Читать книгу Наполеон. Изгнание из Москвы - Рональд Фредерик Делдерфилд - Страница 5

Против этого великого множества, ведомого наиболее способной группой профессиональных солдат, которых когда-либо рождала одна нация за одно поколение, выступили русские армии, разбросанные далеко друг от друга и насчитывавшие, по слухам, около 200 тысяч солдат[6].

Ими командовали три русских генерала, действовавшие независимо друг от друга, что значительно снижало их шансы на сопротивление этому потоку вторжения до тех пор, пока без лишнего промедления не установилось наконец единого командования. Так и случилось, но только после того, как они оказались на волосок от гибели по отдельности друг от друга, в лучших традициях Наполеона.

Обычно русскими армиями того времени командовали лично монархи. Именно это послужило причиной поражения при Аустерлице, случившегося в 1805 году, и, наверное, память об этом заставила Александра I пожинать плоды убежденности своих советников в том, что ему не следует единовластно командовать армией, а скорее удалиться на время войны в Санкт-Петербург.

История династии Романовых богата эксцентричными и загадочными царями, но Александр был, наверное, самой большой загадкой из всех. Никто, даже такой признанный психолог, как Наполеон Бонапарт, не мог понять его характера ни с момента их первой встречи на плоту в Тильзите, ни в тот день, когда царь, возглавляя победоносные эскадроны, вступившие в Париж, нанес визит вежливости бывшей жене своего противника. Даже много времени спустя последующие поколения русских, французов и британцев пытались дать свою оценку моральным и умственным достоинствам этого сильного, красивого и изящного человека, деспотично управлявшего миллионами русских, когда в 1812 году на их родину напали враги. Александр так и остался загадкой, идеалистом, героем и одновременно с этим человеком слабовольным, большие способности которого были так же бесплодны, как таланты чеховского интеллигента среднего класса. Он обладал телосложением и благородством Байарда, чьи подвиги лишены содержания и, соответственно, формы.

Его внешность, вне всякого сомнения, производила впечатление на окружающих. Современники говорят о том, что у него были глаза «небесно-голубого цвета». От своей матери, бывшей родом из Вюрттемберга, он и некоторые из его наследников унаследовали великолепное телосложение, позволявшее им сочетать в себе недюжинную силу и необычную, почти женскую грацию. В любой момент, как уже говорилось, Александр мог принять позу небрежного величавого властелина, что могло очаровать даже такого необыкновенно проницательного человека, как Талейран. В то же время Александр в случае необходимости мог превратиться в полудикого казака-партизана.

Его отец, Павел I, царь в старых традициях, фанатично, до самодурства помешанный на дисциплине, в своих поступках руководствовался сиюминутными настроениями. Говорили, что Павел, наблюдая за офицерами, маршировавшими на плацу во время парада, был готов озолотить их или повысить в звании, если маневры выполнялись безупречно, и отправить в Сибирь за малейшую провинность. Все очень сильно зависело от его настроения. Павла ждала та же участь, что и многих русских правителей. Его сначала оглушили, а потом задушили солдаты дворцовой гвардии, и есть определенные подозрения, что его наследник был молчаливым соучастником убийства. Александру до конца своих дней так и не удалось избавиться от обвинений в отцеубийстве, и, пожалуй, это и еще его либеральное образование, полученное от французского воспитателя Лагарпа[7], объясняет странности в его характере, проявившиеся во время такого богатого событиями царствования. На поверку он оказался искренним идеалистом с крайне либеральными для русского царя идеями. Ему привили взгляд на Французскую революцию как на прогрессивное и желанное событие, и после смерти своего отца он окружил себя молодыми людьми, горя желанием реформировать Россию от начала и до конца и поставить ее в один ряд с самыми конституционными монархиями Запада. Под их влиянием Александр стал заложником обещания, данного самому себе и состоявшего в том, чтобы дать России конституцию, отменить крепостное право, основать бесчисленное количество университетов и стать самым любимым монархом в русской истории. Он даже думал том, чтобы дать Польше независимость. А еще он хотел покинуть царский трон и заняться исследованиями природы. Так получилось, что ни один из этих достойных проектов никогда не осуществился. Он действительно основал несколько учебных заведений, но России пришлось ждать еще почти 100 лет, пока в 1917 году она не удостоилась недолго просуществовавшей конституции, в то время как крепостное право номинально отменили только в 1856 году[8].

Но тем не менее было что-то очень трогательное и неподдельно отеческое в его отношении к русским людям в целом. Александр никогда не оставлял попыток то там, то здесь учредить какое-либо учебное заведение, чтобы вырастить в нем людей, способных поддержать будущее конституционное правительство, а его любовь к Родине, в избытке присутствовавшая у большинства русских людей, никогда не ставилась под сомнение.

Александр конечно же жаждал военной славы, что было свойственно всем Романовым, но жаждал славы освободителя, дающего гражданские свободы, о которых он действительно мечтал, и поэтому характерные черты сторонника строгой дисциплины, по счастью, отсутствовали в его характере. Он был законченным актером, и вместе с этим прирожденным дипломатом. Наполеон называл его «северный Тальма» и «сфинкс»[9].

Воинские амбиции привели его к первому конфликту с Наполеоном, закончившемуся на Праценских высотах у Аустерлица, где Александр наблюдал, как на его глазах русскую армию наголову разбили. Заливаясь слезами, царь воскликнул: «Мы словно младенцы в руках этого гиганта!» Однако этот урок не прошел даром и в последующие семь лет во время своих уклончивых переговоров с Францией он познакомился с характером Наполеона намного ближе, чем любой из европейских самодержцев, настолько ближе, что, оказавшись в Париже спустя два года после вторжения Наполеона в Россию, он несколько самодовольно заметил: «А они говорили, что я глупец!» Впрочем, он ни в коей мере им не был. Во многих отношениях он был проницательным, настойчивым и решительным человеком, и в целом его поведение в течение нескольких следующих месяцев только подтвердило это. Александр играл с Наполеоном, как рыбак с большой рыбой, которая попалась на крючок, и решил и дальше придерживаться этой политики, хотя сначала и пережил шок от вторжения. Его твердость сохранять такую стратегию до логического завершения выражалась в замечаниях, которые он делал тем, кто предлагал ему заключить мир. «Скорее я отпущу бороду и до конца своих дней буду жить в Сибири, питаясь картошкой», – спокойно сказал он. В России борода означала принадлежность к крепостным. Только крестьяне, призванные на военную службу, имели привилегию брить бороду.

Тем не менее с начала вторжения участие Александра ограничивалось игнорированием попыток Наполеона перейти от увертюры к главному действию. Настоящее руководство оборонительной кампанией принадлежало в первую очередь Витгенштейну, защищавшему со своей небольшой армией Санкт-Петербург на севере, на левом фланге, Барклаю-де-Толли, командовавшему 120-тысячной армией, находившейся приблизительно в центре обороны, и князю Багратиону, стоящему с небольшой армией на юге. Четвертая армия, руководимая стремительным Чичаговым, увязла в боях с турками на Дунае и свою драматическую роль сыграла в более поздних событиях.

Из этой четверки Барклай-де-Толли и Багратион являлись наиболее интересными личностями, разница в характере которых была настолько велика, что послужила причиной многих неприятностей, пока оба они не оказались под единым командованием, начавшимся с назначения на должность главнокомандующего Кутузова, «старой северной лисицы» – ему нравилось, когда его так называли.

Предки Барклая – шотландцы, а сам он был литовцем, человеком чрезмерно осторожным, хорошо знавшим теорию ведения войны. Багратион познал искусство войны под знаменами неистового Суворова, о котором Байрон сказал: «герой и шут, полумерзавец, полудемон». Эти слова – точное описание Суворова: он был грозным противником на войне, способным вдохновить своих солдат на совершение невозможных подвигов, на доблесть и твердость, человеком, чья тактика ограничивалась только бешеными атаками на врага, где бы он ни появился. Багратион был вместе с Суворовым, когда этот демонический генерал очистил Северную Италию от французов, пока Наполеон находился в Египте, Багратион сопровождал Суворова во время его фантастического перехода через Альпы, после того как Массена разбил объединенные силы русских под Цюрихом[10]. Багратион с презрением относился к осторожности Барклая-де-Толли. Он хотел выйти в тыл французской армии, чтобы сделать отвлекающий маневр и тем самым либо остановить продвижение французов по направлению к Москве, либо заставить их воевать на два фронта.

Если бы его планы осуществились, только невероятное везение могло спасти его от окружения и уничтожения, попадись он прекрасному тактику, генералу Жюно, одному из самых близких друзей Наполеона, а не Жерому Бонапарту, брату Наполеона, охотнику за юбками, который мог быть кем угодно, но только не солдатом.

Так получилось, что русские медлили с генеральным сражением на протяжении всей дороги от Вильно до Бородина, находившегося недалеко от Москвы. Под Смоленском основные русские армии, за исключением Витгенштейна, защищавшего Санкт-Петербург и противостоявшего левому флангу французов, объединились под командованием Кутузова. Князь Багратион погиб в Бородинском сражении под Москвой.

В это время Александр, выбравший тактику выжженной земли, вынудил французскую армию безнадежно растянуться по всей опустошенной дороге длиной в 500 миль. Может быть, теперь Наполеон задумался над словами генерала Раппа, бесшабашного французского сорвиголовы, которые тот произнес во время небольшой вечеринки в Данциге, незадолго до начала вторжения. Наполеон тогда спросил у Бертье, начальника генерального штаба, и Мюрата, своего зятя: «Сколько лиг от Кадиса до Данцига?» Маршалы оказались слишком осмотрительны, чтобы дать ответ. За них ответил Рапп. «Слишком много!»– сказал он.