Читать книгу Полное и окончательное. Хроника мифа - Роман Невич - Страница 9

Второе «сотрясение» мне пришлось делать, уже будучи в армии. Ведь по легенде, ходившей среди призывников моего поколения, именно два сотрясения мозга давали право на освобождение от воинской службы. Поэтому, хотя ни в одном из 36 писем к родителям о больницах не упоминалось, они там, конечно, были…

В лазарет при нашей воинской части я пойти не рискнул, так как, не смотря на вполне успешный дебют год назад, не был до конца уверен в своих актерских способностях и опасался разоблачения. Поэтому новые «пробы» на старую роль «несчастной жертвы» пришлось отложить до ближайшего увольнения, которые начались только после присяги, т.е. где-то через полтора месяца службы.

Отгуляв почти до положенных 20.00 часов, в родную часть я не вернулся. Вместо этого зашел за гаражи, нашел подходящий обломок доски и устроил себе несколько аккуратных синяков.

Вскоре молодой солдат, «серьезно пострадавший от рук неизвестных отморозков», оказывается у дверей районной больницы, «счастливо оказавшейся поблизости» от места «жестокого нападения». На провинциальной «сцене» приемного отделения мои актерские данные произвели должное впечатление, и я тут же был зачислен в состав палаты (номер на этот раз не помню).

Моему появлению в городской больнице не слишком удивились: все вокруг знали, что местные ребята действительно «не любят» приезжих, особенно в форме; и драки с солдатами были не редкость. Через некоторое время у нас в части даже вышел официальный приказ: в увольнение ходить исключительно в «гражданке».

На следующее утро ко мне пришел майор медицинской службы из нашего батальона, которого я сначала принял за вполне благожелательно настроенного «критика» моего «актерского таланта» – почти поклонника: «А что же ты к нам-то сразу не пошел? Ну, ладно. Лежи здесь: выздоравливай».

Две недели в больнице, по сравнению с казармой, мне показались раем и пролетели, как один день. Я и вправду поздоровел. Я бы полежал еще, но «курс лечения» был «успешно завершен».

Получив необходимую справку, возвращаюсь в часть. Все! «Титры», «конец фильма» – пора собираться домой. Но сначала нужно показаться с этой бумагой в нашем лазарете.

И я попадаю к тому самому майору, который навещал меня в палате. До меня доходит, что именно он был бы «режиссером» на моих «пробах», если бы со своим «сотрясением» я пришел сюда вместо городской больницы.

Вот тут-то и выясняется, что «сценарий», по которому я играл все это время, был поддельный, подправленный, и мой «благожелательный критик» оказывается скорее даже не «режиссером», но «продюсером», в руках у которого настоящий сценарий.

Однако «продюсер» благодушен и дает оглушенному «актеру» возможность играть дальше. Конечно, уже по своему сценарию: «Ну что; возвращайся в казарму, отдыхай. От физзарядки я тебя освобождаю. На три дня».

Вот так развенчиваются легенды. Еще не скоро я смогу оценить эту иронию судьбы по достоинству и с легким… сердцем. На самом деле, я до сих не знаю точно, был ли «сценарий» поддельным изначально, или меня в очередной раз развели как лоха…

Попытка уволиться из-за плоскостопия: «Не с головой – так через ноги», – тоже потерпела неудачу. Два раза меня возили в областной госпиталь: полное обследование, серьезный анализ и окончательный диагноз: «Не годен!.. к службе в пограничных войсках, ВДВ и морской пехоте».

Как ни странно, мы действительно не особо представляли, куда нас забирают: вроде бы в элитное и никому пока неизвестное ФАПСИ5. На первом по прибытии построении уяснили: инженерно-строительный батальон. Возможно, формально это тоже было ФАПСИ, но совершенно точно не ВДВ, не морская пехота и вообще ничего из того, что новобранец мог бы вообразить себе в качестве «настоящей армейской службы».

Вероятно, многие из нас, новоприбывших, были разочарованы, огорчены даже. Вплоть, думаю, до начала регулярного просмотра репортажей «с мест боевых действий», в которых стали принимать участие и российские войска. Тогда это называлось «Осетино-ингушский конфликт», но и «1-я Чеченская» была не за горами.

Не увенчались успехом и несколько – не слишком, впрочем, настойчивых – попыток подхватить воспаление легких или хотя бы просто серьезно простудиться.

Полагаю, что если бы на какой-нибудь медкомиссии я рассказал об этой своей безумной деятельности, меня бы тут же уволили. Но вот с каким диагнозом? Подозреваю, что даже с моими, как мне тогда казалось, «свободными взглядами», он не слишком бы мне понравился. Да и домой ли меня бы с ним отправили? Не уверен. Поэтому, наверное, и не рассказывал.

И все же успокаиваться я не собирался. Я просто не мог тогда – впрочем, и сегодня сложнейшее искусство «душевной подлости»6 остается для меня не вполне достижимым – это сделать. Не давал тот самый «дух сопротивления», давным-давно внедренный в мое сознание. Он же подсказывал элементарный и честный, с детского сада знакомый способ вырваться из невыносимой ситуации – бежать!

Но, видимо, у судьбы были на меня другие планы, потому что как только я осознал эту очевидную, но почему-то не приходившую мне до того в голову возможность, ситуация вдруг несколько раз подряд радикально изменилась. И хотя формально я продолжал оставаться в той же самой армии, окружающие «декорации» стали настолько иными, что я достаточно легко смог дослужить до «дембеля» – даже без единого отпуска и с минимумом увольнительных.

Вместе с бутафорской службой – где нам, двадцати принимавшим присягу новобранцам, единственный раз за все полтора года выдали десять учебных автоматов, которые надо было вовремя передать соседу, чтобы на фотографиях все воины были в должном виде; и пустыми посвящениями, когда, кроме не слишком искренней присяги государству, я за три бутылки водки был неофициально «возведен» в категорию старослужащих; а потом вдобавок зачем-то вдруг еще и крестился в православие, ничего «христианского» так и не почувствовав и не осознав, – для меня закончилось и время липовых справок, и фальшивых диагнозов. Дальше все будет по-настоящему…