Читать книгу Ты мой вызов - Ронни Траумер, Ната Радуга - Страница 7

Мой зверь, спит и видит, как бы трахнуть эту девочку, чтобы она посыпалась, как перемолотый хрусталь

Грозный

Еду в общагу, забив на правила дорожного движения, и не потому что тороплюсь, а потому что не терпится этому идиоту малолетнему надавать по роже за прерывание сладкого занятия.

Правда какой-то осадок внутри, не вставляет меня, как яростно она сопротивляется. Словно и в самом деле не по кайфу, но разве такое может быть.

А с другой стороны, слишком долго Хрустальная корчит из себя недотрогу, не похоже на тупую игру по прибавлению себе веса. Однако, я учуял, как она задрожала, когда подошёл к ней у окна и озвучил свои мысли. Стоило увидеть её, стоящую там, так заворожённо смотрящую на открывшийся перед ней вид, и картинка прижатого к толстому стеклу голого тела всплыла перед глазами мгновенно. Чуть в штаны не кончил, представив, как я вдалбливаюсь в неё сзади, а голые сиськи скользят по холодной, гладкой поверхности.

И ведь поддалась ощущению, почувствовал это отчетливо. Сама воспроизвела мои слова в мыслях и увидела ту же картину. Но быстро справилась и давай снова корчить из себя святую.

Взбесила своей тирадой, чушь какую-то несла, только уши завяли. Я привёл её для конкретной цели, а она мне херню несёт. Задолбался играть в её постановке, член болезненно ныл, штаны рвал. Церемониться вообще не привык, и так слишком много времени на неё трачу.

И поплыл как пацан, едва сорвал с неё лиф. Кровь прилила к паху, и мозг отключился, на автомате что-то отвечал, сейчас хрен вспомню, что. Не видел ничего, кроме своего желания оказаться наконец между длинных ножек. Оставалось каких-то пару минут, и я бы избавил себя от мучений. Эта мысль поднимает во мне новую волну дикой ярости, я сейчас должен был трахать хрустальную девочку, а не возиться с малолетними торчками.

Когда паркуюсь у входа в общагу, я готов рвать на куски всех, кто попадётся на моём пути. Выхожу из тачки и хлопаю дверью так, что стёкла дребезжат. Поднимаюсь по ступенькам и захожу в холл, где наматывает круги Лохматый. Не колеблясь и секунды, подхожу к нему и с размаху въёбываю по роже.

– Где он? – рычу, схватив за горло.

– Грозный, – хрипит парень. – Я бы не стал тебя тревожить, но ты велел сообщать о любых происшествиях…

– Где он, я спрашиваю, – рявкаю на него, встряхивая.

– У медички, – отвечает и вытирает кровь с подбородка, когда я отпускаю его.

– Не смей дёргаться с места, – бросаю через плечо, направляясь в медблок.

– Дава, – встаёт на моём пути Макс. – Давай без жести, он просто тупой малолетний пацан.

– Отойди! – цежу сквозь зубы.

– Они слабые, гонятся за крутостью, вспомни себя в пятнадцать, – не унимается друг.

– В пятнадцать я спал на улице и зарабатывал себе на жизнь, ты прекрасно это знаешь, – напоминаю ему о тех временах, испепеляя взглядом.

– Дав…

– Убивать не буду, – перебиваю и, оттолкнув, шагаю вперёд.

Распахиваю дверь медкабинета и захожу в помещение. Виновник испорченного вечера лежит на кушетке под капельницей и весь подбирается, когда видит меня.

– Вышла! – приказываю Наташе, и та со вздохом поднимается на ноги.

– Капельницу не трогать, – ровным тоном говорит и удаляется.

Привыкла ко мне и моим воспитательным «беседам». Знает, что перечить нельзя, это чревато последствиями. Право кидать мне ответки имеет Макс, только ему за это ничего не будет, и это знают все.

– Я виноват, – бормочет сипло пацан на кушетке и пытается отползти к стене.

– Не дёргайся! – обманчиво спокойно бросаю.

– Прости, пожалуйста, – голос дрожит, лицо бледное, глаза слезятся. – Я больше не буду, честное слово, – пищит, но его это не спасёт.

– Что я тебе сказал, когда сюда привёз? – спрашиваю, взяв стул и присев рядом с кушеткой. – Отвечай, – тороплю, когда он не спешит открывать рот.

– Прости…

– Отвечай, мать твою! – рявкаю на него.

– Здесь есть правила, за нарушение которых мне придётся отвечать, – тараторит и шумно сглатывает.

– Верно, – киваю. – Дальше, – велю и прожигаю его взглядом.

Вижу, что боится, ещё немного, и позорно заплачет, но сдерживается, мужик ведь.

– Ты мне даёшь крышу над головой, еду, одежду, образование, – проговаривает, переводя взгляд на потолок.

– Так, и? – подначиваю продолжать.

– А я должен слушаться и не творить херню… – не успевает закончить, как вскрикивает от боли, когда я прокручиваю его пальцы ног. – Прости! Прости! Больше не буду выражаться, – восклицает, правильно поняв, за что ему сейчас было больно.

– Ты знаешь, что тебя ждёт? – спрашиваю, всё ещё сдерживая свой гнев под замком.

Макс прав, он всего лишь тупой малолетний пацан, который не даёт отчёта своим действиям.

– Карцер, – кивает и прикрывает глаза.

– А если это повторится?..

– Меня ждёт колония для несовершеннолетних, – отвечает.

– Это в лучшем случае, – добавляю и, поднявшись на ноги, выхожу из кабинета.

Макс просовывает голову и осматривает Егора, выдыхает, заметив, что пацан жив, на что я фыркаю.

– Наташа, приводишь его в норму и вручаешь Лохматому, – приказываю женщине, и та, кивнув, возвращается к рабочему месту. – Пошли, – говорю Максу, направляясь в холл.

– Удивил ты меня, – усмехается друг.

– Я должен был сломать нос пятнадцатилетнему ребёнку, когда его организм борется с наркотой? – смотрю на него вопросительно.

– Ты всё решаешь кулаками, – пожимает плечами.

– Иди нахрен, – выплёвываю и, присев на диван в холле, подзываю мнущегося с ноги на ногу Лохматого.

– Грозный, я не виноват, он сбежал…

– Закрой хлебальник и слушай, – устало вздыхаю. – Ты за них отвечаешь, и мне насрать на твои отмазки. Ждёшь, когда Наташа сделает свою работу, пацана в карцер, а ты в соседний. Усёк?

– Ты шутишь? – хмыкает, переводя взгляд с меня на Макса, ища поддержки.

Но Макс не лезет, знает, что я прав и что, если спустить с рук, потом и вовсе хрен удержишь. Слабину нельзя давать, иначе всё разрушится, а я не зря корячился столько лет.

– Похоже, что шучу? – смотрю на него, и Лохматый мотает головой. – И хвоста чтобы я не видел, – киваю на идиотскую причёску, за которую его и прозвали этим именем.

– Грозный, это уже перебор…

– Какой это по счёту прокол? – не даю ему договорить.

– Второй, – опускает голову, уверен, вспоминает давний разговор.

– Свободен, – жестом руки даю понять, чтобы свалил с глаз моих. – Позвони Тиму, скажи, чтобы вышел, – обращаюсь к Максу. – Объясни, как он должен себя вести, чтобы не оказаться на месте Лохматого, – договариваю и встаю. – Я уехал, – жму другу руку и покидаю общагу.

Меня дома бунтарка ждёт, и этот вынужденный перерыв не утихомирил моего зверя, который спит и видит, как бы трахнуть эту девочку, чтобы она посыпалась, как перемолотый хрусталь.

7.2

Грозный

Вернувшись к дому, поднимаюсь на свой этаж в спешке, а едва захожу в квартиру, замечаю валяющуюся на полу девчонку. Укуталась в свой пуховик, к стене прислонилась и, вроде, спит, но лицо искажённое, по щекам опять чёртовы слёзы катятся. Что опять не так? Я её даже не трогал ещё. Слишком хрупкая, не выдержит она моего зверя. Но и похрен, с каких пор меня трогают чужие слёзы? Не волнуют вообще, и она – не исключение. Всего лишь девка, которую хочу трахнуть.

Так какого хрена вместо того, чтобы разбудить и взять своё, я так бережно, чтобы не потревожить её сон, поднимаю с пола и несу в спальню?

– Не трогай, – бормочет, головой качает, а глаза так и не открыла. – Отпусти!

Нет, ну что за херня?

Поперёк горла эта её театральщина уже. Отпустить бы её на все четыре стороны и переключиться. Смотаться в «Соблазн», выбрать себе десять таких и выпустить наконец пар. Но не могу, мать вашу! Не могу, и всё тут. Тянет к ней нереально, как будто привязали, в голове беспрерывно бьёт: «моя». Я просто обязан трахнуть её, иначе не отпустит.

– Пожалуйста, я не выдержу ещё раз, – умоляет сонным голосом.

Ну что ты не выдержишь, я ничего ещё не сделал, а, между прочим, желание дикое, необузданное, неконтролируемое.

– Лучше убей, только не трогай, – припечатывает этой фразой, даже зависаю, так и не опустив её на кровать.

– Что за херню ты несёшь, Хрустальная? – хмурюсь, следя за её бледным лицом.

Дёргается от моего голоса, но не просыпается, а я ловлю себя на мысли, что в груди какое-то тепло от того, как она голову свою белокурую на моё плечо уложила. Вставляет этот жест похлеще алкоголя, и не с чем сравнить эти ощущения. Жуть как не люблю, когда я чего-то не понимаю, а сейчас я не врубаюсь, какого хера такая реакция.

Укладываю Хрустальную на кровать и избавляю от видавшего виды пуховика. Пару секунд размышляю над тем, чтобы раздеть её полностью, но решаю, что это плохая идея. Не сдержусь ведь, трахну её спящую.

Ещё одна лабуда, которая не поддаётся логическому объяснению. Обычно я сижу, раскинув ноги, а шлюхи меня ублажают, и нет желания наброситься на них, как на эту хрупкую девицу.

– Ром… – всхлипывает, заставляя развернуться на полпути к выходу. – Не надо, прошу, – скулит и сворачивается на кровати.

Это уже не смешно нихера. Что она несёт? Какой, к хренам, Рома, и что он не должен делать?

Какого-то чёрта возвращаюсь к койке и накрываю мелко дрожащее тело пледом. Нависаю над ней долго, всматриваюсь в лицо и пытаюсь вдуплить, что в ней такого, но, так и не догнав, покидаю спальню и закрываю дверь.

Подхожу к шкафу с бухлом и, налив себе порцию шотландского, залпом выпиваю. Не по кайфу мне всё это. Какого дьявола она мне сдалась? С какого хрена я не могу выкинуть её из головы? В свою кровать уложил, пледом укрыл… да в той койке вообще никого не было, кроме меня. Для перепихона у меня другая комната, я ценю своё место отдыха и не таскаю туда всякую шваль.

От мыслей отвлекает звонящий телефон, и, достав его из кармана, я закатываю глаза и устало вздыхаю. Ему-то что надо?!

– Да, – отвечаю, подойдя к бутылке на столе и плеснув себе ещё.

– Ты обещал быть на ужине, – с ходу заявляет недовольным тоном.

– А ты обещал матери любовь до гроба, – отвечаю и отправляю в глотку обжигающее нутро пойло.

– Не начинай, – рычит в трубку, хотя знает, что на меня это не имеет никакого эффекта. – Мила старалась…

– Отсосать тебе, чтобы хорошо жить? – усмехаюсь, перебивая его.

– Ты совсем охренел? – уже орёт во весь голос.

– Весь в тебя, – киваю, словно он может видеть. – Короче, не порти себе и своей суженой вечер. Я не приеду, у меня дела поважнее, – говорю серьёзным тоном и отключаюсь до того, как он выскажет мне то, что я уже неоднократно слышал.

Знаю, что веду себя как конченный мудак, но так называемый отец получает то, что заслужил. Не могу себя заставить поменять к нему отношение. Конечно, сейчас оно лучше, чем лет десять назад, но идиллии у нас никогда не будет. Я не прощу ему смерть матери и мои ночёвки под мостом с бомжами, пока он сидел на золотом толчке.

Набираю Толя и подхожу к окну, вглядываясь в чёрное небо, покрытое тучами, на стекло падают первые капли дождя, и в памяти всплывают не самые приятные воспоминания. Ненавижу дождь с пятнадцати лет, когда шёл по кладбищу за гробом…

– Грозный? – вырывает из мыслей хриплый голос.

– Здорово, помощь нужна, – с ходу заявляю.

– Излагай, – хмыкает, и я прямо представляю его рожу с этой блядской улыбкой.

Разбил бы её с удовольствием, но Саша Толь профессионал своего дела, и только это его спасает.

– Некоторое время назад я просил выяснить всё, что есть на девушку…

– Алёнушка, – вставляет.

– Она, – подтверждаю и продолжаю. – Кажется, ты хреново свою работу выполнил.

– Это невозможно, – говорит ровным тоном, но я слышу, как он выдыхает и сразу закашливается, опять курит.

– В общем, найди какого-то Рому, который как-то с ней связан, и срочно, – озвучиваю главную цель своего звонка.

– Ладно, – бросает и затягивается. – Как только, так сразу, – добавляет и отключается.

Что ты скрываешь, Хрустальная?