Читать книгу Коммуналка (сборник) - Рута Юрис - Страница 2

– Ах, это же мутоновая болгарская шубка!

– Посмотрите-ка, какая очаровательная девочка! На ней мутоновая шубка! Ах, какая прелесть!

– Да, нынче все модные девочки ходят в таких шубках…Ах, надо скорее купить такую шубку своей дочке… Дама! Где Вы покупали эту прелесть?

– В Детском мире на Арбате. Очаровательно, да? Моя дочь в ней просто красавица.

* * *

Дама – это моя мама. На ней красивая шуба с широкими рукавами, длинные перчатки и шляпа с вуалеткой (которую я потихоньку иногда примериваю дома).

А красавица – это я. На мне под длиннополой болгарской шубой темно-синие «шаровары» с начесом натянутые поверх валенок с галошами. И взмокшая от хождения по магазинам с мамой фуфайка. Платок давно съехал с головы и прилип к моей вспотевшей шее. Где-то сбоку, иногда наезжая на глаза, болтается розовый шелковый бант. Он уже немного ослаб и не тянет мои волосы так, что, кажется, что они вот-вот пучком отвалятся вместе с бантом. Ненавижу банты и заколки!

Мама пытается повернуть меня вокруг своей оси, но…тут меня вдруг подхватывают чьи-то руки и поднимают высоко-высоко. Это клоун с красным носом, который смешит детей у Новогодней елки в центральном зале «Детского мира». У клоуна под брюками в яркий малиновый горошек спрятаны ходули.

И вот уже я лечу над толпой детей, теряю из виду маму, и у меня начинает кружиться голова, а с правой ноги падает куда-то в самую гущу народу мой валенок. Мне шесть лет и я уже знаю, которая нога и рука левая, а которая – правая. И еще я умею читать. Вот…

Я начинаю потихоньку верещать. И клоун, ущипнув, возвращает меня маме: «Вот Вам Ваша капризуля».

Ничего себе! Схватил, не спросив, потащил куда-то под потолок, а я еще и капризуля! Я не люблю цирк и ненавижу глупых размалеванных клоунов, а еще я боюсь высоты! Невоспитанный дядька с красным носом!

А голова так кружится, что мне вдруг кажется, что я опять нахожусь в кабине пилотов в самолете, которым управляет мой папа. Нос у самолета – сплошные стеклянные окошки. А под ними…

И нет ничего красивого в этом солнце над облаками, про которые, чтоб отвлечь мой взгляд, рассказывает папа. Мы летим с мамой в Сочи. В санаторий. Смешное какое слово – с-а-н-а-т-о-р-и-й.

Мне страшно от ощущения бездны под ногами. Когда посадка-а-а-а???!!!…

* * *

Кто-то словно толкает меня, и я просыпаюсь.

Как говорит моя бабушка, «пес его знает», что это за ерунда такая крутится у меня в голове. Просто каша какая-то!

Я таращу глаза изо всех сил, но почему-то ничего не вижу.

Это противная шапка, продававшаяся вместе с шубой, опять съехала мне на глаза. Я, сопя и ворча, сдвигаю ее на затылок.

В этот момент такси, в котором я ехала с мамой, тормознуло у светофора, и шапка опять закрыла пол-лица. Мама всегда берет такси, когда мы ездим с ней в «Детский мир».

Я сдвигаю шапку назад и гляжу в окно такси. Мы стоим на Смоленской площади у светофора. Я поняла это, увидев высотку, мимо которой мы ходим на Арбат за продуктами. Высотку называют «МИД». А что это такое? Я не знаю и не спрашиваю, мне просто не интересно. Мид и мид.

Включается зеленый свет, машина трогается с места и через несколько секунд опять притормаживает. Я держу шапку рукой.

Мы сворачиваем с Садового кольца в Ружейный переулок, мелькают знакомые домишки, потом опять поворот, яркие огни клуба офицеров академии Фрунзе…

– Земледельческий, девять, – говори шоферу моя мама.

Машина тормозит, шапка опять съехала мне на глаза, и я проваливаюсь в полудрему. Слышу папин голос. Он расплачивается с шофером. Шелестят и мелькают большие денежные бумажки. Как неудобно, наверное, их складывать в кошелек.

Потом открывается дверь, и папа подхватывает меня на руки. Моя противная и жаркая шапка, наконец-то, просто сваливается с моей головы прямо в снег!

По лицу приятно скользят поля велюровой шляпы. Эту шляпу папа привез из Риги. Мама сказала ему: «Серж, ты в ней – стиляга…». Сейчас всех модных людей почему-то обзывают стилягами. А мне вот шляпа очень нравится! И я потихоньку поглаживаю ее, когда папа на работе. На службу он ходит в красивой синей летной фуражке, на которой в обрамлении крылышек три золотые буквы «ГВФ». А что это такое, я не знаю…

Но мой папа такой красавец в этой фуражке!

* * *

Папа несет меня осторожно, не зная, что я уже не сплю. Открывает плечом дверь в нашу квартиру, пропуская вперед маму с кучей свертков и сверточков, потом входит сам. Входная дверь хлопает громко, и с выступа над дверью с грохотом падает соседский кот Сережка.

– А, разбойник! – кричит седая тетя Женя, наша соседка, – опять свалился! Брысь в комнату! Соломон, открой этому стервецу дверь!

* * *

Мы живем в коммуналке. Целых пять семей.

Вход в нашу квартиру сделан через кухню. Я вдыхаю ароматы новогодних кушаний, которые завтра будут поданы к праздничному столу. Пахнет кулебякой с капустой и наваристым бульоном, – на плите стоит ведро. Тетя Женя варит студень на всю квартиру сразу.

Папа укладывает меня на тахту в нашей комнате, и я опять проваливаюсь в сон. Мама раздевает меня, сонную. Протирает мне лицо и шею теплым влажным полотенцем и снимает ненавистный бант с волос. В полусне, уже лежа в кровати, я слышу шорох разворачиваемых покупок, потом вдруг комната наполняется свежим еловым запахом… И последнее, что я вижу, пред тем, как, наконец-то, уснуть, – это елка, на которую папа прилаживает гирлянду с лампочками.

Завтра – Новый год.

* * *

Утром, открыв глаза, я охаю и сажусь на постели. В углу нашей крошечной комнатки стоит красивая елка, на ней мигают разноцветные лампочки. Забыв про тапки, я стою на холодном полу и вдыхаю и вдыхаю это приятный запах.

В комнату входит папа и торопит меня. Днем под Новый год мы всегда ходим с ним в гости к моей литовской бабушке. Папиной маме. Это совсем рядом, на Зубовском бульваре.

Мама наряжает меня в красивое платье, купленное вчера в детском мире и напоминает мне, как надо себя вести в гостях.

Но я же все помню! Я совсем уже большая, через год мне в школу.

Мы идем с папой в гости. Делаем небольшой крюк, потому что я очень люблю прыгать на ступеньках Академии Фрунзе, Потом переходим Пироговку и Садовое кольцо и входим во двор бабушкиного дома.

У бабушки нас ждет сюрприз – приехал из Вильнюса ее старший брат, Регимантас. Он уже совсем старенький и седой.

– Laba diena, mergaitė![1] – говорит мне Регимантас.

– Laba diena, senelis![2] – отвечаю я, пытаясь сделать книксен, как учила меня бабуля, но путаюсь в длиннополой шубе и чуть не падаю.

Регимантас смеется и подхватывает меня. У него удивительно сильные руки, несмотря на возраст. А потом он дарит мне ароматные рождественские пряники, покрытые разноцветной глазурью. Их прислала для меня его жена Мирдза. У каждого пряника есть специальная веревочка, чтобы их можно было повесить на елку.

Уже дома я развешиваю эти пряники, один из которых я все же надкусила. Заглядывает в комнату тетя Женя и зовет меня в гости на чай.

У тети Жени и ее мужа Соломона нет своих детей, поэтому каждый раз под Новый год они приглашают всех детей, которые живут в нашей квартире, к себе на чай с пирогами.

Мы сидим за круглым столом под уютным шелковым абажуром, к которому привешены разноцветные китайские птички. Пьем чай, а потом Соломон зажигает свечи на пианино и мы под его аккомпанемент поем «В лесу родилась елочка». Тетя Женя гладит нас всех по головам и смахивает слезы. Почему она плачет? Ведь праздник же! Потом натягивается через всю комнату веревка с подарками, и мы, с закрытыми глазами, срезаем себе тот подарок, который попался первым.

* * *

Мне почему-то грустно. Наверное, оттого, что после Нового года мы переезжаем на новую квартиру. Куда-то на Фили. Папе на работе выделили новую большую комнату. Мои родители счастливы. Мама – потому что очень удобно станет добираться до Жаворонок, где живет ее мама, моя русская бабушка. А папа – потому что удобнее будет ездить на работу во Внуково, на аэродром. Мой папа ездит туда на мотоцикле.

После гостей меня смаривает сон. Но сплю я очень чутко.

В кухне галдят и хохочут взрослые. Опять падает на кого-то вошедшего кот Сережка со своей лежанки.

Вернувшись от тети Жени, я заснула. Потом просыпаюсь от нежного перезвона хрустальных фужеров, которые достает моя мама, а за окном уже совсем темно. Я выхожу на кухню. Там уже накрыт стол. Пахнет вкусно салатами, пирогами и мандаринами.

Мужчины курят у окна. На летном кителе моего папы – медаль за победу над Германией. А у дяди Феди из комнаты напротив – Орден Красной звезды.

Кто-то включает радио на всю громкость. Левитан начинает читать поздравление советскому народу. Все взрослые нашей квартиры собрались за столом, хлопает пробка шаманского… раздается бой кремлевских курантов…

А мы, дети, наблюдаем за своими родителями, сидя за маленьким столиком, специально накрытым для нас. У меня под столом спрятана моя новая шуба, я хочу напугать детей пришедшим из леса медведем. Но они не пугаются, а смеются и гладят «медведя», угощая его пирогами. Взрослые шикают на нас: «Тихо!»

Раздается последний удар курантов. Звякают бокалы…

Дядя Федор говорит: «Дорогие мои! С Новым годом! С новым шестидесятым годом! И…чтобы не было больше войны!»

Взрослые начинают обниматься и почему-то плакать и смеяться одновременно. Потом мой папа выносит только что купленный вместо патефона проигрыватель. Взрослые начинают танцевать. Я так люблю наблюдать, как танцуют мои родители. Как здорово шуршит и посверкивает мамина темно-синяя, муаровая юбка и в такт ей позвякивают медали на папином летном кителе…

Но меня опять уже клонит в сон.

В это время через открытую форточку прыгает с улицы кот Сережка, попадая задними ногами в студень, выставленный на холод тетей Женей…

* * *

Обо всем этом я вспоминаю, сидя в машине напротив своего старого дома. Там давно уже никто не живет. Дом отреставрирован и в нем находится школа графических искусств.

Это мистическое совпадение, потому что по второму своему образованию я – художник график.

Ноябрьский ветер гонит несколько желтых листьев по переулку. Вечер потихоньку спускается на Москву.

Ноябрьский вечер 2004 года.

Я достаю свою записную книжку, и рука моя сама выводит:

1959-2006