Читать книгу Янмэйская охота - Роман Суржиков - Страница 2

На обочине дороги у въезда в город Нэн-Клер двое парней избивали нищего. Они отдавались своему занятию слаженно и с душою. Пока один охаживал нищего мелкими частыми пинками, второй отступал на пару шагов и отоваривал с разбегу. Оба бурчали под нос с азартною злобой, как принято у болотников в подобных случаях.

Однако при всем усердии парни не слишком преуспевали. Нищий ловко вертелся на придорожной слизи, избегая самых сильных пинков. Бери больше: только что он сам пнул одного из парней прямиком в колено и опрокинул в грязь – к полному восторгу зрителей. Последних, кстати, собралось немало: ведь час стоял предзакатный, и люди стремились войти в город до закрытия ворот. Были тут и охотники за травами, и странствующая ведунья с подмастерицей, и мрачный воин в маскировочном плаще, и несколько торговцев, и южный пророк. Пророк – этот белобородый мужчина, облаченный в серое, – прибыл последним и упустил начало драки. Теперь, снедаемый любопытством, он выдвинулся в первые ряды и спросил:

– Господа, за что вы его бьете?

– Пиявка! – буркнул первый парень.

– Он нас испачкал, – добавил второй.

Действительно, оба парня были черны от пяток до макушки – ни дать, ни взять трясинные крысы.

– Мне думалось, это следствие драки, а не ее причина, – удивился пророк.

– Поганец закидал нас грязью!

– Погодите, дайте понять, – старик шагнул между парнями и нищим. – Ты намеренно их испачкал?

Нищий встал, воспользовавшись передышкой. Был он худ, ребрист и высок.

– Как последних свиней, х-ха!

– Позволь узнать, зачем?

Нищий кивнул на привратников с копьями:

– Те идиоты сказали, что не пустят в город, раз я грязный. Сказали: в ворота пройдут только чистые. Я ответил: тогда пусть этих тоже не пускают, – и залепил им землей в репы! Х-ха! И всякому залеплю, кто только сунется. Никто в город не зайдет. Все будут гррр-рязные!

Он с вызовом сверкнул зрачками. Пророк улыбнулся – позабавила его эта логика. Нищий прищурился на старика:

– Хочешь, тебе тоже залеплю?

Пророк пожал плечами. Нищий нагнулся, зачерпнул полные пригоршни склизкого болотного чернозема. Хмыкнул:

– А, толку… Ты одинаково весь в сером. Давай лучше ему.

Рядом стоял человек из свиты пророка, одетый в белую сорочку, дорожный сюртук из дорогого сукна, роскошный бархатистый плащ, скрепленный на груди серебряной фибулой. Он не успел и пикнуть, как ком грязюки угодил ему ниже подбородка, облепил всю шею и обильно потек за шиворот.

– Ах ты канальный отброс!.. – взревел человек и кинулся к нищему, выхватывая кинжал.

– Стой, Герион, – приказал пророк.

Привратники, что до сих пор лишь наблюдали сцену, подошли ближе. Один пригрозил нищему копьем:

– Убирайся прочь, пиявка.

А второй поклонился пророку:

– Премудрый, нам велено впустить вас без проволочек. Добро пожаловать, входите.

Пророк окинул нищего взглядом.

– Желаешь пойти со мной?

– Эт-то зачем? – с оттяжкой удивился нищий.

– В Нэн-Клер. Ты же хотел войти в город.

– А кто ты вообще такой? Р-рожа вроде знакомая… На южанина похож. Что шиммериец забыл в болоте, а?

Городской стражник огрел его древком по спине.

– Думай, с кем говоришь, слизняк! Перед тобою премудрый пророк, великий сновидец!

– Пр-рремудрый? Правда?.. – нищий дерзко хохотнул. – А похож на дурачину. От солнца, вина и баб сбежал в болото. Тоже мне мудрец!

Пророк усмехнулся и кивнул стражникам:

– Считайте, что этот человек со мной. Впустите его в город.

* * *

Здесь нам придется сделать паузу в рассказе и ответить на вопрос, которым наверняка уже задался проницательный читатель. Ведь и правда, что шиммериец, да еще такой уважаемый, мог забыть в склизком Дарквотере? И с чего вообще южанин взялся предсказывать будущее, словно какой-то северный агатовец? Чтобы утолить читательское любопытство, скажем несколько слов о пророке.

Девять лет назад он был совсем другим человеком и звался иначе. Но однажды, в канун Дней Изобилия, посетил Максимиановский монастырь на краю Бездонного Провала и заночевал в гостевой комнате, и увидел сон. Потрясенный картиной, что явила ему богиня сновидений, он остался в монастыре и провел там восемь лет, изучая труды Праматерей и Праотцов, вознося молитвы и размышляя над тайнами мира. Примерно раз в год он видел новые сны – не столь ослепительные, как первый, но все же вещие. О них он рассказал братьям максимиановского ордена, от братьев узнали послушники, от тех – прихожане и заезжие торговцы, от них – все слуги солнечного королевства Шиммери, и все славные купцы, и моряки торгового флота, и весь юг Полариса от Лаэма до Сердца Света. Так он обрел славу сновидца и пророка.

Спустя восемь лет от первого сна – и примерно за три месяца до тех дней, о которых мы ведем речь, – пророк покинул Максимиановскую башню и с крохотною свитой из семи человек пустился в странствие, чтобы взглянуть на мир новыми глазами, сквозь призму обретенного знания. То было время Северной Вспышки и Степного Огня, но пророка не интересовали войны. Его мысли занимало нечто более грозное и невероятное, чем вечные схватки лордов за власть. Потому пророк избрал для странствий такой путь, что позволил ему обойти стороной оба кипящих огненных котла – Мелоранж и Фаунтерру.

Сначала он двинулся через Шиммерийские горы чередою пастушьих селений и чайных городков, приросших к плантациям. Люди встречали его с большой радостью и спрашивали: что снилось пророку? Что их ждет? Видит ли он будущее, и каково оно? Пророк поднимал в памяти семь последних снов и давал ответы, и люди приходили в восторг, услыхав, что все беды, постигшие Север, никогда не коснутся счастливого Юга.

За три недели он спустился с гор и вошел в город Сюрлион, что стоит на краю дельты Холливела, одною ногой в Литленде, другой – в королевстве Шиммери. Пророк увидел забавные дома, торчащие на сваях, как голубятни; увидел странные улицы, по которым осенью ездят экипажи, а весною плавают лодки; увидел дворцы, выстроенные на кораблях, что заплывают на главные площади при разливе реки и уходят на глубокое русло в месяцы засухи. Пророк встретил чванливых шиммерийцев в белых чалмах и шустрых босоногих литлендцев, и жилистых матросов из центральных земель. Как и прежде, его хватали за рукава и полы сутаны, спрашивали: «Что тебе снилось, премудрый? Что нас ждет?» Он открыл им ту часть пророчеств, что их касалась. Литлендцы запели от радости, услыхав, что Адриан одолеет степняков и освободит Мелоранж. Они ликовали и не слушали того, что пророк мог еще сказать, а он не навязывал своих речей тем, чьи уши были закрыты. Люди просили благословения, но он отказывал, ибо не ощущал в себе благости. Они просили молиться, и он молился, хотя предупреждал людей: боги слышат их ничуть не хуже, чем его.

В Сюрлионе пророк посетил гильдию негоциантов и сказал, что видел во сне корабли, идущие без весел и ветра, ведомые лишь волей капитана и божественной силой. Купцы приняли это как очень доброе знамение и возрадовались, и предложили пророку в подарок одно из лучших судов, спущенных на воду сюрлионскими верфями. Пророк не посмел принять такой подарок. Он сказал: «Если хотите сделать доброе дело, подарите корабль братьям ордена Максимиана, что восемь лет обучали меня мудрости. Я же позволю себе совершить на нем лишь одно плавание». Вынесенный в море могучим током Холливела, корабль повернул на север и пошел в Леонгард, неся на борту пророка и семь человек его свиты, и шестнадцать паломников, что увязались следом.

Леонгард – морские ворота Надежды – встречал путешественников гранитными клыками пирсов, вонзившихся в бухту, и величавой колоннадой храма Елены-На-Волнах, и звездными огнями Трехглазого Маяка, и радостной вестью: пророчество сбылось, Адриан одолел Степного Огня! Набережные полнились людьми; служители храма, взявшись за руки, выстроили живой коридор для пророка, а добрые горожане Леонгарда кричали из-за их спин:

– Правда, что ты видишь будущее? Скажи, что нас ждет!

– Ужин и сон, – отвечал пророк, ибо время было вечернее.

– А после? Что принесет новый год? Чем кончится война? Северянин сожжет Фаунтерру? Династия падет?!

Пророк отвечал, что видел во сне Янмэй Милосердную и Светлую Агату, что делили ложе и ласкали друг друга, как любовницы. Нельзя было понять это иначе, кроме как: Север помирится с Короной, война кончится династическим браком. Люди ликовали – и не шли дальше в своих вопросах, а пророк не навязывал истины тем, кто в ней не нуждался.

В храме Елены-на-Волнах он сотворил чудо. В подземном святилище храма три века почивал малый Мерцающий Предмет – похожий на короткий металлический прут, источающий прохладное голубое сияние. Никто не смел приблизиться к нему, ведь известно, что Мерцающие Предметы несут страшную гибель всякому, кто недостаточно чист душою. Ни один священник Леонгарда не смел похвастаться абсолютной чистотой – и избегал подземелья. Но пророк спустился туда, взял в руку Предмет, подставив лицо смертоносному голубому свету – и остался невредим. Священники пали на колени и вознесли хвалы чистоте пророка. Они стали уговаривать его взять Предмет в подарок и носить на шее, чтобы каждый встречный сразу видел святость пророка. Конечно, он отмел эту бахвальную идею. Священники сказали, что пророк должен взять Мерцающий Предмет, ведь только такой святой человек сможет извлечь из него благо. Пророк сказал: «Во мне меньше святости, чем в самой нижней затертой ступени вашего храма» – но его, кажется, не услышали. В конце концов, он согласился взять Мерцающий, но велел уложить его в бронзовый ларец, а тот – в чугунный сундук, и оба надежно запереть, чтобы случайный встречный не пострадал.

Затем пророк посетил графа Лайтхарта – правителя Леонгарда. И тот задал привычные вопросы: «Что вам снилось, премудрый? Какое будущее меня ждет?» Пророку вовсе не снился граф Лайтхарт. По правде, было бы странно, если б чистокровному шиммерийцу – пусть даже святому – начал сниться другой мужчина. Но пророк не хотел обижать дворянина и сказал то, в чем был уверен: «Худшие дни Дома Лайтхарт остались позади». Граф устроил шумный пир в честь святого сновидца.

Из Леонгарда пророк двинулся в Сердце Света, сопровождаемый уже полусотней паломников. Каждый искал божьего благословения и избавления от своих личных бед. Никого полностью не интересовала истина, известная пророку, – волновал лишь крохотный ее кусочек, касавшийся личной драгоценной шкуры. Пророку, меж тем, все трудней становилось нести в себе бремя знания…

В Сердце Света он встретил герцога Фарвея в глубоком душевном смятении. Герцог сумел сберечь свои земли от пламени войны, но лишился любимых внуков: владыка взял их в заложники. Пророк сказал, что видел во сне девочку, спасенную из лап чудовища. Следующим днем владыка Адриан погиб и война окончилась, а внуки Фарвея остались живы. Ликованью герцога не было конца, и пророк хотел было открыть ему истину, но не посмел омрачить такое искреннее счастье и повел речь о неважных безделицах: искровых очах и монополии Шиммери на их добычу…

Он получил от герцога Фарвея в подарок драгоценную книгу «Божественная механика» Праотца Эдварда и покинул Сердце Света во главе процессии из сотни человек. Каждый паломник знал: восемь раз – по одному разу в год – пророку являлись вещие сны. Каждый верил: через сновидения боги говорили с пророком, предупреждая о бедах, но показывая их счастливый исход. Каждый думал: пророк знал наперед о Северной Вспышке, мятеже Степного Огня, о гибели владыки и примирении Агаты с Янмэй… Но все это было мишурою в сравнении с главным откровением, что явилось пророку в первом сне.

Восемь лет назад богиня сновидений взлетела к его ложу и показала такую картину. Подлунный мир выгибается, задрав к небу края и прогнувшись по центру. Он становится похож на воронку, сквозь которую в кувшины заливают масло, и как раз под горлышком воронки оказывается Бездонный Провал. Все люди, строения, животные соскальзывают с поверхности мира и сыплются в пропасть. Растения цепляются корнями и выпадают вместе с комьями грунта; птицы силятся удержатся в полете, но валятся от усталости. Весь мир осыпается в Бездонный Провал, и ничего не остается, кроме твердой, гладкой как стекло поверхности Вселенской Спирали. Вот и она идет трещинами, крошится на осколки – и дождем падает в бездну, и ничего не остается во вселенной, даже тех бесплотных глаз, что наблюдали сон.

В первом и самом жутком из своих снов пророк видел гибель мира.

Восемь лет он искал в трудах Прародителей хоть одну трактовку грозного знамения, хоть один намек на то, от чего может погибнуть все мироздание, и как предотвратить катастрофу. И не нашел. Прародители свято верили, что мир будет стоять вечно. Пророк не решался рассказать свой первый сон, ибо тот звучал бы худшей из ересей.

Но и забыть его не мог. Богиня сновидений не лгала пророку. В этом он был абсолютно уверен.

Сплавившись на баржах по Холливелу, пророк со свитой вошел в тенистое королевство Дарквотер. Он принял решение: хоть одному человеку необходимо открыть истину. По крайней мере, один человек должен его выслушать и понять – самая мудрая женщина Юга, пережившая трех детей и трех мужей, лично знавшая четверых императоров, выстоявшая в нескольких безнадежных войнах, постигшая оба ведовских искусства. Пожалуй, излишне уточнять, что пророк искал встречи с королевой Дарквотера – Леди-во-Тьме.

Вот как шиммериец оказался у ворот болотной столицы Нэн-Клер, где и увидал нахального нищего.

* * *

Они вошли в город, и нищий, разинув рот, принялся пялиться на диковинные дарквотерские домишки: все были широки снизу и сужались к верху, как купола или арки, или шляпки грибов; улицы же состояли из досок, настеленных на шпалы из бревен, а под настилами журчала и булькала вода.

– Ты хочешь есть? – спросил пророк у нищего.

– Дай агатку – поем, – ответил нищий и получил монету.

– А выпить желаешь?

– Дай агатку – не откажусь.

Он взял вторую монету, почти не глядя на пророка. Шиммериец, напротив, заинтересованно следил за нищим.

– Зачем ты прибыл сюда? Раз тебя не пускали, значит, живешь не в Нэн-Клере.

– Зачем? Спр-ррашиваешь: зачем? Х-ха! Я покорю это королевство и стану кровавым деспотом – вот зачем!

Пророк моргнул. Нищий добавил:

– Найду бойкое местечко, буду просить милостыню. Совсем шуток не понимаешь?

Пророк не нашел ответа. Они прошли еще квартал, и нищий хлопнул его по плечу:

– Ладно, шиммериец, прощай. Я, значит, благодарствую. Удачи тебе.

Пророк не удержался:

– Постой! Разве не хочешь меня о чем-нибудь спросить?

Нищий пожал плечами:

– Да все с тобой, вроде, ясно…

– И не спросишь – что мне снилось?

– Еще чего! Бабу найди, ей сны рассказывай.

И нищий юркнул меж домов, оставив пророка в замешательстве.

Когда он отошел шагов на полста, случился маленький, но тревожный эпизод. Чья-то рука поймала нищего за шиворот, а другая ввела ему в ноздрю острие.

– Напряги те гнойные капли мозгов, что налипли изнутри на твой пустой череп, и пойми мои слова, – говорил, конечно, владелец кинжала, а нищий молча замер, чтобы не лишиться носа. – Если ты еще раз попадешься мне на глаза, то твоей участи не позавидует даже тушканчик, угодивший в лапы горного тигра. Исчезни, растворись, как ведро нечистот в сточной канаве, и никогда больше не пересекай моего пути!

Хозяин кинжала убрал острие и пнул нищего в спину так, что тот растянулся навзничь. Сам же спрятал клинок в ножны и зашагал, по дороге собирая ладонью струйки воды, стекавшей с крыш, и отирая остатки грязи, пятнавшей шею и ворот сорочки. Напомним читателю: этот человек звался Герионом и был одет лучше всех среди свиты пророка. Скажем и то, чего читатель пока не знает: Герион был в числе тех семи спутников, что вышли с пророком из Максимиановского монастыря. Был он подле сновидца и все последние восемь лет, и даже раньше – когда пророк еще не видел снов и носил совсем иное имя.

Герион нагнал пророка, когда тот подходил к одной из двух больших гостиниц Нэн-Клера – той, что строением напоминала муравейник: у каждой комнаты имелся отдельный выход на полукруглый балкон, а все балконы связывались сетью лесенок и мостиков. В Сюрлионе и Леонгарде, и Сердце Света пророк гостил во дворцах градоправителей, но в Нэн-Клере чужеземец не может воспользоваться подобной честью. Сколь бы ни был он уважаем, чужак не вступит во дворец местной знати, пока не пройдет вратами доверия. Потому свита пророка расположилась в гостинице, а паломники разбрелись по дешевым постоялым дворам. Герион, верный своему сеньору, принялся терзать хозяев гостиницы и слуг, чтобы пророку подали горячий ужин и лучшее вино, принесли самую мягкую перину и достаточное число одеял, и вторую лампу – ведь святой человек читает писание по ночам. Когда все это было устроено, пророк пригласил Гериона:

– Садись, раздели со мной ужин.

Тот ответил витиеватой благодарностью и принялся есть вслед за пророком.

– Мне тревожно, – сказал сновидец.

– Ваше великое знание порождает большую тревогу, – ответил Герион без запинки. – Так мудрость матери семерых полосует ее лик морщинами печали.

– Ты прав, я часто тревожен со дня первого сна, но нынче это – иное чувство. Я пустился в путь, ища божьих откровений, ответов на гложущие вопросы. Я прислушивался к речам каждого встречного, не делая исключений, – но ни в одни уста боги не вложили ключа к тайнам. Как и в первый день пути, сны – все, что я имею.

– То великая божественная милость, которой мало кто одарен, – возразил Герион, попивая вино. – Так лев мог бы роптать на роскошную златую гриву за то, что она не покрывает спину.

– Ты снова прав, – кивнул пророк, – я каждый день благодарю богов за откровение. Но мне была указана опасность и скрыт путь спасения от нее. Если я должен был сам понять путь, то потерпел неудачу: за восемь лет мой скудный ум не нашел его. Тогда я стал молиться о подсказке и пустился в странствие, чтобы ее разыскать…

Пророк заметил, что Герион слушает вполуха, и прервал себя:

– Да ты все знаешь, к чему повторяться? Суть та, что Нэн-Клер – последний город, а Леди-во-Тьме – последняя надежда. Если через нее боги не дадут мне ключа… я окажусь зверем, загнанным в яму.

– Леди-во-Тьме – не последний мудрец на свете, подобно рыжехвостой лисице, которая… – начал Герион, но по ходу слегка подправил свою речь: – …которая искала дичь за тремя лесами, а поймала жирного зайца на обратном пути домой, у самого своего логова.

– Не припоминаю такой притчи, – нахмурил брови пророк, – хотя смысл ясен. Хочешь сказать, я найду разгадку у Бездонного Провала, когда вернусь и взгляну на него новыми глазами?

– Я был бы последним из хвастунов, если бы посмел советовать премудрому. Мой разум лишь породил скромную мысль, и я поделился ею ради вашей забавы. Возможно, ключом является то, что всегда было под рукою, а боги говорят устами давнишнего знакомого…

– Благодарю тебя за луч надежды, верный друг, – ответил пророк, молитвою возблагодарил богов за кушанье и погрузился в чтение «Божественной механики».

Пожалуй, стоит отметить, что подобные беседы раньше уже имели место, и не впервые Герион пытался успокоить тревогу пророка, зародив надежду на скорую разгадку. Пророк, конечно, учитывал возможность того, что боги могут обратиться к нему устами верного помощника, и тщательно взвешивал слова Гериона. Увы, на деле они оказывались пусты, как карман пьяницы, и содержали смысл столь же глубокий, как миска с кашей. Боги не желали говорить устами Гериона, и оба – пророк и помощник – знали об этом.

Но одного пророк не знал – а именно, того, что помощник готовил ему сюрприз. Поздним вечером Герион покинул гостиницу и стал плутать по улицам, пока не встретил извозчика – самого хмурого и ушлого во всем Нэн-Клере. Заплатив серебряную глорию, Герион отправил его с делом, суть коего до поры останется в тени.

* * *

Школа светлого ведовства – искусство Асфены, как называют ее в Дарквотере, – знает среди прочих одно занятное зелье: эссенцию луноглаза. Под влиянием этого зелья человек погружается в глубокий сон и в самых ярких красках видит исполнение своих потаенных желаний. Реальный мир ни звуками, ни касаниями, ни даже болью не способен прорвать пелену этого сна, покуда сила зелья не иссякнет. Полковые лекари применяют луноглаз, чтобы унять страдания умирающих. Отчаявшиеся бедняки и одинокие старцы пьют его, дабы отрешиться от безысходной жизни и унестись в царство грез. Так что в Дарквотере никого не удивишь реалистичными снами, а сновидчество не входит в круг мистических искусств. Но такие сны, что сбываются наяву, – редкость даже в болотном королевстве. Потому слухи о приезде пророка быстро разлетелись по Нэн-Клеру и возбудили всеобщий интерес.

Когда поутру пророк с Герионом и остальною свитой покинул гостиницу, за ними увязалась стайка зевак. Она неуклонно росла по мере движения вдоль улиц, и на подходах к собору Кристена – главному храму столицы – составляла уже полтысячи душ. В других землях толпа ведет себя голосисто, но осторожные болотники тушуются и затихают при большом скоплении народа. Потому толпа следовала за пророком в жутковатом молчании, не издавая иных звуков, кроме шороха подошв да ворчливых шепотков. И паломникам, и Гериону, да и самому пророку становилось не по себе.

Но на соборной площади тишиною и не пахло. Люди азартно гомонили, наблюдая некое действо перед ступенями храма. Подойдя ближе, пророк и Герион увидали причину шума: четверо бедняков сцепились меж собою и катались по бревнам, из коих состоял настил площади, отчаянно тузя друг друга. Четное число драчунов располагало к честному разделению сил, однако нищие образовали неравновесные команды: трое колотили одного. И, что самое занятное, этим одним был вчерашний знакомец пророка.

– Прекратите насилие! – потребовал южанин.

Драчуны не услышали его, но люди из толпы откликнулись на зов, разняли нищих и поставили пред лицом пророка. Трое победителей жарко отдувались, побежденный потирал многочисленные ушибы.

– За что вы его избили?

– Этот гнойник занял наше место!

– Ва-аше место?! – избитый едко рассмеялся. – Феодалы выискались! А покажите-ка ленную грамоту на эти ступени!

– Все в городе знают: ступеньки собора – наши! Только мы здесь просим милостыню! Другим нельзя!

– Может, это в вашем уставе прописано? Старейшины гильдии так постановили?! Если да, отведите меня к ним!

– Мы тебя в Ямы отведем, если не уймешься!

– Боитесь конкуренции, да? Я вступлю в гильдию нищих! Стану мастером, старейшиной… генералом нищих! Мне будут столько подавать, что я куплю эти ступени вместе со всем собором!

– Ты – большой мастер в сборе подаяний? – спросил пророк.

– Еще бы!

– Пока я отметил лишь твое умение быть избитым.

– Одно – часть другого. Сначала тебя бьют, потом жалеют и дают милостыню. Проверял в Альмере, Надежде, на берегах Холливела – работало всюду.

– Ты не очень-то разбогател.

– Много ты понимаешь! Я потратил все деньги на дорогу сюда. Одна переправа чего стоит!

– И снова я диву даюсь: ты проделал такой путь, чтобы просить милостыню перед храмом?..

Нищий фыркнул и задрал подбородок с достоинством принца Великого Дома. Из его челюсти торчал липкий грязный пучок волос, в лучшие дни именовавшийся бородою.

– Добро пожаловать в Нэн-Клер, премудрый! – произнес приятный низкий голос. Обернувшись, пророк увидел священника в праздничной зеленой мантии, который вышел из храма навстречу гостям. – Рад приветствовать вас. Надеюсь, ваше странствие было легким.

Пророк улыбнулся:

– Нет ничего сложного в странствиях: переставляешь правую ногу, затем левую, и так по очереди. Доброго здравия, отче!

– Мое имя – отец Лорис, – поклонился священник. – Его преподобие епископ Нэн-Клера страдает недугом и глубоко сожалеет, что не смог выйти из дому. Мне выпала честь встретить вас и познакомить с нашей великой святыней: чудотворящей скульптурой Праотца Кристена.

– Я буду счастлив увидеть ее, но имею к вам просьбу. Отче, позвольте взять с собою одного человека.

Пророк метнул взгляд на нищего, и тот ощетинился:

– Эт-то еще зачем?

– Ты второй раз встретился на моем пути. Возможно, боги хотят мне что-то сказать.

– А мне какое дело до твоих бесед с богами?

Герион не выдержал такой наглости:

– Не ценишь оказанной чести – тогда убирайся! Поди прочь, зловонный гнойник!

Ему понравилось словечко, услышанное от драчунов. В понимании Гериона, оно передавало самую суть этого мерзкого попрошайки.

– Нет, отчего же, – возразил нищий, – я ценю честь. Если оказывают, то я завсегда. Такого ценителя чести еще поискать!

Он скользнул между пророком и отцом Лорисом, прямиком к порталу собора:

– Куда заходить – сюда?

Пророк, усмехаясь, последовал за нищим, остальные – за пророком. Так и вошли в храм: грязнючий избитый попрошайка, за ним южный сновидец, за ним – святой отец.

В соборе тоже хватало людей, ведь стояло воскресенье, и не так давно завершилась проповедь. Пока пророк шел к алтарю, один, второй, третий выхватились с привычными вопросами: «Что тебе снилось, пророк? Какое ждет нас будущее?» Подмастерье в серой робе любопытствовал:

– Скажи, премудрый, моя любовь достигнет успеха?

– Если ты полюбил, это уже успех, – отвечал пророк.

Зверолов в шапке с хвостиком просил совета:

– У меня пятеро детей и жена снова на сносях… Что скажешь, премудрый: богам угодно, чтобы родила? Или зелье купить?..

– Боги сами исправят то, что им неугодно.

Мрачный воин в маскировочном плаще спросил требовательно:

– Мне предложили одно дело. Взяться за него или нет?

Пророк пожал плечами:

– А у меня дома в сарае топор. Я думаю: наточить его, или и так сойдет?

– Почем мне знать? Я не видал твоего топора!

– А я не слыхал твоего дела.

Нищий слышал все ответы, поскольку шел возле пророка. Одобрительно буркнул вполголоса:

– Ты еще тот мудрец. Знаешь, что говорить дуралеям!

– А сам не желаешь спросить о чем-нибудь?

Нищий мотнул головой:

– Заладил – спроси да спр-роси. Не хочу я тебя спрашивать! Сам все знаю!

У Гериона зачесалась рука, чтобы схватить нищего за шиворот и выкинуть из храма. Но сделать этого он не смог: процессия подошла к алтарю. Опустившись на одно колено, все прочли «Укрепимся трудами и молитвами», а затем следом за отцом Лорисом поднялись по винтовой лестнице на балкон. Чудотворная скульптура Праотца Кристена была настолько почитаемой святыней, что хранилась не на алтаре, а над ним. Увидев ее, пророк и Герион испустили вздохи удивления.

Скульптура величиною в треть человеческого роста располагалась на мраморном постаменте. Она изображала мужчину в набедренной повязке с погасшей свечой в руке. Мужчина выглядел живым. Не в метафорическом смысле, как, возможно, подумал читатель, но в самом прямом. Кожа имела идеально правильную фактуру, мышцы бугрились под нею. Темнели родинки, матово поблескивали ногти, кудрявились волосы, покачиваясь от потоков воздуха. Зрачки хранили живой влажный блеск. Священный Предмет (а это, вне сомнений, был он) представлял собой уменьшенную втрое копию живого Праотца Кристена.

Но потрясала не только точность изображения. Едва гости приблизились к святыне, как леденящие душу черты скульптуры бросились в глаза. Изображенный мужчина страдал тяжелейшим недугом. Его лицо мертвенно белело, кожа обтягивала кости черепа, словно бумага. Грудь, шею, плечи усыпали нарывы и язвы, по спине струился лихорадочный пот. Ноги стояли так нетвердо, что, казалось, вот-вот подогнутся, и скульптура рухнет с постамента. Ужасней всего была рука с потухшей свечой: на ней отсутствовала кожа.

– Святые боги! – выдохнул Герион и дважды сотворил спираль.

Отец Лорис заговорил, низко поклонившись святыне:

– Сей Предмет дошел до нас от самого времени Прародителей. Сличение с сохранившимися рисунками показывает, что божественная скульптура с высокой точностью повторяет внешность Праотца Кристена. Святой Кристен со своим братом Эдвардом посвятили жизнь изучению наук и познанию природы сил, с помощью которых боги управляют миром. На склоне лет Кристен впал в еретическое заблуждение: решил, что сумел понять закономерности божественной власти, и взялся писать об этом книгу. Боги послали Праотцу грозное предупреждение: его скульптура на глазах изменилась и обрела вот такой ужасающий вид. Кристен немедленно раскаялся в гордыне, сжег еретические заметки и поручил брату написать иную книгу – бросающую почтительный луч на тайны мироздания и должным образом славящую богов. Так появилась…

– «Божественная механика», – сказал пророк. – Мне выпало огромное счастье прочесть этот труд.

– Я не могу удержаться от зависти к вам!

Герион полюбопытствовал:

– Отчего же зломерзкие язвы не пропали с лика Праотца, когда он отринул гордыню?

– Они остались как назидание для потомков.

– А что символизирует свеча в руке Праотца?

– Она – знак угасания духовности, к коему ведет гордыня. Очевидно, во времена Сошествия эта свеча горела, а угасла в дни ереси Кристена.

– Плохо, – почему-то сказал нищий и нервно почесал плечо. На него не обратили внимания.

Пророк наклонился к изуродованной руке скульптуры, внимательно рассмотрел свечу.

– В ней имеется странность, вы не находите?

Священник согласился. Тщательно присмотревшись, Герион тоже понял, о чем речь: в контрасте с жутковатым правдоподобием скульптуры, свеча была выполнена очень грубо. Ни фитилька, ни капель оплывшего воска – просто белесый стерженек.

– Скажите, отче, какие чудеса творит сия святыня?

– Исцеляет страждущих, премудрый. Убирает комариную лихорадку, красную сыпь, шейные нарывы, а при должной силе молитвы – даже постыдные хвори.

– Сквер-ррно… Др-ррянь! – прорычал нищий и яростно поскреб себя.

– Заткнись, ничтожная тварь, – шикнул на него Герион.

Пророк обошел вокруг скульптуры, впервые удостоив внимания не ее саму, а окружающее убранство: дивные и загадочные иконы, вырезанные по черному дереву; стрельчатые мозаичные окна, витиеватые искровые светильники. Перевел взгляд к двери, поискал глазами.

– Верно ли, отче, что искровые лампы зажигаются из центрального нефа?

– Как принято во всех храмах, премудрый.

– Стало быть, днем этот балкон освещен солнечным светом, а после заката служитель сперва зажигает искру, и лишь потом входит на балкон?

– Конечно, премудрый.

– Значит, никто не видит скульптуру Праотца Кристена в темноте?

– Было бы странно прийти к святыне и не увидеть ее из-за темени.

– Отче, вы позволите мне поставить маленький опыт?

Получив согласие, пророк попросил Гериона:

– Позвольте ваш плащ, милый друг.

Тем временем нищий совершенно утратил покой. Он рыскал по балкону, как зверюга в клетке, издавал злое бормотание и так скреб свои руки, будто хотел ободрать с них кожу и уподобиться скульптуре Праотца. Изо всех сил стараясь не замечать нищего, Герион расстегнул серебряную фибулу, скинул бархатный плащ и с низким поклоном подал его пророку.

– Будьте добры, держите один край, а я – другой. Вы же, отче, придержите ткань по центру.

Трое простерли плащ над головой скульптуры и опустили по краям на манер шатра. Густая тень накрыла Праотца Кристена.

– Глядите на свечу, друзья!

Герион ахнул. В темноте стало заметно, что свечу опоясывают тончайшие лучи света – не прямые, а изогнутые, как лепестки цветов! Цветок, сотканный из красных лучей, был самым крупным: его лепестки упирались в животы южан. Цветок из голубых лучей имел пару футов в поперечнике и целиком помещался внутри красного. А самый крохотный цветок состоял из белесых едва заметных лучиков и жался к самой свече, будто надетая на нее корона. Что же до свечи… она источала призрачное, едва видимое мерцание.

Герион попятился и выронил плащ. Отец Лорис в изумлении уставился на Пророка:

– Как вы догадались? Видели это во сне?

– Нет, отче. Просто мне выпала удача ознакомиться с «Божественной механикой». Я узнал, что Праотец Кристен уделял много времени изучению Мерцающих Предметов, и допустил, что скульптура должна отражать этот факт.

– Вы воистину…

Отец Лорис не успел выразить восторг: нищий прервал его отчаянным воплем.

– Аа-аа! Плохо-оо! Не могу. Не могу-ууу!

Впиваясь ногтями себе в лицо, он кинулся к выходу, на лестницу. Споткнулся, потерял равновесие, скатился по ступеням…

– Так тебе и надо, – злорадно усмехнулся Герион, но пророк с отцом Лорисом поспешили на помощь бедняку.

Едва его подняли на ноги, как он заорал: «Пр-ррочь!», – и рванулся к выходу из храма, поскользнулся на мозаичном полу, пребольно грохнулся на спину. Его снова подняли и бережно под локти вывели на площадь.

Там было свежо, моросил дождь. Растирая влагу по лицу, нищий пришел в себя.

– Я ж говор-ррил… Не надо мне в собор!

– Прости меня, – сказал пророк. – Я не желал тебе зла.

– Добр-рохоты идовы…

– Я действительно хотел тебе добра.

Пророк вложил монету в дрожащие пальцы нищего. Тот поднял ладонь, блеснул чеканный золотой эфес.

– Др-ряяянь… – простонал нищий и шарахнулся в сторону, выронив монету.

– Постой! – крикнул пророк. – Как тебя зовут-то?

Но нищий уже исчез среди толпы.

Герион подобрал эфес и вернул пророку. Сказал:

– Душа этого отребья – такая же гниль, как его лохмотья. Недаром он ошалел при виде святыни. Тень Идо владеет его сердцем!

Пророк покачал головой:

– Не будьте так строги, мой друг. Просто бедолага раньше не видел Предметов.

– Зрелище слишком потрясло его, – согласился отец Лорис.

– В отличие от вас, отче, – сказал пророк. – Вы удивились моей догадливости, но не тому, что свеча Кристена мерцает. Вы уже знали тайну?

– Это же мой собор, – с достоинством произнес священник.

– Однако раньше времени не выдали своего знания… Полагаю, отче, вы – первые врата?

Священник поклонился:

– Проницательность делает вам честь, премудрый.

– Могу ли я полюбопытствовать о вашем решении?

– Вы прошли врата, премудрый. И вы, славный.

Герион застегнул плащ с видом самодовольства. Иного он и не ждал.

– Как ни странно, – добавил отец Лорис, – тот бедняк тоже прошел первые врата. Жаль, он этого не знает.

К данной минуте у проницательного читателя наверняка назрел не один вопрос.

Что это за Ямы, которыми пугали нищего драчуны?

Отчего священник назвал себя вратами?

Какое имя, в конце концов, носит пророк?

Правда ли, что подобострастие Гериона выглядит несколько наигранным?

Мы осветим лишь один из этих вопросов, а остальные со временем сами собою получат ответы. Безликое «пророк», коим мы величаем героя, отражает его собственную неловкость от звука своего имени. Ведь имя это, громогласное и пафосное, прекрасно подходило тому человеку, каким был пророк до отшельничества, и отнюдь не соответствует его нынешнему образу. Девять лет назад пророк звался преславным Франциском-Илианом рода Софьи Величавой. Он был столь велик, что владыка Телуриан считал правильным вставать с трона при его появлении. Он владел таким богатством, что однажды купил остров ради единственной прогулки с любимой. Он имел одного сына и шестнадцать дочерей, и столько альтесс, что если бы каждой дарил утеху хотя бы раз в неделю, то никогда не вставал бы с ложа любви. Он носил титулы внука солнца, простирателя блаженной тени, хранителя ключей от Львиных Врат, славного над славными и Первого из Пяти. Говоря коротко, Франциск-Илиан был полновластным королем Шиммери.

В те времена и уходит корнями витиеватая льстивость Гериона.

* * *

Невзирая на чудесную разгадку тайны скульптуры Кристена и легкое прохождение первых врат, вечером пророк был мрачен. Он дочитал трактат «Божественная механика» и обогатился рядом интересных мыслей о Мерцающих Предметах, но так и не получил столь желанного откровения. Не Мерцающие и не скульптура Кристена волновали его, а видение гибели мира, ничуть не поблекшее в памяти за восемь лет. Неведомая катастрофа, которую знаменовал тот сон, стала на восемь лет ближе, а пророк не сделал ни шагу по пути спасения. Простой люд с его незатейливыми вопросами больше не забавлял пророка, а вызывал раздражение и злость. Добрый Герион силился убедить сеньора, что мелочные вопросы людей предвещают светлое будущее: ведь если бы наступала трагедия, хоть кто-то да ощутил бы ее близость. А раз никто не тревожится о большем, чем собственный кошелек, здоровье или постель – то, значит, никто ничего страшного не предчувствует. Пророк поблагодарил помощника, хотя знал, что тот неправ. Сам-то пророк ясно ощущал приближение опасности. Своим чувствам он верил больше, чем чужим.

Около полуночи Франциск-Илиан отошел ко сну, измученный тревогами, а Герион вернулся в свою комнату, где нашел странную записку. «Сделай двести шагов по улице», – значилось в ней незнакомым почерком. Герион проверил заряды в кинжале и искровом самостреле, запахнул плащ поплотнее и вышел на улицу. Сделав двести шагов, он остановился на перекрестке. Широкую улицу, ведущую к гостинице, пересекала узкая и кривая. Ни на той, ни на другой не наблюдалось ни души. Герион покрутился на месте, присматриваясь. Нэн-Клер не баловал обилием освещения: фонари стояли по паре на квартал, между ними гнездилась глубокая тень, но все же не настолько густая, чтобы в ней скрылся человек. Да и шагов было не слыхать. Журчала вода под дощатым уличным настилом, плямкали капли, падая в лужи, цвиринькали ночные кузнечики в зарослях плюща на стенах домов… Герион выбранился и развернулся назад к гостинице. Прямо за спиной стоял человек.

Герион не успел вскрикнуть – с быстротой змеи человек схватил его за шею. Перчатка человека была липкой и горячей; жжение прошло по коже и мышцам шеи, глотка заполнилась огнем. Дыхание перехватило, в глазах помутилось. Герион поднял руки для защиты – они оказались мягкими, как вата. Рванулся назад – ноги подогнулись, уронив его на настил. Человек подхватил Гериона и поволок в боковой переулок…

Когда туман в голове рассеялся, помощник пророка обнаружил себя сидящим на полу у стены в очень странной комнате. Все ее стены покрывала бахрома из пучков зелени, развешенной на веревках. Здесь были разнотравья и букетики цветов, гроздья ягод и сушеные грибы, камыши и стручки. Тут и там в дебри сушняка врастали полки со склянками, горшками, мешочками, а также бронзовыми ступками, пестиками, щипцами и прочим инструментом. Воздух наполнял такой хаос запахов, что обоняние тщилось выделить и распознать хоть один из них. Из мебели в комнате имелся только низкий стол. Возле стола на корточках, по-жабьи, сидел тот самый человек. Он откинул капюшон маскировочного плаща, и Герион смог рассмотреть его черные сальные волосы, крючковатый нос, близко посаженные глаза. Герион пошевелился и не обнаружил на себе веревок, отчего сразу испытал прилив смелости.

– Что ты себе позволяешь, болотник? Знаешь ли, какого человека похитил? Безопасней для тебя было бы сорвать кисточку со львиного хвоста!

– Ты сам искал встречи, – тихо произнес человек. – Не хочешь – уходи.

– Я не просил, чтобы меня парализовали и волокли куда-то, будто тюк соломы!

– Ты должен был убедиться в моем мастерстве. Разве нет?

Герион потянулся и размял затекшие плечи.

– Значит, ты – жало криболы?

Человек промолчал.

– То есть, болотный асассин? – уточнил Герион.

Человек отрицательно качнул головой:

– Я не убиваю за деньги. Владею искусством, но оно не продается. Не такому, как ты.

Гериона задели последние слова, но он вовремя сообразил, сколь неуместно будет козырять титулами. Чем меньше узнает о нем болотный мерзавец – тем лучше.

– Мне не нужно все твое искусство, ловкач. Я хочу купить только один инструмент.

– И ты применишь его для умерщвления человека? – осведомился болотник.

– Будь ты даже мамой моей жены, и то я не давал бы тебе отчета. Как применю – тебя не касается.

– Ты должен принять условие, – сказал болотник. – Когда увезешь инструмент к себе в Шиммери, делай с ним что хочешь. Но в Дарквотере ты не умертвишь никого.

– Моя жизнь и так полна хлопот. Не хватало еще травить болотников!

– Покажи мне деньги.

Они недолго поторговались и сошлись в цене, Герион выложил эфесы на стол. Жало криболы поднялся, чтобы взять их, и лишь теперь Герион отметил: все время разговора болотник сидел на корточках, не ощущая никакого неудобства. Его тело было много гибче обыкновенного человека, и Герион при этой мысли испытал омерзение.

– Держи, – сказал жало криболы и дал южанину маленькую, меньше ладони, подушечку. Она болталась на веревочке, словно талисман. На сером боку подушечки темнели две бурые линии, похожие на шрамы.

– Это инструмент? – удивился Герион. – Как же ею убить?

– Всего лишь мишень, – ответил болотник.

Он отошел к стене и, пошарив рукою среди пучков травы, выдернул крупный стручок. Держа его пальцами за хвостик, тихо заговорил:

– Кустарник корзо стоит на полпути между растениями и животными. Взрослый корзо имеет все признаки растения, но семя его – живое. Оно умерщвляет диких свиней, превращая их плоть в живительную почву, пускает в нее корни и дает начало новому кусту.

Герион вообразил побеги, растущие из дохлой свиной туши, и с трудом подавил тошноту.

– Оставь при себе эти мерзости! Просто дай мне яд!

– Свиньи бегают по чаще с ритмичным звуком, – продолжил болотник. – Зависимо от местности, их копыта хрустят по валежнику или тупают по твердой почве, или чавкают по грязи – но всегда ритмично. Семя знает этот ритм.

Болотник трижды ударил ногою в пол. Звук от мягких мокасин был очень тих, но размерен, как часы: тум – раз, два – тум – раз, два – тум. Стручок в его пальцах раскрылся и из него свесилась на тонком стебельке бусинка – крохотный глаз.

– Шкура свиней очень толста, ее не прокусит даже рысь. Но на шее свиньи имеется уязвимое место. Две складочки тонкой кожи, по цвету как грязная кровь. Семя корзо слишком мало и глупо, чтобы разглядеть всю свинью, но две бурые черты на ее шее…

Что-то продолговатое, как пиявка, выпало из стручка и метнулось к Гериону. Безумно быстро, неподвластно глазу! Точка на полу – исчезла – появилась на два ярда ближе – исчезла – появилась у ног – исчезла. Подушечка в руке южанина качнулась, когда пиявка впилась точно в середину правой бурой черты. С огромным опозданием Герион отшвырнул ее.

– Будь ты проклят, болотник! Какого черта?..

– Тебе следовало убедиться в действенности инструмента. Будь эта полоска на твоей одежде, ты умер бы примерно за минуту. Свинья успевает пробежать полсотни ярдов, тем самым распространяя семена корзо.

Он подобрал талисман, оторвал пиявку и бросил в горшок, подушечку окунул в другой горшок, над ним поднялся желтоватый дым.

– Нейтрализатор яда? – с умным видом спросил Герион.

Болотник странно ухмыльнулся:

– Нейтрализатор этого яда сам по себе смертелен. От семени корзо нет спасения.

Герион поразмыслил.

– Значит, я должен пометить жертву двумя красными полосками…

– Не красными, а грязно-багровыми – как смесь крови с пылью.

– А потом потопать ногами…

Болотник трижды щелкнул пальцами, затем трижды клацнул языком.

– Любой четкий ритмичный звук. Главное – ритм: два такта мимо, третий – удар.

– Семя прокусит одежду?

– Полотняную, не кожаную.

– И не промахнется?

– В том и сила, южанин. Пусть рядом стоят хоть двадцать человек – семя атакует меченого. В миг укуса ты можешь быть за сто шагов от цели – лишь бы семя услышало твой сигнал. Никто и никогда не докажет твою вину. За пределами Дарквотера никто даже не поймет, что случилось.

Герион оскалился плотоядно и гадливо:

– По рукам.

Остальные семена корзо, кроме пробного, хранились в мешочках, набитых войлоком. Болотник вручил Гериону один такой мешочек с тремя стручками внутри.

– Не вынимай их раньше времени. Если будут слышать звуки, могут проснуться от стука копыт или уличных барабанов.

Герион для верности обмотал мешочек парой тряпок и сунул в карман сюртука. Затем он изложил просьбу, которую жало криболы счел довольно странной, но согласился выполнить за пару елен. Герион уплатил их и попрощался, не скрывая брезгливости.

– Я не хочу, чтобы ты знал дорогу, – сказал болотник, зачерпнул из мешочка пыльцы и дунул в глаза Гериону. Изрыгая проклятия, тот ослеп.

Болотник за руку вывел его из дому и повел по улицам, сбивая с толку поворотами и зигзагами. Минут через десять, когда зрение вернулось к южанину, они стояли на дороге, свободной от домов. Единственный фонарь кое-как освещал дорожный настил, по обе стороны которого тянулись глубокие канавы. В них, как и повсюду в этом треклятом городе, журчала вода – но как-то особенно громко. К журчанию примешивался странный и неприятный звук: вроде влажного хруста или чавканья.

– Послушай. Если хочешь, загляни: под фонарем ты сможешь их увидеть.

– С меня довольно болотных мерзостей! Немедленно верни меня в гостиницу!

– Это Ямы, – продолжил жало криболы, игнорируя вопли Гериона. – Сюда попадают все сточные воды города, все нечистоты. Но запах почти не ощущается, верно? В Ямах кишат щуры – трясинные крысы. Они всеядны: начисто выедают все, что может гнить. Из Ям в море вытекает чистая водичка. Город сам убирает за собою.

– Значит, вы, болотники, чистоплотны как девственница? Прекрасно, расскажу друзьям, они заплачут от умиления. А теперь мне пора спать!

– Что особенно приятно, щуры боятся громких звуков. Потому Ямы почти безопасны: если случайно упал туда, просто ори и бей руками по воде, и ни одна крыса тебя не тронет. Но если вдруг по какой-то причине ты онемел и лишился подвижности…

Жало криболы поднес руку в отравленной перчатке к кадыку Гериона.

– Крепко помни наш договор: ты никого не тронешь в Нэн-Клере.

* * *

На третий день визита в город пророк Франциск-Илиан посетил гавань. Она привлекала его интерес, поскольку граничила с бездной.

Гряда Фольтийских островов, лежащая в шестидесяти милях к западу от побережья Дарквотера, отделяет от океана большую заводь. Защищенная от течений и штормов, эта заводь всегда тиха, будто озеро. Богатые жизнью и грязью реки Дарквотера выносят в море массы листвы, перегноя, животных и растительных останков. Яркое южное солнце круглый год греет заводь, превращая ее в гигантский котел с питательной похлебкой для всех видов морской жизни, прежде всего – водорослей. Глубины заводи так плотно заросли ими, что превратились в сплошную непролазную чащу; вода же настолько переполнилась планктоном и плавучими растениями, что сменила исконный синий цвет на черно-зеленый. Эта часть моря зовется Топями Темных Королей.

Набережная кишела людьми. Корабли из Шиммери и Мельниц, и Закатного Берега заходили в Нэн-Клер, чтобы нанять лоцмана: только болотники знали безопасные пути через Топи Темных Королей. Лоцманов не хватало, многим судам приходилось выстаивать по нескольку недель, пока найдется навигатор. Конечно, экипажи не тратили это время впустую: купцы вели бойкую торговлю, а матросы развлекались, как могли. Набережная выглядела будто ярмарка в канун дня изобилия: всюду пестрели шатры и лотки, толпились зеваки, сновали торговцы, орали зазывалы. Чужеземцы зарабатывали монету, показывая диковинные штуки. Вот огромный медведь отплясывал под звуки дудки, на которой наигрывал нортвудский боцман. Вот пара моряков Закатного Берега жонглировали горящими факелами, а потом сами выдыхали языки пламени. Вот здоровяк из Фейриса водил на веревке карлика, а тот нес на плечах другого карлика – еще вдвое меньше. Вот здешняя болотная ведунья продавала зелья от всего, а рядом шарлатан из Шейланда вопил, что никаких зельев не нужно, ведь любую хворь можно выкатать стеклянным шариком (девчонка-помощница продавала шарики и записки с заклинаниями).

А вот толпа окружила голосистого бедняка, который вещал о битве под Мелоранжем. Он явно затруднялся в подборе слов и многие описания заменял возгласами: «Хр-рясь! Бумц! Ур-рааа! Караууул…» Так что выходило не очень внятно, зато весьма эмоционально:

– Подайте милостыню, добрр-ррые матрр-росы! Подайте тому, кто видел идову тьму! Владыка вел нас по реке без воды – сухое русло, да! Сухое, как моя глотка. Он шиммерийцев послал впер-рред. Сказал: «Вперр-ред, принц, дуй за славой!» И принц только вперед, как тут шаваны – дыш-тыгыдым! Принц: «Стоять!», а шаваны: «Ур-ррааа!» Врубились так, что хрясь-барабам! Караул настал принцу, а владыка своим гвардейцам: «Искру к бою!» А гвардейцев-то сколько? А ну, угадай!

Он схватил первого попавшегося морячка за рукав:

– Угадай, говорю!

– Десять тыщ!

– Размечтался! Тыща наших была – вот и все. А шаванов – сорок тыщ! И они – хрррясь! А гвардейцы искрой – тыдыц. Шаваны – ой-ой, но снова – хр-ррясь! А гвардейцы искрой – тыдыц!

И в этот миг высочайшего накала бедняк внезапно сбился, закашлялся и попросил:

– Подайте бедному человеку, что лишился всего.

По толпе пробежал ропот:

– До конца расскажи! Что дальше-то было?

– Дальше не помню. Сказал же – лишился всего!

– Чего ж ты лишился, баран? Руки-ноги на месте, голова тоже. Яйца тебе что ль оторвали?..

– Вссссего, – просипел бедняк таким зловещим шепотом, что люди сразу утихли. – Всссего – это значит, души. Торкнуло меня искрой. А когда бьет искра, она душу убивает!

– Да ладно… – сдержанно усомнился кто-то.

– В глаза мне загляни. Сам посмотри – есть там душа, али нет?!

При этих словах бедняк вскочил во весь рост и оттянул нижние веки. Зрачки безумно вращались, белки багровели сетью прожилок.

– Святые боги… Тьма тебя загреби…

Потрясенные слушатели стали швырять рассказчику монеты – щедро, без скупости.

Пророк еще на подходе заслышал знакомые нотки в речи бедняка. Теперь же, когда рассказчик поднялся и дал своей голове показаться над толпою, Франциск-Илиан улыбнулся новой встрече. Но вместо приветствия задал каверзный вопрос:

– Скажи-ка, друг, а ты на чьей стороне бился?

– Я-то?..

– Ты-то!

– Я сражался на стороне истины!

Любые сомнения расшиблись о такую отповедь, и нищий в благословенной тишине стал собирать монеты.

– Как тебя зовут? – спросил пророк.

– Вот зачем ты все за мною ходишь, а? – вместо ответа проворчал нищий. – Этот твой… в плаще с фибулой… ножичком мне грозил, велел не попадаться на пути. Я уж как могу стараюсь – но нет, где ни стану, туда ты и явишься.

Пророк удивленно воззрился на Гериона, а тот покраснел от стыда. Королю не следовало знать, как Герион пачкал нож о подзаборную шваль. Нищий продолжил:

– Скажи честно, пресветлый… или как тебя там… снова меня куда-то потащишь? Опять захочешь сны рассказать? Я уже сыт по горло твоими снами, хотя ни одного не слыхал!

Пророк ответил:

– Я не навязываю знаний тем, кто их не хочет. Но сейчас я с друзьями собрался покататься. Раз уж ты нам встретился – не составишь ли компанию?

Нищий наморщил нос:

– Покататься – надеюсь, не поездом? Я ненавижу поезда!

– Лодкою.

– Лодкой можно, – снизошел бедняк. – Вот монетки соберу – и айда.

Гериона аж покоробило от презрения. Нахальный гнойный прыщ! Поезда он ненавидит! Да ступал ли он хоть ногою в самый дешевый вагон самого захудалого состава?!

Незнакомый голос с сильным акцентом отвлек Гериона от упоения злобой.

– Приветствую премудрого и славную свиту. Простите, что пришел долго. Было нелегко вас видеть среди толпы.

Перед ними возникли трое мужчин в синих с черным камзолах дарквотерского флота. Говорил старший по званию:

– К вашим услугам адмирал Фанно Грок, первый навигатор ее величества Леди-во-Тьме.

Пророк отрекомендовал себя и свою свиту. Адмирал сказал:

– Я наслушан про желание премудрого усмотреть Топи Темных Королей и буду рад помочь. Сколь долгую прогулку вы хотите?

– Часа будет довольно, – ответил пророк. Он не думал, что для познания истины необходимо полностью пересечь Топи. Войти в них, заглянуть в черную воду, не имеющую дна, увидать остовы кораблей, вросших в море, – и смысл откроется… если только он есть в Топях.

– В таком случае, мы возьмем бот, – решил адмирал и послал помощника снаряжать судно.

Спустя полчаса весельный бот резво шел к выходу из гавани. На борту находился пророк с Герионом и свитою, нищий гнойник, адмирал Фанно Грок со старшим офицером и команда гребцов. Боцман отстукивал такт на барабане, гребцы ритмично взмахивали веслами, а Герион с беспокойством думал о семени корзо, спрятанном в мешочке под плащом. Что, если оно услышит сквозь войлок ритм барабана и выйдет на охоту? Конечно, на теле Гериона нет бурых полос, но вдруг за неимением бурого семя вопьется куда попало?! Позже он сообразил: даже если семя проснется, то все равно не сумеет развязать мешочек.

Темное могущество Топей начиналось за пределами гавани, и пока судно шло туда, пророк завел беседу с адмиралом.

– Простите мне нескромный вопрос. По вашему акценту и чертам лица я полагаю, вы родом с Фольты?

– Из Республики Фольта, – подчеркнул адмирал.

Фольтийцы всегда гордились независимостью от Фаунтерры и своею странной формой правления, именуемой равновластием. Гериону было этого не понять. Лично он восторгался пирамидальной стройностью поларийской иерархии и приходил в ужас от мысли об обществе, плоском, как половица.

– Насколько я понимаю, – вел пророк, – ваша вера отлична от нашей?

– Как ветер от моря.

– Я слыхал, фольтийская религия предсказывает конец света.

– Конец света?.. – переспросил адмирал.

– Вы верите, что мироздание рано или поздно погибнет.

– Мироздание?

– Все, созданное богами. Люди, животные, растения и все прочее, что есть на вселенской спирали. Ваша церковь предвещает гибель всего этого. Я прав?

Адмирал рассмеялся:

– Конечно, нет! Вот же задумали! Погибнет не мироздание, а только Поларис.

– Что-оо? – в один голос воскликнули Герион и нищий.

– Сказано, что ваша войственность… воинственность не доведет до добра. Поларийские лорды построят столько замков, а рыцари накуют столько доспешных железов, что земля не сможет держать такую тяжесть. Материк расколется на сто тысяч островков, рыцари в железе потонут, а замки разрухнут. Империю Полари придет наконец, но Республика Фольта будет процветать, как и прежде. Все, кто останется жив, признают правду нашего равновластия.

– Нехило выдумали, – одобрил нищий.

Герион спросил:

– А что вы, солнцемудрые гении, сделаете с тремястами боевых кораблей шиммерийского флота? Они-то не потонут, когда Поларис расколется!

– Все моряки переплывут на нашу сторону, едва услышат мудрость фольтийского морского закона.

Герион хотел выяснить, что это за морской закон, но пророк задал вопрос поинтересней:

– Как же вы с такими убеждениями сумели стать первым навигатором Леди-во-Тьме?

Адмирал пожал плечами:

– Прошел врата и выслужил доверие. Наша вера гласит: Поларис рухнет через триста лет. А до тех пор он будет стоять крепко, так что мы не пытаемся вредить вашему глупому империю.

– Жаль, что Оррриджин не фольтиец, – процедил нищий.

Тем временем бот вышел из гавани, и вода за бортом сменила цвет. Верхние три фута хранили прозрачность – было видно, как полощутся в них медузы и мечутся рыбки, встревоженные веслами. Но глубже море становилось зеленым. Бесчисленные водоросли слипались в единую, непролазную и непроглядную массу. Под днищем бота лежали морские джунгли.

– Мы вошли во владения Темных Королей, – сообщил адмирал Фанно. – Взгляните вперед и увидите первое их завоевание.

Прямо по курсу в полумиле от бота из воды торчал угловатый силуэт. Присмотревшись, Герион понял: это полузатопленная шхуна, нырнувшая кормою под воду и задравшая нос.

– Пять лет назад ее схватили Темные. Сбилась с фарватера, запуталась килем в чаще.

– Стоит так уже пять лет?! – ужаснулся нищий. – Как же не утонула?

– Увидите, когда подойдем ближе.

Адмирал велел прибавить ходу. Барабан забил быстрее (опережая ритм копыт болотных свиней). Весла бодро вспенили воду.

– Есть три надежных фарватера, какими можно пройти Топи, – говорил Фанно Грок. – На свете только восемь лоцманов, кто знает все три. И еще полсотни тех, кто говорит, что знает три, но на деле – лишь один или два. А сбиться с фарватера очень легко: в Топях нет ориентиров, кроме оттенков воды и останков кораблей.

– Коли сбился с пути, то уже не вернешься? – спросил нищий. Прозвучало до странности философски.

– Если за милю заметишь ошибку, то еще можешь выправить. Потом киль оплетут стебли, и корабль перестанет слушаться руля. Будет дрейфовать до тех пор, пока совсем не врастет. Тогда скажут: судно схватили Темные.

Герион удивился:

– Разве нельзя послать матросов, чтобы нырнули и очистили киль?

– Да спасут тебя боги, славный, если нырнешь в эту воду.

– А вовсе не ходить через Топи? – спросил пророк. – Можно обогнуть Фольту с запада.

– Океанский бриз очень силен, а рифы вдоль западного берега коварны. Не один десяток судов разбился о них.

Мрачный остов шхуны вырастал над черной водою и вкупе с речами адмирала производил гнетущее впечатление. Хуже всех доводилось нищему: он ворчал, жевал собственные губы, царапал плечи. Герион надеялся, что нищий снова ошалеет, как в соборе, прыгнет за борт и будет сожран медузами. Пророк, желая отвлечь всех от ужасов Топи, сменил тему:

– Адмирал, насколько мне ведомо, ваши предки фольтийцы первыми достигли берегов Шиммери.

– Приятно слышать это изо рта шиммерийца. Вы вечно думаете, что Лаэмский мыс открыл экипаж лорда Лаймона из Маренго. Но на правде моряки Лаймона еще были нежными мечтами их прадедушек о сладких лонах их прабабушек, когда фольтийцы уже обогнули мыс!

– Они высаживались в Шиммери?

– С гигантским удовольствием. Брали чай, кофейные зерна, хвостатых птиц и смешных мартышек, и все это везли на родину. Фольта уже пила лучший в мире кофе, когда Фаунтерра знала только ячменевый отвар.

– Случалось ли фольтийским путешественникам посещать Бездонный Провал?

– В шестом веке… ммм… в двенадцатом по вашему счету.

– Каким он был тогда?

– Таким же безодным… не безодным, конечно, но безумственно глубоким. Дна было не видать из-за тумана. Никто не мог спуститься и не размозжиться.

– Не связывает ли ваша вера гибель Полариса с Бездонным Провалом? Возможно ли, что он – первая трещина на челе материка?

Адмирал Фанно потер подбородок, закатил глаза, припоминая.

– Ничего такого не слыхал. Провал сделали боги, а вы погибнете от своей собственной злобы, не от богов. Когда Поларис треснет, Провал наполнится водою, и станет видно, что никакой он не безодный. Наверх всплывет весь мусор, который вы, шиммерийцы, накидали вниз. А еще всплывет пустой мех, надувный воздухом, а в нем внутри записка: «Мы здесь были первыми. Моряки Фольты, шестой век». Славное будет зрелище. Надеюсь, что увижу все со Звезды.

– Вы тоже попадаете на Звезду после смерти?

– А куда еще? Мы же не звери! – Фанно Грок подумал и добавил: – В пророчестве говорится: «Счастливы те, кто попадут на Звезду до большого раскола. Несчастны все прочие». Так что нам надо умереть в ближние триста лет.

– Х-ха! Я уверен, мы спр-рравимся!

Тем временем мертвая шхуна приблизилась и стала различима во всех деталях. Вид ее вызывал оторопь. Влажные стебли поднимались из воды и густой сеткой покрывали борта, опутывали палубные постройки и основания мачт, врастали в люки, в щели меж досок… Корабль был насквозь пронизан ими, проглочен и сожран, но до сих пор не переварен. Уже не вызывала вопросов та сила, что держала его на поверхности: ветви подводных джунглей не давали ему затонуть.

На минуту воцарилась тишина. Даже боцман перестал отбивать ритм, и весла застыли над водою.

– Команда осталась внутри? – спросил кто-то из свиты.

– Из Нэн-Клера пришли шлюпки и сняли ее. Топи безопасны для шлюпок.

Пророк сотворил священную спираль:

– Слава богам, что люди спаслись.

– Мрррази, – прорычал нищий. – Погубили корррабль, а сами рады!

Адмирал глянул на него с огромным уважением.

Пророк еще долго молчал, созерцая поглощение судна подводною бездной… но, видимо, не нашел в этом желанного ключа. Печально вздохнув, попросил адмирала:

– Будьте добры, командуйте возвращение.

Когда они сошли на берег, адмирал Фанно Грок взял у старшего офицера карандаш и блокнот, быстро набросал несколько строк и передал записку пророку.

– Счастливых дней в Нэн-Клере, премудрый. Я был радостный нашему знакомству.

Отойдя на приличное расстояние, южанин развернул записку, прочел… и показал нищему. Тот отпрянул.

– Ты, конечно, безграмотен, – понял пророк.

– Н-ненавижу письма!

– Будто тебе кто-то их шлет! – фыркнул Герион.

– Попробовали бы! Руки отломаю любому, кто пр-ришлет мне письмо!

– Зря, – сказал пророк. – В этом письме говорится, что ты имеешь шанс попасть во дворец.

– Во двор-рец? Я? В чей?

– Мы прошли вторые врата, ты – тоже. Остались только третьи – и путь ко двору открыт. Встреться со мною завтра, и, возможно, ты увидишь королеву Дарквотера.

Герион задохнулся от возмущения. Он просто не находил слов: этого гнойника – во дворец! Боги, невозможно найти способ упасть еще ниже!..

Нищий же изобразил озадаченную мину, будто прикидывал: хочет ли повидать королеву, или без этого хорошо проживет.

– Ты желал стать лордом нищих, – сказал пророк. – Попросишь Леди-во-Тьме – возможно, она дарует тебе титул.

– Заманчиво, – признал нищий.

– Кроме того, оценишь иронию: ты увидишь королеву, а она тебя – нет. Леди-во-Тьме слепа.

– Х-ха, – ухмыльнулся отброс. – Мне нрр-равится. Но чем расплачусь с тобой?

– Спросишь меня о сне. Я расскажу. Ты скажешь, что думаешь.

– Неох-хота… Но ладно, идет. По рукам.

Тошнота подкатила к горлу Гериона, когда Франциск-Илиан, король Шиммери, пожал грязную пятерню отброса. Сейчас Герион ясно понимал, сколь глупо было грозить нищему ножом: ведь вовсе не этого гнойника он ненавидел всей душою.

В эту минуту, отнюдь не подходящую для торговли, на дороге пророчьей свиты возник человек в куртке, густо обвешанной мешочками, амулетами, талисманами и тому подобной болотной дрянью. Его гундосый голос ударил по ушам:

– Лучшие амулеты для славных! От сглаза – глория, от порчи – две. Надеть браслет – елена, скинуть браслет – эфес. Нет удачи в торговле? Плати эфес, пей зелье, ступай на базар. Мужское бессилие? Плати два, пей зелье, прыгай в постель!

– Имеешь зелье от тупости? – спросил нищий. – За агатку куплю тебе в подарок.

– А есть такое, чтобы услышать богов? – осведомился пророк.

Торгаш озадачился:

– Вот южные чудаки. Кому нужно зелье от тупости? Кто туп, тот этого не знает! Кому нужно слышать богов? Главное, чтобы они тебя слышали!

Пророк скривил губы:

– Значит, ты имеешь в арсенале средства лишь от тривиальных бед?

– От каких?.. – не понял торгаш.

– Таких, что волнуют безмозглых баранов, – перевел нищий.

– Ты следи за языком, рвань! Я баранам не торгую! И детям не торгую, и бабам не торгую. Мои средства – только для мужчин! Коль мужчина – покупай, не мужчина – проходи! Вот ты…

Торгаш схватил за грудки Гериона.

– Хочешь, чтоб девушки любили? Чтобы раз глянула – и твоя?

Герион зарделся, поскольку, говоря правду, очень этого хотел. Уже три месяца – все время путешествия! – он не имел ни одной девушки.

– Елена плати, амулет бери, на пояс подцепи – на охоту выходи!

Торгаш ткнул ему в руку странно знакомую мягкую подушечку с двумя багряными чертами… и лишь сейчас Герион узнал вчерашнего убийцу-болотника, которого сам же просил продать талисман! Как же ловко тот изменил внешность: одежда, походка, глаза, волосы – все другое!

Южанин сунул ему елену и повесил талисман на пояс под дружный смех пророка и нищего. Вряд ли кто-то из них издал бы хоть смешок, если б знал истинное назначение подушечки.

Здесь пытливый ум читателя наверняка задастся вопросом: за что же Герион так гневается на пророка? Вполне возможно, читатель уже извлек верную подсказку из герионова красноречия, дорогого платья, искрового кинжала…

Конечно, Герион происходил из семьи южных богачей. Десять лет назад отец выхлопотал ему сказочное место: адъютант его величества Франциска-Илиана. Всякий придворный скажет: адъютант короля, не ведущего войну, – это медовый пряник, а не служба. Герион выполнял несложные поручения, покрикивал на слуг и приглядывал за секретарями – а взамен беспрестанно грелся в лучах королевского величия, пировал за роскошными столами, пил лучшие вина, носил дорогущие наряды, получал шикарное жалование и щедрейшие подарки. Порою даже любился с той или другой из королевских альтесс – ведь адъютант был молод и хорош, а Франциск-Илиан не успевал давать утеху всем своим женщинам. Словом, два года Герион прожил в сказке и мог мечтать лишь о том, чтобы король повысил его до первого министра.

Но однажды Франциск-Илиан посетил монастырь Максимиана-у-Бездны, хорошенько выпил на пару с аббатом, а ночью увидел проклятущий сон – и решил стать отшельником. Он передал дела сыну и заперся в монастырской библиотеке, и большинство придворных вымолили у него свободу, чтобы перепорхнуть ко двору принца Гектора. «Пока смерть или воля сюзерена не освободит меня», – так говорится в вассальной клятве. В первый год Франциск-Илиан своею волею освободил всех, кто просил о том. Герион же недооценил пророчью решимость. Думал: эта блажь пройдет, как и все предыдущие. Ведь случилось, например, однажды: его величество отменил зиму в Шиммери, указом повелел считать декабрь, январь и февраль «юною весной»…

Но шли годы, и пророк не собирался делаться обратно королем. Все глубже увязал в занудных талмудах, унылых молитвах и библиотечной пыли, а Герион зарывал свою молодость в могилу монашеской кельи! Лет пять назад он отчаялся и попросил короля снять вассальную клятву, но тот ответил:

– Ты пробыл со мною так долго… видимо, на то есть причина. Через тебя боги намерены что-то сказать. Я отпущу тебя, когда услышу их слова.

С тех пор не раз и не два, и не десять Герион силился изречь нечто достаточно замысловатое, что сошло бы за божье откровение. И терпел неудачи, все более печальные раз от раза.

Франциск-Илиан все еще формально носил титул, да к тому же видел вещие сны, потому люди интересовались им. Герион зарабатывал кое-какое золотишко, распродавая пророчьи секреты всем, кто желал их знать. Но что такое заработки шпиона в сравнении с блеском успешного царедворца!..

Таким образом, пытливый ум читателя был трижды прав в своей догадке: всеми богами проклятый сон короля сгубил молодость, карьеру и мечты Гериона. За это Герион ненавидел короля.

Иронично и занятно: Герион знал истинный смысл того сна. Однажды пророк частично описал ему ужасное видение, и Герион без колебаний допустил: сон предвещает смерть пророка. Там показана гибель мира… но ведь сам человек для себя и есть весь мир! Если умираешь – весь твой мир гибнет вместе с тобою! Пророк не принял такой трактовки: он был не настолько дерзок, чтобы поставить знак равенства между собственным «я» и мирозданием. Герион же остался убежден в своей версии. Вновь и вновь вспоминал он слова клятвы: «Пока смерть или воля сюзерена… Воля сюзерена… Или смерть».

* * *

На шестой день визита в Нэн-Клер пророк получил приглашение от лорда Эммона Дарклина – кастеляна королевского замка. Лорд Эммон – чистокровный янмэец, племянник Леди-во-Тьме – был одним из самых преданных ее вассалов. Степень доверия королевы к племяннику сразу выдавало расположение его личных покоев.

На первый взгляд замок Нэн-Клер кажется не особо внушительным. Тот, кто видел неприступные громады Сердца Света, Эвергарда или Первой Зимы, не впечатлится пятиярдовыми замшелыми стенами Нэн-Клера и рассмеется, увидав вместо оборонительного рва вокруг замка – поле зеленой травки с умильными цветочками и бабочками. «Эта фортификация удержит лишь ребенка!» – скажет путешественник, и ошибется с точностью до обратного. Как раз ребенок и сможет подойти к замку, но взрослый (а тем более – воин в доспехах) провалится в гибельную бездну. Ведь поле – на самом деле, трясина, поросшая молодою травой-сеточницей.

Единственный мост, ведущий из замка через болотное поле в город Нэн-Клер, обороняет могучая гранитная башня, испещренная стрелковыми амбразурами, камнеметными гнездами, жерлами смоляных котлов. Три дюжины воинов в этой башне могут защитить весь замок от целого вражеского полка – и с тем же успехом могут не выпустить наружу самих обитателей замка. На верхнем этаже Мостовой башни и обитает лорд Эммон Дарклин.

Ненастным сырым днем кастелян оказал пророку радушный, но странный прием. Введя троих гостей в свою светлицу, лорд Эммон крепко пожал им руки, жестом предложил занять удобные кожаные кресла, сам уселся напротив и принялся молчать. По этикету любой земли хозяин должен говорить первым, потому гости молча ожидали, а кастелян и не думал раскрывать рта. Шла вторая минута, третья, четвертая – он знай себе рассматривал чужаков, и не будь он обличен титулом лорда, мы бы описали этот процесс более метким словом «таращился». Нищий утратил терпение, стал ерзать и почесываться. Это смотрелось несуразно, поскольку был он чист и прекрасно одет. Герион метал взгляды в сторону пророка: если уж кто имеет право нарушить паузу, то только Франциск-Илиан. Но король-сновидец как будто принял игру болотного лорда: молча крутил головой, рассматривал все вокруг.

Минуте на шестой – Герион стал пунцовым от неудобства, а нищий успел почесать все закутки себя, кроме промежности, – лорд Эммон наконец нарушил молчание:

– Не скажете ли, премудрый, что вам снилось?

Нищий прыснул со смеху:

– И над этим вопросом ты столько думал?!

Янмэец легко мог разгневаться, но вместо этого приятно улыбнулся, и всякую неловкость как рукой сняло.

– Нет, славный. Первую минуту я думал: «Боги, никогда прежде не видел пророка, надо его рассмотреть хорошенько!» А остальное время изобретал, как бы снять неловкость первой минуты. Решил: банальный вопрос развеселит вас.

– Ха-ха, – изрек Герион.

– Желаю вам здравия, милорд, – с улыбкой заговорил Франциск-Илиан. – Я всегда ценил чувство юмора, присущее вашему роду. Жаль, что Праматерь Софья не наделила меня подобным даром. Но позвольте узнать: действительно ли вас интересует ответ?

Лорд Эммон развел руками:

– Весь город пересказывает ваши сны, так что я, конечно, слышал немало. Но не знаю, верны ли пересказы, так что, если вас не затруднит…

– Прошлым летом, на Софьины дни, я видел нагих Праматерь Янмэй и Праматерь Агату, что сплелись в жарких объятиях страсти.

Нищий присвистнул:

– Нич-ччего себе сон! А можешь в подрр-робностях?

– Молчи, невежда! – шикнул на него Герион. – Сны следует понимать метафорически! Данное видение знаменовало мир между Янмэй и Агатой, каковой уже и наступил.

– В запрошлом году, по Весенней Заре, – продолжил пророк, – я видел юную девочку, спасенную из лап страшного чудовища.

– Тоже нагую? – уточнил нищий. – Ах, старый развр-рратник!

– Глупец! – пристыдил Герион. – Этот сон несет двоемудрое значение. Спасенная девочка – в одночасье и ее величество Минерва, успешно взошедшая на трон, и внучка герцога Фарвея, избежавшая гибели в императорском поезде!

Нищий вздрогнул, как от пощечины, и клацнул зубами.

– Н-нненавижу поезда…

– Перед Сошествием года семьдесят второго, – сказал пророк, – я видел корабли, что идут по морю сами собою, без ветра и весел.

Нищий снова не сдержался:

– И мужчин, что утешаются сами собою, без бабы! Судя по снам, голодно тебе пришлось в том монастыре!

Герион хотел разразиться бранною тирадой, но заметил усмешки на лицах короля и лорда.

– Премудрый, ваши сны наделены глубоким смыслом, и, что не менее важно, вы нашли двух отличных толкователей!

– Милорд, если вам любопытно, я могу изложить все свои сны, включая первый.

В голосе пророка звучала надежда, вполне понятная читателю. Но менее осведомленный лорд Эммон не распознал ее и счел предложение простой данью вежливости.

– Я не смею досаждать вам лишними расспросами. Поинтересуюсь лишь одним: встретились ли в царстве снов знамения о королевстве Дарквотер?

– Одно знамение, кажется, касалось всех земель. Оно было смутно, хаотично и весьма тревожно.

– Хаос, тревога и смута – не черты ли всего нашего времени? – согласно кивнул лорд Эммон. – Премудрый прав: эти напасти бьют по каждой из земель. Впрочем, Дарквотер под рукою Леди-во-Тьме пока успешно противится им.

Пророк приуныл, осознав, что лорд Эммон также не готов испить чашу истины до дна. Но, будучи умелым дипломатом, не изменился в лице и спокойно повел речь о здоровье Леди-во-Тьме и успешности ее правления. Племянник королевы поддержал светскую беседу ответами и встречными вопросами – о путешествии пророка и состоянии дел в южных землях. Разговор потек мягко и остроумно, доставляя должное удовольствие всем участникам. Когда же светские темы поисчерпались и возникла не лишенная неловкости пауза, нищий полюбопытствовал:

– А что это за такие вр-ррата доверия? Премудрый говорит: мы прошли их третьего дня, – а я этого даже не заметил. Обидно: если б знал, хоть поглядел бы…

Лорд Эммон сказал:

– В любой земле, желая попасть на прием во дворец правителя, вы проходите некоторые ритуалы. Например, подаете прошение в секретариат или заручаетесь рекомендательными письмами, или шлете вперед себя послов с дарами, или ждете Дня Сошествия, когда двери открываются с большей легкостью. А у нас в Дарквотере бытует иной ритуал: на прием к Леди-во-Тьме попадает тот, кто вызовет интерес и доверие у трех надежных ее вассалов.

– Значит, тот моряк-фольтиец, который толком не говорит по-нашему…

– Верно: он – вторые врата.

– Но мы просто поболтали с ним да на лодке покатались!

– Умеющему видеть этого довольно, чтобы узнать необходимое.

– И вы думаете, это защитит кор-ролеву? Это у вас такая безопасность вместо пр-ротекции и гвар-ррдии?

Лорд Эммон дал на сей вопрос весьма занятную отповедь, но прежде нам стоит сделать ремарку. Полагаем, читатель успел ощутить удивление: с чего вдруг уличный нищий так нахально расспрашивает лорда-янмэйца, а тот любезно отвечает? Причина в том, что нищий теперь имел вид не бедняка, а личности состоятельной и светской. Перемена свершилась следующим путем.

Накануне визита к лорду Эммону нищему велено было помыться. Он воспротивился мытью, сославшись на первую заповедь. Сказано: «Свое место в мире прими с достоинством» – вот он и принимает свое место грязного бедняка! Двое крепких монахов из свиты пророка попытались искупать его силой. Нищий поднял гвалт, вопя, что беломордые святоши попирают двенадцатую заповедь: «Позволь иному быть». Они, чистюли, не позволяют ему быть отличным от них! Монахи пошли на уговоры:

– Праотец Максимиан и ученый Эдвард с братом Кристеном, и святые отшельники Марек с Симеоном, и даже сам Вильгельм Великий не ленились мыться хотя бы раз в четыре дня. Так от тебя и подавно ничего не отвалится, если поскребешь как следует свою шкуру!

Нищий привел тонкий теологический аргумент: дескать, Праотцы были чисты душою и, моясь, приводили свою наружность в соответствие с содержанием; у нищего же нутро черно, как Томас-кот, и если он отмоет рожу добела, то введет окружающих в богопротивный обман. Монахи опешили, но Герион пришел им на помощь:

– Не хочешь мыться – не попадешь во дворец. По мне, оно и к лучшему, ведь кому нужна крыса в павлиньих чертогах?

Южанин показал, будто рад избавиться от нищего, и тот сразу согласился искупаться – Гериону назло. Однако на деле Герион уже не тяготился обществом бедняка, а наоборот, имел на него далеко идущие планы. Он сам позаботился о новой одежде для нищего, раздобыл белые чулки и сорочку, лаковые туфли, синие бриджи и черный с узорами камзол. Бедняк чудесно преобразился. Если он и не стал достоин визита ко двору королевы, то, по крайней мере, больше не вызывал рвотных спазмов своим видом. Герион застегнул и оправил на нем камзол, затянул потуже ремень, воткнул в карман белый шелковый платочек и прочесал расческой пепельные дебри на темени нищего. Оглядев дело рук своих, южанин остался настолько доволен, что допустил появление улыбки на лице.

Если зоркий читатель заподозрил в данной сцене некий подвох, то он совершенно прав. Однако суть подвоха была умело скрыта Герионом, и до поры останется тайною как для нищего с пророком, так и для читателя.

Итак, теперь, видя перед собою худого, но опрятного и нарядного господина, лорд Эммон охотно дал пояснения:

– Я сожалею о том, что огорчил вас долгим ожиданием. Конечно, ваше положение и слава позволяли ждать приглашения ко двору в первый же день, а не в шестой. Но я прошу вас понять и принять особенности нашего нрава.

– Позволь иному быть, – ответил поклоном пророк. – Мы и не ждем в Нэн-Клере того, чего ждали бы в Лаэме.

– Вы в высшей степени правы. Каждый защищает себя, чем может: шиммерийский лорд полагается на силу денег и луки наемников, северянин – на скорость вассальных мечей, столичник – на мощь державной машины… Но Дарквотер – королевство тени. Здесь ничто не является тем, чем кажется. Деньги не стоят своей цены, мечи и луки не выигрывают сражений, колесики властной машины вязнут в болотах. Мы можем опираться только на людей, которым доверяем. Заслуженное доверие – наш щит и доспех, без него мы голы, сколько бы железа ни надели на себя.

– Боитесь кинжала в спину? – спросил нищий, нервно почесывая руки.

– О, кинжалы – игрушки по меркам Дарквотера. Позвольте проиллюстрировать мои слова примером.

Лорд Эммон открыл дверцы комода и выставил на стол несколько предметов: три свечи, пару деревянных кружек, бутыль, заткнутую пробкой. Он зажег свечи и погасил лампу. Дождь стучал дробью в стекло, тучи скрывали небо свинцовой завесой, сумерки подрагивали от свечных огоньков. Дух мрачной таинственности заполнил комнату.

– Любезные гости, я предложу вам на выбор два напитка, – сказал лорд Эммон, открыл окно и подставил кружку под струйку дождя. – Первый напиток – безвредная дождевая вода.

Когда в кружке набралось несколько глотков, он поставил ее перед гостями левой рукою, жестом не лишенным брезгливости. Затем взял другую кружку, плеснул из бутыли, обеими руками подвинул напиток ближе к гостям. Над кружкой поднялся желтоватый дымок.

– Второе угощение – смертельный яд. Вы можете понюхать жидкость и, если знаете запах настойки лиланны, то убедитесь: это именно она. Отмечу, что подобное испытание предлагается жалам криболы, когда они поступают на службу к Леди-во-Тьме. От выбора зависит дальнейшая карьера и, как несложно понять, сама жизнь. Итак, господа, прошу вас: угощайтесь!

В ожидании их решения лорд Эммон задумчиво поглядел в окно, черпнул ладонями дождевой воды, умыл лицо, сделал пару глотков.

Первым решился нищий.

– Если б ты знал, милорд, как меня тошнит от ядов, то не предлагал бы мне эту дрянь!

Он оттолкнул кружку с лиланной и хлебнул чистой воды.

Герион улыбнулся своей находчивости:

– А я, милорд, не испытываю жажды. С глубочайшим сожалением вынужден отказаться от угощения.

Герион был уверен, что пророк поступит точно так же. Каково было его удивление, когда Франциск-Илиан взял кружку с отравой!

– Милорд, вы подали эту чашу двумя руками – жестом искреннего радушия. Я не могу его отвергнуть.

Пророк смело глотнул лиланны. Герион вздрогнул, нищий хмыкнул. Лорд Эммон выдержал долгую паузу, пока Герион и нищий напряженно следили за пророком. Наконец, сказал:

– Итак, выбор сделан. Вы, любезный, – лорд обратился к нищему, – питаете принципиальное отвращение к ядам, и я уважаю ваши принципы… но это не делает ваш выбор правильным.

Нищий хотел ответить, но внезапно схватился за грудь, скорчился и рухнул на пол, сотрясаемый судорогой.

– Вы в Дарквотере, друг мой. Вещи не таковы, какими кажутся. Дождевая вода стала ядом, когда я набрал ее в чашу из дерева томму.

Герион встревожился о том, как выполнится его план со смертью нищего, но вдруг и сам почувствовал странное. Во рту резко пересохло, горло засыпало горячим песком. Он попытался сглотнуть, но глотку будто сжало тисками.

– Славный, вам не следовало отвергать мое угощение под видом вежливости, ведь это отнюдь не вопрос этикета. Если хозяин, которому верите, дает вам выпить – пейте.

Герион силился вдохнуть – и не мог. Перед глазами плыло и багровело. Ногти царапали шею, тщась ослабить незримую петлю.

– Воск иллари, из которого сделаны свечи, почти невозможно распознать по запаху. Но его дым вызывает горловой спазм. Единственное спасение – срочно выпить жидкости. Любой.

Лорд Эммон протянул Гериону чашу с ядом.

– Доверитесь мне, славный? Или умрете от удушья?

Пророк – единственный, кто не испытал боли, – спросил:

– Запах лиланны сымитирован? На самом деле в чаше нет яда?

– Вопрос доверия, премудрый, – охотно пояснил Эммон. – Я не посмел бы лгать гостям: если сказал, что в чаше яд, то он там есть. Но когда я пожал ваши руки при встрече, нейтрализатор попал с моей ладони на ваши и впитался сквозь кожу. Настойка лиланны стала для вас безвредной.

Полуживой Герион из последних сил схватил кружку и опрокинул в рот. Горло тут же расслабилось, и южанин закашлялся, поперхнувшись настойкой. Выхаркал ее и с мучительным наслаждением принялся дышать.

Нищий перестал корчиться и с трудом поднялся на четвереньки.

– Я вроде не похож на мерр-рртвого…

– Сок древа томму весьма опасен, но при малой концентрации все же неспособен остановить сердце. Агония, которую вы пережили, пускай послужит уроком. Деньги, мечи и доспехи не защищают там, где убить может деревянная кружка, дождевая вода или свечной огонек. Узы доверия между людьми – единственная надежная защита.

Лорд Эммон поклонился пророку:

– Поздравляю, премудрый: вы миновали третьи врата. Впрочем, я и не ждал иного.

– А-кх… а мы? – выкашлял Герион.

– Вы оба сделали неверный выбор, однако именно такой, какой подсказывала ваша натура. Вы не пытались обхитрить меня и ввести в заблуждение. Врата проходит не всезнающий, но искренний. Поздравляю, славные: вы также допущены во дворец Леди-во-Тьме.

Вслед за лордом Эммоном потрясенные гости вышли на галерею башни. В начале длинного моста, ведущего в замок, стоял на рельсах опрятный желтый вагончик. Лакей распахнул дверь перед гостями.

– Это что, поезд? – опасливо спросил нищий.

– Да, милорды. Большая рельсовая дорога еще не дотянулась до королевства тени, но мы стараемся следовать за прогрессом.

– Ненавижу поезда!

– Хорошо вас понимаю, – усмехнулся лорд Эммон. – Местная знать тоже сперва не доверяла вагону. Именно затем Леди-во-Тьме и велела его установить: чтобы приучить нас к искровой технике. Занимайте места – поездка будет легкой.

Вагончику понадобилось минуты две, чтобы пересечь сотню ярдов болотного поля, нырнуть в амбразуру замковой стены, по эстакаде вкатиться на балкон центрального здания и выпустить гостей. Но за это короткое время нищий утратил равновесие души. Он стонал, скрипел: «Дрррянь», покусывал свою бороду и чесал руки. Манжета задралась, и Герион увидел на левом предплечье бедняка странные шрамы, будто тот пытался свести счеты с жизнью, перекусив жилы зубами! «Безумец», – решил Герион и не смутился. Безумие бедняка не мешало его планам, пожалуй, даже способствовало.

Нищий первым выскочил из ненавистного вагончика, Герион пропустил вперед Франциска-Илиана и украдкой глянул на его спину. Если читатель равнодушен к судьбе сновидца, то спокойно прочтет следующие строки. Но того читателя, что успел проникнуться симпатией к королю-пророку, мы вынуждены огорчить словами: выше поясницы Франциска-Илиана виднелись две короткие бурые полоски, нанесенные Герионом еще с утра. На сером сукне балахона они не бросались в глаза, но семя корзо легко заметит их, когда придет время.

Покинув вагончик, гости оказались в пустой тенистой приемной. Лакей с поклоном указал на дальнюю дверь:

– Милорды, ее величество примет вас в зале мотыльков.

Затем он удалился в вагончике, и гостям ничего не осталось, кроме как самим пройти приемную и открыть дверь зала. Удивление гостей вырвалось дружным вздохом: тронный зал королевы Дарквотера оказался теплицей!

Под стеклянною крышей (стоившей, видать, целого состояния) цвел прекраснейший сад. Раскидывали ветви узловатые декоративные деревца, причудливо остриженные кусты составляли ограды и лабиринты, клумбы пестрели восхитительными цветами. Повсюду порхали яркокрылые бабочки, на ветвях чирикали пташки, где-то журчал невидимый глазу ручеек. Трое гостей двинулись вглубь сада по гравийной дорожке, и с каждым шагом умиротворение все больше овладевало ими. Светлая улыбка коснулась уст пророка, с лица нищего пропала тень страдания, пережитого в вагоне. А Герион наполнился приятной уверенностью в том, что план его сработает наилучшим образом.

За аркою из вьющихся роз взорам гостей открылся искусственный прудик с белоснежными пятнами кувшинок. У пруда в плетеном кресле из лозы, укрыв пледом колени, сидела пожилая леди. Возраст иссушил ее тело, заострил черты, сделал суставы узловатыми, как ветви деревец. Морщины бороздили восковое лицо, тусклыми лунами смотрели невидящие глаза. Леди-во-Тьме выглядела человеком, мучительно уставшим от бытия. За ее плечом стояла фрейлина, готовая в любой момент прийти на помощь королеве.

– Доброго здравия, милорды, – голос Леди-во-Тьме был старчески скрипуч, но не лишен твердости. – В подарок от меня сорвите себе по цветку. Не чувствуйте стеснения, пройдитесь аллеями, дайте себе время.

Шурша подошвами по гравию, пророк двинулся на поиски. Герион и нищий последовали его примеру. Потратив пару минут, все трое вернулись к королеве.

– Герда, что за цветы выбрали гости?

Фрейлина дала ответ.

– Милорды, прошу вас, скажите несколько слов о своем выборе. Что он символизирует?

Пророк поднял к лицу тончайшую травинку:

– Я выбрал себе в подарок символ чувства, которое питаю перед нашей встречей: надежды.

Леди-во-Тьме благосклонно кивнула и обратила незрячие глаза к Гериону. Тот держал пышный розовый бутон.

– Эта роза вобрала в себя величие и роскошь двора вашего величества!

Конечно, по сравнению с блеском солнцеподобного шиммерийского престола двор Леди-во-Тьме смердел унылым захолустьем. Но Герион знал, что все врата доверия уже пройдены, искренности больше не требуется, и в свое удовольствие солгал.

Леди-во-Тьме обратила внимание на нищего, и тот поднял удивительный цветок: крестовидный и черный, будто смола. Никогда и нигде Герион не видал подобного.

– Символ безысходности – вот что он такое.

Веки старухи дрогнули в ответ на слова нищего.

– Благодарю вас, славные. Прошу вас, присядьте на скамью и поведайте, с чем пришли.

Пророк поклонился королеве:

– Я также доставил дары вашему величеству.

Они ничего не вручил ей и не добавил ни слова. Но Леди-во-Тьме поняла – сузились морщины вокруг ее глаз, заменяя улыбку. Она трижды хлопнула в ладоши. Из зеленого лабиринта выступили три человека, прежде незамеченные гостями. Желудок Гериона сжался, а хребет похолодел. Те трое были вратами доверия – отец Лорис, адмирал Фанно Грок и лорд Эммон Дарклин. Южанин не ждал снова их увидеть, но причиной испуга было иное. Леди-во-Тьме хлопнула именно в том ритме, от которого раскрылись стручки корзо, вшитые в подкладку камзола бедняка, и высунули из-под полы свои глазки-бусинки. Правда, пророк сидел на скамье, и смертоносные семена пока не могли видеть полосок на его спине. Но стоит ему подняться…

Герион спешно прикинул, чем грозит неожиданное событие, и успокоился, когда понял: в сущности-то план не меняется. Да, дело идет быстрее, чем следовало: Герион хотел сперва настроить королеву против нищего парой-тройкой намеков, а уж потом привести в действие семена – чтобы, когда все случится, подозрения сразу пали на отброса. Но все еще может обернуться удачно – нужно только не зевать.

– Ваше величество, – заговорил Герион, – прошу меня простить, но я должен обратить ваше внимание на личность одного из гостей. Довожу до ведома, что он…

Леди-во-Тьме подняла ладонь протестующим жестом:

– Не трудитесь, славный. Мои люди скажут все необходимое. Поведайте мне: кого, кроме короля-сновидца, вы впустили во дворец?

Трое вассалов, коим Леди-во-Тьме адресовала вопрос, переглянулись и выбрали очередность. Первым заговорил отец Лорис:

– Ваше величество, я увидел благородного человека с изломанной судьбою и низкого златолюбца, исполненного злобы. Я пропустил их, поскольку первый может быть вам интересен, а второй – полезен.

Оказывается, священник сумел разглядеть, как прихоть пророка испортила жизнь Гериону! Экий проницательный, – подумал южанин с долей тревоги.

– Благодарю, отче, – сказала королева. – Ваши наблюдения верны, но неполны. Адмирал, что вы можете добавить?

– Ваше величество, я вижу кровавого лорда-морехода и шелудивого шпиона-пса.

«Кровавый мореход?..» – озадачился Герион, но вспомнил своего деда – известного капитана южных морей. Дурак-фольтиец имел в виду не «кровавый», а «кровный»! Что до шелудивого пса, то здесь все верно: нищий именно таков. Прекрасно, что адмирал назвал его шпионом. От шпиона до убийцы – полшага!

– Вы правы, адмирал. Меткое наблюдение о мореходе. Но и ваше зрение упустило ряд деталей. Лорд Эммон, не разочаруйте меня – дополните картину.

Кастелян самодовольно ухмыльнулся и выдержал эффектную паузу.

– Подле короля-сновидца стоят двое. Один из них – тот продажный южанин, у которого я восемь лет покупал через подставных лиц сведения о его сюзерене.

– Ваше величество, не верьте… – возопил Герион, но никто и не глянул на него.

– Второй же – лорд Менсон Луиза рода Янмэй, великий заговорщик, придворный шут и цареубийца!

Другие двое врат и фрейлина Леди-во-Тьме, и Герион были потрясены. Но не королева и не пророк – эти двое даже не моргнули. Кастелян добавил:

– Я обнаружил сей факт, едва увидел вас, лорд Менсон. Я силился просчитать все последствия вашего появления в обществе короля Франциска-Илиана, потому и молчал столь бестактно в первые минуты встречи.

– Х-ха-ха, – прокашлял нищий. – Ну, здр-равствуйте, глазастые милорды. Нальете винца цареубийце-це-це?

Леди-во-Тьме отвесила ему короткий поклон:

– Доброго здоровья, лорд Менсон. Нам с вами предстоит долгий разговор, но несколько позже. Лорд Эммон, ваше торжество неуместно, ведь вы также ошиблись в занчимой детали. Хоть кто-нибудь видит всю истинную картину?

– Я, ваше величество! – внезапно воскликнул Герион. – Менсон – не простой цареубийца! Он упокоил владыку по сговору с кем-то – вероятно, с северянином. А теперь по его же приказу Менсон явился сюда под видом нищего, чтобы шпионить за премудрым сновидцем. Щупальца мятежа уже тянутся на юг и вот-вот схватят нас, если безжалостно не отсечь их!

Пока все разинули рты, пораженные его тирадой, Герион схватил за руку пророка и потянул со скамьи, вынуждая подняться.

– Ваше величество, не оставайтесь подле этого червя! Умоляю: отойдите на безопасное расстояние!

Пророк, сбитый с толку, машинально поднялся. Семена корзо под полою камзола Менсона уловили движение и обшарили взглядом пророка. Тот стоял к ним боком, и семена не видели черточек на его спине. Но теперь Франциска-Илиана спасало от смерти только положение тела.

– Хватайте шпиона! – кричал Герион вассалам Леди-во-Тьме.

– Уйдемте отсюда, ваше величество! – он тащил за руку пророка, неумолимо поворачивая к Менсону спиною.

Здесь нам стоит повнимательней заглянуть в душу Гериона – пускай и в ущерб драматической сцене. Мы знаем, сколь сильно он ненавидел свою погубленную карьеру и виновного в этом сюзерена. Знаем и то, что первому демоническому пророчеству Герион приписывал простое значение: пророку угрожает смерть. Пророк не соглашался с этой версией, но и не отпускал от себя Гериона – пока тот не выполнит задачи, возложенной богами. Смерть пророка, вне сомнений, дала бы Гериону свободу. Но в каком положении он бы оказался? Забытый адъютант покойного короля. Бесполезный шпион, которому не станут платить за секреты мертвеца. Бывший придворный, никому не нужный в нынешнем блестящем обществе!

Нет, убийство пророка не решало проблем. Но вот спасение от смерти – другое дело! Если кто-нибудь (например, матерый заговорщик) покуситься на жизнь короля Шиммери, а славный Герион закроет сеньора своей грудью – все изменится! Король забудет пророчь блажь, ведь первый сон получит простое и циничное объяснение. Герион обретет право на награду, и вместе с Франциском-Илианом вернется в Лаэм, где снова воссядет на престол, столкнув с него златую задницу принца Гектора! То бишь, воссядет, конечно, Франциск-Илиан, а Герион выклянчит пост первого министра.

И вот теперь мы можем продолжить, не боясь читательского непонимания. Подставив смертоносным пиявкам спину пророка, Герион шагнул навстречу Менсону, готовый в любой миг прыгнуть наперерез тварям.

– Будь ты проклят, пособник северянина! – вскричал Герион, убежденный, что вот сейчас семена бросятся в атаку, и он перехватит их, спасая жизнь короля, а сам выживет по чудесной случайности: пиявки почему-то вопьются в талисман-подушечку на поясе…

Однако Менсон на время отсрочил развязку. Наморщив нос, он плюнул:

– Тьфу, разгавкался, – и брезгливо отошел от Гериона.

Семена корзо потеряли цель из виду, не успев прыгнуть.

– Довольно, довольно! – сухой голос Леди-во-Тьме хлестнул кнутом. – Я не потерплю криков в моей теплице. Цветы не выносят шума. Вы высказались, славный, и вы столь же неправы, как все. Даже более неправы.

– Ваше величество, – мягко сказал пророк, – если вам действительно нужна истина, я могу ее раскрыть.

– Буду очень признательна, премудрый.

– Начну с той части истины, которая сейчас кажется наиболее актуальной. Мне думается, добрый лорд Эммон, излагая свои выводы, ошибся лишь в одном: Менсон Луиза не убивал владыку Адриана. Мы все могли убедиться, что лорду Менсону причиняют страдания некоторые неожиданные вещи: Священные Предметы, золотые эфесы, письма, поезда. Полагаю, это последствия ужасных событий на реке Бэк. Эфес символизирует владыку и напоминает Менсону о тяжкой утрате, так же как поезд – о катастрофе. Священные Предметы дают ассоциацию с похищенным достоянием Династии и крахом Короны, письмо же – еще один атрибут поражения. Например, то письмо, в котором сообщалось о взятии Фаунтерры. Так позвольте же спросить: если Менсон на стороне северянина, то почему страдает, видя символы своей победы? Если хотел погубить Адриана, то отчего печалится, вспоминая его смерть? Нет, милорды, я не видел этого во сне, но полагаю ясным: лорд Менсон – не цареубийца.

Его слова произвели разительный эффект. Леди-во-Тьме склонила голову, произнеся: «Браво, премудрый», а щеки Менсона стали мокрыми от слез.

– Чер-ртов пр-роррок…

Бывший шут императора упал на колени у пруда, спрятав лицо от взглядов, и принялся яростно умываться.

– Ваше величество желали знать истину. Она значительно больше сказанного, – продолжил Франциск-Илиан. – Восемь лет назад меня пригласил в гости Второй из Пяти – настоятель максимиановского монастыря, хранитель Бездонного Провала и ваш собрат по тайному ордену. Он поведал мне о вашей организации и предложил вступить в нее. Тою же ночью я увидел чудовищный сон: мироздание гибло, рушась в бездну Провала. Было ясно, что сон связан с орденом и являет собою божественную подсказку. Но он мог означать любую из двух полярностей! Либо орден может спасти мир от катастрофы – тогда я обязан отдать ему все свои годы и силы; либо, напротив, орден и есть источник опасности – тогда мой долг поднять войска и своею властью стереть все следы его существования. Выбор был сложен, а ставки высоки. Я не стал спешить. Восемь лет я изучал труды Прародителей и нашел в них те скрытые знания, о которых говорил Второй из Пяти. Я отправил большинство своих вассалов с задачей: собрать сведения о вашем ордене. Так я узнал, что это вы подсказали имперским ученым идею волны, а сами остались в тени. Мне пришлась по душе ваша скромность. Вы научились изготавливать правдоподобные подделки Священных Предметов – что есть святотатство, но и свидетельство высокого мастерства. Вы обзавелись весьма скрытными врагами – и это говорит в вашу пользу. Наконец, открытые вами свойства Мерцающих Предметов настолько удивительны, что кажутся сказкой…

Слушая речь пророка, Герион все больше удивлялся: за восемь лет он не слыхал ни о тайном ордене, ни о каких-то секретных опытах. Очевидно, все письма, касавшиеся этой темы, пророк писал и запечатывал сам, а не диктовал адъютанту. Видимо, прежде Франциск-Илиан не слишком доверял Гериону, но теперь-то начал доверять – иначе не раскрывал бы столь сокровенных секретов! Столь же ясно и то, что злодею Менсону несдобровать: он стал свидетелем тайны и теперь окончит дни в какой-нибудь болотной темнице! Радость окрыляла Гериона при этих мыслях. Он уже видел себя первым министром Франциска-Илиана, вернувшегося ко власти, чтобы вершить дела тайного ордена.

Как вдруг речь пророка странно и шокирующе изменилась.

– Но одного вассала я оставил при себе – самого недалекого и алчного изо всех. Я доверял ему менее важные из своих тайн и диктовал письма, представляющие мало интереса. Как я и ожидал, этот глупец принялся во всю прыть торговать моими секретами. Следя за Герионом, верные мне люди выяснили, кто покупает у него мои секреты. Одна ниточка привела к вам, лорд Эммон, другая вывела на моего сына. Остальные нити, будучи размотаны до конца, укажут нам моих и ваших врагов. Используя Гериона, мы сможем впредь кормить их ложными сведениями. Вот потому, ваше величество, я и назвал Гериона своим подарком.

Сложно представить, какая буря взвилась в душе обманутого адъютанта. Злость и обида вскипели в нем, прорвавшись словами:

– Вы должны были освободить меня! Я всего лишь просил избавить меня от клятвы!

Пророк надменно искривил губы и заговорил тоном, более подходящим королю, чем святому:

– Милейший, вы позабыли, что такое вассальная клятва. Полагаете, это контракт, который можно расторгнуть? Вы заблуждаетесь. Я никуда не отпущу вас. Отныне и впредь единственным делом вашей жизни будет – снабжать моих врагов теми сведениями, какими мне будет угодно. И берегитесь, если кто-нибудь заподозрит подвох!

«Будь проклят, жестокий лицемер! – мысленно вскричал Герион. – Пусть накажут тебя боги!» Его нечестивая мольба была услышана.

Заинтересованный долгой речью, Менсон поднялся на ноги и повернулся к пророку. Глазки семян корзо узрели мишень на пророчьем балахоне. Их движение было столь стремительным, что никто не заметил его – лишь Герион. О, нет, теперь он и не подумал кинуться наперерез!

За секунду – прыжок, точка, прыжок – семена настигли жертву и впились ей в спину.

– Ай, – сказал пророк.

Он попытался почесать поясницу, но не дотянулся. Счел за лучшее забыть странный зуд и обратился к Леди-во-Тьме:

– Теперь, ваше величество, мои симпатии почти целиком на вашей стороне. Мне недостает одного: трактовки первого сна. Может ли тайный орден дать ее? Знает ли опасность, грозящую миру?

Не ведая о том, сколь мало времени отпущено пророку, королева заговорила неспешно:

– Сперва я скажу, что ваша осмотрительность и осторожность, премудрый, достойна высшего уважения. Я не смогла бы доверять вам, если б вы доверились мне слишком легко. Сочтем восемь лет ваших исследований вратами доверия, которые я прошла.

Пророк вновь попытался почесаться, и вновь не достал. Зуд донимал его все сильнее.

– Да, премудрый: мы знаем опасность. Она перекликается и с верою фольтийцев в то, что через триста лет Поларис расколется на части, и с любимой присказкой моего племянника: вещи – не то, чем они кажутся. Я охотно посвящу вас в разгадку сна, но стоит ли говорить сейчас, для лишних ушей?

– Конечно, нет, ваше величество. Я ждал восемь лет, и лишний час ничего не изменит. Сперва решим судьбу Гериона и побеседуем с… да что ж за напасть!

Он согнулся, заламывая руку и терзая спину ногтями. Судорога исказила лицо.

– Вам плохо, премудрый?.. – добрый отец Лорис ринулся на помощь.

– Не беспокойтесь… – пророк попытался разогнуться и не смог. Вскрикнул, скорчился от боли. Священник с трудом удержал его на ногах.

– Позвольте, я помогу, – раздался голос, знакомый Гериону.

Внезапно и тихо, как ночью у гостиницы, за спиною пророка возник жало криболы. Винтообразным движением руки в перчатке он снял с поясницы святого двух пиявок, бросил их в мешочек, который тут же завязал.

– Семена корзо – весьма опасные полуживые растения. Им не место в тронном зале королева.

– Семена корзо?.. – проскрипел пророк.

– Их яд убивает за несколько минут, и защиты не существует.

– Значит, я… я…

– Вы были бы мертвы, премудрый… если бы некто предусмотрительный не проколол отравные пузыри этих семян и не вылил яд.

Жало криболы подмигнул Гериону:

– Ты обманул меня, когда обещал никого не убивать в Дарквотере. А я дал тебе негодное оружие, когда не поверил твоей клятве никого не убивать в Дарквотере.

– Постойте, постойте… – пророк не мог поверить, – Герион хотел меня убить?!

– Ее величество затем и приказала мне присматривать за вами, чтобы уберечь от подобных коллизий. Вы вне опасности, премудрый. Пытаясь почесать место укуса, вы всего лишь защемили поясницу. Позвольте…

Жало криболы уперся коленом в спину пророка и дернул вверх за плечи.

– Ай… – его величество скривился от боли, но тут же просиял. – Боги, как хорошо!

Здесь мы распрощаемся с южанином Герионом, надеясь, что никто из благородных читателей не станет по нему скучать. По приказу Леди-во-Тьме жало криболы обездвижил его и удалил из теплицы. Дальнейшую его судьбу решит Франциск-Илиан, выбирая между судом и использованием в роли подложного информатора. Зная нрав пророка, можно питать уверенность, что он совершит мудрый выбор.

Мы же теперь обратим внимание на Менсона Луизу – и зададимся обоснованными вопросами: зачем шут явился в Нэн-Клер? Не боится ли расправы за цареубийство? Откроет ли королеве тайну фатального письма, выполненного Ульяниной Пылью? Наконец, остался ли Менсон безумцем, которого мы помним при дворе, или жестокое потрясение оздоровило его душу – подобно тому, как кипящее вино может прервать гниение раны?

С исчезновением Гериона в королевском саду воцарилась приятная тишина, нарушаемая только щебетом птиц и журчанием ручьев. Леди-во-Тьме дала себе и гостям несколько минут, чтобы насладиться идиллией, а затем обратилась к Менсону:

– Милорд, я полагаю, вы имеете что поведать нам.

– Я-то? – переспросил шут. – Имею поведать, это да. Но хочу ли?..

– Как прикажете вас понять?

– Мы тут всякие ваши врата проходили… И так, и этак выкручивались, чтобы болотники нас разглядели получше. Я разок чуть не помер – выпил водички… Но вы-то не проходили мои врата довер-ррия!

Вассалы королевы опешили от подобной дерзости. Лорд Эммон возмутился:

– Как вы смеете, сударь? Понимаете ли, с кем говорите?

– А что не понять-то? Братовой тещи кузина, упертая склочная старуха. Тридцать лет назад познакомились – она и тогда такой была. Отца моего звала дурнем и пустозвоном… А тут еще про какой-то орден толкует. С чего мне ей доверять?

Менсон вприпрыжку подбежал к пророку, весомо хлопнул по плечу:

– Вот этому парню я верю. Он тронутый, но добрый. Подвинулся умом на своих снах – но не скрывает. И говорит с людьми, а не с платьями. Хоть рвань, хоть грязь – он в душу смотрит. Ему все скажу… А вам – не знаю.

Леди-во-Тьме не утратила спокойствия. Разгладила складки пледа на своих коленях, лизнула сухие губы и осведомилась:

– Что вы хотите услышать, лорд Менсон?

– Да вот, знать хочу… Вы убили императора?!

Все опешили, а Менсон подскочил к пожилой леди, зашипел в ее слепые глаза:

– Прр-ризнавайся! Ты прикончила Адриана? Убила импер-ратора – ты?!

Он сдернул плед с ее колен, набросил себе на голову, приподняв край. Изможденное лицо Менсона жутко белело в тени под пледом, глаза багровели огнем.

– А может, еще убьешь? Ты убьешь импер-ратора? Ты убьешь? Ты?!

Фольтиец захотел прийти на помощь королеве, испуганной безумцем. Едва он подступил к Менсону, как тот схватил его за грудки, накинул плед на обе головы – свою и адмирала – и зашипел змеиным голосом:

– Так значит, ты убьеш-шшь императора? Ты убьешь? Ты?..

Адмирал в ужасе попятился, вывернулся из лап шута, а тот накинулся на лорда Эммона:

– Ты убьешь импер-ратора! Ты убьешь!

Его тон изменился – казалось, что шут не спрашивает, а приказывает:

– Ты убьешь Адр-риана! Убьешь имперр-ратора! Ты-ыы!

Вслед за кастеляном, отец Лорис подвергся его нападкам – и тоже попятился, потрясенный и напуганный. Тогда шут взялся за фрейлину королевы – шипя, рыча и требуя убить покойного уже владыку. Бедная женщина заорала, чтобы стража пришла на помощь и утихомирила безумца. Но тут Менсон охнул и померк, будто угасло в нем внутреннее пламя. Он шепнул: «Никто из вас?..», – выронил плед, осел на траву и разрыдался.

– Помогите мне… – выдавил сквозь слезы. – Помогите найти того…

Отец Лорис нагнулся над ним, пытаясь успокоить, а лорд Эммон робко высказал догадку:

– Ульянина Пыль?

– У!.. У!.. Уууу!.. – завыл Менсон и задрал рукав. Все увидели те самые шрамы от зубов, которые прежде потрясли Гериона.

– Письмо с Пылью вынудило вас? – уточнил лорд Эммон.

– Уууу… Найдите того, кто послал… Вот зачем я… здесь…

Известие произвело неизгладимый эффект. Если Менсон и подозревал кого-то из присутствующих в авторстве письма, то теперь любые подозрения улетучились. Все были оглушены известием.

– Атака Ульяниной Пылью! – кричал лорд Эммон. – В Альмере! В тот же день, когда рухнул мост! Вы понимаете, что это значит?

– Северянин – серповка! – отвечал фольтиец. – И сам не знает, чья!

– Приарх сбился с пути, – шептал отец Лорис. – Да спасут его боги…

– Не просто сбился, но владеет Тайной! План рушится, Древо шатается!

– Бездонный Провал! Премудрый прав: мир падает в бездну!

– У нас нет трехсот лет. Все рухнет за считанные годы!..

Шут Менсон, невольно поднявший переполох, забыл плакать и с интересом наблюдал сцену. Франциск-Илиан тоже обратился во внимание – ведь нечасто увидишь благородных дворян в столь единодушной панике.

– Змей становится слишком силен! Мы должны применить крайнее средство!

– Но тогда сами уподобимся змею…

– Мы обязаны! Древо дает трещину! Сон пророка предвещает гибель Древа!

Леди-во-Тьме сухо хлопнула в ладоши:

– Довольно. Я не потерплю хаоса. Не случилось ничего сверх того, что ожидалось.

– Разве ваше величество не видит – змей погубит Древо! Наш долг…

– Следовать плану, как и прежде, – холодно молвила королева. – Второй из Пяти допустил своеволие. Этого не повторится. Все пойдет своим чередом. Древо будет расти.

– Ваше величество, Семнадцатый Дар все изменил! Змей родился и набрал силы!..

Леди-во-Тьме презрительно цокнула языком.

– Все вы так слепы – вероятно, потому, что слишком верите глазам. Змей ничего не значит для Древа. Семнадцатый Дар изменил лишь одно: он приблизил день Спасения. Мы пойдем на крайние меры, когда они перестанут быть крайними.

Никто не решился возразить. Менсон и Франциск-Илиан даже не поняли, о чем идет речь, и обменялись взаимно сочувствующими взглядами. Трое врат, напротив, поняли очень хорошо и, видимо, не были согласны с Леди-во-Тьме – однако приняли ее волю:

– Повинуемся, ваше величество. Древо будет расти.

– Лорд Менсон, – сказала королева, – ваша история убедила меня в одном: следует встретиться с северянином и с тою, что зовет себя Несущей Мир. Я совершу поездку в столицу. Премудрый, лорд Менсон, составите ли мне компанию?

Пророк согласился охотно, а Менсон – после долгих колебаний. Издавая отвратные звуки – кррак-кррак, вжик-вжик, хррясь-хррясь – он весьма наглядно изобразил, как императорские палачи пилят его на части за цареубийство. Леди-во-Тьме поклялась, что засвидетельствует перед владычицей его невиновность, а Франциск-Илиан процитировал труд Праматери Юмин «Справедливость и действие», в котором описывался эффект Ульяниной Пыли. Сама Праматерь правосудия утверждала, что человек, совершивший преступление под действием Пыли, не может считаться виновным. Ни Минерва, ни северянин не посмеют оспорить слова Праматери.

Менсон принял доводы и согласился.

Спустя несколько дней Леди-во-Тьме и Франциск-Илиан со своими свитами пустились в долгий путь.

По дороге Франциск-Илиан вступил в тайный орден и поклялся блюсти его секреты. После ритуала посвящения Леди-во-Тьме открыла два величайших секрета ордена: какое Древо взращивают братья, и какой раскол грозит Поларису через триста лет, если Древо не скрепит мир своими корнями.

Невзирая на всю мудрость и опыт, Франциск-Илиан был потрясен до глубины души.

Полагаем, несмотря на риск потрясения, читатель тоже хотел бы узнать секреты. Но претендовать на эти знания может лишь тот, кто дал клятву верности ордену. Давал ли ее читатель?.. Боимся, что нет.