал ответ. А теперь его захотела узнать и Вера.

– Почему ты от нее избавился? – спросила она, пристально глядя мне в глаза. Я никогда не мог выдержать этот взгляд, почти всегда пасовал. Но сегодня решил высказаться.

– Знаешь, милая, что самое важное для писателя? Не тишина и покой в доме, не количество проданных книг и не благодарность читателей. Точнее, все это тоже важно, но куда важнее для него признание близких. Даже если он много лет пишет рассказы, которые никто не хочет печатать. Кстати, почти все авторы с этого начинают…

Вера начала хмуриться, опустила взгляд на бокал с латте.

– Я вполне устраивал тебя, когда работал на подхвате в разных изданиях или редактировал чужие мемуары и диссертации. Да, это были неплохие деньги, но они слабо утешали мое самолюбие. Ты на моем фоне была очень успешной, благополучной, правильной и нормальной, и на мои забавы с литературой смотрела со снисхождением. Мол, пусть балуется в свободное время. Кто-то из мужиков в гараже пропадает, кто-то на рыбалке, а мой что-то пишет по ночам. Такой смешной, ей-богу, ладно хоть не пьет…

Я сделал глоток из чашки. О блинчиках даже не вспомнил. Меня потихоньку несло, но я продолжал говорить спокойно, без форсажа.

– Я писал и пытался показывать тебе написанное: «Мамочка, посмотри, какую собачку я слепил из пластилина!» Ты улыбалась, но смотрела на меня так, будто я слепил собачью какашку. Да-да, не ухмыляйся, всё так и выглядело. Это было очень грустно. И это могло продолжаться вечно. Но вдруг… – Я взял паузу, сделал вдох-выдох. – Вдруг случилось невероятное: мне улыбнулась удача. Громкий дебют, успех, подписание долгосрочного контракта, интервью, эфиры. И вот он, золотой «паркер» в подарок от любимой жены… которая впоследствии не прочла ни одной моей книги, изданной большим тиражом.

Вера приоткрыла было рот, чтобы возразить, но я не позволил.

– Да, я уже слышал: устаешь на работе, дети взрослеют и требуют внимания, голова болит… как будто я от тебя требовал ежедневного траха. На самом деле всё было проще: ты не хотела меня читать. Боялась читать. Ты боялась узнать, какая пропасть нас разделяет. Для тебя чтение моих работ было равносильно признанию, что я представляю собой нечто большее, чем просто муж и отец, и мои амбиции имеют под собой основания. С того момента, как я это понял, твой «паркер» стал для меня олицетворением фальши и назойливым напоминанием о моем ментальном одиночестве. Поэтому я убрал его с глаз долой.

Я протянул руку к футляру, повернул к себе. Черная полированная ручка с золотыми вставками звала, манила, притягивала, как магнит.

– И вот он вернулся, – закончил я, отодвигая футляр. Больше мне сказать было нечего, мяч улетел на половину поля соперника.

Вера долго молчала. Теребила соломинку в бокале, не поднимая глаз. Я терпеливо ждал реакции, какой бы она ни была.

Вера меня удивила.

– Ты ошибаешься, – тихо сказала она, оставив в покое соломинку. – Во многом ты, возможно, прав, и мне нелегко это признавать… но мой подарок здесь ни при чем, поверь. Он был сделан от души, с любовью. И я была очень рада за тебя. Правда.

Она все же посмотрела на меня. Глаза ее предательски блестели. Черт, ну что же это такое.

– Помнишь ту историю с Полинкой, когда она… когда вы с ней чуть…

– Стоп, – прервал я. – Прошу тебя, не надо.

Вера покраснела. А я, наверно, стал белым как полотно. Та давнишняя история с нашей дочерью была, пожалуй, еще одним триггером грядущего расставания. Отложенным штрафом. Но я не хотел сейчас думать об этом.

Вера взяла себя в руки и сказала с легкой грустной улыбкой:

– Когда-то мы мечтали жить долго и счастливо и умереть в один день. Такие смешные были.

Я проглотил ком, застрявший в горле.

– Забавно, что твой новый роман называется «Умереть вместе». Именно сейчас… О чем он?

– Не о любви. Он о дружбе, которая проходит испытание подлым предательством. Точнее, НЕ проходит.

– Звучит неплохо. – Она вновь погладила мою руку. – Творец мечты. Ты был им всегда. Таким и останешься.

– Что, прости?

– Ты забыл? На тренинге, в который нас с тобой втянули в девяносто девятом, тебя назвали «творцом мечты» – человеком, который создает сказку для людей. Видимо, пришло время создать ее для себя, а я только мешаю.

– Ох, вспомнила же…

Вера отняла руку.

– Ладно, всё. Еще раз с днем рождения.

Она вышла из-за стола. Не дожидаясь моей помощи, надела куртку, сняла со стула сумочку. Хотела еще что-то сказать напоследок, но передумала, послала мне небрежный воздушный поцелуй. Спустя несколько секунд я увидел в окно ее ноги в элегантных бежевых туфлях, медленно вышагивающие по тротуару.

Всё, что начинается за здравие, заканчивается вот так – за упокой.

Я захлопнул футляр «паркера» и вернулся к чаю. Он уже остыл.

Остаток рабочей недели прошел в ненужной суете. Я что-то писал, кому-то отсылал написанное, принимал чьи-то звонки и договаривался о встречах на следующий квартал. Даже вспомнить не могу. Зато выходные выдались ровными и спокойными, почти без контактов с внешним миром.

В субботу я читал «Москву 2042» Войновича, прерываясь на просмотр ленты новостей, приготовление кофе и визиты в сортир. Потом спал, как вампир, задернув плотные шторы и погрузив комнату в приятный дневной полумрак. Потом снова пил кофе и чай, игнорируя плотный обед, приготовленный накануне (говяжий стейк и салат из помидоров и огурцов), снова читал Войновича, а вечером, когда наркоманское майское солнце спряталось за соседними домами, смотрел «Штурм Белого дома» с жесткого диска. Фильмы Роланда Эммериха, великого голливудского разрушителя, умудрившегося за свою карьеру четырежды уничтожить мир, – идеальное зрелище для разгона хандры и апатии.

Была ли у меня апатия? Определенно. Если в голове нет идеи для следующей книги даже в зачаточном состоянии, я могу часами бродить по квартире, не зная, куда себя приткнуть. Мое нынешнее положение осложнялось тем, что в однокомнатном скворечнике особо не побродишь – наша с Веркой стометровая обитель подходила для этого куда больше, – поэтому я сходил с ума гораздо быстрее и сильнее.

В воскресенье я гулял по городу – без цели и планов. Просто сунул в карман бумажник и побрел куда глаза глядят. Надеялся, что это поможет, как уже бывало. Например, сюжет своего второго опубликованного романа «Волки» (четвертого, если считать все мною написанные) я нашел именно во время прогулки. Шатался как-то зимой перед Новым годом по елочным базарам, ледяным городкам, оккупированным детворой, ел горячие хот-доги, смотрел на людей. Накануне прошел сильный снегопад, город был засыпан по самые чердаки, но дорожные службы в первую очередь расчистили площади перед зданиями областной, городской и районных администраций, а смерды продолжали барахтаться в сугробах. По дороге мне попался пассажирский микроавтобус, уткнувшийся носом в большой террикон на обочине. Водитель елозил колесами туда-сюда, но ничего не выходило. Я прошел мимо, но в голове уже крутилась мысль: а что, если автобус застрянет на пустынной загородной трассе, и произойдет это вечером 31 декабря, а в салоне будут зябнуть пассажиры, торопившиеся встречать Новый год с родными и друзьями? И чтобы никакой связи и проезжающих мимо машин. Пассажиры еще пусть будут мерзкие, злые, уже начавшие отмечать праздник. За два часа до боя курантов они уже готовы повесить водителя на ближайшей сосне…

К возвращению домой у меня в голове сложилась фабула нового романа.3 В марте я сдал рукопись в издательство, а в начале июня книга лежала на прилавках магазинов. А началось-то все с банальной ситуации.

Но в воскресенье 19 мая меня не осенило. Город как город, люди как люди, весна как весна. Еще и облачно. И апатия моя никуда не делась.

К вечеру я понял, что от активных действий меня удерживало ожидание момента, когда ключи от Дома На Озере наконец лягут в мою ладонь и я окончательно стану его владельцем: смогу делать перестановки, жрать шашлыки на террасе, загружать грязное белье в стиральную машину, сидеть на толчке с айпадом на коленях – словом, делать все те простые вещи, которые мы обычно делаем, находясь на своей территории. Кстати, и пердеть смогу так, что стекла будут дрожать. Звонкий и ничем не стесненный пердеж – один из важнейших признаков душевной стабильности.

Татьяна Чудовских, как и обещала, была готова к сдаче в понедельник. Она позвонила утром, когда я еще валялся в постели. Спросонья я даже не сразу понял, кто звонит. Хозяйка дома (бывшая хозяйка, напоминал я себе) по обыкновению была немногословна и сдержанна. Честно говоря, я не горел желанием с ней вновь встречаться и едва сдерживался, чтобы не попросить ее «оставить ключи под ковриком». Несмотря на внешнюю красоту, веяло от женщины каким-то холодом, неизбывной тоской. Не помешало бы все-таки выяснить, как умер ее муж (в который раз я задумываюсь об этом?)

Я подъехал к дому без двадцати двенадцать, чуть раньше оговоренного времени. Перед этим мне пришлось на проходной поспорить с охранником, седовласым дедком, похожим в своем камуфляжном плаще с капюшоном на бывалого грибника. Одетый не по погоде старик наверняка изнывал от жары, поэтому оказался слишком настойчивым в желании увидеть мой пропуск на машину. Он соизволил поднять шлагбаум лишь после того, как я назвал свой нынешний адрес – Центральная, дом один. «Грибник» как-то странно поджал губы и молча махнул рукой: мол, вали уже давай, некогда мне тут с тобой, понимаешь, это самое…

Отличная здесь охрана, подумал я, выруливая на центральную улицу, Рэмбо обзавидуется.

На лужайке перед домом я обнаружил автомобиль. Синий «субару» стоял чуть в стороне от крыльца с поднятым люком багажника. За рулем, также с приоткрытой дверцей, сидел молодой мужчина в сером спортивном костюме. Он курил и с любопытством поглядывал на меня.

Я припарковался, заглушил двигатель.

– Здравствуйте, – поприветствовал я незнакомца, подходя к его машине. В ответ парень просто кивнул… и тут же, докурив, бросил окурок на траву, чуть ли не в шаге от моих ног. Тот прискорбный факт, что он таким образом выражает крайнее пренебрежение к новому хозяину дома, нисколько его не тревожил. Я не успел высказаться – на крыльце появилась Татьяна с большой картонной коробкой в руках.

– Добрый день, Максим, – сказала она, смущенно улыбнувшись, – я ждала вас чуть позже.

– Нарушил скоростной режим.

Я покосился на грубияна в «субару». Тот безмятежно жевал резинку и высматривал что-то на приборной доске. Татьяна проследила за моим взглядом. Более того, она распознала его значение.

– Это мой племянник, – как бы оправдываясь, сообщила она. – Мы сейчас уедем, я вот собрала оставшуюся мелочь, чтобы она не болталась у вас под ногами…

– Давайте помогу. – Я протянул руки к коробке, но Татьяна прижала ее к груди. В этот момент она напомнила мне Полинку в детстве, которая так же оберегала свою новую куклу.

– Спасибо, она не тяжелая.

Я наблюдал, как женщина суетится у багажника, размещая там коробки с «последней мелочью», как тихо переговаривается с племянником, и мысленно подгонял время. Быстрее бы они уже уехали.

Наконец Татьяна вернулась ко мне с ключами в руке. Связка была увесистой.

– Здесь всё в двух экземплярах, – сказала она, держа ключи за кольцо, как колокольчик, – от двух дверей в доме и внешней двери бани. Если нужно больше…

– Да, я понял.

Я подцепил связку, зажал в ладони. Металл был теплый, согретый телом хозяйки.

– Пойдете на финальный осмотр? – спросила она. В ее голосе звучала надежда на мой великодушный отказ. Я не стал ее разочаровывать.

– Нет нужды, Татьяна. Думаю, там все в порядке.

– Да, будьте уверены.

Племянник на «субару» завел двигатель. Татьяна робко протянула мне руку для прощания.

– Что ж, Максим, рада была познакомиться. Надеюсь, вам здесь будет хорошо. Можете мне звонить, если возникнут какие-то вопросы, пока будете обживаться. Чем смогу, помогу.

– Да, спасибо, непременно.

Она развела руками, как бы говоря, что теперь уж точно всё. Я просто молча кивнул.

Проводив взглядом отъезжавшую машину, я развернулся к дому. Мы наконец остались вдвоем. Окружавшую нас идиллическую тишину нарушал лишь нежный звук прибоя.

В своей взрослой жизни я менял собственное жилье дважды (трижды, если считать съемную однушку, с которой мы за несколько месяцев неплохо подружились). Первую квартиру, двухкомнатную, на заре нашей с Верой супружеской жизни подарил ее отец, ныне покойный. Уютная была квартирка, комфортная, с хорошей энергетикой. В ней мы были очень счастливы, в ней наши ребята сделали первые шаги и произнесли первые в своей жизни слова. Мы с Верой много лет спорили, что это были за слова: мне показалось, что Полина сказала «па», а Вовка «жо», но жена и слышать об этом не хотела.

Когда дети подросли, пришлось расширяться. Мы подсуетились с займами, перехватили там-сям, прикупили в том же доме трехкомнатную. Снова втянулись в ремонт, подогнали новое жилье под наши представления о прекрасном. Ребятишкам там было хорошо, да и нам с Веркой тоже… хотя уже и не так, как раньше. В «трешке» у нас начались первые конфликты мировоззренческого характера. Мы стали спорить, в какую школу определить своих милых спиногрызов, каким видом спорта заняться Вовчику (сам юный Шилов интересовался авиамоделированием), нужен ли умнице и тихоне Полинке танец живота. Верка попутно начала присматриваться к своим морщинам на лице и принюхиваться к моему парфюму по вечерам, я же все глубже погружался в мир своих психоделических романов, которые никто не хотел печатать.

Когда наша дочь превратилась в девушку (это случилось внезапно, как оно обычно и случается) со всеми сопутствующими трансформациями, а Вовка был пойман с игральными картами с изображением сисястых баб, мы с женой решили, что негоже разнополым детям делить одну комнату. Пришлось влезть в ипотеку и обзавестись четырехкомнатными апартаментами. За эту нашу последнюю общую квартиру я полностью рассчитался лишь после выхода «Спящих».

Вспоминая позже все эти великие переселения, я думал, что поговорка «дом там, где сердце» во многом справедлива. Вся семья была в сборе, мои близкие и любимые были рядом, чего ж еще желать в этой жизни. Однако сейчас я готов признаться, что каждый переезд давался мне с трудом. Я намертво прирастал к дому, я любил его стены, пол и потолок, любил каждую царапину на линолеуме и отвалившуюся кафельную плитку в ванной. Я обожал его запахи и наслаждался видами из окон. И когда нам приходилось переезжать, внушая себе, что расширение жилплощади – несомненное благо, я в душе страдал. На новом месте обживался долго, хандрил, тосковал, срывался на домочадцах… а потом привыкал, и все начиналось сначала.

Сейчас, стоя на лужайке перед «Чудовым домом» и глядя на распахнутую дверь, я испытывал смешанные чувства, но в этой смеси не было никакой щемящей тоски по утраченному. Всё осталось позади: брак, сопливое детство двойняшек, трудовые мытарства, долги. Теперь существовали только я и он, мой новый дом. Мой последний дом. В этот миг я точно знал, что больше ничего особенного от жизни не жду. Иди ты к черту, мир страстей.