Читать книгу Obscura reperta [Тёмные открытия]. Игра в роман. Часть 4. Между собой настоящим и прошлым - Рона Цоллерн - Страница 4

За поворотом жил знакомый непослушный сквозняк. Она развернула ладонь, чтобы почувствовать, как он ткнется в руку прохладной упругой мордой, а потом потрется о колени тканью платья. Решая, выпить ли сначала кофе под бело-синим козырьком, или подняться к себе, она остановилась у того столика, где он поджидал ее в день их знакомства. Стоило ли уезжать – возвратившись, она неминуемо найдет его везде. «Не ходи за мной по пятам! Ты словно кот, который пометил все углы! А впрочем… будем жить как добрые соседи – ты чужой кот, забрел в мой сад и счел его своей территорией… Пока ты мне не мешаешь, разве я буду обращать на это внимание?» Она села за столик. Проехавшая мимо машина была похожа на его автомобиль. Интересно, валяются ли еще там под ковриком мелкие разноцветные бусины? Нитка оборвалась, зацепившись за его запонку – он схватил ее за волосы, резко развернув к себе, и на них брызнули прозрачные разноцветные капли…

Она встала и прошла в подъезд, пошла наверх, считая ступени, в попытке отбиться от воспоминаний. Отколотый кусок штукатурки на стене – она словно все еще чувствовала его край, врезáвшийся в лопатку, когда они возле этого окна… «Звук хлопка одной ладонью» – звук удара его руки по перилам, звук вибрирующих досок и металла…

Только в квартире, среди множества вещей, налетевших на покинувшую их хозяйку со своими радостями и жалобами, она понемногу успокоилась и, сменив одежду на домашнюю футболку, пошла варить кофе, предусмотрительно купленный в магазинчике на железнодорожной станции. Она напевала, дружески постукивая ложечкой по бокам чашки и сахарницы, и не сразу обратила внимание на шум в подъезде. Какой-то непонятный шорох раздался из прихожей, она прислушалась и вздрогнула, когда зашипел убежавший кофе. В наступившей затем тишине теперь уже явственно повис звук человека – судорожный вздох или всхлип. Она выглянула, думая, что оставила открытой дверь и звук раздается с лестницы, может быть, кто-то целуется там, почему-то решила она. Дверь была закрыта. Помотав головой, чтобы избавиться от наваждения она пошла обратно, но сама не зная зачем обернулась и уставилась на вешалку с одеждой. Между мохнатой кофтой и голубым дождевиком блестел глаз, темный, обрамленный красным. Она шарахнулась назад.

– Тише! Только не открывай рот! – услышала она и одновременно с этим увидела руку, раздвинувшую одежду, и черную голову.

Он появился весь – худой, грязный, с пугающим юным и очень взрослым лицом, один глаз почти утонул в центре темного бугра, другой с полопавшимися капиллярами на белке сверлил ее в отчаянной надежде, из носа недавно шла кровь.

– Я ничего тебе не сделаю… дай мне воды и… позвонить мне надо.

Весь в ссадинах, со взъерошенными черными волосами, в драных джинсах и грязной футболке, странный подросток с завораживающим голосом – он никак не вписывался в реальность этого дня, и девушка разглядывала его, не отвечая и как будто не понимая его слов.

Он успокоился, сел на пол и несколько раз глубоко, но очень осторожно вдохнул, продолжая смотреть ей в глаза.

– Да… – вдруг спохватилась она, – тебе нужна помощь! За что тебя так? Иди умойся, попей, я вызову скорую.

– Нет, позвони… – Он назвал номер. – Спроси Артура фон Цоллерна.

– Артура?

– Знаешь его?

– Да. Что ему сказать?

– Чтобы приехал за мной.

– Что с тобой случилось?

– Да ничего, – с трудом поднимаясь на ноги, ответил он, – видишь, я жив-здоров, просто мопед свой далеко отсюда оставил. – Он ушел в ванную, она слышала, как он отплевывался, а иногда шипел и постанывал, но заглянуть не решилась.

Она набрала номер.

– Артур?

– Франс! Ты вернулась!

– Да, у меня тут… в общем, парень какой-то, его, видно, избили, он просил тебе позвонить. Сказал, ты должен приехать за ним, потому что он мопед где-то оставил, но знаешь, его надо в больницу везти!

– Волосы черные и дырявые штаны?

– Да… молодой совсем. Кто это?

– Водитель мой… Как он попал к тебе?

– Не знаю, наверное, я дверь не закрыла, и он зашел…

– Больше ты ничего не слышала, не видела?

– Нет… Я как-то не обратила внимания, прости… Кажется, шум какой-то был в подъезде, но я…

– Никому кроме меня не открывай, я сейчас буду, – торопливо сказал Артур и повесил трубку.

– Кто это был, Доминик?

– Куда мы едем, ты чё заблудился? – мальчишка отвернулся к окну.

Артур понимал: для того, чтобы не заметно было, как он иногда сжимает зубы или морщится от боли.

– В клинику.

– Нет! Не хочу, чтобы меня просвечивали, разбирали по косточкам, да, чего доброго иголки в жопу втыкали!

– Что ты как маленький? Тебя должен врач осмотреть!

– Снять побои? Думаешь пригодиться?

– Пригодится? Кто это был?

– Уже знакомые нам парни. Давай, разворачивайся!

– Сможешь их описать? Как ты на них наткнулся?

– Ну… поехал посмотреть, как бог подземного мира беситься будет.

– Мерль?

– Я же ему тоже сообщил, что меч теперь в Городе живет. Так хотелось глянуть, хоть одним глазком.

– Что увидел?

– Ха! Бегал и орал! Собрал всех своих подчиненных и орал, жаль, я не слышал, что именно. Да поверни ты уже, а то я сейчас дверь открою! Не поеду я к коновалам, свои лекарства есть!

– Что за день сегодня, – Артур остановил машину. – Полгорода перекрыто! И тут ремонтные работы!

– Так это король канализаций решил всерьез взяться за поиски меча.

– Хочешь сказать, он ищет Город, прикрываясь ремонтом подземных коммуникаций?

– Он не знает, где, конкретно копать, но с его рвением… скоро придется уходить всем.

– Много там людей?

– Я, блять, туда перепись ходил проводить? – мальчишка засмеялся, но тут же скрипнул зубами и отвернулся.

– Ребра? Давай врача домой вызову, если уж так не хочешь в клинику?

– Иди нах.й! Просто надо заглотить таблеточку и поспать. Мы доедем уже?

_______

Никто из домашних, к счастью, не встретился на пути. Артур довел мальчишку до комнаты. Тот быстро стянул с себя одежду и лег.

– Достань сумку там, – кивнул он.

Артур вытащил из-под кровати сумку. Доминик подвинулся к краю, запустил руку внутрь, вытащил что-то и быстро засунул в рот.

Артур наблюдал, как постепенно сходит со сведенного болью лица напряжение, как затуманивается взгляд мальчишки, дыхание становится медленнее. Он казалось, заснул. Артур посидел немного на кровати, думая о том, что чем красивее человек внешне, тем страшнее смотрятся на нем ссадины и синяки.

Доминик вдруг вынырнул из забытья.

– Сидишь? – улыбнулся он. – Прям как в детстве…

– А что было в детстве? – осторожно спросил Артур, не слишком рассчитывая на ответ.

– Я многое помню смутно, даже сомневаюсь, помню я, или мне это приснилось, – пробормотал мальчишка. – Совсем маленьким я жил в большом светлом доме, с бабушкой, она там служила. Потом бабуля увезла меня в свой дом, в деревне. Мы жили там с ней и ее пьяницей сыном. Помню, все время просил ее выгнать его из дому, потому что он плохой. Он напивался, они ругались, кричали, он бил ее, она старалась спрятаться, он рыдал, она его прощала…

Артур слушал этот полусонный монолог с удивлением. Казалось, тайное желание рассказать о себе, так крепко им удерживаемое, теперь из-за его слабости вырвалось на свободу, и поток слов сам по себе начинает исцелять его.

– Потом она умерла. Я проснулся утром, пошел к ней в кровать, а она лежала, как-то странно завалившись на бок, и была уже холодная. После ее смерти я мало что помню, только ощущения – помню, что все время мерз и хотел есть. Иногда незнакомые люди приводили меня в какие-то дома, там я наедался до одурения, согревался и становился сонным и безвольным, мне было уже все равно, что кто-то раздевает меня, обнимает, целует. Часто это приносило боль, но она была не сильнее, чем страх снова оказаться ночью на улице. Хотя через какое-то время это снова случалось. Сколько я так жил – не знаю, я не думал тогда о времени. Не умел ни читать, ни считать, я и сейчас не слишком-то… Был момент, когда я чуть не кинулся. Не знаю, что со мной случилось, видно, заболел или избил кто… или передоз…

Голос был слабым, монотонным, но Артуру казалось, что он видит все это как свои воспоминания.

– Я открыл глаза и увидел свет из угла, и вспомнил, что до этого постоянно видел черную пасть, я пытался отодвинуться от нее, закрыть руками лицо, но ничего нельзя было сделать, она была вокруг, я висел посреди пропасти в темноте. Свет был от маленькой лампы в углу комнаты. Пытаясь разглядеть, я понял, что лежу где-то в тепле и тишине и страшно хочу жрать. Человек приблизился ко мне, это оказалась женщина, я не мог назвать ее ни старой, ни молодой, она была очень некрасивая, толстая и вся в розовых бородавках, а голос у нее был хоть и хриплый, но добрый, и глаза веселые. Она улыбнулась мне и принесла чай, пахнущий травой. Я хотел поднять руку, взять чашку и не смог. Я заржал. Она тоже хмыкнула, присев на постель, мы с ней смотрели друг на друга и смеялись, потом она подняла меня, подпихнула мне под спину подушку, взяла мои руки и вложила в них теплую чашку. Я пил, и мне все было так чудно, будто я с луны свалился и совсем не знаю, как здесь все…

Она кормила меня, поила, обтирала меня какими-то жидкостями, а я только лежал и наблюдал за ней или дрых. Иногда к ней кто-то приходил, тогда она задергивала занавески у моей постели, я слышал тихие голоса, постепенно я понял, что она продает что-то –лекарства или наоборот яды. Потом я смог сидеть, я по-прежнему ничего не делал, но однажды она подошла ко мне с глиняной миской, в которой были какие-то семена и попросила выбрать почерневшие и скрюченные. Конечно, я взялся за дело, но скоро устал и закимарил с миской на коленях. В следующий раз я сам спросил, чем ей помочь, и она дала мне растирать какой-то зеленый порошок, сказав, чтобы я не вздумал его лизнуть. Я перетирал его сколько хватило сил.

Потом я смог вставать, поправился, и мы с ней вместе занимались ее всегдашней работой – готовили из растений порожки, мази, настои. Я многое узнал от нее, все было удивительным, я словно попал в сказку, где все было возможно. Можно было замедлить или ускорить время, исцелить или заставить медленно чахнуть, можно было умереть и воскреснуть, приворожить кого угодно. Она любила повторять, что только любовь не подчиняется нам, а все остальное – подвластно. Приворожить можно надолго, но если любовь не вспыхнет, привязанность вскоре выродится, выгорит в мучение.

Я долго прожил у нее – несколько раз была зима, она любила зиму, особенно дни, когда нельзя было выйти на улицу из-за ледяного ветра. В такое время мы рано ложились спать, потому что успевали сделать все, что наметили, не отвлекаясь на посетителей, и перед сном она давала мне какой-нибудь шарик. Если я болел, он помогал поправиться, а если нет, просто приносил сны. В этих снах мы уносились очень далеко, иногда каждый сам по себе, иногда вместе – это были классные места и такие приключения, что я ждал их повторения и упрашивал ее снова устроить нам прогулку по другим мирам. Она смеялась и говорила, что если часто уходить глубоко в сны, жизнь будет казаться слишком скучной, а это хреново.

Однажды она вернулась домой и сказала мне собираться. Вещей у меня почти не было, только те, что на мне, но она сказала, что я должен взять с собой ее лекарства на всякий случай, а остальное и так всегда при мне – в голове и сердце. Я спросил, куда мы пойдем, и она ответила, что отведет меня туда, где я буду в безопасности. Я не чувствовал, что мне что-то угрожает, но замечал, что она тревожилась в последнее время. Я сказал, что ничего не боюсь, и пусть даже я сдохну, но не хочу разлучаться с ней. Она села рядом со мной и засмеялась. «Дать тебе отворотное зелье?» – спросила она, и я ответил, что любовь ей неподвластна. «Это верно, – согласилась она, – как верно и то, что живем мы не только для себя, и что наши судьбы сплетаются с судьбами других людей».

Она встала позади меня, положила руки мне на голову и велела закрыть глаза. И я увидел то, о чем она говорила. Я был в каком-то большом саду, там было много народу и каждый был занят чем-то своим. Я разглядывал их, пытаясь понять, зачем я здесь, а потом я начал видеть, что всех нас накрывает одно большое прозрачное покрывало из разноцветного воздуха, я поднял руки и всколыхнул это покрывало, и волны, радужные переливающиеся волны, разошлись от меня по всему покрывалу, я словно увидел весь мир, все человечество, и колебания этого покрова коснулись всех – кого-то больше, тех, кто был рядом, кого-то меньше, но всех, каждого в мире. Кто-то совершил движение, и я почувствовал колебания этого цветного воздуха, докатившиеся до меня и всех остальных. Я понял, из чего состоит это покрывало – это были… мысли и чувства… людей…

Последние слова он произнес уже внутри сна.