Читать книгу Поцелуй дочери канонира - Рут Ренделл - Страница 7

Она сидела на высокой белой кровати, опираясь на гору подушек. Левая рука висела на перевязи, левое плечо замотано в толстый слой бинтов. В палате было тепло, так что вместо больничного халата на девушке была лишь сорочка без рукавов, оставлявшая голыми правую руку и плечо. В правой руке торчала игла капельницы.

Вексфорду вспомнилась фотография из воскресного “Индепендента”. Перед ним сидела Давина Флори – такая, какой она была в семнадцать. Только вместо короткой стрижки Дейзи носила длинные волосы. Густые прямые волосы, совсем темные, благородного каштанового цвета. Они были распущены и наполовину закрывали ее плечи – раненое левое и здоровое правое. У нее был высокий лоб, как и у бабки, и большие глубоко посаженные глаза – только не темно-карие, а яркие и прозрачные серо-карие с черными ободками вокруг зрачков. Кожа ее была слишком белой для такой темноволосой женщины, а тонкие губы – бледными. Нос со слегка вздернутым кончиком был поизящнее бабкиного орлиного клюва. Вексфорд вспомнил мертвые руки Давины Флори – узкие, с длинными пальцами, и увидел, что у Дейзи точно такие же, только кожа еще детская и нежная. Никаких колец она не носила, а проколы в мочках ушей казались маленькими розовыми ранками.

Увидев инспектора, Дейзи расплакалась, не сказав и слова. Слезы тихо катились по ее лицу. Вексфорд взял несколько бумажных платков из коробочки, что стояла на тумбочке рядом с кроватью, и протянул ей. Она утерла слезы, низко опустила голову и зажмурила глаза. Ее тело сотрясали подавленные рыдания.

– Мне очень жаль, – сказал инспектор. – Такое несчастье.

Девушка кивнула, стискивая влажные платки в кулаке левой руки. Вексфорд понял, что не очень-то задумывался о том, что во вчерашней бойне девушка потеряла мать. А еще бабку, которую она, наверное, любила не меньше, и человека, который был для нее дедом с пяти лет.

– Мисс Флори…

– Зовите меня Дейзи. – Она еще держала платок у лица, и голос звучал глухо. Она с трудом сглотнула и подняла голову. Вексфорд видел, как она делает над собой усилие. – Пожалуйста, зовите меня Дейзи. Я не вынесу этого “мисс Флори”, и потом – я все равно Джонс. О, я сейчас перестану плакать.

Вексфорд подождал секунду-другую, не переставая думать о том, как мало у него этих секунд. Он видел, что она старается прогнать из памяти те образы, выбросить их, стереть видео и вернуться в настоящее. Она глубоко вздохнула. Инспектор подождал еще – но он не мог себе позволить ждать долго. Только минуту, дать ей успокоить дыхание и пальцами вытереть слезы с лица.

– Дейзи, – начал он. – Вы знаете, кто я, правда? Я из полиции, старший инспектор Вексфорд. – Она закивала. – Сегодня меня пустили к вам только на десять минут, но я намерен прийти завтра, если вы мне позволите. Сейчас я хочу задать вам один-два вопроса, и постараюсь, чтобы они вас не ранили. Хорошо? – Медленный кивок и еще один судорожный вздох. – Нам придется вернуться к событиям прошлой ночи. Я не прошу от вас подробного рассказа о случившемся – это успеется. Скажите только, когда вы их услышали и где.

Она так долго не могла решиться заговорить, что Вексфорд не удержался от того, чтобы бросить взгляд на часы.

– Только скажите мне, если можете, в котором часу вы услышали в доме чужих и где это было.

Она заговорила внезапно и торопливо.

– Они были наверху. Мы обедали. Только приступили. Первой их услышала моя мать. Она сказала: “Что за звуки? Будто кто-то ходит наверху”.

– Так. А потом?

– Давина, моя бабка, сказала, что это кошка.

– Кошка?

– У нее была кошка по кличке Куинни. Большая серая персидская кошка. Иногда по вечерам она начинает как бы беситься. Удивительно, какой грохот поднимает.

Дейзи Флори улыбнулась. Прекрасной широкой улыбкой, улыбкой юной девочки. Какой-то момент улыбка оставалась на ее лице, прежде чем губы снова задрожали. Вексфорду захотелось взять ее за руку, но, разумеется, он не мог этого сделать.

– А машины вы не слышали?

Она покачала головой:

– Ничего не слышала, кроме звуков наверху. Что-то упало, потом шаги. Харви – это муж моей бабки – вышел из комнаты, и тут мы услышали выстрел и сразу же второй. Это был ужасный звук, просто ужасный. Мы все вскочили на ноги. Мама закричала. Нет, я вскочила, и мама, и я – я вроде бросилась к выходу, а мама закричала: “Нет, не надо”, и тут он вошел. В комнату вошел тот человек.

– Он? Только один?

– Я видела одного. Второго я слышала, но не видела.

Воспоминание заставило ее замолчать. Бёрден увидел, как ее глаза вновь наполнились слезами. Она утерла глаза правой рукой.

– Я видела одного, – сказала она севшим голосом. – У него был пистолет, он вошел.

– Не волнуйтесь, – сказал Вексфорд, – мы уже заканчиваем. Я должен был у вас это спросить. Относитесь к этому как к неизбежности, ладно?

– Ладно. Он вошел… – Ее речь стала монотонной, а голос безжизненным, как у автомата. – Давина все еще сидела. Она так и не поднялась на ноги, сидела, обернувшись к двери. Он выстрелил ей в голову, так мне кажется. Выстрелил в маму. Что я делала, не знаю. Это было так ужасно, вы не можете себе представить ничего похожего. Безумие, страх. Это нереально, но это произошло – ох, я не знаю… Я хотела упасть на пол. Я услышала, как завелась машина. А тот, что был в комнате, тот, с пистолетом, он выстрелил в меня, и я не знаю, я не помню…

– Дейзи, вы прекрасно справляетесь. Правда, прекрасно. Я не думаю, что вы помните, что было после того, как в вас выстрелили. Но не помните ли вы, как он выглядел? Можете описать его?

Она покачала головой, поднесла к лицу правую руку. Вексфорд понял: дело не в том, что она не может описать человека с пистолетом, а в том, что она не решается сейчас заставить себя сделать это. Она пробормотала:

– Я не слышала, как он говорит. Он ничего не говорил. – И хотя инспектор не спрашивал об этом, она прошептала: – Это было вскоре после восьми, когда мы их услышали. А в десять минут девятого они уехали. Десять минут, и все…

Открылась дверь и вошла сестра.

– Ваши десять минут истекли. Боюсь, на сегодня это все.

Вексфорд встал. Даже если бы их не прервали, он вряд ли рискнул бы продолжать разговор. У Дейзи больше не было сил отвечать на вопросы полицейского. Слабо, почти шепотом, она сказала:

– Я не против, чтобы вы пришли завтра. Я понимаю, что должна рассказать вам. Завтра я расскажу больше.

Она отвела взгляд и, глядя в окно, медленно повела плечами, раненым левым и здоровым правым, и поднесла правую ладонь ко рту.

Статья в воскресном “Индепенденте” была будто пронизана ехидством и тонким злословием. Вин Карвер язвила, где только могла, не упустив ни одной возможности позубоскалить. Но статья была хороша. Вексфорд признавал в том свойство человеческой природы – ироничная и даже где-то злая подача интереснее корректного изложения.

Автор “Кингсмаркэмского курьера” написал бы о садах Давины Флори, ее лесных насаждениях, увлечении дендрологией и собирании редких древесных пород в хвалебном и льстивом тоне. Мисс Карвер же будто посмеивалась и находила в этом пример своеобразного лицемерия. “Насаждение лесов” – не совсем верное слово, намекала мисс Карвер, если всю работу делают другие, а ты только швыряешь деньги. Садоводство – это, несомненно, весьма приятное времяпрепровождение, когда занимаешься им только от скуки и имеешь достаточно средств для того, чтобы все земляные работы выполняли здоровые и сильные молодые мужчины.

Давина Флори, продолжала мисс Карвер в том же ключе, конечно, была необыкновенно успешной и знаменитой женщиной, но ведь ей не пришлось пробиваться, не так ли? Поступление в Оксфорд было естественно, учитывая, что она была умна, семья не знала недостатка в деньгах, а папа был профессором в том же Оксфорде. Она была замечательным ландшафтным дизайнером? Но и земли, и деньги на их устройство сами упали к ней в руки, когда она вышла замуж за Десмонда Флори. Потерять мужа в самом конце войны было, конечно, горько, но горечь потери, несомненно, смягчалась тем, что вдова унаследовала огромный загородный дом и немалое денежное состояние.

Довольно язвительно писала Вин Карвер и о недолгом втором браке Давины. Зато когда она перешла к путешествиям и книгам, к непревзойденным по глубине политическим и социологическим исследованиям Восточной Европы, предпринятым Давиной в самые трудные и опасные времена, здесь у Вин остались только похвалы. Рассуждая об “антропологических” книгах Давины Флори, которым дали начало ее путешествия, журналистка обращалась в собственное прошлое и в милом и сладком ностальгическом тоне вспоминала о своих студенческих днях, когда, около двадцати лет назад, читала первые две книги Давины: “Полчища мидян” и “Простой человек в Афинах”. Свое восхищение этими книгами она сравнивала с чувствами, которые вызвал у Китса Чапменов перевод Гомера, и даже цитировала строки Китса о Кортесе, который “взошел на пик и вдруг увидел Тихий океан”[5].

В конце, но не мимоходом, журналистка рассказала о “Последней из девяти колпиц”, первом томе автобиографии Давины. Здесь Вексфорд, к собственному удовольствию, нашел подтверждение своей догадке о том, что название книги – строчка из “Двенадцатой ночи” Шекспира. За кратким изложением того, как описаны в этой книге детство и юность Давины, последовало мимолетное упоминание о ее встрече с Харви Коуплендом и под занавес – несколько слов, совсем немного, о ее дочери Наоми Джонс, совладелице кингсмаркэмской галереи ремесел, и внучке, унаследовавшей имя писательницы.

В последних строчках статьи Вин Карвер строила догадки о том, каковы у Давины шансы попасть в список жалуемых титулом кавалерственной дамы, и считала такую вероятность достаточно высокой. По ее мнению, через год-другой мисс Флори должна была стать дамой Давиной. Обычно, пояснила тут мисс Карвер, ждут, “пока тебе не исполнится восемьдесят, чтобы не ходил в аристократах слишком долго”.

Но жизни Давины Флори не хватило на это – ее жизнь оборвалась, она умерла не своей, самой злой, насильственной смертью. Вексфорд, все еще сидевший в комнате происшествия, отложил газету и взялся изучать распечатку списка пропавших драгоценностей, который составил Джерри Хайнд. Вещей там было немного, но те, что были, стоили, вероятно, довольно дорого.

Окончив, Вексфорд двинулся через двор к дому.

В холле уже вымыли – там разило дезинфекцией, запах напоминал смесь лизола и лаймового сока. Бренда Харрисон расставляла по местам вещи, переставленные во время уборки. На ее не по возрасту морщинистом лице застыло выражение крайней сосредоточенности – несомненно, и послужившее в свое время причиной появления ранних морщин. На третьей ступени лестницы, на холсте, покрывавшем ковер, видимо, уже не подлежавший очистке, сидела голубая персидская кошка по кличке Куинни.

– У меня хорошие новости для вас, – сказал Вексфорд. – Дейзи идет на поправку.

Но она уже знала это.

– Мне сказал один из ваших людей, – ответила она без воодушевления.

– Миссис Харрисон, а давно ли вы с мужем здесь работаете?

– Скоро десять лет.

Это удивило инспектора. Десять лет – это срок. После такого долгого общения он мог бы ожидать от них несколько большего участия к семье хозяев, каких-то чувств.

– Выходит, мистер и миссис Коупленд были хорошими хозяевами?

Бренда пожала плечами. В этот момент она протирала пыль с красно-синей фарфоровой совы от “Краун Дерби” и не заговорила, пока не поставила ее обратно на полированную деревянную полку. Потом ответила задумчиво, словно к своему ответу она пришла после основательного размышления:

– Они не важничали. – И, помедлив, добавила: – Во всяком случае, с нами.

Кошка встала, потянулась и медленно двинулась к инспектору. Остановившись перед ним, ощетинилась, кинула на него злобный взгляд и вдруг внезапно бросилась вверх по лестнице. Через секунду-другую сверху раздался шум – будто лилипутская лошадка галопом скакала по коридору, врезаясь в стены, опрокидывая и катая предметы.

Бренда Харрисон зажгла лампу, потом другую.

– Куинни всегда так носится в это время.

– Ничего не сломает?

Смутная улыбка преобразила ее черты, раздвинув на дюйм уголки рта, и Вексфорд понял, что она из тех людей, для кого наблюдение за повадками животных составляет развлечение. У таких чувство юмора удовлетворяется почти исключительно котятами в капорах, песиками за карточной игрой и обезьянками, пьющими чай с плюшками. И это для них прежде всего существуют цирки.

– Поднимитесь через полчасика, – ответила она, – и вы даже не поймете, что она там была.

– А так всегда бывает в этот час? – Вексфорд посмотрел на свои часы: без десяти шесть.

– Чуть раньше, чуть позже, ну а вообще да. – Бренда бросила на него косой взгляд и еле заметно усмехнулась: – Она, конечно, соображает дай бог каждому, но в часах она все-таки не разбирается, верно?

– Я хотел спросить у вас еще кое-что, миссис Харрисон. Вы не видели здесь в последние дни или даже недели никого чужого? Незнакомых людей? Или тех, кого бы вы не ожидали встретить в доме или в поместье?

Она подумала немного и покачала головой:

– Вам бы спросить Джонни. Джонни Габбитаса, да. Он ходит по лесам, он всегда на улице.

– А давно ли он здесь?

И опять ответ удивил Вексфорда.

– Где-то год. Постойте, по-моему, год будет в мае.

– Если вспомните что-нибудь – что-то странное или необычное, – вы, разумеется, сообщите нам, да?

Тем временем стемнело. Пока Вексфорд шел в обход западного крыла, по сигналу таймера зажглись прожекторы под стеной. Инспектор замедлил шаг. Он смотрел на недальний лес и на выбегавшую из него дорогу. Вчера вечером по этой дороге сюда приехали двое. А не по этой, так по короткой. Никак иначе они не могли бы сюда попасть. Почему никто из четверых не слышал машину? Или кто-то слышал? Но трое были мертвы и уже ничего не могли рассказать. Даже если кто и услыхал машину, он не сказал об этом, либо Дейзи не уловила этого замечания. Это все, что он мог узнать и когда-либо узнает. Однако завтра Дейзи расскажет ему больше.

…Двое в машине увидели впереди освещенные окна дома. К восьми вечера прожекторы горели уже два часа, огни в доме – и того дольше. Проехали во двор, через воротца в стене… Но ведь машина могла не подъезжать к дому, а свернуть перед воротами налево… Налево, потом направо – и выехать на дорогу, где он сейчас стоит, на дорогу, что, пройдя в двадцати ярдах от западного крыла, сворачивает к хозяйственным помещениям и черному ходу, огибает сад за шпалерами деревьев и ныряет в бор, по которому тянется до дома Харрисонов и Джона Габбитаса.

Такой маршрут предполагает хорошее знание Танкред-Хауса и окрестностей. И осведомленность о том, что задняя дверь по вечерам остается незаперта. Если машина с убийцами проехала этим маршрутом и остановилась у задней двери, тогда в столовой ее могли не услышать и, пожалуй, не должны были слышать. Но Дейзи слышала, как второй, который не показался ей, завел машину во дворе, после того как первый на ее глазах расстрелял всю семью, а потом – и ее саму.

Возможно, второй вышел через заднюю дверь и подогнал машину к парадному подъезду. Он покинул дом, когда услышал звуки наверху. Тот, кто стрелял в Дейзи, видимо, тоже услышал их, и именно потому не сделал последнего выстрела, который убил бы ее. Причиной шума сверху была, конечно, Куинни, но те двое не могли этого знать. Скорее всего, ни один из них не поднимался на третий этаж, но они знали, что этаж там есть, и поняли, что наверху мог оказаться кто-то еще.

Такая версия вполне удовлетворила бы Вексфорда, если бы не одно “но”. Вексфорд стоял у края дороги, обернувшись к воротам, и раздумывал об этом единственном несоответствии. Вдруг мелькнул свет фар, и из лесу по главному проезду выехала машина. Не достигши ворот, огни фар свернули влево, и в свете, падавшем из дома, инспектор разглядел “лендровер” Габбитаса.

Увидев, кто стоит на дороге, Габбитас затормозил и опустил стекло.

– Вы меня ждете?

– Я хотел бы кое о чем поговорить. Можете уделить мне полчаса?

Вместо ответа Габбитас потянулся к пассажирской двери и открыл ее. Вексфорд взялся за дверцу.

– Давайте проедем к конюшне, хорошо?

– А не поздновато будет?

– Поздновато для чего, мистер Габбитас? Для расследования убийства? Три человека мертвы и один серьезно ранен. Впрочем, с другой стороны, поговорить у вас дома будет еще лучше.

– О, прекрасно. Если вы так хотите.

Этот легкий обмен колкостями позволил Вексфорду заметить кое-какие вещи, которых он не заметил при первой встрече. По выговору и манерам лесничий был человек более высокого класса, чем Харрисоны. А кроме того – настоящим красавцем в стиле “Неуютной фермы”. Внешность артиста, которого режиссеры приглашают на главные роли в экранизациях Гарди и Лоуренса. Байронический, но притом сельский тип. Густые волосы, темные глаза. Вексфорд посмотрел на его руки на рулевом колесе. Смуглые, поросшие черными волосами на тыльной стороне ладони и на фалангах длинных пальцев. Полуусмешка, с которой Джон Габбитас отреагировал на просьбу ехать по короткой дороге, обнажила ряд ровных белоснежных зубов. “Крутой парень”, притом того сорта, что считается самым привлекательным для женщин.

Инспектор забрался на сиденье.

– В котором часу, вы сказали, вы вчера возвращались домой?

– Восемь двадцать – восемь двадцать пять, точнее сказать не могу. Я не думал, что мне может понадобиться знать точно. – В его тоне уже сквозило нетерпение. – Знаю, что уже был дома, когда часы пробили половину.

– Вы знаете миссис Биб Мью, которая работает в доме?

Вопрос, казалось, позабавил Габбитаса.

– Я понял, о ком вы говорите. Не знал, что ее так зовут.

– Миссис Мью выехала отсюда вчера на велосипеде без десяти восемь и приехала к себе домой в Помфрет-Монакорум где-то в десять минут девятого. Если вы приехали домой в восемь двадцать, вы, скорее всего, должны были встретить ее по дороге. Она тоже ехала по короткой.

– Я ее не встречал, – отрезал Габбитас. – Я сказал вам, я никого не встретил, никого не обогнал.

Они проехали бором и выехали к коттеджу. Габбитас провел Вексфорда в дом, и здесь его манеры несколько смягчились. Инспектор спросил его, где он провел вчерашний день.

– Чистил участок около Мидхерста. А что?

У него было холостяцкое жилье, опрятное, удобное, но немного запущенное. В гостиной, куда он проводил Вексфорда, преобладали вещи, придававшие ей вид офиса. Письменный стол с компьютером-лэптопом, серый стальной картотечный шкаф, груды папок. Книжные полки, заставленные энциклопедиями, занимали полстены. Габбитас освободил инспектору стул, убрав с сиденья кипу папок и тетрадок.

– И вы точно возвращались по короткой дороге? – Вексфорд продолжал гнуть свое.

– Я же сказал.

– Мистер Габбитас, – сказал инспектор уже сердито, – вы, должно быть, достаточно смотрите телевизор – если уж не знаете об этом из других источников, – чтобы понимать, что цель полицейского, когда он задает один и тот же вопрос дважды, состоит в том, чтобы, грубо говоря, вывести вас на чистую воду.

– Извините, – сказал Габбитас. – Я знаю об этом. Просто человеку… э-э, законопослушному не очень нравится, чтобы о нем думали, будто он сделал что-то такое, за что выводят на чистую воду. Я считаю, вы должны мне верить.

– Ну-ну. Посмею сказать, для мира, в котором мы живем, это слишком идеалистический взгляд. Позвольте спросить, много ли вы думали сегодня обо всем этом? Например, во время вашей одинокой работы в лесу около Мидхерста? Ведь вполне естественно было бы задуматься хоть ненадолго?

Габбитас отвечал просто:

– Да, я думал об этом. А кто бы мог не думать?

– Вот, скажем, машина, на которой приехали люди, совершившие все это… устроившие эту бойню. Где они ее оставляли, пока сами были в доме? Где она была, когда вы ехали домой? Отсюда она выезжала не по короткой дороге, иначе бы вы ее заметили. Дейзи Флори позвонила в полицию в двадцать двадцать две, через несколько минут после их ухода. Ей пришлось ползти до телефона, потому что она боялась, что умрет от потери крови.

Говоря это, Вексфорд следил за выражением лица своего собеседника. Оно оставалось непроницаемым, только губы сжались чуть плотнее.

– Итак, проехать по короткой дороге они не могли, а то бы вы их увидели.

– Значит, они уехали по главной.

– В это время на шоссе Б-2428 как раз находилась патрульная машина, и в восемь двадцать пять патруль получил приказ перекрыть дорогу и записывать все проезжающие машины. Согласно отчету патрульных, ни одна машина и никакое другое транспортное средство не проезжали по той дороге до восьми сорока восьми, когда наши машины и “скорая помощь” проехали в поместье. Еще один полицейский наряд мы поставили дальше на шоссе в направлении Кэмбери-Эшз. Хотя, возможно, мы выставили посты слишком поздно. А теперь скажите мне одну вещь: можно ли отсюда уехать еще какой-нибудь дорогой?

– Вы имеете в виду через лес? Наверное, на джипе можно. Но только если хорошо знать лес. Просто как свои пять пальцев. – Габбитас говорил с большим сомнением. – Не уверен, что я проехал бы.

– Ну, вы ведь здесь еще не так долго…

Габбитас решил, что от него ждут объяснения, а не ответа на вопрос.

– Один день в неделю я преподаю в сельскохозяйственном колледже в Сьюинбери, беру частные заказы. Кроме всего прочего я лесной хирург.

– А когда вы сюда приехали?

– В мае. – Габбитас поднес ладонь ко рту, потер губы. – Как Дейзи?

– В порядке, – ответил Вексфорд. – Она скоро поправится – физически. Ее психическое состояние – другой вопрос. А кто здесь жил до вас?

– Какие-то люди по фамилии Гриффин. – Габбитас произнес фамилию по буквам. – Муж, жена и сын.

– Они работали в усадьбе или за ее пределами, как вы?

– Сын был взрослый. Где-то работал, где – не знаю. Наверное, где-нибудь в Помфрете или в Кингсмаркэме. Сам Гриффин… его звали Герри… или Терри? Да, Терри. Он смотрел за лесом. Жена просто жила тут с ним. Иногда, думаю, выполняла какую-нибудь работу в доме.

– Почему они уехали? Ведь они оставили не только работу, но и дом?

– Он состарился. Шестидесяти пяти ему еще не было, но уже приближалось. Мне кажется, работа стала ему слишком тяжела, и он захотел пораньше выйти на пенсию. У них было куда переехать, они купили дом или квартиру. Это, пожалуй, все, что я знаю о Гриффинах. Я видел их только раз, когда получил эту работу и мне показывали дом.

– Что ж, Харрисоны, наверно, должны знать больше.

Тут Габбитас впервые по-настоящему улыбнулся.

Когда он улыбался, сверкая белыми зубами, его лицо становилось милым и дружелюбным.

– Они не разговаривали.

– Как, Харрисоны с Гриффинами?

– Бренда Харрисон сказала мне, что они не разговаривают несколько месяцев – с тех пор, как Гриффин оскорбил ее. Не знаю, что он сказал или сделал. Это все, что она мне сообщила.

– А не это ли было реальной причиной его отставки?

– Не знаю.

– Не знаете, где они теперь живут? Они не оставили адреса?

– Мне – нет. Вроде бы они говорили про Майрингем. Не так уж далеко. Майрингем я хорошо помню. Не хотите кофе? Чаю? Или еще чего-нибудь?

Вексфорд отказался. Он также отверг предложение Габбитаса подвезти его до комнаты происшествия, где была припаркована машина инспектора.

– Уже темно. Возьмите фонарь, – сказал Габбитас вслед Вексфорду. – А это было ее место, Дейзи, конюшня-то. Что-то вроде личного убежища. Бабка привела ее в порядок для Дейзи. – У него просто дар выдавать маленькие откровения, сообщать негромкие сенсации. – Она часами просиживала там одна. Занимаясь своими делами, каковы бы они ни были.

Они заняли ее убежище, не спросив позволения. А если и спросили у кого-то разрешения и получили его, то не у хозяйки. Вексфорд шагал тропинкой, что петляла среди сосновых стволов, светя себе фонарем, одолженным у Габбитаса. И когда впереди показался черной громадой задний фасад не освещенного сегодня Танкред-Хауса, ему пришло в голову, что теперь все здесь, вероятно, принадлежало Дейзи Флори. Если, конечно, нет других наследников. Впрочем, если они есть, почему о них умолчали некрологи и газетные публикации?

Дейзи вступила в наследство лишь чудом. Пройди пуля ниже на дюйм, смерть отняла бы у нее все.

Но почему, спрашивал себя Вексфорд, он так уверен, что богатое наследство будет для нее лишь помехой и, узнав о таком “везении”, как это назвали бы иные, она только в ужасе отшатнется?

Констебль Хайнд сравнил составленный Брендой список похищенных драгоценностей со списком из страховой компании Давины Флори. Четки из черного янтаря, нитку жемчуга, который, что бы ни говорила Бренда Харрисон, был, по-видимому, ненастоящим, пару серебряных колец, серебряный браслет и серебряную брошь с ониксом Давина застраховать не потрудилась.

Зато в обоих списках присутствовали золотой браслет стоимостью в три тысячи пятьсот фунтов, кольцо с рубином и алмазным пояском ценой в пять тысяч, еще одно – с сапфирами и жемчугом ценой в две тысячи – и кольцо, описанное как “гроздь алмазов”: действительно потрясающе дорогая вещь, оцененная в девятнадцать тысяч фунтов. Все вместе стоило более тридцати тысяч. Менее ценные предметы грабители унесли, очевидно, не представляя их стоимости. Может, они были и того менее сведущими и думали, что вся их добыча стоит много больше ее настоящей цены.

Вексфорд потрогал пальцем серый пушистый кактус на столе. Его цвет и плотность колючек напомнили ему кошку Куинни. Несомненно, у нее тоже были свои шипы, спрятанные под шелковистой шубкой. Вексфорд запер дверь и направился к машине.