Читать книгу Не перебивай мёртвых (сборник) - Салават Юзеев - Страница 9

Для того чтобы продолжить повествование, мне надо напомнить вам о следующем нашем персонаже, с которым мы уже, кстати, встречались. Это Яхья Атнагулов – не только современник Бату, но его одногодка, сосед, и самое главное – злейший завистник. Он возникает в нашем рассказе словно икота, от которой не спрячешься, но которая имеет свой срок.

Про кого-то говорят: «Он выйдет сухим из воды». Про Яхью Атнагулова говорили: «Он выйдет мокрым из воздуха». Быть может, это был намёк на то, что человек ужасно потеет. Замечу, что в деревне этот факт никого не раздражает, там мало пространств, где запаху некуда деваться. Мне думается, в этих словах была заключена суть Яхьи Атнагулова. Всё у него шло не так, как надо. Ему постоянно не везло. Везде, где бы он ни появился, возникал тяжёлый дух, в основе которого лежала претензия ко всему сущему.

А ещё про него говорили: «Он ложится с птицами, а встаёт с рыбами». В нашей деревне никто не знал, когда встают рыбы, поскольку их не слышно, также никто не знал, когда встаёт Яхья Атнагулов. Его никогда не видели среди тех, кто, подсвеченный утренней зарёй, работает в поле.

Его претензии были очень разнообразны. Например, когда на стол подавали курицу, он всегда требовал ногу и непременно правую. Известно также, что ел он двумя ложками, и правая при этом не поспевала за левой.

Яхья Атнагулов жил в тёмной, покосившейся избе на краю деревни и был женат на злой, некрасивой женщине, с которой его связывала лишь всё та же претензия к белому свету. Они даже были похожи, похожи скорее не лицом, а подозрительным прищуром во взгляде, которым они ощупывали всякого прохожего.

Был тот час, когда человек короче своей тени. Солнце уже готово было спрятаться за Чёрным лесом. В пространстве, наполненном косыми закатными лучами, тополиным пухом и криками ребятни, всё явственней начал проступать гул множества копыт, мычание, блеяние. Возвращалось деревенское стадо. Надо сказать, что возвращение домой стада – это целый спектакль, который повторяется изо дня в день, но никогда не надоест. Люди встречают своих животных, по которым за день уже успели соскучиться. Сельчане стоят, каждый возле своих ворот, многие выходят целыми семьями, их лица полны ожидания, заботы и тёплого света. Стадо появляется в начале улицы в облаках подсвеченной закатными лучами пыли. Животные тоже соскучились по своим хозяевам и тоже торопятся домой. Впереди бегут овцы, как существа совершенно бесхитростные, они не скрывают своих чувств. Коровы шествуют не торопясь, с грациозным достоинством, они знают, что их ждут и любят, и ничего страшного, если их подождут – будут любить ещё больше. Самыми последними идут телята. Они идут вразброд, отстают, теряются в примыкающих улицах, пытаются съесть деревца по обочинам, – но с них, как известно, спроса нет, у них ещё неустоявшееся «мировоззрение».

Животные разошлись по дворам, тени выросли ещё длинней. На улице остались одни мужчины, поскольку женщины ушли доить коров. Бату Сакаев сидел на брёвнах, что были сложены напротив его дома. Он тоже любил этот ежедневный спектакль и не спешил уйти, покинув тёплый воздух, пронизанный тенями, шорохами, закатным ветром.

Яхья Атнагулов был в тот вечер особенно недоволен. Что послужило тому причиной, никто не знает. Но это и не столь важно. Случилось следующее. Он подошёл прямо к Бату Сакаеву и посмотрел тому в лицо. В его взоре было столько ненависти, что самый сильный конь упал бы на колени, не в силах её нести.

– Почему тебе всё, а мне ничего? – спросил Яхья Атнагулов.

Бату Сакаев помолчал, а потом ответил:

– Не нам с тобой это решать.

И тогда Яхья Атнагулов плюнул ему под ноги. Это был очень дурной знак, когда тебе плюют на дорогу, и, быть может, это было даже оскорбительней удара по лицу. Бату тотчас вскочил и бросился на своего обидчика. Присутствующие при этом мужчины попытались его успокоить.

Бату пожелал, чтобы они разобрались, как подобает мужчинам. Все вокруг одобрительно закивали головами. Ничто не решит спор лучше, чем сабля.

Но один из мужчин вдруг сказал, что это будет нечестно: Бату Сакаев прекрасно владеет любым видом оружия, и потому Яхья Атнагулов заведомо обречён. Он сроду не держал в руках оружия. Единственное, чем он владеет – это ложками, ими он работает отменно, никакой пельмень не уйдёт из его тарелки. Так же, как Бату Сакаев может драться двумя саблями или стрелять с двух рук, так же виртуозно Яхья Атнагулов умеет есть двумя ложками. Но в данном случае это умение ему не пригодится. И потому всё это единоборство не имеет смысла.

Бату Сакаев вынужден был признать правоту этих слов и отошёл в сторону, стараясь успокоиться. Его противник же принял происшедшее как победу. Он дал волю своему презрению и опять твердил о великой несправедливости, которая разделяет людей на бедных и богатых.

– Чего же ты хочешь? – спросил у него кто-то из мужчин.

Яхья Атнагулов подумал и, не найдя ответа, опять плюнул в сторону Бату Сакаева. И тогда Бату совершил поступок, о котором в нашей деревне вспоминали ещё через несколько поколений.

Он посмотрел в глаза своему обидчику и предложил ему совершить обмен.

– Я отдаю тебе всё, что имею, – сказал Бату. – Я отдаю тебе моё настоящее и будущее. Единственное, что я не могу тебе отдать – это моё прошлое. Мы не можем поменяться прошлым так же, как снами. Всё остальное подлежит обмену.

Яхья Атнагулов согласился. Деревенские мужчины, ставшие свидетелями этого соглашения, рассказывали, что так всё и было. Затем позвали муллу, который прочитал молитву. Обмен состоялся.

Бату отправился в покосившуюся избу Яхьи Атнагулова, где его встретили всеобщее запустение, а также угрюмая, некрасивая женщина с претензией в глазах. В окне был виден огород, сплошь заросший лопухами и жёлтыми, как зависть, цветами одуванчика. А на полу всюду валялись куриные кости, их обглодали столь же мастерски, как время, которое съедает у человека мясо, оставляя лишь хрупкие кости да годы.

Яхья Атнагулов же вошёл в просторный дом Бату Сакаева, где в разных комнатах ждали своего хозяина три жены, а на столе чуть дымился и подрагивал пузатый самовар. Над столом плавал запах свежезаваренного чая, того самого, который помнил запахи предыдущих жизней. А в раскрытые настежь окна, взметнув лёгкие занавески, влетал ветер, внося запахи прошлого и снов – того, чем, как известно, нельзя поменяться.

Как вы уже, наверно, поняли, Яхья Атнагулов получил всё, что имел за душой Бату Сакаев, – три жены, недвижимость, скот, закупочные конторы, магазины в десятках городов и деревень, несколько сотен торговых служащих, а также само дело, которое к тому времени приносило баснословный доход. «Надо же, – говорили про новоявленного купца. – Сам шайтан взял его за руку и вывел из грязи в князи».

Однако, как говорится, у Всевышнего свои планы насчёт каждого из нас. Прошло ровно столько лет, сколько должно было пройти. Хозяйство, так неожиданно доставшееся Яхье Атнагулову, постепенно пришло в запустение. Изба покосилась. В огороде зацвели жёлтые, цвета зависти, одуванчики. Все три жены умерли одна за другой, с интервалом в год-полтора. Торговое дело стало убыточным и, в конце концов, полностью заглохло. Во взоре неудавшегося хозяина сквозила претензия, и объектом её становился каждый, кто попадал в поле его зрения.

Что же случилось с Бату Сакаевым, который, как говорили люди, в один миг потерял всё, что имел за душой? Страшная, неприглядная изба, в которую он вошёл хозяином, вскоре приобрела жилой облик. Всё преобразилось под его крепкой рукой, всё поменялось согласно его воле. Что же касается бывшей жены Яхьи Атнагулова, то люди вдруг поняли, что прежде ошибались, считая её злой и неприглядной. У ворот их встречала теперь женщина, лишь отдалённо напоминавшая прежнюю хозяйку. Многие обратили внимание, что глаза её, когда-то скрытые подозрительным прищуром, оказались фиалкового цвета, и вообще она просто душечка. Кстати, однажды Яхья Атнагулов пришёл и громко начал требовать назад свою жену. Но, во-первых, женщина сама не согласилась выйти, а во-вторых, перед воротами собрались сельчане, которые напомнили ему, что обмен обратной силы не имеет.

Вскоре на одной из соседних земель некий купец открыл фабрику по производству ичигов. Бату устроился туда подрабатывать в конторе. Всё на свете происходит, как должно произойти. В один прекрасный день Бату Сакаев стал одним из владельцев этого производства, которое благодаря его приходу стало втройне прибыльным. И, наконец, наступил тот час, когда он смог выкупить проданное за долги, загубленное дело по торговле чаем. Разумеется, он поставил дело на ноги, и чай начал поставляться столь же регулярно, как прежде.

«Всё подлежит обмену. Даже женщина. Но нельзя поменяться сутью, снами и прошлым». Так говорили в нашей деревне, обсуждая эту историю. Доставшаяся ему в результате обмена жена так и осталась с Бату. Доводить количество жён, как прежде, до трёх – Бату посчитал не обязательным, его устраивала одна, и с ней, как говорят, он не расставался до конца жизни.

Что же осталось Яхье Атнагулову? Жёлтые, как зависть, цветы одуванчиков в огороде, не сходящий с лица подозрительный прищур и твёрдая убеждённость, что его обманули.

Яхья Атнагулов исчез из жизни нашего героя так же незаметно, как исчезает икота. Вроде была, а теперь нету.

Думаю, что о Бату Сакаеве рассказано уже достаточно. И опять я вынужден признать, что ушёл далеко в сторону от основной линии повествования. Но таковы наши деревенские истории, они тянут рассказчика в свою сторону. Это всё равно, что заблудиться в Чёрном лесу, собирая землянику. Потянулся за одной ягодкой, глядишь, там под листочками видны ещё две. Подобрался к ним, сорвал, оглянулся, куда ни посмотри, мерцают, словно из темноты – множества и множества. И потому, признаюсь, я заблудился. Но, с другой стороны, я не давал обещания умолчать об этих историях. И почему, в конце концов, я должен оправдываться, что рассказал их?

Рассказчик, наконец, решил сделать передышку. Поезд подъезжал к какой-то крупной узловой станции, в вагонное окно влетел вокзальный гул, среди которого можно было выделить отдельные голоса и голос из репродуктора, объявляющий о прибытии. Я подумал, что эта станция может послужить узловой остановкой в повествовании, тем более что рассказчику надо отдохнуть. Потом, уже значительно позже этого путешествия, мне пришлось прослушивать кассету – именно здесь размеренную атмосферу повествования нарушили звуки окружающего мира, словно возвращая слушателя в реальность (так в радиопостановке завораживающий голос говорящего подхватывается заготовленной музыкальной фразой и голосом диктора).

Я вышел на вокзальную площадь и купил ещё с дюжину кассет, решив, что в любом случае они не пропадут. Когда поезд тронулся, мой сосед продолжил рассказ. Поделюсь одним наблюдением. Мой рассказчик, поведав мне не так уж мало, в сюжетной линии никуда не продвинулся, а так и остался в исходной точке, где встречается со своей любимой меж двух холмов, что похожи на женскую грудь. Он постоянно рассказывает о том, что к делу не относится, и постоянно за это извиняется. Причиной тому, как он сам говорил, являются его опасения, что деревенские устные истории не найдут продолжения в устах следующих поколений и навсегда исчезнут вместе с его деревней, конец которой уже близок. Что ж, это вполне можно ему простить.

Кроме того, я позволю себе целиком исчезнуть из последующей части – мне нет необходимости там появляться в качестве собеседника, слушателя или партнёра по чаепитию. Я целиком отдаю слово рассказчику.