Читать книгу Хранительница его сокровищ - Салма Кальк - Страница 27

Часть вторая. От моря до болота
2. Лизавета утешает и утешается

Оглавление

– После того, как приходили солдаты тайной службы и искали сестру, – всхлипывала Тилечка. – Когда утихло всё, брат Паоло поднялся к ней – а она уже не дышит. К ней даже не заходили, она сама… Отец, говорят, что-то против них сказал, так его просто шпагой проткнули, и всё. И двоих братьев. Паоло успел убежать, и вернулся, только когда их и след простыл, а дома вот такое. Он остался да двое младших, они в лодке прятались и всё слышали. И Камилла. Антонио сказал, что Паоло пришлось немного побить, тогда только он понял, что теперь самый старший и что всё – на нём. И они с Альдо сказали Паоло, чтобы брал всё ценное, Камиллу и самых младших – Нитту и Вито, в лодку, и вон из города. И даже не к тётке, отцовой сестре, а вообще куда-нибудь подальше. И Паоло понял, и они с Камиллой и младшими собрались и уплыли. И я теперь совсем ничего о них не узнаю. Но как же так, госпожа Элизабетта? Что мы всем им сделали-то?

Лизавета просто обняла девочку, без слов. Слов уже как-то не осталось.

– Вы не могли бы разговаривать снаружи? – злобный шёпот Крыски встряхнул и заставил собраться в кучку.

– Уважаемая госпожа Агнесса, никто не намеревался мешать вам. Извините. Но так уж сложилось, ничего не поделаешь, – и даже не оборачиваться на неё, просто чуть повысить голос.

Крыска фыркнула, выбралась из-под одеяла, встала, обулась и вышла.

– И пусть её, – Лизавета гладила Тилечку по голове.

Понимала, что тут нужно проплакаться. Пусть лучше сейчас ревёт, чем потом неделю слёзы будет глотать.

Атиллия ревела и говорила – о своей семьё, и о матери, которая всегда была к ней добра – ну, насколько это позволял отец и другие дети. Лизавета не представляла себе, как это – восемь детей, теснота, нищета. Никакой медицинской помощи, антибиотиков-жаропонижающих-обезболивающих-прививок, садиков-школ, и что там ещё бывает в её нормальном мире. И ведь даже в таких условиях приличные дети вырастают…

К слову о медицинской помощи. В нормальном мире она давно бы дала Тилечке успокоительного, и та бы уже спала. А в этой, простите, заднице что делать? И куда запропастилась Агнеска?

– Я сейчас, – сказала она Тилечке, натянула сапоги и вышла.

Снаружи было темно. Неудивительно, конечно. В стороне горел костёр, там сидели – кто-то из парней Сокола и пара служек в рясах.

Сам он возник всё равно что прямо из темноты.

– Не спится, госпожа моя?

– Вы не знаете, где Агнесса?

Он усмехнулся.

– Знаю. А она зачем вам понадобилась?

– Так ваши молодые люди расстроили мне девочку, не могли до завтра подождать! Теперь она ревёт белугой и никак не может успокоиться.

– Они были готовы всё рассказать сразу, как вернулись, это я их притормозил.

– Спасибо, конечно, но подождать до завтра было бы ещё лучше. Она мало что устала, теперь ещё и это. Надо бы успокоить, я и подумала – может, у госпожи Агнессы какое зелье есть или отвар, чтоб спать.

– Может и есть, конечно, но она сейчас вон там, – он кивнул на большой шатёр, и до утра мы её оттуда не достанем.

– Пусть там и остаётся, – злобно пробормотала Лизавета.

Входное полотно шатра зашевелилось, и показалась Аттилия. Огляделась.

– Иди-ка сюда, детка, – скомандовал Сокол.

Так скомандовал, что она послушалась. Подошла, всхлипнула.

– А чего вы тут командуете?

– Детка, пока вот он, – Сокол кивнул на большой шатёр, – спит, командую я. Да и когда проснётся, то подозреваю, только рад будет, что не нужно следить за каждой лошадью и каждым мешком. Пойдёмте-ка.

Привёл их к костру, шуганул оттуда мальчишек. От них остались раскладные стульчики – два, туда и были усажены Лизавета и Аттилия.

– Тебе Антонио про мать и остальных сказал, так? – отцепил от пояса флягу, протянул Аттилии. – Пей.

Она беспрекословно взяла, глотнула…

– Что это?

– Хороший крепкий напиток, – усмехнулся Сокол. – Поможет успокоиться и уснуть. Ничего ж не изменишь?

– Да, – вздохнула Атиллия, шмыгая носом.

– Поэтому будем помнить. А с рассветом нам подниматься и отправляться дальше.

– Я с ней даже не попрощалась.

– Так тоже бывает, – кивнул Сокол. – Я тоже не попрощался со своей матушкой. Я был далеко. И даже на Острове Мёртвых не получилось с тех пор побывать.

– На Острове Мертвых? – удивилась Лизавета.

– Остров-кладбище. Там только хоронят, и ещё там храм, – пояснила Аттилия. – Я так поняла, соседям оставили денег, чтобы они позаботились о похоронах, но вдруг они просто выбросили всех в канал, и всё?

– Думаю, позаботились, не совсем же они пропащие? – Сокол взял у девочки флягу и протянул Лизавете.

Фляга была чудо как хороша. Из лёгкого металла, с видимым в свете костра чернёным рисунком – галера под парусами, и над мачтой – птица. Лизавета сняла крышечку, понюхала – пахнет травами. Ничего крепче вина она пока здесь не пила, да и дома тоже не часто – сосуды подводили. Глотнула, зажмурилась… Да-а-а, жидкий огонь, не иначе. Внутри сразу же стало тепло.

– Что это? Где вы такое берёте? – начала спрашивать она, продышавшись.

– В данном случае – лекарство, – усмехнулся он и забрал флягу. – Берите, другого ничего нет, – он вытащил откуда-то пару персиков и дал Лизавете и Аттилии.

– Не хочу, – замотала головой девочка.

– Так я ж не спрашиваю, хочешь или нет, – сказал Сокол. – Я даю и говорю – бери и ешь.

Она швыркнула носом и взяла.

Персик был чудесный, терпкий и сочный. Лизавета персики любила, но какие ж дома персики? Только китайские. Белые и почти безвкусные. Лучше уж в компоте.

Атиллия бросила косточку в костёр и поднялась.

– Я пойду. Спасибо. Я усну, не беспокойтесь.

Сокол поманил её к себе, осмотрел, коснулся виска пальцами.

– Ступай, детка. И надейся, что дальше будет только лучше.

Сидели, молчали. Спать хотелось, но не так сильно, как час назад.

– Госпожа моя, а у вас остались дома дети? – вдруг спросил Сокол.

Она вздохнула.

– Не то, чтобы дома, но – да. Дочка. Большая уже.

– Удачно замужем?

– Да что вы все про замуж-то! Нет, учится она. В университете. И если квартиру я ей сделала, то кто будет деньги на жизнь переводить – я теперь не знаю.

– Учится, значит, – улыбнулся он. – И поможет ей в жизни это ученье?

– Должно, – пожала она плечами.

– Быстрее замуж возьмут?

– Нет, на работу, и не секретаршей, а делом заниматься. И платить будут хорошо, – он молчал и внимательно на неё смотрел, поэтому она продолжила: – Ну да, у нас бывает, что у мужа жена не работает или дочка у богатых родителей, но чем заниматься-то? Дома сиднем сидеть? Так завоешь.

– И вы… работали?

– А как же? Жить-то на что-то надо. Мои родители – обычные. Родители мужа – тоже.

– А муж где? Дома остался?

– Нет, – покачала она головой. – Ушёл.

– Куда? – не понял он. – На тот свет, что ли?

– Нет, почему. К… к любовнице, короче. Мы расстались. Полгода как. Или уже больше.

Он вгляделся в неё.

– Что значит – расстались?

– То и значит. Он ушёл, я осталась. Развод я ему дала, правда, только когда он перестал Настюхину долю квартиры отжимать. Собственников трое – на троих и делить. А он мне начал мозги пудрить – мол, давай, продадим, и я возьму себе свою долю и Настину, тебе норм, а ей всё равно уезжать. А с ней потом разберёмся как-нибудь. Ага, разобрался бы он, как же. Только с одной своей третью я бы ей ни в жизни жильё не купила. И договорились – я квартиру покупаю, он деньги на жизнь даёт. Так и записали. Боюсь теперь, как бы он не прослышал, что я пропала, и Настю совсем без денег не оставил. Стипендия-то не бог весть какая.

– Я не могу сказать, что всё понял, но это нужно запить, – покачал он головой и снова протянул ей флягу.

Потом сам тоже глотнул. И снова достал персиков.

– Чего тут понимать? Была б моя воля, рванула бы домой.

– Погодите. Я так понял, что муж ваш пошёл куда-то далеко, и там ему хорошо, но вы обязали его содержать вашу с ним дочь.

– Точно. Пока не выучится и не начнёт работать.

– То есть она у вас не брошена, так?

– Так.

– А кто ещё у вас есть?

– Родители. Слава богу, живы. За ними так-то мой брат присматривает. Он младше на два года.

– И хорошо, – кивнул он. – Давайте пить за то, чтобы все наши близкие были живы.

– Давайте.

Фляга, потом снова персик.

– То есть, получается, что никто без вас голодный не плачет? – уточнил он.

– Вроде не должен. У меня даже кота нет. Хотела завести, а теперь рада, что не успела. Только цветы, но их, наверное, мама уже к себе забрала. Цветы, в горшках. Дома растут, – пояснила она в ответ на недоумённый взгляд.

– Так значит, вы свободны, – заметил он. – Мужу вашему вы не нужны, отец и брат за вами сюда не дотянутся.

– Больно им это надо!

– Значит, вы вольны делать с собой и не только с собой всё, что душе вашей угодно.

– Уж конечно. Почему я тогда еду неведомо куда на каком-то коне? Ношу какие-то дрянные тряпки? Спору нет, они хорошо сшиты, и хорошо на мне сидят, но я-то привыкла к другому!

– Потому, что так угодно высшим силам? – предложил он вариант.

– Не знаю ничего про высшие силы.

– Наслышан, – улыбнулся он. – Вы немало поразили этим Магнуса Амброджо. Но поверьте, не всё в мире подвластно нам и нашим желаниям. Я достаточно долго бился головой о стены, пока не принял как данность эту простую мысль.

Она вздохнула.

– Если даже вы, – протянула руку, он дал ей флягу. – А у вас есть дети?

– Есть, трое. У меня даже внуки есть, – усмехнулся он.

– По вам не скажешь.

– Так я маг, не из последних. Хорошо сохранился. Вам, к слову, тоже ваших лет не дашь.

– Это всё ваши ужасные условия жизни, – пробурчала она. – У вас сыновья или дочери?

– Дочь и два сына. Дочь давно и хорошо замужем на материке. Старший сын женат, младший – пока ещё нет.

– А ваша супруга?

– Увы. Умерла в родах шестнадцать лет назад.

– И вы не нашли новую.

– Как-то не до того было.

– И когда мы отыщем эту хрень для господина Лиса, вы отправитесь к детям?

– Господин Лис? Отлично. Намного изящнее, чем прозвал его в своё время я. Но да, вы правы – у меня множество дел, они меня ждут. Господин, как вы сказали, Лис заставил меня дать клятву, но она обоюдоострая – когда условие будет выполнено, мы друг от друга освободимся, и я отправлюсь восвояси.

– А как вы его называли?

– Рыжий Червяк. Но сейчас он уже не червяк, нет. Он не меньше, чем ядовитая змея. Такая, знаете, небольшая яркая змейка, которая так хорошо умеет прятаться, что её и не видно, пока она не набросится и не укусит. Но Лис – тоже хорошо. Кстати, я припоминаю, что вы обещали рассказать некую занимательную историю. Сегодня уже определённо не до того, но завтра и дальше это будет очень нужно.

– Вот прямо нужно?

– Да, чтобы держать вместе наших сотоварищей. Поучения и молитвы им не интересны, а историю они станут слушать охотно, уверяю вас. И служки, и монахи, и моя молодёжь. Они не читают книг, зато любят байки.

– Хорошо, я подумаю.

– Не бойтесь, вас будут слушать.

– Господин Фалько, я так-то полтора десятка лет преподавала, прежде чем уйти в музей, – сообщила она. – И у меня были не только уроки на двадцать человек, но и поточные лекции.

– Что вы делали? Вы… были учителем? – ну хоть чем-то она его удивила!

– Именно.

– И… чему вы учили?

– Истории и философии.

– Вы учили юных девушек?

– Не только. Всех подряд. И детей, и постарше, и мальчиков, и девочек. И взрослых тоже.

– Скажите, а что же ваш муж? Он отпускал вас… читать лекции?

– А что ему оставалось? Деньги-то не лишние!

В его глазах билось «Не верю». Наверное, он представлял таких преподавателей почтенными старцами в хламидах вроде статуи Геродота. И совершенно точно не мог предположить, что жизнь преподавателя – это вовсе не возвышенное и прекрасное, а нечто невнятное, складывающееся из понятий «часы», «годовая нагрузка», «учебный план», «рабочая программа», «учебно-методический комплекс» и прочая хрень, здесь казавшаяся абсолютно фантастической. И что мало какой мужик всё это вывезет – да ещё за те деньги, которые платят за такую работу.

Поэтому она встала, поблагодарила его за вечер и попыталась откланяться.

– Госпожа моя… – начал он.

– Я не заблужусь, моя палатка вон там.

И в кусты ещё надо. Он там остро лишний.

– Уснёте?

– Вполне.

– Тогда доброй ночи.

– А вы?

– Сейчас моя стража. Ещё через полчаса разбужу брата Василио.

Хранительница его сокровищ

Подняться наверх