Читать книгу Сентябрь - Розамунда Пилчер, Розамунда Пилчер, Rosamunde Pilcher - Страница 3

Четверг, 12 мая

Ночи стали короткими, и сон так и не пришел. Скоро рассвет. Он надеялся, что наконец-то выспится – устал и измучился ужасно. Три дня не по сезону жаркого Нью-Йорка совершенно вымотали его, три дня, до отказа заполненные деловыми встречами за завтраком и за обедом, бесконечные обсуждения и споры во второй половине дня; слишком много кока-колы и черного кофе, каждый день приемы, сидение допоздна в ресторанах и ни глотка свежего воздуха.

Наконец дело было сделано, хотя успех дался ему нелегко. Харви Клейн оказался крепким орешком, и он не сразу убедил его, что предлагает единственный реальный путь завоевания английского рынка. Но в конце концов Клейн одобрил его творческие замыслы, включая график работ, выставки и фотографии. Ноэль возвращался в Лондон с контрактом в кармане. Он уложил чемодан, сделал последние телефонные звонки, засунул в портфель документы и калькулятор, поговорил с Харви Клейном – тот позвонил, чтобы попрощаться, спустился вниз, расплатился за номер, остановил такси и поехал в аэропорт имени Кеннеди.

Вечерний Нью-Йорк, как всегда, являл собой сказочное зрелище – в мерцающем небе поблескивали огнями небоскребы, по шоссейным магистралям текли реки светящихся автомобильных фар. Этот город щедро предлагал тебе уйму развлечений, что только душе угодно.

В прежние свои приезды Ноэль развлекался вовсю, однако на этот раз он не смог принять ни одного приглашения. Обидно уезжать, не вкусив всех удовольствий, такое чувство, что тебя выпроваживают, когда веселье еще в самом разгаре.

Такси подвезло его к терминалу «Бритиш эйрвейз». Он покорно встал в очередь, прошел контроль, освободился от лишнего багажа, снова встал в очередь – его вместе с портфелем просветили рентгеновскими лучами – и наконец-то вошел в зал отправления. Купил бутылку беспошлинного шотландского виски в ларьке, «Ньюсуик» и «Эдвертайзинг эйдж»[1] в книжном киоске. Отыскал свободное кресло, плюхнулся в него и стал ждать, когда объявят посадку.

Щедротами фирмы «Уэнборн и Уайнбург» он летел клубным классом и, слава богу, мог хотя бы вытянуть свои длинные ноги, к тому же он попросил место у окна. Ноэль снял пиджак, устроился поудобнее. Очень хотелось пить. Вдруг ему повезет и никто не займет соседнее кресло, мелькнуло в голове, однако надежда тут же угасла: появился респектабельный толстяк в синем, в узкую полоску, костюме, аккуратно разместил в верхнем отделении всевозможные пакеты и свертки и, отдуваясь, погрузился в кресло рядом с Ноэлем.

Господин занял довольно много места. В салоне было прохладно, но от соседа тянуло жаром. Он вытащил из кармана шелковый платок, промокнул лоб, стал устраиваться поудобнее и ненароком – довольно больно – ткнул Ноэля локтем.

– Ах, извините! Похоже, самолет набит битком.

Разговаривать Ноэлю не хотелось. Он улыбнулся, кивнул в ответ и демонстративно развернул «Эдвертайзинг эйдж».

Они взлетели. Подали коктейли, затем разнесли обед. Ноэль не был голоден, но отобедал, поскольку больше нечем было себя занять. Огромный «Боинг-747», равномерно гудя, летел над Атлантикой. Стюардессы унесли подносы, начали показывать фильм. Ноэль успел посмотреть его в Лондоне, поэтому попросил принести ему виски с содовой и стал медленно его потягивать. Свет в салоне притушили, пассажиры потянулись за подушками и пледами. Толстяк в соседнем кресле сложил руки на пузе и моментально захрапел. Ноэль закрыл глаза, но под веки словно набился песок, и он снова раскрыл их. В голове крутились разные мысли – мозг его три дня работал на бешеной скорости и теперь никак не мог остановиться. Нет, ему не уснуть.

Казалось бы, он должен торжествовать: заключил прекрасный контракт, причем, можно сказать, прошил все шовчики и возвращается домой победителем. Кстати, о названии «Седло и стремя». Чем чаще повторяешь это название, тем глупее оно звучит. Впрочем, сами изделия отнюдь не глупые. Чрезвычайно важные не только для Ноэля, но и для «Уэнборн и Уайнбург».

«Седло и стремя». Компания вела свою родословную из Колорадо. Несколько лет назад там начали производить высококачественные кожаные изделия для местных ранчо. Седла, сбрую, сапоги для верховой езды, отмеченные престижной торговой маркой: подкова с буквой «S» посередине.

Компания с первых же шагов хорошо себя зарекомендовала и вскоре одержала верх над всеми соперниками. Ассортимент начал расширяться, в скором времени компания уже производила и более изящные вещи: чемоданы и саквояжи, дамские сумочки, несессеры, туфли и сапоги. Все изделия ручной отделки и из превосходной кожи. Пожалуй, теперь ее фирменный знак соперничал лишь с маркой «Гуччи» или «Феррагамо», и цены были соответствующие. Слава фирмы росла, и с некоторых пор стало считаться хорошим тоном привезти из поездки в Штаты сумку или ремень фирмы «Седло и стремя».

А потом прошел слух, что «Седло и стремя» продвигается на британский рынок и устанавливает связь с некоторыми тщательно отобранными лондонскими магазинами. Начальник Ноэля, Чарльз Уайнбург, случайно услышал об этом на одном из званых обедов. На следующее утро Ноэль, вице-президент фирмы и директор отдела рекламы, был приглашен на утренний брифинг.

– Я хочу их заполучить, Ноэль. Пока только горстка людей в нашей стране слышали о «Седле и стремени», компании понадобится хорошая реклама. Мы начинаем действовать первыми, и, если ввезем их в Англию, они будут у нас в руках. Вчера ночью я звонил в Нью-Йорк и разговаривал с президентом компании Харви Клейном. Он готов с нами встретиться, но хочет, чтобы мы продемонстрировали всю рекламу. В вашем распоряжении две недели. Свяжитесь с Департаментом искусств, постарайтесь разработать что-то вместе с ними. И бога ради, найдите фотографа, у которого мужчина выглядел бы как мужчина, а не как манекен в витрине магазина. Отыщите настоящего игрока в поло. Если он то, что надо, и будет на высоте, я за ценой не постою…

Вот уже девять лет Ноэль Килинг работал на фирму «Уэнборн и Уайнбург». Девять лет – немалый срок для рекламного дела, а Ноэль продолжал работать все в той же фирме и время от времени сам удивлялся, что ему по-прежнему сопутствует успех. Его коллеги-ровесники давно уже ушли кто куда, кто-то в другую компанию, кто-то даже открыл собственное агентство. А Ноэль оставался все в той же фирме.

Постоянство это объяснялось главным образом обстоятельствами его личной жизни. Если вспомнить, через год или два после поступления в фирму «Уэнборн и Уайнбург» Ноэль всерьез подумывал о перемене места работы. Его одолевало беспокойство, он чувствовал неудовлетворенность, работа его не очень-то увлекала. И он предавался радужным мечтам: вообще бросить рекламу и завести какое-то собственное дело, допустим заняться продажей земли или товаров широкого потребления. В голове его рождались грандиозные планы, только вот денег не было, и он вынужден был смириться с тем, что есть. Порой им овладевало отчаяние – столько упущенных возможностей!

А потом, четыре года тому назад, все переменилось, и довольно драматичным образом. Ноэлю минуло тридцать, он все еще оставался холостяком, одна подружка сменяла другую, его это вполне устраивало, и непохоже было, что он вообще когда-либо изменит свой образ жизни. Но тут вдруг умерла его мать, и впервые в распоряжении Ноэля оказались деньги.

Умерла она неожиданно, и это было таким ударом, что какое-то время он никак не мог поверить, что она навсегда ушла из его жизни. Он любил ее, хотя и не предавался сентиментальности и не демонстрировал свою привязанность, но, если сформулировать более точно, мать была для него не только постоянным источником пищи насущной, не только снабжала его чистой одеждой, предоставляла теплую постель, но и, когда он просил, оказывала моральную поддержку. Он уважал мать за то, что она твердо стояла на страже собственной независимости, и высоко ценил ее неукоснительное правило: никогда, ни в какой форме не посягать на его, Ноэля, личную жизнь. Однако многое в ее поведении его просто бесило. Самое худшее было то, что она вечно окружала себя какими-то неудачниками и просто любителями поживиться за чужой счет. Каждый встречный-поперечный становился ее другом. А Ноэль всех их называл приживалами. Она не обращала ровно никакого внимания на его циничные замечания, и, словно мотыльки на огонь, к ее очагу слетались одинокие старые девы и вдовы, нищие художники и безработные актеры. Всем им она старалась помочь, и Ноэль считал, что это так же глупо, как и эгоистично с ее стороны, поскольку свободных денег в семье не было, их не хватало даже, как считал Ноэль, на самое необходимое.

Эта бездумная щедрость отразилась и в ее завещании. Большая сумма денег была оставлена совершенно чужому парню, не имеющему никакого отношения к их семье… Почему-то она пригрела его и почему-то захотела ему так щедро помочь.

Для Ноэля это был жестокий удар. Чувства его были глубоко уязвлены, понес значительный ущерб и его карман. Он никак не мог забыть об этом бессмысленном даре, но что толку было сожалеть и злиться – мать ушла. Он не мог высказать ей свое мнение по этому поводу, обвинить ее в предательстве, потребовать объяснений. Она ушла, она была вне досягаемости. Она где-то там, за бездонной пропастью или за рекой, которую не переплыть, на солнечной поляне или под сенью деревьев – как там ей представлялось Царство Небесное? – ей не страшен его гнев, и ее ничуть не трогают его упреки и притязания. Она, быть может, втайне подсмеивается над своим сыном, и глаза у нее лукаво поблескивают.

Тогда он отвернулся от семьи – собственно, ему некого было огорчать, кроме двух сестер, и сосредоточился на работе – единственной устойчивой части своей жизни. К собственному удивлению, а также к удивлению своего начальства, он обнаружил – и как раз вовремя, – что работа в рекламе, оказывается, ему очень интересна и он делает ее отличнейшим образом. К тому времени, когда все формальности с оставленным матерью наследством были завершены и его доля благополучно положена в банк, юношеские фантазии о том, как он вдруг разбогатеет, пустившись в крупную игру или придумав что-то совершенно необыкновенное, перестали занимать Ноэля. Одно дело манипулировать чьими-то чужими деньгами, и совершенно другое – пускаться в авантюры с собственными. Он заботился о своем банковском счете, словно о ребенке малом, и ему даже в голову не приходило подвергать его хотя бы малейшему риску. Позволил он себе лишь один расход – купил автомобиль и осторожно начал устраиваться в своей новой жизни…

Юность кончилась, теперь текла повседневная жизнь со всеми ее трудностями. Мало-помалу Ноэль принял ее условия, а также понял, что его последняя обида на мать постепенно отступает. Что толку в запоздалых сожалениях, они ничего не дают. Да и надо быть справедливым: он тоже что-то получил, причем не так уж мало. К тому же горе его было неподдельно, ему очень недоставало матери. В последние годы, с тех пор как она уединилась в своем новом доме в Глостершире, он редко с ней виделся, но все же она всегда была там – на другом конце телефонного провода либо в конце долгого пути, когда вдруг почувствуешь, что не в состоянии ни минуты больше переносить раскаленные улицы летнего Лондона. И не имело ровно никакого значения, приедешь ты на уик-энд один или с друзьями. Место в доме матери находилось для всех, всех ждал радушный прием и вкусная еда, все было легко и приятно, и тебя не заставляли стричь газон или копать грядки.

В камине потрескивали поленья, цветы в вазах источали нежнейший аромат, гости могли насладиться горячей ванной, их ждали мягкие постели, отличные вина и приятная беседа.

Все ушло. Дом и сад проданы чужим людям. И вкусный аромат кухни, и приятное чувство, что кто-то о тебе заботится и тебе не надо ни о чем думать, – все ушло. Ушло с единственным на свете человеком, с которым тебе не надо было играть и притворяться. Ну да, она злила его своими причудами, но вот ее не стало, и в жизни его, в самой ее сердцевине, теперь точно дыра с рваными краями, и он должен признать – к этому не так легко привыкнуть.

Ноэль вздохнул. Кажется, все это было давным-давно. В другом мире. Он допил виски и устремил взгляд в темное окошко. Когда ему было четыре года, вспомнил Ноэль, он заболел корью, с вечера его мучила бессонница, и казалось, ночь тянется бесконечно, минута длится целый час, а до рассвета – вечность.

Вот и теперь, тридцать лет спустя, он ждал рассвета. Небо посветлело, и из-под облака на лжегоризонте выскользнуло солнце, окрасив все вокруг в такой ярко-розовый цвет, что стало больно глазам. Исполненный чувства благодарности, Ноэль смотрел сквозь окошечко самолета на рассвет: хорошо, что он прогнал ночь и наступил новый день и не нужно больше стараться заснуть. Вокруг него зашевелились в своих креслах люди. Стюардессы разносили апельсиновый сок и горячие влажные полотенца. Ноэль приложил полотенце к лицу и почувствовал сквозь него щетину на подбородке. Кое-кто из пассажиров, достав несессер, отправился в туалет бриться. Ноэль не двинулся с места – он побреется дома.

Что он и сделал три часа спустя. Усталый, грязный, в мятом костюме, он расплатился с шофером и вылез из такси. Утро было прохладное, моросил мелкий дождичек – райское блаженство после Нью-Йорка. В Пембрук-Гарденс зеленели деревья, блестели мокрые мостовые. Ноэль поглубже вдохнул свежего воздуха и с минуту постоял. Хорошо бы провести сегодняшний день дома. Прийти в себя, поспать немножко, потом отправиться на долгую прогулку. Увы, это не для него. Дел сегодня по горло. И председатель фирмы ждет. Ноэль подхватил чемодан, спустился по ступенькам и отворил дверь своей квартиры.

Она называлась «квартира с садом», поскольку в глубине ее балконная дверь вела в крошечное патио – частичку большого сада, примыкавшего к дому. По вечерам патио было освещено солнцем, но в этот ранний час садик лежал в тени, а на одном из шезлонгов, свернувшись уютным клубочком, дремал соседский кот; небось сладко проспал здесь всю ночь.

Квартирка небольшая, но комнаты просторные. Гостиная и спальня, маленькая кухня и ванная. Гости, остававшиеся на ночь, спали на диване, который при необходимости раскладывался в двуспальную кровать. Приходящая прислуга миссис Маспретт, судя по всему, побывала здесь совсем недавно – квартира блестела чистотой, хотя было душно.

Ноэль распахнул балконную дверь и согнал с шезлонга кота. Затем прошел в спальню, раскрыл чемодан и вынул из него несессер. Разделся. Мятая, пропотевшая одежда так и осталась лежать кучкой на полу. Он направился в ванную, почистил зубы, принял горячий душ, побрился. Теперь он жаждал кружку черного кофе. Босой, в банном халате, он прошлепал на кухню, наполнил чайник, поставил на газ и отмерил кофе в свой французский кофейник. Аромат был восхитительный, у Ноэля даже потеплело на сердце. Пока кофе фильтровался, Ноэль собрал почту и, сев за кухонный столик, перебрал конверты. Кажется, ничего срочного. Но что это за яркая открытка с видом Гибралтара? Он перевернул ее. Опущена она была в Лондоне, а подписана женой Хьюго Пеннингтона, старого школьного друга Ноэля. Они живут в Челси.

Ноэль!

Пыталась тебе дозвониться, но никакого ответа. Если не сообщишь нам, что тринадцатого занят, ждем тебя к ужину. От половины седьмого до восьми. Смокинг не обязателен.

С приветом, Делия

Ноэль вздохнул. Тринадцатого! «Если не сообщишь нам…» А впрочем, не надо будет вечером думать, где бы поесть. Да и веселее, чем смотреть телевизор. Он бросил открытку на стол, не без усилия поднялся и налил себе кофе.

Весь день Ноэль провел в офисе и за отчетами и совещаниями совсем потерял представление о том, что творится за стенами дома. Выйдя наконец в час пик на свет божий и ползя в потоке машин со скоростью змеи, страдающей тяжелой формой артрита, он обратил внимание на то, что утреннего дождя нет и в помине. Веял легкий ветерок, и майский вечер сиял свежестью. Прежняя усталость прошла, Ноэль был в том прекрасном настроении, когда все легко и ясно. О том, чтобы пораньше лечь спать, и речи быть не могло, сон был где-то далеко-далеко, как сама смерть. Вместо того чтобы залечь на боковую, Ноэль еще раз принял душ, переоделся и выпил полстаканчика виски с содовой, а потом пешком отправился в Челси. Свежий воздух и ходьба пойдут на пользу, он нагуляет аппетит, а еда, надо надеяться, его ждет вкуснейшая. Ноэль уже и не помнил, когда он в последний раз садился за стол и ел что-то, кроме сэндвичей.

Хорошо, что он решил пройтись пешком. Ноэль не спеша шагал по тихим зеленым улицам, мимо фешенебельных особняков, по стенам которых вилась глициния, а за оградой распускала свои роскошные цветы магнолия. Выйдя на Бромптон-роуд, он перешел на другую сторону и свернул на Уолтон-стрит. Здесь Ноэль умерил шаг, то и дело останавливаясь перед изысканными витринами. В художественной галерее продавались эстампы со спортивными и охотничьими сюжетами: мчалась лисья охота, скользили по Темзе восьмерки, на картинах маслом неслись по снегу с фазаном в зубах верные лабрадоры. Он мечтал приобрести Торнбурна и долго стоял, любуясь его картиной. Может, завтра позвонить и справиться о цене… Ноэль двинулся дальше.

Когда он дошел до Овингтон-стрит, на часах было без двадцати пяти восемь. Вдоль тротуаров выстроились в ряд машины обитателей квартала, а по середине улицы гоняли на велосипедах подростки. Дом Пеннингтонов стоял в глубине квартала. Ноэль был уже почти у цели, когда на тротуаре появилась девушка, она шла ему навстречу с белым шотландским терьером на поводке. Судя по всему, к почтовому ящику, поскольку в руках держала конверт. Ноэль скользнул по ней взглядом. Синие джинсы, серый свитер и волосы цвета абрикосового джема. Невысокая и не сказать, чтобы очень тоненькая. Решительно не в его вкусе. И все же, когда она прошла мимо, он оглянулся: что-то в ней было знакомое, но где он мог ее встречать? Может, на какой-то вечеринке? Волосы у нее, конечно, приметные.

Прогулка все же несколько утомила его, и очень хотелось пить. Вот сейчас он и попьет. Ноэль забыл о девушке, поднялся по ступенькам, нажал кнопку звонка и взялся за ручку двери с готовым приветствием на устах: «Привет, Делия! Вот и я».

Но дверь не открылась. Странно. Делия знает, что он вот-вот явится, обычно она оставляла дверь на задвижке. Ноэль снова позвонил. И подождал.

Тишина. Они должны быть там, говорил себе Ноэль, но уже знал, что никто не отзовется на звонок, что Пеннингтонов, чтоб им пусто было, нет дома.

– Послушайте…

Ноэль отвернулся от негостеприимной двери. Внизу, на тротуаре, стояла та самая девушка с собакой, они возвращались от почтового ящика.

– Да?

– Вы к Пеннингтонам?

– Они пригласили меня к ужину.

– Но их нет. Я видела, как они уезжали.

Ноэль хмуро молчал. Подтвердилось то, что он уже и сам знал. В дурацкое он попал положение, ничего не скажешь. Настроение у него стало преотвратное, и его раздражение неизбежно обратилось на девушку. Обычная история, когда тебе сообщают что-нибудь неприятное. Наверное, средневековым гонцам приходилось несладко, подумал он. Того гляди лишишься головы или тебя засунут вместо ядра в какую-нибудь чудовищную катапульту.

Хоть бы она ушла поскорее. Но девушка не уходила. «А, чтоб тебя!» – мысленно выругался Ноэль. Потом, смирившись, сунул руки в карманы и спустился к ней.

– Ужасно глупо, когда такое случается, – сочувственно сказала она.

– Понять не могу, в чем дело.

– Еще хуже, когда приходишь не в тот вечер и оказывается, что хозяева вовсе тебя не ждут, – бодрым тоном продолжала девушка, как видно решив его утешить. – Однажды я так и пришла, ужасно было неловко. Перепутала дни.

Ноэля это не смягчило.

– Вы, наверное, думаете, что и я перепутал дни? – сухо спросил он.

– Так часто бывает.

– Но не на сей раз. Я только сегодня утром получил открытку. Тринадцатого.

– Но сегодня двенадцатое, – сказала она.

– Нет, – твердо ответил он. – Сегодня тринадцатое.

– Прошу прощения, но сегодня все-таки двенадцатое. Четверг, двенадцатое мая. – В голосе ее звучало глубочайшее сожаление, как будто именно она была повинна во всей этой путанице. – Тринадцатое завтра.

Он не сразу сообразил. Ну да, вторник, среда… Боже мой, она права! Дни набегали один на другой, и в какой-то момент он сбился со счета. Вот глупость! Он так растерялся, что пустился вдруг в объяснения:

– Понимаете, у меня были очень трудные дни, работал как сумасшедший. И эти перелеты… Я был в Нью-Йорке. Вернулся сегодня утром. Джетлаг[2] – страшная штука, в голове все сместилось.

Она сочувственно смотрела на него. Пес обнюхал брючину Ноэля, и тот предусмотрительно шагнул в сторону – как бы песик не надумал совершить что-то еще. Волосы девушки в вечернем солнечном свете были потрясающие. Глаза серые с зелеными крапинками, нежная кожа и румянец во всю щеку.

Где-то он ее видел… Ноэль сосредоточенно сдвинул брови:

– Мы не встречались с вами раньше?

Она улыбнулась:

– Встречались. С полгода назад. На коктейле у Хатуэйев, на Линкольн-стрит. Но там была уйма народу, вряд ли вы могли меня запомнить.

Нет, он не помнил. Она была не из тех девушек, которых он замечал и за которыми склонен был приударить или просто поболтать с ними. К тому же на тот коктейль он пришел с Ванессой и занимался тем, что ходил за ней по пятам, чтобы она не улизнула ужинать с кем-нибудь другим.

– Ах вот как! Приношу извинения. Как мило с вашей стороны, что вы меня запомнили.

– На самом-то деле мы встречались дважды. Вы ведь работаете в фирме «Уэнборн и Уайнбург», не так ли? Месяца полтора назад я готовила для них ланч. Но наверное, вы меня даже не заметили: я была в белом халате и разносила подносы с закусками. Никто не смотрит на поваров и официанток. Признаться, чувствуешь себя странно – словно ты невидимка.

Совершенно точное наблюдение. Еще больше смягчившись, он спросил, как ее зовут.

– Алекса Эрд.

– А я Ноэль Килинг.

– Ваше имя я знаю. Запомнила еще с коктейля у Хатуэйев, а на ланче я раскладывала карточки с именами.

Ноэль постарался припомнить этот ланч. Еда была превосходная: копченая семга, отлично зажаренное филе, кресс-салат и лимонное мороженое. Он сглотнул слюну. И почувствовал, что зверски голоден.

– На кого же вы работаете?

– Ни на кого, сама по себе. Свободный художник.

В голосе ее слышались горделивые нотки. Ноэль надеялся, что она не пустится сейчас в подробный рассказ о своей карьере, – он бы не выдержал. Ему хотелось есть, но еще больше – пить. Надо немедленно найти какой-то предлог, извиниться и избавиться от нее. Он уже открыл рот, но Алекса опередила его:

– А не хотите ли чего-нибудь выпить вместе со мной?…

Приглашение было столь неожиданным, что Ноэль ответил не сразу. Он взглянул на Алексу, встретил ее смятенный взгляд и понял, что на самом-то деле она ужасно застенчива и ей стоило немалых усилий отважиться на такое предложение. Да и не ясно было, куда она его приглашает – в ближайший бар или в какую-то чердачную комнатенку, где она обитает со своими подругами, одна из которых наверняка только что помыла голову.

Как бы не напороться на какую-нибудь чушь… Он был осторожен.

– И куда же вы меня зовете?

– Я живу через два дома от Пеннингтонов. А судя по вашему виду, хороший коктейль вам не повредит.

Ноэль перестал осторожничать.

– Не повредит, – согласился он. – Хуже нет, чем явиться не вовремя, да еще знать, что ты сам в этом и виноват.

Не самый тактичный ответ, но она не обратила внимания.

– Вы очень добры, – поспешил поправиться он. – Спасибо за приглашение.