Читать книгу Бог ли каждый Творец? - Рутра Пасхов - Страница 4

Не мне вам рассказывать, как быстро проходят выходные. А каникулы? А жизнь? Да уж, как это ни печально.

Как бы идентично не шли процессы в том, выбранном как первый в череде повторений мире, что-то влияло на события в последующих мирах. Хотя для Рутры уже была практически ясна причина, и она превращалась в уверенность. Да-да, все было так, – мы знаем историю тех событий, какую нам рассказали те самые книжники и фарисеи, конечно, не те, что жили и противодействовали Христу, а последующая их версия. А самое поразительное было в том, что эти «книжники и фарисеи» были по роду деятельности им идентичны, а по факту были деятелями пропаганды христианской веры. Заметьте, христианской, то есть религии о спасении, но не учения именно Иисуса. Акцентирую на этом внимание, потому как сложились ложные ассоциации, ставшие уже клише, которые путают с искомым пониманием слова.

Возможно, большинство имеющих честь лицезреть сие мое исследование сейчас будут возмущаться. Только я бы порекомендовал сперва поинтересоваться множеством конфессий и сект, считающих себя последователями Христа, и разобраться в их интерпретации его учения. Хотя… все это практически бесполезно. Для верующего в учение как пропаганду добра, милосердия и любви не имеет практически никакого значения, как называется само объединение – христиане, протестанты, молокане и т. д. Если все было бы одинаково, как изначально и было (хотя мы уже поняли: мало кто знает, как оно было), то и церковь, то есть учение, должна была быть одной, без разделения на конфессии и секты. А так – любой из вас может зарегистрировать свою церковь от имени Христа и проповедовать его учение, излагать свою версию его жизни, на свой лад. Главное, чтобы это не противоречило гражданскому закону, конституции и т. д. А теперь заметьте такой парадокс: Иисус-то призывал людей не только быть морально, духовно чище, лучше, но и призывал к свободе через борьбу с узурпаторами этой свободы. Но опять же мы желаем использовать на благо себе то, что будет являться ущербным для нас. Имеет значение кто, для кого и что применяет. Если мы используем что-то для достижения своих целей, это будет благом для нас, а вот даже после нашей победы, если подобное используют против нас, это уже нам во вред. Это я о том последнем моем разговоре с Христом. Помните, когда мы говорили о боевом духе и смирении, перед Нагорной проповедью. Ведь тогда он понял, что сперва ему нужна группа боевых перманентных революционеров, а потом смиренные, послушные последователи. И я вам так скажу – это закон бытия человеческого социума. Обратите внимание на структуру и механизм всех революций. Репрессии и диктатор после них неизбежны.

Так вот, так как мы знаем ту историю, какую нам преподнесли через множество интерпретаций и редактур «книжники и фарисеи», носящие эмблему христианства, мне пришлось осуществить очередное живое вмешательство в процесс. Сознание готовилось улететь в далекий мир, в другое время и в другое тело.

Для тех, кто читает эти строки или воспринимает мысль каким-то другим образом, анализирует данное исследование, уже должны быть не столь важны мелочи: как сознание из одного тела переходит в другое, а еще и в другом мире, да и вообще наличие этих миров. Если вы не верите в возможность этого, спросите себя, зачем вы вообще все это слушаете. Не мое исследование, а тему, о которой идет речь. Ведь какой бы вы скептик не были бы, все равно допускаете реальность Христа, его деятельность и нечто, что другие называют Бог, а вы… признайтесь, ведь и вы хотите как минимум назвать как-то это «нечто», что не поддается пониманию разумом. Не поддается пониманию, даже если, как вы считаете, у него нет разума в привычном нашем понимании, и скорее всего, опять же как вы считаете, это нечто такого уровня, что это ваш разум понять его не может, а не он не обладает разумом. Ну от себя скажу лишь то, что если вышесказанное вы уразумели, то для вас точно должно быть нечто… разумнее вас. Вот такой парадокс понимания.

(Далее протокол наблюдения изложен в интерпретации Рангита.)

Итак, Рутра опять оказался в этом мире. Мире совсем другой морали и духовности, даже если судить по хронологии развития общества. То есть и в нашем мире в ту временную эпоху мораль и духовность была бы отличной от нашего времени. Ведь вы часто даже от своих близких, старшего поколения слышали, мол, раньше другие были времена.

Мир был таким же, как тот, в котором Рутра был до этого, ничего особенного в нем не поменялось, поэтому задача усложнялась: он должен был обнаружить, что же тогда влияет на изменения в последующих параллельных мирах, которые в итоге, по цепочке влияя друг на друга, влияют на нас. Если вам до сих пор непонятно или вовсе кажется нереальным влияние одного мира на другой, то поинтересуйтесь, почему взрыв сверхновой звезды где-то недалеко во вселенной, но далеко по времени, породил Солнце, почему водород в ходе термоядерных реакций превращается в гелий, тем самым дает возможность появиться жизни вообще; или более приземленное – почему буря на Солнце провоцирует изменение климата на Земле и, как следствие, чуму, землетрясения, революции, войны и подобные катаклизмы. Хотя все это может породить и взлет научных достижений такими же причинно-следственными взаимосвязями, например, появление в человеческой культуре религии вообще и религиозных особенностей в частности. Именно дикая природа человека, являющаяся следствием желания выжить в естественной природе, породила большинство установок в религиях (как минимум в христианстве), направленных на укрощение этих первородных инстинктов, то есть самой причины. Причем причинно-следственные связи показаны путем указания их пагубной роли на того, кто проявил негатив по отношению к кому-то… чтобы человек, говоря бытовым языком, понял на собственной шкуре. По-другому мы ведь не очень понимаем. А вот если что-то плохое, сделанное нами по отношению к кому-то, будет обращено против нас, тогда мы ропщем, жалуемся, а то и проклинаем, в том числе и Бога. Добавлю еще выражение непосредственно из Евангелия от Луки: «И как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними». Это тоже следствие дикой природы человека (той, которая в религиозных текстах называется «греховная»). Можно много спорных примеров и сравнений привести, однако время никого не ждет, поэтому детали оставим на последующий анализ. А пока… Рутра в образе рабби Иосифа из города Рамафы шел к дому Иисуса.

(Далее опять от третьего лица, изложение Рангита.)

По пути, уже недалеко от дома, подошли к нему два парня, весьма скромно одетых, бороды их давно не видели ножа, а тело, видимо, солнца – сосуды «светились». Были они худы, но голодными не казались. Говор их был не на иудейский манер, скорее были из горного района, называемого Берд Арины. Их решительный и быстрый шаг в его сторону немного побеспокоили Рутру. Он остановился, подождал, пока они подойдут. Подойдя на расстояние пяти шагов, они остановились и почти с поклоном поздоровались, поприветствовали его.

– Слава Яхве, рабби.

– Да сделает он нас царями мира, – ответил Рутра.

– Имеем ли мы право спросить тебя о нашем интересе? – сказал один из них.

– Говори, печаль иль радость несешь?

– Должно быть… радость. Нам бы хотелось так. Интерес наш таков. Слыхали мы о некоем Иешу, нареченном Машиахом. Только вот сомнения раздают в округе… не совсем ясно, кто его нарек титулом от Яхве.

– Это ты речь раскрыл свою? иль чей чужой есть в речи интерес?

– Не скроем мы от тебя ни правду и ни ложь. Ты Бога человек, иначе нам никак.

– Так кто же он?

– Йоханан. Тот, кто ныне солнца света лишен за то, что давал свет всем.

– Да? Слыхал я и о нем, только вот о солнце не было и речи.

– Для нас он есть.

– Похвально, раз так почитаете. И что же хочет он от меня?

– Не от тебя рабби, не от тебя. Мы просим тебя… Не поругай нас, вынуждены.

– Что у вас?

– Отправил нас он к Иешуа с вопросом.

– И что же?

– Нет дома, так говорит его родительница.

– И где же он? И в чем просьба ко мне?

– Мы знаем – дома он. Просите матушку его.

– Чего ж он не выходит к вам? – спросил Рутра их, а про себя подумал, не шпионы ли Ирода они.

– Страшится он. На поиск дан собакам след.

Рутра мысленно обратился к Рангиту: «Не мог бы ты в более внятную форму переводить их манеру изъясняться?» На его удивление Рангит не ответил. Рутра повторил обращение к нему. Снова молчание. По нему прошла легкая дрожь. Как-то не очень комфортно стало чувствовать себя одиноким в далеком чужом, хоть и полностью идентичном, но чужом мире.

– Кто дал его на поиск? – спросил Рутра, практически уверенный в ответе.

– Да тот же, что и брата нашего лишил зари и заката.

– Будь так. Так что же вы хотите?

– Спросить оного. Есть вопрос у нашего брата. Он хочет слово свое ему доверить, иначе зря все было.

– Ясно. Так ведь Иешуа и вел-то ту же речь почти. Всего лишь от имени своего.

– Ты знаешь точно это? Позволь спросить.

– Чего не знать-то? Не особо он скрывался. Хотя для вас, может, и скрывался. В городе особо он не вел речи.

– А где он вел-то? Приехал из чужих мест.

– Каких же чужих? Не сильно, вижу, вы его знаете.

– Не сильно.

– Ладно, пошли, – сказал Рутра им.

А сам подумал: «Даже если они шпионы, то страха мало. Если бы Ирод захотел схватить Иисуса, ему не нужно было бы таким путем выяснять, здесь он или нет. Он отправил бы стражников, и они ворвались бы в дом без спроса».

Подойдя близко к дому Марии, эти двое, друзья Иоанна, остановились. Рутра посмотрел на них вопросительно. Они тоже смотрели ему в глаза, только, как показалось Рутре, без мысли, с вопросом – что делать нам? Рутра не стал больше расспрашивать, в чем подоплека их поведения, пошел к калитке.

На его вызов вышла Мария, Иосифа уже не было в живых. Возможно, Рутра воспринимал ее с неким ореолом святости, с коим она предстает с самого детства перед нами, поэтому видел в ней необычную женщину. В свои 47 лет она сохраняла во взгляде ту девичью простоту, которую, пожалуй, в наше время не у каждой в начальных классах увидишь. Она вышла, увидев Рутру, улыбаясь, быстро приблизилась к калитке. По правилам тех времен – женщина не должна была разговаривать с чужими мужчинами. Только рабби и высшие представители власти исключались из этого списка. Рабби Иосиф из города Рамафы был удостоен чести диалога с ней не по вышеуказанной причине: он не входил в список чужих в принципе. Он был ей хорошо знаком, был другом и наставником ее сына; не раз Мария обращалась с просьбой отцовских наставлений к Иосифу.

Подойдя, она поприветствовала его, лицо ее светилось, потом, оглядевшись, шепотом сказала:

– Я стараюсь не пускать его в город, говорю, что нет дома.

– Приходили, искали его?

– Да, часто. Только желания большого найти его нет, видимо, у них. Лишь бы сказать: искали, спрашивали.

– Ты решила так?

– В дом не просятся зайти, проверить. Не говорят: знаем его здесь бытие. Хотят немного напугать, чтобы в город не выходил. Сын Елизаветин-то под смертью ходит, в руках у них.

– Вот он-то им тоже интересуется. Друзей прислал.

– Не знаю я. Раз ты ручаешься, тогда открою ему выход. Все мал он для меня. А вот Песах уже скоро, нужно пшено кидать в поле. Слово словом, а мацу просят тоже словом, месяц нисан ведь уже.

Рутра как-то не особо внимание уделил времени года, в котором оказался. Была весна, пора пахать и сеять. (Примечание эксперта: «нисан» происходит от аккадского «нисанну», со значением, толкуемым как «первые плоды». Являлся в еврейском календаре первым месяцем библейского года – где-то между мартом и апрелем григорианского календаря. Хотя, если быть точнее, в Торе он называется «авив».)

Следующие ее слова воздействовали на его слух – как ушат холодной воды на нежелающего оторваться от сладких ласк Морфея.

– Принесла ведь в свет его я в месяц исхода.

Рутра уставился на нее, расширив глаза, хоть и не было сказанное для него невероятной новостью, лишь навело на мысль: боги почему-то с завидным постоянством в легендах и мифах рождались 25 декабря, а реально – по весне. Да… и исход, и пост… Да уж, эпохи и верования меняются, а Земля как вертелась вокруг Солнца, так и вертится, соответственно, и процессы на этой самой Земле слагают эти верования, обычаи и традиции как жизненную необходимость. Весна – пора кидать зерно в поле. Весна – не ешь животных, иначе убьешь приплод их и погибнешь с голоду потом. Ну и басня: стрекоза и муравей… Только муравей тут, наверное, прообраз Авеля-землепашца – Каин убивал животных, был порицаем Богом (читай – природой, явно миф появился в языческом мире).

– Рабби, не страшно мне, скажи? – одернула она его, заметив, как он задумчиво смотрит мимо нее.

– Давай спросим, что ж хотят они, – сказал Рутра, резко посмотрев на нее.

– Ты веди речь. Мне не положено.

– Спрошу, сестра.

Он жестом позвал интересующихся поближе. Те подошли.

– И что ж хотим мы? Можете спросить ее, вот мать его.

– Мы знаем эту женщину, – ответил один из них весьма сухо.

Потом обратился к Марии:

– Мать наша, мать брата нашего, наш брат интерес несет к тебе, вернее, к сыну твоему.

– Слагай свой интерес, – ответила Мария не грубо, но строго.

– Хотим спросить его, тот ли он.

– Кого ж вы все видите в нем? Кого ж вы ищите-то все?

– Все разное, – начал он с волнением. – Кто недруга, врага, мятежника, а кто и брата, учителя и… – он остановился, не выговорив последнее слово, посмотрел на товарища, наклонился к нему и шепнул что-то.

Выслушав друга, тот посмотрел на Рутру, после на Марию и снова на Рутру, открыл рот, но не решался сказать. Рутра кивнул головою, как бы спрашивая. Тот нагнулся к Рутре и так же шепотом сказал:

– Говорят многие, что речи нес он очень богохульные. Объявил себя посланником Бога. Более того, говорит, что отец его на небесах, сам Бог. И угрожает неверующим в это, а заодно и в его изложение Торы смертью. (Примечание эксперта: Тора – в иудаизме первая часть еврейской Библии, так называемое Пятикнижие Моисеево – свиток с текстом Пятикнижия, хранимый в синагоге как предмет религиозного культа иудеев; в широком смысле совокупность иудейского традиционного религиозного закона.) А смерть сия якобы будет божьей карой… ангелы, что послал Бог в помощь Моше, огненными молниями-стрелами разили тех, что поклонялись золотому тельцу, и нас, неверующих, поразят они же.

Рутра по обыкновению своему сделал глубокий вздох, погладил бороду, поинтересовался:

– В его изложение Торы? Не знаю, почему новость то, что он говорил. Для вас и учителя вашего скажу: я понял, что неверующий ты и есть, при этом боишься своего неверия.

– Да, правильно уразумел ты, рабби, да святится имя Яхве, – произнес он речь с трепетом в голосе и восхищением в глазах.

Рутра посмотрел на Марию, зрительным контактом поясняя свои мысли. И она с ним стала обмениваться взглядом, который нес нечто, что мы понимаем без слов, некую таинственную энергию. Рутра кивнул, не отводя глаз от нее, она ответила таким же жестом, потом пошла медленно в дом. Неуверенная походка говорила о раздумьях, сомнении. Вскоре она вышла вместе с мужчиной, который, к удивлению Рутры, совсем не был похож на Иисуса – не только на того Иисуса, которого мы видим со всех икон, но и на того, что был реально в предыдущем мире. То есть на того, кого знал Рутра в том мире… и, возможно, реально был таким и в нашем, и во всех одинаковых параллельных мирах. Второе, что удивило Рутру, – парень был немного пьян, хотя… почему это должно было удивить. Разве не имеет права человек немного выпить, тем более если в этом месяце у него день рождения. Сам день-то никто не соблюдал – дни никто по числам не знал. Считали только по единицам как составляющие месяца, да и то только немногие из старшего поколения, привыкшие к графику сбора податей, постам, Пасхе, ну и, соответственно, те самые государственные и храмовые службы.

Рутра с улыбкой посмотрел на Марию. Она все-таки очень боялась за сына, тревожность читалась у нее на лице. И… это был не наш герой. Видимо, друг, с которым Иисус коротал в тишине время, раз его личностью стали неподдельно интересоваться, вышел вместо него, выдавая себя за него. Это был логичный ход, когда тот, кто передал ему эстафету, попал в опалу власти.

Парень подошел, улыбаясь, поприветствовал легким поклоном Рутру, кивнул двум товарищам, искавшим встречи с ним, а потом вышел за калитку, поцеловал руку рабби и обнялся с двумя парнями. Этот ритуал не очень удивил Рутру, потому как такое было принято тогда, но взгляд его… Удивил взгляд, то, как он смотрел на Рутру, – как на незнакомого человека. И… тут же Рутра опомнился. Ведь этот парень изображал Иисуса. Естественно, Рутру, то есть того, в чьем облике он был, тот не знал. Рутра тоже улыбнулся в ответ, подмигнул ему, как бы говоря «понимаю». Парень оголил левое плечо и показал клеймо. Рутра изумленно посмотрел на Марию, взглядом выражая и удивление, и спрашивая, что это такое, – на плече было клеймо в виде восьмиконечной звезды с разной длиной лучей, похожей на эмблему «роза ветров».

Не успел Рутра оправиться от своего недоумения, как последовал следующий этап. Двое парней, представившиеся Рутре учениками Иоанна Крестителя, спросили парня, который для них был Иисусом… «Неужели они ни разу не видели настоящего Иисуса?» – подумал Рутра и в голове прокрутил все варианты, посредством которых они могли бы знать его. Соображение все же его оперировало логикой человека технологического мира. А тут… можно было только вживую увидеть человека – и все. Вполне возможно, что они не встречались. Рутра сделал опять глубокий вдох, стал разбираться с чувством удивления, что породил вопрос этому парню. А спросили они следующее: «Ты ли тот, который должен прийти (то есть Христос), или ожидать нам другого?» Вроде бы ничего удивительного, но… Неожиданно для себя Рутра обнаружил, как меняется мир. Как родной мир, в котором он уже себя чувствовал своим, как окружающая действительность превращаются в нечто чуждое…

Пока Рутра пытался понять, что происходит или произошло, Иисус или тот, кто выдавал себя за него, отвечал им:

– Пойдите и скажите Иоанну, что слышите и видите: слепые прозревают и хромые ходят, прокаженные исцеляются, глухие слышат, мертвые воскресают и нищие благовествуют.

По поводу такого ответа даже Рутра хотел высказаться о богохульстве, уж точно о мании величия, только мысли его были заняты не этим. Его мысли были далеко, не в этом мире… и самое интересное было то, что он сам не знал – в каком именно.

Диалог между парнями продолжался, что-то говорила Мария, только Рутра не слышал их, его мозг – виртуальный мозг – был занят другим. Он словно был контужен. Контужен логикой понимания факта: как мог Иоанн спрашивать такое у Иисуса? Как мог он такое не знать? Еще не отойдя от стресса, он вдруг ощутил всплеск чувства эйфории. Это был невероятный переход, который контузил и пьянил.

Кто ощущал, насколько родными становятся места чужие, тот поймет сожаление Рутры.

Четверо вели задушевный дружеский разговор, иногда переходили на шепот. Скорее по привычке, от Рутры-то им нечего было скрывать. Или… Взгляд Рутры был направлен в небо. Смеркалось. Стресс первый был результатом понимания невероятной фатальности, второй же – восторженной догадкой… как эврика определения. Определения мира влияния. Того, в котором было это «что-то не то»… и по пониманию той фатальной невероятности он был не тот, в котором должен был оказаться Рутра. Эврика была вызвана следующим пониманием: в этом мире Иоанн почему-то не знает Христа и спрашивает о нем, уже находясь в тюрьме. Неизвестно, как тут прошли события до, но уже были как минимум события, которые привели Иоанна в тюрьму, а Иисуса подвергли опале. Уже никого не удивишь разногласиями в хронологической трактовке библейских событий. Есть даже исследования, в которых доказывается более позднее, чем в Евангелии, описание событий Ветхого Завета. То есть их изобразили (или интерпретировали мифологическую историю) позже, чем составлены евангельские истории. Своеобразный симулякр из симулякра – события, реальность которых не является фактом. И, конечно же, неупоминание столь аккуратными римскими и греческими историками такого важного события, ну по крайней мере как нам его, в нашу эпоху, преподносят – приход Мессии, говорит о многом. Как минимум о том, что это событие если и не было рядовым, то по крайней мере не столь значимым, если еще точнее – и вовсе не имело значения. А зная о почти 7 тысяч казненных (методом распятия, кстати) бойцах Спартака – вполне рядовым. Факт учета в документах имен восставших гладиаторов знаменитого фракийца говорит явно не в пользу отсутствия таких же данных о событиях, связанных с казнью Христа. Да и вообще со всей историей, связанной с ним.

Как бы то ни было, в этом мире и в Евангелии на Земле описывается подобная сцена, что, в свою очередь, опять же говорит о разной трактовке и интерпретации, о нестыковках в повествовании авторов Евангелий.

Немного придя в себя, Рутра решил выяснить, насколько сходятся и насколько расходятся по идентичности миры. Раз он оказался по ошибке в мире, который нарушал синхронность событий параллельных миров, так нужно было выяснить, что нарушало эту синхронность. Он решил войти в диалог, поспрашивать их о событиях этого мира. Ждала ли смерть и в этом мире Крестителя Иоанна? Какие проповеди вел Иисус и вел ли вообще… И… Рутра пристально посмотрел на того, кого вывела Мария. «Так вот ты какой в этом мире, – подумал Рутра. – И… не похож на Марию. Коренастый, кучерявый, темный, густые черные брови. Мария меня знает хорошо, как и в том мире».

– Меня долго не было, – прервал их обсуждения Рутра. – Что произошло с сыном Захарии?

Двое учеников Иоанна переглянулись. На лицах друг друга пытались прочесть ответ им только известного вопроса. Рутра оказался в неловком положении. Быстро поменял их процесс размышления.

– Неужели это правда? – спросил он, вглядываясь в глаза Марии, пытаясь выразить негодование.

– Да, это так, – сказал Иисус. – Отчего я не выхожу на мейдон… Больше из-за… – он посмотрел на Марию.

– Уймись, спаситель всех и вся, – строго одернула его мать, – женился бы уже. Словами учит о грехе убивать, а руками строгает столб. Был бы смирнее – получил бы клеймо фарисеев, собирал бы подать хоть за свои речи. А так порицает их. Вот один порицал, порицал. Хозяйство отца по ветру пустил… ни внуков Елизаветке, ни покоя. Теперь и сына потеряла.

– Да ладно, мать. Что ты сразу о плохом? Отпустят его, – возразил ей сын, взмахивая театрально руками.

Мало того что он выглядел совершенно иначе, чем предстает Иисус с икон, так он и от того, который был в том мире, отличался. У того хоть и был подобный голос – произношение, немного растягивающее концовку слов, так хоть внешность больше походила на местных семитов.

«Значит, подобное клеймо было знаком некого титула, разрешения на сбор денег», – размышлял Рутра. Мейдоном у них назывались большие площади, обычно в городах, это он знал. Выражение «строгает столб» скорее всего означало – делает столбы для казни преступников. А вот почему такое клеймо на плече ставили – вот это нужно было узнать.

– Так как именно это случилось? Говорят, он и в темнице пытался призвать стражников на бунт против Ирода, обвинил его в прелюбодеянии. Будто бы тот споил жену своего брата и насилует периодически его дочь.

Двое помощников Иоанна снова испуганно переглянулись, почему-то при этом всегда выпучивали свои и так крупные глаза. Они были обросшие волосами, да и тела, судя по непокрытым частям, были густо покрыты растительностью, невысокого роста, темнокожие, поэтому смотрелись то ли как гопники, то ли как гоблины. Простите, по-другому их не описать. Кстати, «местный» Иисус сильно внешне от них отличался.

– Такое было? Каиафа мне так поведал его историю, – Рутра специально первосвященника упомянул, чтобы обозначить свой статус, что и вызвало очередное перемигивание учеников отшельника. – Мне-то вы можете признаться, – попытался успокоить их Рутра.

– Насчет стражников… это как обычно у нас. И я был стражником, и он, – стал отвечать один из них, показывая на друга, – а насчет Ирода… а чего он жрет труды отца его и бахвалится своим величием?

– Так при чем тут это и жена с дочерью брата? Как было дело?

Двое опять переглянулись, замялись.

Их заметили соседи. Некоторые стали выходить к заборам дворов и слушать, о чем они говорят. Одна окрикнула Марию:

– Кто это опять к тебе? Неужто Масис стал рукою Каиафы?

«Масис?» – удивился Рутра и после ответа Марии понял – это дворовое имя Иисуса, возможно, с детства.

– Правой, только правой, ты же его знаешь, – ответила то ли саркастически, то ли шуткой Мария, при этом скрывая недовольство настолько, чтобы не показаться возмущенной, но и чтобы ее состояние стало понятно.

Потом она предложила пройти в усху. Так называлась постройка из плетеных прутьев во дворе, где постоянно горел огонь, – место трапезы и дневного пребывания.

– Нет, мы не можем, – отказался один из учеников отшельника. – Нам надо идти. Может, рабби помощь нужна уже.

– Он же не рабби, – возразила Мария.

– Нам он рабби, – ответил тот, чуть повысив голос.

– Пойдемте попросим за него, – предложил Иисус.

Потом, обращаясь к Рутре, сказал:

– Рабби, твое же слово высоко, поддержи нас.

Рутра не полностью определил, в чем суть, кивнул ему, надеясь выяснить по мере развития сюжета.

– Пойдемте, – предложил Иисус и вышел за калитку.

Мария побежала домой, что-то сказала, видимо, дома еще кто-то был, потом пошла с группой.

Они вышли на окраину пригорода, который по факту был деревней, пошли к холму, на котором располагалась крепость-тюрьма.

Скоро перед ними предстала такая картина: стражники вели группу еле влачащих ноги арестантов. Один с трудом нес патибулум – перекладину для позорного столба. Так называли римляне установку для казни. Казненный мог издыхать на нем до трех дней, весь в крови, блевотине и экскрементах. Другой постоянно падал, за что был побиваем ремнем стражниками, остальные и вовсе не могли нести, сами еле шли. Подростки сновали вокруг, помогали нести бруски. Проходящие мимо люди не особо интересовались происходящим, только дети иногда останавливались, глазели, пока на них не прикрикнут старшие.

– Вчера было больше, – сказал Иисус и остановился, стал вглядываться.

– Что там? Пошли, – одернула его Мария, – скажи спасибо, за храм тебя не воздвигли. Разорил отцово хозяйство, дурачок. Побоялся Анна за своего ученика, сказали бы ромулы – сам воспитал.

– Ну хватит, хватит, мать, – огрызнулся Иисус, не отрывая взгляд от процессии идущих на казнь.

Мария опять его одернула:

– Ну пошли, что смотришь, в день десяток дурачков ведут. Вот тот плюнул на стражника, видала я. Дурачок. Полмира у них, а он кричит им: вон с моей земли. Земля у него есть, видите ли, то эллины, то дети огня тут правят, – высказалась в сердцах Мария.

Иисус же все всматривался в группу, словно искал кого-то. Наконец он крикнул:

– Иешуа, ты, что ль?

На его вопрос кто-то из группы остановился, повернул разбитое лицо к нему и одним целым глазом, впрочем, тоже залитым кровью, стал всматриваться.

– Иешуа, ты, что ли, брат? – крикнул Иисус и побежал к нему.

Его поступок вызвал истошный крик Марии. Она пронзительно завизжала, обращаясь к ученикам Иоанна:

– Остановите его!

Один из стражников стал лупить того, кого Иисус позвал, и, встав между ним и бежавшим к нему, замахнулся ремнем. Вся тюремная колонна остановилась. Иисус, подбежав, пригнувшись, увернулся от удара и бросился к заключенному, обнял его и стал вопить:

– Брат мой, как ты здесь оказался, за что тебя, за что?! Их уже били несколько стражников, причем один ногами.

Мария бросилась этому легионеру под ноги, стала целовать сапоги, умоляя простить:

– Он полоумный, он не в себе, простите, – выла она.

Рутра, ошеломленный столь резким изменением событий, нерешительно приближался к ним. Двое друзей, что были с ними, сперва быстро побежали, а после того, как двое стражников подняли копья, выставили руки вперед с открытыми ладонями, стали просить, медленно опускаясь на колени:

– Не убивайте, не убивайте, мы за ним, он больной, полоумный, – вопили они, показывая на Иисуса.

Тот же, заливаясь слезами на пару с осужденным, орал, отмахиваясь от хлеставших их:

– Вы убийцы, вы прислужники ромулов, предатели, я не сумасшедший!

Мария бросилась к нему, схватила за волосы и пыталась оттащить. Он же не отпускал арестанта. Стражники оставили плети, вручную раскидали их, заодно и Марию, стали бить мужчин. Подбежал Рутра. Один из стражников вытащил пугио – короткий кинжал – и, размахивая им медленно перед ним из стороны в сторону, показывал, что нужно остановиться. Рутра, понимая опасность происходящего, только сказал:

– Отпустите его, простите, он болен, он безумен.

– Безумен!? – насмехаясь, заорал глава легионеров. – Сумасшедший?! – повторил он с сарказмом, сделав гримасу, олицетворяющую полоумного, закатил глаза, одновременно театрально развел руками и уничижительным тоном фыркнул: – А сам лечит? Сумасшедший лечит сумасшедших? – ухмыльнулся он опять. – На столб его!! – заревел он так неистово, аж все встрепенулись.

Мария, истошно завыв, бросилась ему под ноги:

– Прости, прости ради Кесаря, прости, – выла она, заливаясь слезами.

Тот негрубо оттолкнул ее, отошел в сторону, стал ногами бить Иисуса, который уже валялся в крови.

– Этот урод тоже сумасшедший? – заорал стражник, обращаясь к Рутре. – Таких, как ты, ученики! Я бы всех вас уничтожил! Рассадник мятежа у вас там, а не дом вашего Яхве, от которого кровь, видите ли, стынет! – пренебрежительно бросил он Рутре и плюнул в сторону. – Этот?! этот!? – орал он, тыкая гастой, коротким копьем, в лежачего осужденного.

Тот валялся избитый на земле, лицом вверх, тяжело дышал.

Что-то в этом заключенном привлекло внимание Рутры. Он всматривался в его избитое изможденное лицо и не мог понять что. Он вглядывался, одновременно подняв ладонь правой руки к декану. Этот жест означал согласие с политикой Кесаря, а в случае с покоренными территориями еще и смирение. Декан – младший офицер – тоже поднял руку с открытой ладонью, но уже в направлении своих подчиненных. Жест, исходящий от него, означал остановку всех действий для его подчиненных.

– Я сейчас их заберу, во имя Кесаря, не видел ли ты во всем неуважение к нему? да будет его власть вечной.

Суматоха стихла, лишь стон и плачь давали знать о случившемся. Рутра всматривался в арестанта и не мог разобрать, что же так приковало его взгляд. Он пытался подойти ближе к нему. Но легкий удар декана кинжалом по клипею означал сигнал остановиться.

– Я только посмотрю, что с ним, – попросил Рутра, уже полусогнувшись.

– Перестать! – одернул его легионер. – Ему умирать пора, – добавил он надменно.

Рутра не мог оторвать взгляд от глаз приговоренного к казни. Что-то в них было невероятно знакомое…

Мария пыталась оттащить Иисуса, а тот, наоборот, тяжелыми неумелыми движениями старался оторваться от нее и все пробовал подползти на четвереньках к арестантам. Мария, схватив его за левую руку, сама на коленях держала его. Двое учеников Иоанна все еще на коленях молили не убивать их, явно имея в виду всех, с кем они пришли сюда. Арестанты по команде лежали лицом вниз на земле. Из-за завываний всей этой массы складывалось впечатление, как будто хищники разрушили гнезда с птенцами. Все смиренно просили о пощаде. Все… кроме Иисуса. Но… то, что произнес он в следующие секунды, заставило усомниться Рутру, а Иисус ли. Он позвал того, которого никак не мог опознать Рутра.

– Иешуа, брат мой, ты рано пошел туда, там должен быть я, – завопил он.

В Рутре словно замкнули пущенные в направлении друг друга два электрических потока, сперва все застопорилось, потом стало нарастать напряжение и… искра, взрыв: это был тот самый Иисус, из того мира. Только здесь…. Рутра запутался. Он не мог понять, какую роль выполнял он в этом мире. Звали его так же, вели на казнь… Но тогда кто же этот Иисус, с которым он пришел сюда?

– Все назад! – грозно скомандовал декан и пнул сына Марии.

Тот все тянулся к арестанту, вопил:

– Брат, прости, мой путь прошел ты.

– Назад! – снова крикнул стражник, после дал команду своим легионерам. – Поднять машиахов, продолжить путь.

Рутра теперь был ошарашен другой откровенностью, другой сценой, другой реальностью: они все были судимы по одинаковому обвинению. Они все были спасителями – машиахами. Словно темень сошла и первые лучи осветили пространство, – а как же иначе, ведь это в интерпретации христианской доктрины спаситель ассоциируется с понятиями спасения души. А в то время у иудеев Машиах олицетворялся с правителем, который изгонит захватчиков. Соответственно, как остались религиозные ценности, мораль, духовность, так и осталось понимание Машиаха и сейчас, хотя Израиль существует как независимое государство, но храмовая гора, по закону иудеев, находится в чужом владении. И в этой атмосфере культурных ценностей в те времена сложилась тотальная мораль шахидизма; все мятежники, зная, что все равно будут судимы и, вероятно, казнены (римляне жестоко подавляли такие деяния, хотя были равнодушны даже к тяжким гражданским преступлениям), нарекали себя машиахами. Логика была проста: ведь все равно смерть, а так – память народа и почтение. Этот титул настолько был желанным и почитаемым, насколько была сильна власть религии. А она усиливалась и поддерживалась в народе на уровне трепетного фанатизма для сохранения этого же народа. Сам диктат веры и идолизация Яхве были необходимым атрибутом сохранения народа как национальной идентичности, иначе он давно бы растворился еще в Египте. Понял это, именно объединение фанатичной верой в одного Бога, еще Авраам. Ведь чем больше богов, тем больше вариантов сепаратизма, – каждая группа, какая-либо общность граждан, могла объявить себя «отдельной республикой» и при этом иметь все атрибуты, главным из которых был бог, – все остальное ведь можно было сделать, например, те же самые атрибуты власти – гимн, герб, флаг… деньги. А если манию машиахизма перевести в современные процессы, то он будет более идентичен культу шахида в исламе. Слово «шахид» происходит от арабского «шахада», а «шахада» означает «свидетельство». Не просто какое-либо свидетельство, хотя и в этом контексте может приниматься, а свидетельство о вере в Единого Бога Аллаха и посланническую миссию пророка Мухаммеда. А если Аллах и Мухаммед перевести на христианский лад, получится – Бог и Христос. Ведь Иисус, Иса на их манер, ими почитается как величайший пророк. А еще «шахада» может также означать мученическую смерть за веру. Вот так, все сходится, единство и борьба противоположностей.