Читать книгу Путешествия по розовым облакам - Рунов Владимир Викторович - Страница 8

О том, что она с серьезным вывихом, поняли, как только двинулись за пределы Домбая, на Теберду. Во-первых, заявилась в лохматой папахе погонщика овечьих отар (говорит, подарил старый чабан) и, напяливая на себя ленкину овчину, вывернула ее наизнанку. Во-вторых, всю дорогу визгливо вопила в валькин затылок одну и ту же песенку того же Бизе.

В предвкушении обещанного Валька давил «на всю железку», поскольку время от времени «чмо» осторожно пыталась укусить его за ухо и шептала, перекрывая встречный ветер:

– Учти, в любви я тигрица…

На посту ГАИ, где-то возле Армавира, нас остановили. Усатый старшина, проверяя документы, спросил, показывая глазами на Наташку: «Кто это?»

– Снежный человек! – бодро ответил Мишка. – Приобрели по случаю на карачаевском базаре… Везем в зоологический сад юных натуралистов города Краснодара для всеобщего обозрения.

Сержант хохотнул: «Такую только там и показывать! Езжайте, хлопцы, а то умру от впечатлений. Конец рабочего дня все-таки…»

Как ни странно, но больше нас никто и нигде не задерживал. По приезду в город Корсун повел подружку к себе домой, поскольку по дороге призналась, что из общаги ее уже выгнали.

Примерно через неделю он пошел на прием к ректору мединститута, заслуженному-перезаслуженному профессору Илье Парамоновичу Лапышеву, попросить, чтобы тот похлопотал перед сановным коллегой в университете за его забавницу, Наташку-таракашку.

Лапышев к Корсуну относился хорошо, ценил его как прекрасного специалиста, «поставившего фотодело в вузе на непривычно высокий уровень» (так говорилось в докладе ректора по случаю какого-то праздничного торжества), но, тем не менее, поинтересовался:

– Кем она вам, голубчик, приходится?

Тогда не существовало понятия «гражданский брак» и Валька, как трактовал Гражданский кодекс, брякнул:

– Сожительница!

Профессор относился к числу людей возвышенной нравственности, тем более, что супруга его, необъятной толщины Адель Вартановна, похожая на бочонок, что царь Салтан кинул в «море-окиян», читала лекции в краевом Доме санпросвещения об улучшении семейной гармонии в свете решений последнего съезда партии. От такой откровенности «пророк Илья» (так его заглазно называли в институте) слегка дрогнул:

– Дорогой коллега, уважаемый Валентин Илларионович! Мне кажется, все-таки неловко ходатайствовать за девицу, дерзко преступающую нормы коммунистической морали… – И понес, понес, понес «царя в солдаты»…

Валя опустил голову. По счастью, он уже неплохо владел системой лицедейства и чуть слышно пробормотал, что тогда будет вынужден покинуть стены мединститута, поскольку не может оставить близкого ему человека в беде. Тем более что Наталья Георгиевна обещала исправиться.

Лапышев, как старая лошадь в стойле, тяжело вздохнул и, напустив на чело хмарь, поднял телефонную трубку.

– Хорошо, уступаю вашим доводам… Только из искреннего уважения лично к вам, дорогой Валентин Илларионович… Исключительно по этой причине.

Позвонил, но ректора не застал, и после переговорил с его замом, судя по всему, крайне нервной дамой. Трубка сотрясалась неразборчивым монологом, очень похожим на собачий лай, и от его потока «Илья-пророк» все более и более впадал в постное уныние. Время от времени, глубоко вздыхая, поддакивал: «М-да, м-да, м-да…Я понимаю, ой, как я вас понимаю!» – а потом сказал:

– Жанна Михайловна! Ну давайте дадим девочке шанс. Тем более она намерена создать семейный союз с человеком крайне положительных характеристик, нашим сотрудником, заведующим фотолабораторией, прекрасным фотохудожником, активным журналистом. – Я думаю, – говорил убежденно и возвышенно, – это разбудит в ней достоинства молодого строителя коммунизма… Я такие факты знаю, тем более супруга моя, достопочтимая Адель Вартановна, проводит сейчас очень интересный эксперимент по возвращению оступившихся молодых людей в здоровое лоно нашего социалистического общества… Ну, что вы? Конечно, будем признательны. Вы же знаете о степени моей деликатности в подобных делах… Спасибо, спасибо от всего нашего большого и дружного коллектива…

Положив трубку, опять глубоко вздохнув, сказал:

– Шанс дают… К сожалению, последний. Девочка на беду очень экзальтированна. Очень! К тому же на занятия практически не ходит. Окружение эпатирует внешним видом. Да! – вдруг вскинулся. – Что у нее за прическа, которая так нервирует Жанну Михайловну? Ну подскажите вашей подруге, что зеленый цвет для женщины, ну, просто, просто… Просто неприличен…

И вдруг восторженно вспыхнул, словно пересохшая спичка:

– Вспомните, как Пушкин обожал женский профиль! Как украшал рукописи изображениями прелестных дамских головок! Много-много лет назад я как мальчишка влюбился в его рисунок девичьей шейки, которой великий поэт украсил стихотворение «Адель». Да-да! – и Лапышев расцвел, как маков цвет.

– Когда второкурсником я познакомился со своей будущей женой, то покорил ее сердце именно этими пушкинскими строками. Вскинув лысую дынеобразную голову, он стал вдохновенно декламировать:

– Он, по-моему, спятил, – вечером делился впечатлениями Корсун, – представить Адель Вартановну свирелью то же самое, что увидеть Карла Маркса на субботнике в Кремле…

В разгар разговора заявилась Наташка, вызвав приступ очередной массовой оторопи.

– Ну вот, гляди, дорогой, как ты хотел! – не обращая на нас никакого внимания, сразу скакнула к Вальке. Широким мушкетерским жестом дернув с головы дырявую дачную панаму, обнажила абсолютно лысую башку, стриженную под ноль. Причем не машинкой, а ножницами. Получилось что-то похожее на оболваненного барана, которых скубут на отгонных пастбищах впопыхах и по пьяни.

– Знаете ли, – ухмыльнулась умиротворенно, – очень хочется после этакого вступить в комсомол, – добавив с неподдельной грустью, – вот сейчас видно, что я действительно одинокое чмо. Уверена, примут даже без прохождения кандидатского стажа, как борца за идею…

– Ну, твари, держись! – внезапно изменив интонацию, прорычала куда-то в пространство, злобно пригрозив кулаком. Впоследствии это стало ее профилирующим качеством. Что странно, именно оно привело «Чмо» к немалому жизненному успеху, когда демократические силы назначили ее главной в какой-то разудалый телерадиоколлектив. Там лютой мстительностью она заставила всех трястись до коллективного паралича, особенно когда стала требовать публичной похвальбы ее эротических романов.

С Валькой, конечно, ничего не получилось. И слава Богу! Как многие подобные эпатажницы, в личных отношениях очень скоро становилась невыносимой, особенно вспышками разудалого идиотизма, частотелесного свойства. Вдруг внезапно хватала бедного Валена в укромном уголке городского парка и со страстным стоном требовала: «Давай прямо здесь!..»

Однако, благодаря лапышевской протекции, историко-филологический таки вымучила, где истории оказалось на три копейки, а вся филология сводилась к куплетам, что после третьей рюмки любила декламировать кому попадя:

Через годы, как я уже говорил, перешла на прозу, где все сюжеты сводились к эпиграфу, который сама и придумала:

Однажды, собрав манатки, ушла, смачно плюнув на парадное валькино фото, которым тот страшно гордился, поскольку снят рядом с секретарем крайкома партии по фамилии Текилла и с грамотой Союза журналистов в руках. Понизу губной помадой написала: «Если задумаешь вешаться, не забудь выключить свет. Уже не твоя, но по-прежнему одинокая. Надеюсь, ненадолго».

По этому поводу тем же вечером мы славно посидели, радуясь, что хорошо отделались.

– М-да! – глубокомысленно изрек Мишка. – Уверяю, ее ждет большое будущее. Вот ты, Вален, как профессиональный страдатель, чего по Ленке сох? А? Потому что страсти настоящей не ведал. Помнишь, как Чехов градуировал дам: «Не женщина, а коньяк с лимоном!» Это как раз Чмо и есть. А Ленка так себе, дистиллированная водичка. Только на мурлыканье и способна. Наталья Георгиевна же, уверяю, при своих прорывных технологиях, пойдет далеко…

И не ошибся! Натулины пикантности (мягко говоря) были не просто впечатляющими, они сыграли в ее судьбе определяющую роль. Особенно, когда стала расчетливо прокладывать путь в будущее с участием лиц, способных быстро и продуктивно решать ее личные проблемы. Валек оказался в той компании недолгим исключением. Оказалось, что ей надо было просто унести ноги из Домбая, где, как позже признавалась, за долги пытались отдать тому самому чабану, в папахе которого с нашей помощью и удрала.

Итогом формирования репутации стало общение с серьезными персонами (особенно командированными из столицы), что и создало славу опытной валютной тигрицы. К тому же довольно продолжительно оставалась некой золотой кредитной карточкой, съемом с которой владел обладатель заветного кода, маленький карапузообразный человечек с багровой рожей, начальничек над всей прессой, что настойчиво вел ее и других таких же «колдоебистыми» путями обеих дебютных профессий, исключительно всегда в собственных шкурных интересах.

Так уж сложилось, что вскоре «чмо» оказалась «украшением стола», за которым, как выяснилось (батюшки!) сиживал даже наш достопочтимый Илья-пророк. Вот те и играй, Адель, в час упоения!

Спаси нас, Господи, если можешь… Жизнь, братцы, сложная штука, и лично я давно пришел к выводу, что не нам, грешным, ее править…