Читать книгу Рассекреченное королевство. Испытание - Ровенна Миллер - Страница 7

Я раздраженно отшвырнула гребень – волосы наотрез отказались укладываться в прическу, приличествующую официальному ужину, который я согласилась посетить вместе с Теодором. Замысловатые прически знатным дамам сооружали горничные, обученные парикмахерскому мастерству, либо знатоки-цирюльники. Мне подобная роскошь была не по карману, однако торжественный прием требовал не менее торжественной прически. А золотая цепочка на моем запястье намекала, что я добровольно приняла на себя обязанности спутницы царской особы и не смею ударить в грязь лицом. В воздухе пахло розовой пудрой. Как мне нравился этот запах, когда я покупала пудру у аптекаря! Теперь же он невыносимо щекотал мне нос.

Часы на Площади фонтанов пробили шесть. Через полчаса карета Теодора остановится у моих дверей, а я еще не одета: меньше всего мне хотелось, чтобы пудра, сыпавшаяся с моих волос, запятнала новое платье. Я нанесла еще немного пудры, глубоко вздохнула, скатала волосы в валик и наконец-то уложила на голове скромную, но довольно пышную а-ля Помпадур. Спешно заколов ее шпильками, я решила не распускать локоны, а обойтись шиньоном и завитой прядкой волос, приспущенной на шею.

Я очень надеялась, что мое новое шелковое платье-водопад, ярко-бирюзовое с ниспадающими на спине складками, изумительно собранными Алисой, и декорированное шелковыми лентами-бантами – моих рук дело, – отвлечет внимание от нелепой копны на моей голове. Осознание того, что выходить в свет с Теодором придется чуть ли не ежедневно, открыло мне глаза на чудовищную нехватку подобающей одежды в моем гардеробе. Я сшила бирюзовое платье и теперь вечерами корпела над бледно-коралловым одеянием, подходящим для бала или званого обеда. А еще в своей спальне я трудилась над пока разрозненными частями будущего придворного наряда для церемониальных приемов на самых-самых верхах.

И все же благодаря новым платьям я могла везде сопровождать Теодора. Любое появление на публике вместе с наследником трона воспринималось знатью как некое зашифрованное послание – декларация о намерениях или, чаще всего, о политических махинациях. Стоило только сыну какого-нибудь мелкопоместного дворянчика заскочить на день рождения тети вместе с герцогиней, более родовитой, чем он сам, и салон Виолы неделю гудел, как растревоженный улей, обсуждая возможный брачный союз между их семьями.

Город уже наводнили слухи о том, что принц обручился то ли с «бесстрашной белошвейкой», то ли, в зависимости от источника слухов, с «дворянской подстилкой». Само собой, этого и следовало ожидать. На моей памяти было несколько подобных мезальянсов – смешанных браков между простолюдинами и обедневшими патрициями. Сообщения о свадьбах публиковались в солидных ежемесячниках, а дешевые газетенки тем временем рылись в грязном белье новобрачных. Все прекрасно понимали, что большинство подобных браков заключалось из-за денег или, скорее, из-за нехватки оных у отпрысков благородных семейств. У везучих торговцев и биржевых маклеров, плутовавших с куплей-продажей заграничных товаров и морскими перевозками, денег куры не клевали, чем никак не могли похвастаться захолустные дворяне, приведшие в упадок свои родовые гнезда.

Конечно, никто не предполагал, что Теодор ухаживает за мной, позарившись на мои богатства. От одной только мысли об этом меня разбирал смех. Правда, смех этот был сквозь слезы, и затем у меня перехватывало дыхание. Я сжигала за собой все мосты: отстранялась от работы в ателье и собиралась показаться рука об руку с Теодором, выставив на всеобщее обозрение наши парные золотые цепочки.

Но у меня есть веская причина появиться там, одернула я себя. И эта причина – процветание Галатии и ее народа. Повторяя про себя это заклинание, я затянула корсаж, надела платье и поглядела в зеркало, проверяя, не смялась ли отделка, украшающая перед платья. Бирюзовый цвет необыкновенно шел мне, пеллианке, выгодно оттеняя золотистую кожу и темные волосы, столь необычные у галатинских высокородных дам. Мало кто отваживался щеголять в подобных нарядах. Я достаточно пошила платьев на своем веку, чтобы овладеть тонким искусством сочетания ткани и цвета: все созданные мною модели не только безукоризненно сидели на фигурах покупательниц, но и подчеркивали красоту их глаз, нежность кожи, пышность волос.

Я порылась в шкатулке с украшениями. Выбор был небогат, и я не знала, что предпочесть – стразы из хризолита или натуральный жемчуг, подарок Теодора. Искусственный хризолит будет смотреться намного выигрышнее с моим платьем, однако жемчуг придаст солидности и респектабельности в глазах злопыхателей. В конце концов я выбрала хризолит.

Я взволнованно прохаживалась возле двери, высматривая Теодора – не стоило заставлять его ждать или заходить за мной. Моим соседям и без того хватало поводов для сплетен, незачем привлекать к себе лишнее внимание. Лишь только карета показалась из-за угла, выворачивая на нашу узенькую улочку, я молнией выскочила наружу.

– Тут вроде не ипподром, – усмехнулся Теодор, когда я стремительно захлопнула за собой дверь. – Мы ведь не участвуем в скачках. Хотя, раз уж речь зашла о скачках, вскоре состоится забег, который, думаю, мог бы тебя…

– Не все сразу, – выдохнула я и рассмеялась. – Давай этот ужин пройдет на твоих условиях, а скачки – на моих. Как насчет пикника на лужайке у всех на виду?

Он улыбнулся. Как бы мне хотелось, чтобы он не воспринял это предложение как шутку.

Министр иностранных дел жил на окраине города, где сравнительно недавно на утесе вырос целый квартал великолепных домов из белого известняка, которые выходили окнами на залив, образованный широко растекшейся рекой. Я почти не бывала там, лишь захаживала изредка, чтобы дать совет жене очередного торговца-нувориша или дочке судостроителя. И Виола, и Теодор жили в более старых, хотя не менее престижных районах города.

Нас провели по бесконечному огромному холлу. Шаги гулким эхом отдавались от мраморных плит пола и звучали громче, чем мне бы хотелось. Ни с чем подобным я в домах Виолы и Теодора не сталкивалась. Одним взглядом я окинула обеденную залу и поняла, что в ней нет и намека на теплоту и искренность, царившие в салоне Виолы. Как же самонадеянна я была, когда считала, что вечера, проведенные у Виолы вместе с ее подругами, подготовили меня к подобным официальным приемам… Столько церемониальных правил и условностей придворного этикета я не встречала со времен Средизимнего бала, а на него я попала совсем по другой причине. И теперь, в этом доме, я чувствовала себя менее уверенной, чем во дворце, когда вытягивала проклятие из королевской шали.

По счастью, меня усадили рядом с Виолой.

– Я уговорила леди Юлину поменяться со мной местами и перекочевать к герцогине Поммерли, – шепнула она, кивком головы указывая на сидевшую в дальнем конце стола хрупкую, словно птичка, женщину с белоснежно-белой прической а-ля Помпадур на голове, окруженную такими же, как она, почтенными старцами и старицами. – Полагаю, если им позволят вздремнуть во время десерта, им это пойдет только на пользу, согласны?

– Согласна, – ответила я.

Я приободрилась: все-таки неплохо иметь здесь под боком подругу Виолу.

Разгладив элегантное бледно-лиловое платье, Виола уселась на стул. В ушах ее, отражая свет горящих свечей, покачивались аметистовые сережки, на груди, в вырезе платья, алела шелковая кокарда.

– У вас очаровательное платье, – заметила она, когда я заняла свое место.

– Благодарю вас. Я уже так давно ничего сама не шила.

Сидящая напротив нас дама внимательно посмотрела на меня. Слышала она меня или нет – не знаю, но меня бросило в жар. Присутствующие здесь женщины никогда ничего не шили, не считая кружевных салфеточек да украшенных бисером безделушек, которые они дарили друг другу на праздники. Щеки мои горели, но, с другой стороны, что, как не швейное ремесло, давало мне право говорить от лица трудового люда? Что, как не мои натруженные руки и нескончаемый рабочий день?

– Роскошный цвет, – восхищенно ахнула Виола. – Наверняка вы ходили на Шелковую ярмарку в этом году?

– Да, – закашлялась я. – Народу там было – не протолкнуться.

– Я слышала, серафским производителям шелка немного не повезло – шелковичные черви пострадали от засухи или чего-то там. Однако серафские красители по-прежнему бесподобны.

Я не смогла удержаться от соблазна поддержать разговор на близкую мне тему.

– Высокое качество их тканей объясняется тем, что они производят шелк как меньшей, так и большей плотности, в котором присутствуют утолщения и «затяжки» – как по мне, он не подходит для строгих придворных нарядов, однако из него могут получиться интересные платья и пелерины. То же касается и серафских красителей – окрашенные ткани выглядят так, словно они изначально такими и были.

– Итак, скоро дешевый шелк войдет в моду, – рассмеялась Виола.

– Думаю, да.

Дама больше не обращала на наш разговор никакого внимания, как, впрочем, и все остальные. Сидевший сбоку Теодор беседовал с седым военным в униформе. Я раскусила замысел Виолы – зная, что никто не слушает, о чем я толкую, она заставила меня разговориться на знакомые мне темы и вести себя в глазах окружающих естественно и непринужденно.

– Кстати, насчет шелка. – Виола покопалась в кармане. – Совсем из головы вылетело. Конечно, мне с вами в шитье не тягаться, однако я сшила несколько вещиц.

С этими словами она вложила мне в руку шелковую кокарду из алых и серых лент.

– В поддержку «Билля о реформе». Алый цвет означает сами понимаете что, а серый – гранит, из которого создана наша Галатия. Как символ доброго начала добрых дел. Неплохо придумано, а?

Я покрутила кокарду в руках. Серый цвет… Напоминает чернила, зиму, мятеж Средизимья.

– Великолепно.

– Я понимаю, что она не очень-то подходит к вашему платью, но держите. – Виола протянула мне булавку, и я приколола кокарду на грудь, словно бант.

– А я-то губу раскатал – посидеть рядом с леди Юлиной!

Я подняла глаза и увидела Эмброза, брата Теодора. Весело ухмыляясь, он примостился рядом с Виолой.

– А вы помутите воду в этом стоячем болоте – глядишь, какой-нибудь старый пень и уступит вам свое место, – съязвила Виола.

– А как же Софи? Я хочу сидеть с ней.

И он с улыбкой отвесил мне легкий поклон.

– Полагаю, мне следует вас поздравить, – продолжал он. – Примите мои соболезнования и – добро пожаловать в семью.

– Премного благодарна, – принужденно хихикнула я.

Дама, сидевшая напротив, теперь не сводила глаз с моей золотой цепочки. Перехватив мой взгляд, она тотчас же отвернулась.

– Вы уже обсудили дату свадьбы? – Эмброз пригубил вина. – Осень, угадал? Матушке в последнее время недужится, а ей непременно захочется встать у руля свадебного переполоха.

По правде сказать, мне даже в голову не приходило, сколько сложностей и перипетий влечет за собой организация свадьбы знатной персоны.

– Ее мучают мигрени? – участливо спросила Виола. – Она ведь уедет в Рокфорд на все лето?

– Матушка держится изо всех сил: хочет дождаться, когда Совет уйдет на каникулы. Но Полли наседает на нее, мол, надо ехать немедля. Она даже начала строить глазки этому отъявленному мерзавцу, герцогу Таю Андерхиллу, лишь бы спровадить матушку из города как можно скорее. Пока не стало слишком поздно. Мол, делайте ноги, пока ноги не протянули.

Эмброз покатился со смеху.

– Вы несносны, – попеняла ему Виола. – А ваши шутки просто невыносимы. Ах, а вот и салат… Помидоры? Кто это додумался разложить на тарелке помидоры и назвать это салатом?

Не скрывая отвращения, она подцепила сочащиеся влагой красно-желтые кружки. Я же с наслаждением съела свою порцию, сдобрив помидоры, для придания вкуса, щепоткой соли и каплей уксуса.

После салата нам подали рыбу, и мы принялись обсуждать погоду, еду, присутствующих и отсутствующих гостей. Казалось, все старательно избегали любых острых тем, могущих вызвать споры. Даже дама напротив, покосившись на мое запястье, ловко перевела разговор о летних свадьбах в совсем иное русло. И такие беседы велись почти весь обед. Группа убеленных сединами патриархов на дальнем конце стола притихла и, к радости Виолы, задремала. Я толкнула ее локтем, и мы захихикали в кулачки.

– Полагаю, для этого нет никаких оснований, – произнес седовласый муж, сосед Теодора. Голос его разнесся по всей зале, и шушукавшиеся между собой гости притихли. – Хватит с нас реформ! Довольно уступок!

Эмброз подмигнул мне и закатил глаза, покачав головой. Блестящий студент, будущий юрист, он с самого начала помогал Теодору писать и переписывать Билль, отмечая мельчайшие нюансы в законах и предписаниях, которые Теодор намеревался положить в основу законодательной структуры нового государственного строя.

– Неужели вам мало беспорядков, случившихся прошлой осенью, и мятежа Средизимья? Хотите, чтобы все повторилось? – пронзительно вскрикнула дама, сидевшая за столом напротив нас. – Генерал Вайтакер, вам, возможно, посчастливилось оказаться в стороне от этих событий, но позвольте вас заверить – никто из нас не желал бы пережить их вновь.

– Ни в какой стороне я не оказывался, – заревел генерал, жестоко уязвленный этими словами. – Мне ли бояться всякого сброда с вилами наперевес! Но никто из вас не видит дальше своего носа, вы не понимаете, чего действительно стоит бояться – их великих идей, вздорных, завиральных, смертельно опасных. Идей, которые ни одно правительство не сможет воплотить в жизнь!

– Да неужели? – спокойно поинтересовался Эмброз, сводя на нет мелодраматический пафос Вайтакера. – Можете ли вы привести в пример какие-либо обоснованные теории или сопоставимые государственные структуры?

Генерал Вайтакер, однако, уклонился от научной дискуссии.

– Простолюдин, – продолжал вещать он, – не в состоянии управлять государством. А ведь они хотят именно этого – лишить вас законной власти. И когда вы останетесь не у дел, что ожидает нашу страну? Анархия!

– А может, выборное правительство? – поправил его Теодор. – Гипотетически. Именно к этому и призывают все их листовки – к выборным представителям всех сословий.

– О да, голосующая чернь, избирающая себе подобных… Оставьте! Пусть свиньи командуют в хлеву!

Виола широко распахнула карие глаза: ее художественная натура набрасывала эскиз будущего рисунка, расставляя по местам персонажей и окружавшие их предметы. Я даже видела эту картину, выдержанную в эстетике классицизма: спорящие представители знати, роскошная обстановка, остатки еды на тарелках и я в бирюзовом платье, невольный свидетель разыгравшейся драмы, композиционный центр, приковывающий внимание.

– Мне казалось, я приглашена на обед, – возвысила голос Виола, – а не в зал заседаний. Раз уж меня на заседания и калачом не заманишь, вы решили устроить дебаты тут, прямо передо мной?

Раздались сдержанные смешки, но генерал Вайтакер не собирался сдаваться без боя.

– Народ не посмеет развязать революцию, – заявил он.

– Я думаю, сэр, – робко предположила я, – сделав ставку на подобное развитие событий, вы проиграете.

Глаза Виолы вылезли из орбит, Теодор, переживая за меня, так плотно сжал губы, что они побелели. Эмброз ободряюще улыбнулся одними уголками рта. Я же расправила плечи.

– Один раз они уже взбунтовались и восстанут вновь, если их долготерпение не получит достойной награды.

Пунцовости цвета, окрасившей картофелеобразный нос генерала, позавидовали бы самые лучшие красильщики тканей. Прежде чем генерал успел сообразить, что мне ответить, сидевшая напротив дама, что поддела его ранее, пронзила меня колючим взглядом.

– Должны ли мы воспринимать это как угрозу со стороны алчных народных масс, которым все мало?

А я-то полагала, она наш друг и сторонник реформ. Что ж, я ошиблась.

– Н-не думаю, – заикаясь, ответила я. – Я просто хотела подчеркнуть, что они верны своим идеалам.

– Мне кажется, это важное замечание, – ринулся мне на выручку Теодор, – то, что они спокойно ждут, учитывая сложившиеся обстоятельства. Почитайте их памфлеты – в половине из них высказывается горячая поддержка юридических реформ и содержатся призывы к терпению, терпению и снова терпению.

Голос Теодора дрожал, но я заметила, как несколько хранящих молчание дворян одобрительно кивнули.

– К слову о ставках. Насколько я знаю, этим летом нас ждут восхитительные скачки, – проворковала Виола, нарушая неловкую тишину, и сразу несколько человек принялись оживленно болтать о светских мероприятиях, проводимых в городе этим летом. Однако и тут не обошлось без обид – оказалось, что большинство дворян, вместо того чтобы погрузиться в сонное царство летних резиденций, вынуждены были торчать в городе из-за «Билля о реформе».

– Прости за этот бедлам, – повинился Теодор, когда мы возвращались домой. – И надо ж мне было связаться с этим напыщенным болваном! Вайтакер вояка до мозга костей, законодательные новации для него – как для барана новые ворота.

– Он не один такой, – заметила я.

Если Теодор надеялся, что сегодня вечером воодушевит элиту дворянства не только начать считаться с простолюдинами, но и воспринимать их как равных, то, боюсь, он потерпит сокрушительное поражение.

– Не только реформы встают ему поперек горла, – вздохнула я и отвернулась к окну.

Генерал Вайтакер не допускал и мысли, что я и подобные мне являются во всем ему равными. Хорошо, что я сидела у окна кареты, которое выходило на залив и реку, а не на дома-громадины, заполонившие противоположную сторону улицы.

Теодор склонился ко мне, и наши пальцы сплелись.

– Такие люди, как он, могут метать громы и молнии, но не могут разрушить наш союз. Не могут выступить против законной власти. Они призна́ют нашу правоту.

– А если… если не призна́ют?

Я припомнила фразу, вычитанную из книжки Кристоса, которую, как я полагала, он позаимствовал у Пьорда Венко. Несмотря на сомнительное происхождение, фраза врезалась мне в память.

– Бездействовать – много проще, чем меняться, однако и в бездействии таится движущая сила, укрепляющая и поддерживающая самое себя, – процитировала я. – Что, если они не изменятся?

– Если Билль пройдет, у них не останется выбора. Им придется измениться, хотят они того или нет.

– Ты так думаешь? – спросила я еле слышно.

Слова, брошенные Вайтакером, поколебали зародившиеся во мне надежды, и червь сомнения вполз ко мне в душу. Я должна была поговорить с Теодором начистоту.

– Воспротивиться законной власти для них равносильно измене. Они не пойдут ни на политическое убийство, ни на раскол, ни на что-либо подобное. – Колесо кареты попало в глубокую выбоину, и Теодора качнуло на меня. – Не в их силах остановить реформы.

– Но у них полно денег, они властвуют в большинстве провинций. Как их принудить к чему-либо?

– Они подчинятся законной власти, – повторил он.

– Теодор, – несмело начала я. – Не хотелось бы тебя огорчать, но все эти сильные мира сего находятся у кормила власти, которое столетиями позволяло им править и повелевать. Не витаешь ли ты в облаках, полагая, что они склонят головы перед новыми законами?

– А по-твоему – что? В одночасье все дворяне станут преступниками?

– Нет, – удрученно вздохнула я. – Но для тебя они – ровня. А для меня – цари горы по воле случая, которые слишком долго никого не пускали на вершину. Они понятия не имеют, что творится у подножья горы, они на все смотрят свысока.

– Ты хочешь сказать, что я ни в грош тебя не ставлю? Смотрю на тебя сверху вниз?

– Нет! – Я вцепилась в шелковые юбки. – То есть смотришь иногда, но неумышленно. Что поделать, ты родился на вершине горы, а я – у ее подошвы. Но неужели ты не понимаешь, что в твоих руках власть, которой у нас нет?

Я тяжело дышала, но, наконец-то высказав все, что во мне накипело, почувствовала себя легко и свободно.

– Но я пытаюсь помочь! Стараюсь поступать по справедливости с тобой и с кем бы то ни было в Галатии, лишь бы эта чертова страна не развалилась на части!

– Знаю! Но, черт побери, Теодор, неужели ты не понимаешь, что твои благие намерения – это дорога в ад? Складывается ощущение, что нам могут вначале что-то дать, а потом, – я втянула воздух, – взять и отнять!

Он внимательно оглядел меня: заметил смятый шелк, сжатый в моих кулаках, отчаянную решимость на моем лице.

– Я подумаю над твоими словами, – сказал он.

– Спасибо.

– На данный момент я более чем уверен – даже если они не захотят меняться, они не захотят вызывать и открытый бунт, так что Билль одобрят.

– Полагаю, – осторожно улыбнулась я, – как только Билль войдет в законную силу, они не будут возражать против реформ, дабы не раздуть пожар гражданской войны.

– Конечно, нет! – завопил Теодор в притворном негодовании. – Этому отребью только волю дай, они такого наворотят! Анархисты!

Я расхохоталась – настолько ловко Теодор спародировал генерала Вайтакера.

– А теперь – за работу. Впереди у нас великие дела и долгие вечера. – Теодор взял меня за руку. – И я так рад, что мы проведем их вдвоем.