Читать книгу Озеро тьмы - Рут Ренделл - Страница 5

Мартин познакомился с Тимом Сейджем в Лондонской школе экономики. Шапочное знакомство, не более того, и Тим оставил учебу после первого курса. Мартин не видел его до того утра в Куинс-Вуд, восемь лет спустя.

Утро было туманным, насыщенным синевой и золотом, что обещало дневную жару, и северные окраины Лондона выглядели как пейзаж кисти Тернера. В такое утро машину обычно оставляют дома. Мартин прошел пешком по Джексонс-лейн, потом по Шепердс-Хилл и вошел в лесопарк по дорожке, отходившей от Прайори-Гарденс. Среди зелени деревьев сновали белки, а тишина нарушалась лишь редкими криками соек. Под ногами шелестели слои коричневых листьев бука, а над головой распускались новые, похожие на лоскутки зеленого жатого шелка. Он шагал по дорожке и вдруг увидел вдали фигуру Тима, появившуюся над кромкой холма, и догадка, что это может быть Сейдж, постепенно превращалась в уверенность. Его охватило странное волнующее чувство. Когда между ними осталось не более пятидесяти ярдов, Тим подбежал к нему и резко остановился, словно лошадь, которой натянули поводья.

– Доктор Ливингстон, я полагаю?[18]

Почему бы и нет? Журналист встречает исследователя в лесу.

Странным было другое: сколько эмоций вызвала в тот момент их неожиданная встреча и какое удовольствие испытали они оба. Словно братья, разлученные много лет назад. Может, это потому, что встреча произошла летним утром под сенью зеленого дерева? Или потому, что вероятность такой встречи в лесу просто ничтожна? Мартин так и не смог разобраться, почему эта случайная встреча мгновенно вызвала у него ощущение радости и надежды и почему ему показалось, что она даст начало дружбе на всю жизнь. Чувство, которое возникло у них с Тимом по отношению друг к другу неожиданно и одновременно, было похоже на любовь.

Мысленно произнеся это слово, Мартин ощутил волнение и одновременно страх. Прежде чем они расстались, Тим приобнял его, слегка похлопал по плечу и стиснул – обычный дружеский жест мужчины по отношению к другому мужчине, но с Мартином еще никто так себя не вел. Он был смущен и растерян, и два дня спустя, когда Сейдж позвонил, ему потребовалось несколько секунд, чтобы взять себя в руки и говорить нормальным голосом.

Тим хотел всего лишь узнать, можно ли с ним проконсультироваться как с бухгалтером. Его беспокоил налог, который он должен был уплатить с дохода от своей внештатной работы. Мартин сразу же согласился, ничего не мог с собой поделать, хотя у него были определенные опасения.

Уолтер Урбан придерживался незыблемого принципа: мужчина не может признать привлекательность другого мужчины. Такое суждение приемлемо только в отношении противоположного пола. Мартин думал об этом, и это его беспокоило. В данном случае принцип был нарушен, что посеяло сомнения в душе Урбана-младшего.

Тим был очень миловиден, даже красив – если это определение можно использовать в отношении мужчины. Его красота была сродни красоте актера, лихая и довольно яркая. Черные волосы, короткие по современным меркам (хотя и не такие короткие, как у Мартина), и живые сине-зеленые глаза. В его широких скулах, сильном подбородке и полных женских губах проступало что-то славянское. Он был очень высоким и очень худым, а длинные узкие ладони, начиная с кончиков указательных пальцев, были коричневыми от никотина. В лесопарке он курил, а войдя в кабинет Мартина, зажег сигарету «Голуаз».

Счета Тима пребывали не в таком беспорядке, как у других новых клиентов, с которыми обычно имел дело Мартин. На него также произвело впечатление, что, пока он изучал столбцы цифр, Сейдж с абсолютной точностью воспроизводил их по памяти. У него оказалась фотографическая память. Мартин обещал помочь сэкономить деньги, и Тим был ему очень благодарен.

Собирались ли они еще увидеться? В свободное время? Очевидно, собирались. Мартин уже не помнил, то ли он позвонил Тиму, то ли наоборот. Как бы то ни было, результатом стал совместный ланч в пабе, затем выпивка в пятницу вечером, и во время этих встреч Мартин испытывал неловкость и нервничал, хотя был удивительно счастлив, прямо до дрожи, и пребывал в настоящей эйфории.

После этого Тим стал довольно частым гостем в квартире в Кромвелл-корт, но того, чего Мартин боялся во время первых нескольких встреч, так и не случилось. Сейдж ни разу не прикоснулся к нему, если не считать рукопожатия, не пытался обнять его, что иногда при расставании казалось таким естественным, почти неизбежным. Но Тим должен быть гомосексуалом – как еще объяснить его явную любовь к нему, Мартину? Как еще объяснить, что он сам считает Тима таким привлекательным? А он действительно считал его привлекательным. Ему пришлось вытягивать из себя это признание. Нормальные мужчины, вероятно, могут находить некоторых гомосексуалистов привлекательными, если не будут лгать самим себе. Мартин был уверен, что где-то читал об этом – наверное, в книге о психологии пола. Но факт оставался фактом: ему нравилось смотреть на Тима, слушать звук его низкого и в то же время звонкого голоса, как другим нравится смотреть на женщину и слушать ее.

Наконец до него дошло, что на самом деле ему хочется драться с Тимом, схватиться с ним в своего рода борцовском поединке. Разумеется, это совершеннейшая нелепость. Он никогда не занимался борьбой – и Тим тоже, Мартин был абсолютно уверен. Тем не менее такие мысли посещали его чаще – он это понимал, – чем следовало бы, и подобные поединки иногда ему даже снились. Отчасти именно эти фантазии виноваты в том, что в реальной жизни он провоцировал товарища на конфликт, что было не слишком трудно, поскольку, несмотря на всю симпатию к Тиму, Мартин понимал, что приятным человеком его не назовешь. Задолго до появления фантазий с борьбой он замечал в Сейдже признаки безжалостности, эгоизма и жадности.

Тим жил в Страуд-Грин. По этому адресу Мартин отправлял деловые письма, но ни разу не звонил на домашний телефон и не приезжал туда. Не то чтобы его не приглашали. Но выражение лица Тима и его тон заставили Урбана решительно отказаться от визита в эту комнату, квартиру или половину дома – неважно, куда именно. Улыбаясь и вскинув свои сатанинские брови, Тим пригласил Мартина приехать и посмотреть его «хозяйство», и Мартин сразу понял, что он живет с мужчиной. Урбану еще не приходилось бывать в обществе двух мужчин, живущих вместе и состоящих в сексуальных отношениях, однако он мог более или менее представить это, а также страх и смущение, которые будет испытывать в подобной ситуации.

Мартин вежливо отказывался – у него всегда наготове была отговорка, и через какое-то время Тим, похоже, понял, и приглашений больше не поступало. Но понял ли? Урбан надеялся, что Тим не подумал, что он не приедет из-за того, что ему не хочется тащиться в трущобы Страуд-Грин.

По всей видимости, на Сейджа произвела впечатление квартира в Кромвелл-корт. Во всяком случае, он внимательно слушал и восхищался, когда Урбан показывал ему какое-нибудь новое приобретение, и ему нравилось летними вечерами сидеть на балконе, пить пиво и любоваться пейзажем. Подобно отцу, Мартин часто смешивал работу с отдыхом, и как раз в один из таких вечеров, когда Тим вслух позавидовал тем, кто владеет собственным домом, он предложил ему тоже купить квартиру. Сделать это необходимо не только ради налогового вычета на ипотеку, но и ради уверенности в будущем.

– Я бы сказал, что с твоим доходом, а также с растущими поступлениями от рассказов ты просто не можешь себе позволить этого не сделать.

– Мой доход, как ты его называешь, – сказал Тим, закуривая двадцатую сигарету за вечер, – определяется самой маленькой ставкой, которую только Национальный союз журналистов позволяет «Пост» мне платить. Ты знаешь размеры этого дохода, мой дорогой, и у меня нет ни пенни сбережений. – Мартин едва сдержал дрожь, когда Тим назвал его «мой дорогой». – Для меня единственный способ найти деньги для покупки своего жилья – выиграть в тотализатор.

– Но для начала ты должен начать в него играть.

Взгляд синих глаз, которые могли обжигать холодным пламенем, теперь был ленивым и рассеянным.

– Что я и делаю. Уже десять лет.

Мартин очень удивился. Он считал ставки в футбольном тотализаторе увлечением исключительно рабочего класса. И еще больше удивился своему согласию попробовать. Просто ради любопытства – ведь он ничем не рискует.

– Я не знаю, с чего начинать.

– Мой дражайший старина Ливингстон, – Тим иногда так к нему обращался, – предоставь это мне. Я заполню за тебя карточку. Пришлю тебе купон, и все, что тебе останется, – каждую неделю переписывать то же самое и отсылать по почте.

Разумеется, Мартин не собирался ничего копировать и отсылать. Но, получив письмо, так и поступил. Почему? Наверное, посчитал, что в противном случае это будет несправедливо и неблагодарно по отношению к Тиму. Мартин подумал, что Сейдж приложил немало сил, составляя сложный узор на многочисленных клетках купона – узор, который он скрупулезно повторял каждую следующую неделю.

Пять раз Мартин заполнял и отсылал этот купон и на пятый раз выиграл сто четыре тысячи фунтов. Выиграл благодаря произошедшей с ним перемене, причиной которой был Тим.

Назад, на Парк-роуд, Урбан поехал по Вуд-лейн. Лес по обе стороны от дороги казался прильнувшей к земле серой массой, а земля была покрыта коростой из бурых листьев. Если бы тем майским утром он поехал на машине или выбрал Вуд-Вейл вместо Шепердс-Хилл, пришел пятью минутами раньше или пятью минутами позже, то никогда бы не встретил Тима и, следовательно, не выиграл бы огромную сумму денег. Через час они с Тимом снова встретятся; он приходит в три.

Цель его визита – принести налоговую декларацию за предыдущий финансовый год и справки о гонорарах от разных журналов, которые печатали его статьи. Мартину не пришло бы в голову скрывать свой выигрыш от Сейджа, не будь Тим журналистом. Расскажи он товарищу, и история его богатства могла бы появиться на первой странице следующего еженедельного выпуска «Норт Лондон пост». Предположим, он попросил бы этого не делать? Возможно, Тим и согласился бы, но Мартин считал это маловероятным. А если точнее, полагал, что Сейдж скрепя сердце согласился бы, а потом намекнул бы другому репортеру. Но его история будет выглядеть еще привлекательнее, когда он начнет свою благотворительную деятельность…

Мартин тщательно обдумывал все свои действия, даже самые незначительные. Он намеревался строить свою жизнь на основе набора твердых принципов. Его доктрина заключалась в следующем: вести себя так, чтобы каждый его поступок мог формировать основу для социальной справедливости, – хотя, разумеется, это не всегда возможно. Другими словами, он должен рассказать Тиму. Обязан поблагодарить товарища, и его не остановят опасения, что публичность на несколько недель осложнит его жизнь. Допустим, он получит несколько писем с просьбами о помощи и ответит на несколько телефонных звонков. Ничего, переживет. Он должен сказать Тиму. А может, также – неожиданная идея так взбудоражила его, что ему пришлось прервать тщательное изучение инвестиций миссис Барбары Баер и отложить папку, – предложить ему что-нибудь. Возможно, он даже обязан предложить Тиму деньги.

Сейдж получал самое низкое жалованье из всех, что позволяет платить Национальный союз журналистов. Он не мог купить себе дом, потому что не имел сбережений. Десять тысяч фунтов как раз станут для Тима первым взносом за дом, а именно десять тысяч фунтов, полагал Мартин, он должен ему дать – вроде десяти процентов комиссионных. Однако идея ему не очень понравилась. Тим не отвечал необходимым критериям подобно мисс Уотсон или миссис Кохрейн. Он был молод, силен и вовсе не обязан работать на эту местную газетенку. У Мартина мелькнула мысль, что если Тим хотел бы скопить денег, то не курил бы так много. И еще он подумал, что его товарищ – транжира. Было бы ужасно дать ему десять тысяч фунтов, а затем обнаружить, что он использовал их не на покупку дома, а просто растратил по мелочам.

Мартин продолжал обдумывать обе стороны этого вопроса до четверти четвертого. Тим опаздывал. Внутренняя дискуссия ни к чему не привела, хотя мысль о том, что нужно сказать Тиму, стала казаться поспешной и даже почти аморальной.

В двадцать минут четвертого в дверях показалась светло-рыжая прическа «афро», принадлежавшая Кэролайн.

– Мартин, пришел мистер Сейдж.

Он встал и обогнул стол, думая о том, что, если Тим спросит, если в разговоре затронет футбольный тотализатор, он ему скажет. В противном случае – скорее всего, нет.

Тим никогда не одевался прилично – даже в первом приближении. Сегодня на нем были черные джинсы в рубчик, грязный свитер с высоким воротником, который когда-то, по всей видимости, был белым, и линялая джинсовая куртка с одной оторванной пуговицей. Такая одежда соответствовала его пиратской внешности. Войдя в кабинет, он закурил «Голуаз» и только потом заговорил:

– Прости, что опоздал. Судебное заседание затянулось.

– Материал для статьи? – Мартин надеялся, что не напутал в терминологии.

Тим пожал плечами. Его плечи были очень худыми – как и ладони, и узкие и плоские подростковые бедра. Сотрясаясь от характерного для курильщика кашля, он явно не тянул на атлета. Единственной мягкой частью его тела были пухлые красные губы. Он присел на подлокотник кресла и сказал:

– Человечество идет по тонкому льду над ужасающей бездной.

Мартин кивнул. Его поразили слова Тима. Именно такое ощущение у него было сегодня утром, когда он размышлял, насколько мала вероятность того, что встреча в лесопарке вообще бы состоялась.

– Это цитата?

– Арнольд Беннет[19].

– Человечество идет по тонкому льду над ужасающей бездной… – Разумеется, никаких неизбежных пропастей не существует, просто редкие неглубокие канавы, подумал Мартин. Писатели склонны преувеличивать. – В таком случае, может, мы займемся бумагами?

– У меня налоговое уведомление почти на пять сотен фунтов. Это какая-то ошибка, да?

Мартин достал папку с документами Тима. Он уже изучил налоговое уведомление. Тим хотел знать, положена ли ему налоговая скидка за использование своей машины и облагается ли налогом платный абонемент в библиотеку. На вопрос о машине Мартин ответил отрицательно, на вопрос о библиотеке – утвердительно, затем задал Тиму несколько вопросов и сказал, что подаст налоговому инспектору апелляцию относительно уведомления на пятьсот фунтов. Больше сказать было нечего – по делу. Тим курил вторую сигарету.

– Как поживаешь, любовь моя? – спросил Тим.

– Нормально, – осторожно ответил Мартин. Вот оно, приближается. Он нервничал, не мог представить, как произносит эти слова, и его раздражала даже мысль об удивлении Тима, о его восхищении, о восторженных поздравлениях. И ответил бодрым тоном, который ему самому показался искусственным: – Уложил в квартире ковровое покрытие, то самое, о котором я тебе рассказывал.

Мартин почувствовал, что краснеет. Но лицо Тима оставалось абсолютно серьезным, заинтересованным и внимательным.

– Понимаешь, – прибавил Урбан, – моя жизнь не слишком богата волнующими событиями.

– Как и у всех нас…

Сейдж умолк. Мартину его молчание показалось выжидательным. Затем он потушил сигарету и встал. Обнаружив, что затаил дыхание, Мартин выпустил воздух из легких, так чтобы это было похоже на вздох. Тим посмотрел на него.

– Ладно, не буду тебя задерживать. На следующей неделе я устраиваю вечеринку, в субботу, двадцать пятого числа. Есть шанс, что ты будешь свободен?

Предложение застало Мартина врасплох.

– Вечеринку?

– Ну, ты должен знать, что это такое, – сказал Тим. – Собрание или развлечение, когда несколько человек встречаются в частном доме, чтобы повеселиться, поесть, выпить и так далее. Пир. Праздник. В данном случае мы будем отмечать мой тридцатый день рождения, тридцать впустую потраченных лет, мой Ливингстон. Приходи.

– Хорошо. Я хочу сказать, что обязательно приду. С удовольствием.

– Место не самое лучшее – в отличие от еды. Часов в семь?

После ухода Тима Мартин почувствовал облегчение и даже радость. Сейдж ни о чем не спросил. Даже не упомянул о футболе или азартных играх, не говоря уже о тотализаторе, и практически не говорил о деньгах. Возможно, Тим забыл, что познакомил друга с тотализатором. «Что за глупость – подумал Мартин, – думать, что он обязательно спросит, а я буду обязан его отблагодарить». Как будто он мог дать товарищу денег – или даже предложить. Все то время, пока Тим был здесь, Мартина не покидало ощущение, словно он идет по тонкому льду над той самой бездной, хотя на самом деле все обстояло совсем не так – лед был в несколько дюймов толщиной и достаточно надежен, так что на нем можно было кататься на коньках.

Вошла Кэролайн и передала просьбу Клайва Ведмора вернуть литературу по программе «Сберегай, зарабатывая», которую Мартин брал у него днем раньше.

– Мистер Сейдж очень привлекателен, правда? – сказала Кэролайн. – Он напоминает мне Нуриева[20], только моложе.

«Тебе от этого мало проку, моя дорогая», – вертелось на языке у Мартина. Грубости этой мысли оказалось достаточно, чтобы он покраснел – второй раз за сегодняшний день.

– Будь хорошей девочкой, забери пепельницу, ладно?

– Пахнет, как во Франции.

Она унесла пепельницу, с наслаждением нюхая ее, словно розу.

Еще час или около того Мартин сражался с налогами строителя, а затем поехал по Прайори-роуд к табачной и газетной лавке, которую держала семья Бхавнани. Он пытался представить себя на месте миссис Бхавнани, вообразить, что она будет чувствовать через пять минут, когда поймет, что есть человек, которому не все равно, который намерен дать ее сыну жизнь, здоровье и будущее. Возможно, заплачет. Мартин полностью погрузился в фантазии о том, что произойдет, когда он передаст свое предложение, пока не вспомнил, что добро следует творить тайком, чтобы правая рука не знала, что делает левая.

Это была старомодная маленькая лавка. Когда Урбан открыл дверь, звякнул колокольчик и откуда-то из глубины дома появилась миссис Бхавнани в зеленом сари, поверх которого был надет ярко-синий вязаный кардиган. Ее смуглое лицо, испещренное морщинами, печаль которого контрастировала с яркими красками одежды, стало еще мрачнее, когда Мартин сказал, что желает поговорить с ней наедине. Она перевернула табличку на двери лавки, чтобы с улицы читалось «Закрыто». Слегка запинаясь, Мартин объяснил, зачем пришел.

– Вы врач и хотите сделать операцию Суме? – спросила миссис Бхавнани.

– Нет, конечно, нет. Просто… понимаете, моя мать рассказала мне о нем, и я хочу сказать, что операцию на сердце ему могут сделать в Сиднее… ну а я могу помочь за нее заплатить.

– Это будет дорого стоить.

– Да, знаю. Я хочу сказать, что могу заплатить. Заплачу. Я бы хотел, чтобы вы позволили мне оплатить перелет в Сидней и ваше пребывание там, а также операцию – вот что я имею в виду.

Миссис Бхавнани посмотрела на него, затем опустила взгляд и замерла. Мартин видел, что она не понимает. Ее муж дома? Нет, в данный момент нет. Сейдж спросил фамилию их врача.

– Доктор Гопал, – ответила она. – В Крауч-Энд. – Темные печальные глаза снова посмотрели на него, и миссис Бхавнани сказала ему, словно назойливому непрошеному гостю, словно не получала щедрого предложения: – Вам нужно уйти. Лавка закрыта. Прошу прощения.

Выйдя на улицу, Мартин невольно рассмеялся – про себя и над собой. Вот вам и награда для филантропа. Конечно, было бы гораздо разумнее и эффективнее сначала узнать имя доктора Гопала и написать ему, а не поддаваться романтическим иллюзиям и не являться сюда самому. Вечером он ему напишет. Кроме того, подумал Мартин, направляя машину к дому, нужно заняться подготовкой к реализации своего проекта по использованию половины денег. Помощь Суме Бхавнани – мелочь. По-настоящему серьезным делом следует считать его план избавления от пятидесяти тысяч фунтов.

Теперь, избавившись от мыслей о Тиме Сейдже, он может полностью сосредоточиться на этом.