Читать книгу Обитель Апельсинового Дерева - Саманта Шеннон - Страница 8

Новобранцам стражи Бурного Моря позволили провести последние часы на мысе Хайсан по своему усмотрению. Почти все собрались прощаться с друзьями. В девятом часу ночи их должны были ждать паланкины в столицу.

Ученые уже отбыли на Пуховый остров. Ишари не показалась на палубе, чтобы взглянуть, как скрываются берега Сейки.

Они дружили много лет. Тани ухаживала за Ишари, когда та чуть не умерла от горячки. Ишари заменила ей сестру: когда у Тани показалась первая кровь – научила делать затычки из бумаги. А теперь неизвестно, удастся ли им еще увидеться. Если бы Ишари усерднее училась – больше отдавалась упражнениям, – они вместе могли стать всадницами.

Но сейчас мысли Тани обратились к другой подруге. Она, пряча лицо, пробиралась сквозь бурлящий Хайсан, где танцоры и барабанщики праздновали День Выбора. Мимо промчались ребятишки, со смехом тянувшие за собой разукрашенных бумажных змеев.

Народ вывалил на улицы. Все утирали лица полотняными салфетками. Огибая торговцев разными мелочами, Тани вдыхала ароматы благовоний, запах дождя на потной коже и душок свежевыловленной рыбы. Она слушала звон молоточков чеканщиков, крики торговцев и восторженные ахи собравшихся послушать крошечную желтую птичку.

Тани, быть может, последний раз видела мыс Хайсан, где располагался единственный знакомый ей город.

Ученикам было небезопасно приходить сюда. Все здесь грозило соблазнами, сбивало с пути. Бордели и таверны, азартные игры, петушиные бои и вербовщики с пиратских кораблей. Тани иногда думалось, не нарочно ли дома учения поставили так близко к этим местам, чтобы испытать крепость их воли.

Добравшись до гостиницы, она выдохнула. Часовых не было.

– Простите! – крикнула Тани сквозь решетку.

К воротам вышла крошечная девчушка. Увидев эмблему стражи Бурного Моря на новой накидке Тани, она упала на колени и коснулась руками лба.

– Я ищу достойную Сузу, – мягко сказала ей Тани. – Не позовешь ли ее?

Та умчалась в дом.

Никто еще не кланялся Тани, как она. Тани родилась в нищей деревушке Ампики на южной оконечности Сейки, в рыбацкой семье. Однажды в морозный зимний день вспыхнувший в лесу пожар поглотил едва ли не все дома их селения.

Тани не помнила своих родителей. Она уцелела только потому, что погналась за бабочкой, которая вылетела из дома и увела ее к морю. Большинство сирот и найденышей попадало в пехоту, но святая женщина увидела в бабочке посланницу богов и объявила, что Тани надо учить на всадницу.

Суза вышла к воротам, в белых, богато расшитых шелках. Волосы она свободно распустила по плечам.

– Тани! – Она отодвинула створку ворот. – Нам надо поговорить.

Девушка знала эту ее морщинку между бровями.

Они спрятались в переулке за домом, и Суза, достав свой зонт, укрыла их обеих.

– Он пропал.

Тани облизнула губы:

– Чужестранец?

– Да. – Суза опасливо оглядывалась. Она и вправду тревожилась. – На рынке болтали: у берегов мыса Хайсан видели пиратский корабль. Часовые весь город обшарили в поисках контрабанды, но ушли ни с чем.

– И на Орисиме искали? – поняла Тани.

Суза кивнула.

– И нашли его?

– Нет. А ведь на Орисиме негде укрыться. – Суза выглянула на улицу. В ее глазах отразился свет фонариков. – Должно быть, он сбежал, пока часовые отвлеклись.

– Перейти мост незаметно для часовых невозможно. Он должен быть там.

– Тот, кто умеет так хорошо прятаться, должно быть, сродни призракам. – Суза крепче сжала ручку зонта. – Как ты думаешь, Тани, надо ли рассказать о нем достойному правителю?

Тот же вопрос задавала себе Тани со времени церемонии.

– Я сказала Роозу, что мы его заберем, но… может, если он спрячется на Орисиме, то сумеет избежать меча и скрыться на следующем ментендонском корабле, – продолжала Суза. – Выдаст себя за законного поселенца. Он не старше нас, Тани, и мог оказаться здесь не по своей воле. Не хочется мне обрекать его на смерть.

– Так давай и не будем. Пусть себе выбирается сам.

– А красная болезнь?

– У него никаких признаков. И если он еще на Орисиме – а ничего другого и представить нельзя, – болезнь далеко не пойдет. – Тани тихо добавила: – Слишком опасно и дальше иметь с ним дело. Ты нашла ему безопасное место. Что с ним будет дальше – ему решать.

– А если его найдут, он о нас не расскажет? – шепнула Суза.

– Кто же ему поверит?

Суза глубоко вздохнула и опустила плечи. С головы до ног оглядела подругу:

– Вижу, мы не зря так рисковали. – В ее глазах засветилась улыбка. – День Выбора прошел, как тебе мечталось?

Рассказ давно уже рвался у Тани с языка.

– Даже лучше. Драконы такие прекрасные, – сказала она. – Ты их видела?

– Нет. Проспала, – вздохнула Суза. – Сколько в этом году будет всадников?

– Двенадцать. Достойный Вечный император прислал в помощь нашим двух могучих воинов.

– Никогда не видела лакустринских драконов. Они не похожи на наших?

– Тела у них тяжелее, и пальцев на один больше. Счастливчик тот, кто станет всадником одного из них. – Тани забилась дальше под зонт подруги. – Я должна стать всадницей, Суза. Мне стыдно, что я так этого хочу, ведь мне и так посчастливилось в жизни, но…

– Ты ведь мечтала об этом еще ребенком. Ты честолюбива, Тани. Незачем этого стыдиться. – Суза помолчала. – Тебе страшно?

– Конечно.

– Это хорошо. Страх заставит тебя драться. Туроза, кем бы ни была его мать, – мелкий паршивец. Не позволяй ему взять над тобой верх. – Тани сердито глянула на подругу, но тут же улыбнулась. – А теперь тебе надо спешить. Помни, как бы далеко от мыса Хайсан ты ни залетела, я всегда буду тебе подругой.

– И я тебе.

Обе вздрогнули, когда ворота гостиницы отворились.

– Суза, – позвала девочка. – Заходи уже.

Та бросила взгляд на дом:

– Мне надо идти. – Она снова взглянула на Тани, помедлила. – Тебе позволят мне писать?

– Должны. – Тани не слышала, чтобы кто-то из простых горожан поддерживал дружбу с морскими стражниками, но молилась, чтобы им позволили стать исключением. – Прошу тебя, Суза, будь осторожна.

– Как же иначе. – Ее улыбка дрогнула. – Ты не будешь слишком обо мне скучать. Когда взовьешься за облака, мы тут внизу все покажемся тебе очень маленькими.

– Где бы я ни была, – сказала Тани, – я с тобой.

Суза рискнула всем ради чужой мечты. Таких друзей встречаешь раз в жизни. Иным такие и вовсе не встречаются.

Между ними теснились воспоминания, и лица девушек были влажны не только от дождя. Быть может, Тани доведется вернуться на мыс Хайсан, чтобы охранять восточное побережье, или Суза сумеет ее навестить, но сейчас они ничего не знали наверняка. Их пути расходились и, если дракон не пожелает иного, – навсегда.

– Если что случится – если кто-то назовет твое имя в связи с чужестранцем, – поспеши в Гинуру, – тихо сказала Тани. – Найди меня, Суза. Я всегда за тебя заступлюсь.

Никлайс Рооз в своей тесной орисимской мастерской поднес сосуд к мерцающей лампе. Грязный ярлычок на нем гласил: «Почковидная руда». Лучшим способом выбросить Сульярда из головы было обратиться к великому деланию.

Нельзя сказать, что он многого достиг в нем или в других делах. Ему вечно недоставало ингредиентов, и алхимическая посуда была не моложе его возрастом, но Никлайс решил сделать еще одну попытку, прежде чем выписывать новые припасы. Правитель мыса Хайсан был доброжелателен к нему, но эта щедрость сдерживалась волей государя, казалось знавшего обо всем, что творилось в Сейки.

Государь был существом почти мифическим. Его род пришел к власти после гибели императорской семьи Нойзикен во время Великой Скорби. Никлайс только и знал о нем, что этот человек живет в Гинурском замке. Орисимская наместница ежегодно отправлялась туда в закрытом паланкине, чтобы выплатить дань, принести дары от Ментендона и получить ответные подарки.

Никлайса – единственного на торговом посту – никогда не приглашали ее сопровождать. Ментские друзья держались с ним вежливо, но все же, в отличие от других, Никлайс был здесь в изгнании. А тот факт, что причины изгнания никто не знал, не добавлял любви к нему.

Бывало, ему хотелось сорвать с себя маску – просто чтобы посмотреть на их лица. Признаться, что он – алхимик, обещавший юной королеве Иниса эликсир жизни, который сделает для нее ненужными брак и рождение наследницы. Что это он промотал деньги Беретнетов за годы безнадежных опытов и разгул.

Как бы они ужаснулись! Как возмутились бы его презрением к добродетели. Разве могли они знать, что девять лет назад, в Инисе, пылая болью и гневом, он в тайнике души хранил верность алхимии. Очищение, растворение, возгонка – единственные его божества в прошлом и будущем. Никто не догадывался, что, потея над тиглем в упрямой надежде отыскать средство хранить вечную молодость тела, он пытался также расплавить клинок горя, застрявший в его боку. Тот же клинок в конце концов увел его от реторт искать забвения и утешения в вине.

Ни в том ни в другом он не достиг успеха. И Сабран Беретнет заставила его за это поплатиться.

Не жизнью. Леоварт говорил, что он должен быть благодарен за «милость» ее великозлобности. Нет, Сабран не лишила его головы – но остального лишила. И вот он заперт на краю света, среди общего презрения.

Пусть себе соседи шепчутся. Если опыт удастся, все они потянутся к его дверям за эликсиром. Прикусив зубами язык, Никлайс вылил обедненную руду в тигель.

С тем же успехом он мог сыпануть туда пушечного пороха. Жидкость мигом вскипела, выплеснулась на стол, изрыгая тучи зловонного дыма.

Обескураженный алхимик заглянул в тигель. Ничего, кроме черного как смола осадка. Он со вздохом протер очки от копоти. То, что у него получилось, больше походило не на эликсир жизни, а на содержимое ночного горшка.

Итак, почковидная руда не годится. Впрочем, этот красно-бурый порошок мог и не быть почковидной рудой. Паная закупила его для Никлайса у торговца, а торговцы не славятся честностью.

Безымянный побери все это! Он бы отступился от создания эликсира, да вот не было у него другого способа бежать с этого острова на Запад.

Конечно, он не собирался отдавать эликсир Сабран Беретнет. Чтоб ей повеситься! Но любой другой правитель, узнав, что Никлайс добился успеха, постарался бы вернуть его в Ментендон и на всю жизнь обеспечил бы богатством и роскошью. А уж Никлайс бы позаботился, чтобы Сабран узнала, на что он способен, а когда явилась бы к нему, умоляя о глотке вечности, не было бы для него ничего слаще, чем отказать ей.

Однако до этого счастливого дня было еще далеко. Добыть бы дорогостоящие субстанции, с помощью которых пытались продлить себе жизнь давно скончавшиеся лакустринские правители: золото, аурипигмент, редкие растения. Правда, большинство тех правителей в стремлении к вечной жизни только травили себя, но была надежда, что их рецепты эликсира для него станут искрой вдохновения.

Пора писать Леоварту и просить, чтобы снова задобрил государя лестными письмами. Только князь способен уговорить властителя отдать свое золото в переплавку.

Никлайс допил холодный чай, мечтая о чем-нибудь покрепче. Наместница Орисимы отлучила его от пивных и ограничила двумя чашами вина в неделю. У него который месяц дрожали руки.

Они тряслись и сейчас, но не от тяги к забвению. Никлайс так и не нашел ни следа Триама Сульярда.

В городе снова зазвонили. Должно быть, морская стража отбывает в столицу. Остальных учеников сплавили на Пуховый остров – гористый клочок земли в море Солнечных Бликов, где хранилась вся мудрость и знания о племени драконов. Никлайс несколько раз писал правителю Хайсана с просьбой о допуске на этот остров и все время получал отказ. Пуховый остров был не для иноземцев.

А ведь в драконах мог таиться ответ к его задаче. Они жили тысячелетиями. Наверняка нечто в их телах дает возможность обновления. Эти существа не всегда были такими, как теперь. В легендах Востока драконы обладали мистическими способностями – могли менять облик, порождать сновидения. Этих способностей они не проявляли с окончания Великой Скорби. В ту ночь небо пересекла комета, и огнедышащие всего мира впали в непробудный сон, а восточные драконы стали сильнее, чем были в прошлые века.

Теперь их сила снова убывала. И все же они жили и жили – эликсир во плоти.

Не то чтобы эта теория много сулила Никлайсу. Скорее наоборот, заводила его в тупик. Для островитян их драконы были святы. И потому торговля любой субстанцией из их тел каралась особенно медленной и мучительной смертью. На такое решались только пираты.

Скрипя зубами от бившейся в висках боли, Никлайс захромал из мастерской. Шагнул на циновки и ахнул.

У огня сидел Триам Сульярд. Мокрый насквозь.

– Клянусь гульфиком Святого… – опешил Никлайс. – Сульярд!

Юнец с болью взглянул на него:

– Не следует всуе поминать интимные части Святого.

– Придержи язык! – рявкнул Никлайс. Сердце у него колотилось. – Скажу тебе, ты везунчик. Если нашел способ выбраться отсюда – говори сразу.

– Я пробовал выбраться, – сказал Сульярд. – Сумел обойти стражников и выскользнуть из дома, но у ворот стояли другие. Я влез в воду и прятался под мостом, пока не ушли восточные рыцари.

– Здешний начальник – не рыцарь, дурачок, – с досадой буркнул Никлайс. – Святой, зачем ты только вернулся! Чем я провинился, что ты ставишь под угрозу то, что осталось от моей жизни? – Он помолчал. – На этот вопрос, собственно, можешь не отвечать.

Сульярд молчал. Никлайс, чуть не оттолкнув его, принялся разводить огонь.

– Доктор Рооз, – помолчав, заговорил Сульярд, – почему Орисиму так строго охраняют?

– Потому что чужестранцам под страхом смерти запрещено ступать на землю Сейки. А сейкинцам, в свой черед, запрещено ее покидать. – Никлайс подвесил чайник над очагом. – Здесь нас терпят ради торговли и клочков ментской науки, и еще чтобы государь хотя бы смутно представлял себе жизнь по ту сторону Бездны, но нам нельзя ни выйти за пределы Орисимы, ни обсуждать нашу ересь с сейкинцами.

– Ересь – это Шесть Добродетелей?

– Именно так. И еще они, что вполне понятно, подозревают иноземцев в распространении драконьей чумы – здесь ее называют красной болезнью. Если бы ты потрудился что-нибудь узнать, прежде чем сюда заявиться…

– Но должны же они выслушать нашу просьбу о помощи, – убежденно ответил Сульярд. – На самом деле, пока прятался, я подумал, что мог бы позволить им меня найти и пусть доставят в столицу.

Он как будто не заметил, с каким ужасом воззрился на него Никлайс.

– Я должен переговорить с их государем, доктор Рооз. Когда ты услышишь, с чем я…

– Я уже сказал, – бросил ему Никлайс, – мне твое дело не интересно, мастер Сульярд.

– Но Добродетелям грозит опасность! Миру грозит опасность! – упорствовал Сульярд. – Королева Сабран нуждается в нашей помощи.

– Что, она в ужасной опасности? – с тайной надеждой спросил Никлайс. – Ее жизнь под угрозой?

– Да, доктор Рооз. И я знаю способ ее спасти.

Богатейшая женщина Запада, почитаемая в трех государствах, нуждается в помощи оруженосца!

– Очаровательно, – протяжно вздохнул Никлайс. – Так и быть, Сульярд, я тебя выслушаю. Посвяти меня в свой замысел спасения королевы Сабран от этой загадочной напасти.

– Надо заключить договор с Востоком, – решительно заговорил Сульярд. – Пусть государь Сейки пришлет на помощь ее величеству своих драконов. Я намерен склонить его к этому. Он должен помочь Добродетелям прикончить драконье племя, пока они еще не проснулись до конца. Пока не…

– Постой, – перебил Никлайс. – Ты хочешь сказать, что задумал… союз между Инисом и Сейки?

– Не только между Инисом и Сейки, доктор Рооз. Между странами Добродетели и Востоком.

Никлайс дал его словам время кристаллизоваться. У него дергался уголок рта. И, видя, что Сульярд остается серьезным, как священнослужитель, Никлайс, запрокинув голову, расхохотался.

– О, это чудесно. Великолепно! – объявил он. Сульярд вытаращил глаза. – Ох, Сульярд. Мне здесь так не хватает веселья. Благодарю тебя.

– Это не шутка, доктор Рооз, – вознегодовал Сульярд.

– Как же не шутка, милый мальчик? Ты решил, что для отмены Великого эдикта, действовавшего пять столетий закона, достаточно будет хорошенько попросить? Как же ты молод, в самом деле! – Никлайс снова захихикал. – И кто же способствует тебе в этом славном предприятии?

Сульярд помрачнел.

– Я понимаю, что ты смеешься надо мной, почтенный, – заявил он, – но не смей смеяться над моей дамой. За нее, которой имени я не назову, я готов умереть тысячу раз. Она – свет моей жизни, дыхание в моей груди, солнце мо…

– Да-да, вполне достаточно. Она не пожелала отправиться с тобой на Сейки?

– Мы думали отплыть вместе. Но зимой я, навещая мать в Гнездовье, познакомился с одним моряком. Он предложил мне место на судне, идущем на Сейки. – Юноша понурился. – Я послал весточку моей возлюбленной во дворце… молюсь, чтобы она поняла. Чтобы простила меня.

Давненько изгнанник не слышал придворных сплетен. О замучившей его скуке можно судить по тому, с какой готовностью он поддержал разговор. Никлайс налил две чашки чая и сел на циновку, вытянув перед собой больную ногу.

– Эта дама, как я понял, твоя нареченная.

– Супруга. – Улыбка тронула растрескавшиеся губы юноши. – Мы приняли обеты.

– Сабран, надо полагать, благословила ваш союз?

Сульярд вспыхнул:

– Мы… не просили дозволения ее величества. Об этом никто не знает.

Мальчишка оказался отважнее, чем выглядел. За тайные браки Сабран наказывала сурово. В этом она отличалась от покойной королевы-матери: та любила добрую любовную историю.

– Должно быть, твоя дама не из высокопоставленных, если тебе пришлось тайно на ней жениться? – протянул Никлайс.

– Нет! Моя дама благородного происхождения. Она слаще лучшего меда, прекрасна, как осенняя…

– О Святой, хватит! У меня голова разболелась. – (Достойно удивления, как Сабран терпела рядом этого юнца и не приказала вырвать ему язык.) – Сколько тебе, собственно говоря, лет, Сульярд?

– Восемнадцать.

– Взрослый человек, стало быть. Достаточно взрослый, чтобы понимать, что не все мечты сбываются, и особенно мечты, зачатые на пуховом ложе любви. Если здешний начальник тебя найдет – доставят тебя к правителю Хайсана. А не к государю. – Никлайс пригубил чай. – Поверю тебе на минуту, Сульярд. Если ты узнал о грозящей Сабран опасности – столь серьезной, что понадобилась помощь Сейки, в чем я сомневаюсь, – почему не сказал ей?

Сульярд смутился.

– Ее величество не доверяет Востоку – себе на беду, – наконец объяснил он, – а больше нам негде искать помощи. Даже узнав об угрозе – а она о ней скоро узнает, – она из гордости не обратится за помощью к Востоку. Если бы только мне поговорить о ней с государем, – Трюд не сомневалась, что он поймет…

Трюд.

Чашка в руке у Никлайса заходила ходуном.

– Трюд, – прошептал он. – Не… Трюд утт Зидюр? Дочь благородного Оскарда?

Сульярд окаменел.

– Доктор Рооз, – непослушным языком выговорил он наконец, – это должно остаться в тайне.

Не совладав с собой, Никлайс снова расхохотался. На этот раз в его смехе звучали нотки безумия.

– Да уж, – вскричал он, – достойный ты супруг, мастер Сульярд. Сначала вступаешь в тайный брак с Трюд утт Зидюр, не заботясь о ее добром имени. Потом ты ее бросаешь и наконец ненароком выбалтываешь ее имя человеку, отлично знающему ее семью. – Никлайс утер глаза рукавом. Сульярд, казалось, готов был лишиться чувств. – О, ты достоин ее любви! Что еще ты мне расскажешь? Что ты и ребенком ее наградил?

– Нет-нет! – Сульярд подполз к нему. – Молю тебя, доктор Рооз, сохрани в тайне нашу вину. Да, я недостоин ее любви, но… я так ее люблю! У меня болит душа.

Никлайс с отвращением пнул его ногой. Его трясло при мысли, что Трюд выбрала в супруги этого инисского молокососа.

– Ее я не выдам, можешь не сомневаться, – процедил он, заставив Сульярда расплакаться еще пуще. – Она наследница герцогства Зидюр, в ней кровь Ваттена. Будем молиться, чтобы однажды она нашла себе не такого бесхребетного супруга. – Никлайс сел прямо. – К тому же, даже если бы я написал князю, что Трюд тайно вступила в неравный брак, кораблю нужна не одна неделя, чтобы донести письмо через Бездну. К тому времени она позабудет о твоем существовании.

Сульярд сквозь слезы пробормотал:

– Князь Леоварт умер.

Великий князь Ментендона. Единственный, кто пытался помочь Никлайсу на Орисиме.

– Это, несомненно, объясняет, почему он не отвечал на мои письма. – Никлайс поднес чашку к губам. – Когда?

– Менее года назад, доктор Рооз. Виверна испепелила его охотничий домик.

Никлайс ощутил боль потери. Наместница Орисимы, конечно, знала, но предпочла не сообщать Никлайсу о смерти князя.

– Понимаю, – проговорил он. – Кто теперь правит Ментендоном?

– Князь Обрехт.

Обрехт. Никлайс помнил его замкнутым юношей, мало чем интересовавшимся, кроме молитвенника. Когда потница унесла его дядю Эдварта, он был уже совершеннолетним, однако было решено, что власть пока примет Леоварт – дядя того же Эдварта, чтобы дать пример мягкосердечному Обрехту. Разумеется, заняв трон, Леоварт нашел предлог на нем и остаться.

Теперь Обрехт занял свое законное место. Чтобы держать в руках Ментендон, ему понадобится железная воля.

Никлайс отбросил мысли о родине, пока они не затянули его с головой. Сульярд все смотрел на него. Лицо юнца покрывали красные пятна.

– Сульярд, – сказал ему Никлайс, – отправляйся домой. Дождись ментских купцов, спрячься на судне. Возвращайся к Трюд и беги с ней в Млечную лагуну или… куда там в наше время сбегают любовники. – Сульярд открыл рот, хотел что-то сказать, но Никлайс оборвал его: – Поверь мне. Здесь ты ничего не добьешься, кроме собственной смерти.

– Но мое дело…

– Не всякому удается свершить свое великое деяние.

Сульярд умолк. Никлайс, сняв очки, протирал их о рукав.

– Я не питаю любви к твоей королеве. Сказать по правде, я ее глубоко презираю, – сказал он, заставив Сульярда вздрогнуть, – но и Сабран едва ли захочет, чтобы за нее отдал жизнь восемнадцатилетний оруженосец. – Голос Никлайса дрогнул. – Я прошу тебя спасаться, Сульярд. И сказать от меня Трюд, чтобы не вмешивалась больше в дела, которые ее погубят.

Сульярд потупил взгляд.

– Прости, доктор Рооз, но я не могу, – сказал он. – Я должен остаться.

Никлайс устало взглянул на него:

– Зачем?

– Я найду средство представить свое дело государю… но тебя я больше вмешивать не хочу.

– Одно то, что ты в моем доме, впутало меня достаточно, чтобы лишиться головы.

На это Сульярд не ответил, только крепче стиснул челюсти. Никлайс поджал губы.

– Ты, как видно, человек благочестивый, мастер Сульярд, – заметил он. – Советую тебе: молись. Молись, чтобы часовые обходили мой дом, пока не прибудут ментские суда, и чтобы к тому времени ты взялся за ум. Если мы останемся живы в ближайшие несколько дней, я, пожалуй, и сам снова стану молиться.