Читать книгу Скифы в остроконечных шапках - Самуэлла Иосифовна Фингарет - Страница 6

У ночи золотых камушков-звёзд без счёта и без числа, у Арзака в сумке лежала малая горстка. С каждым днём она уменьшалась. Стоило камушкам-звёздам раскатиться по небу, приходилось выбрасывать камушек-день. «Днями» Арзак стал называть свои серые кругляши. Зато чем меньше оставалось камушков-дней, тем дальше он с Белоногом продвигался к закату.

Солнце на небе человек не догонит, хоть всю жизнь скачи следом. Цель он достигнуть может. Пусть только не сходит с выбранного пути, будет упорен, упрям, и, когда из дорожной сумки исчезнет последний кусок лепёшки, пусть отроет в степи сладкие корни и напьётся горстью из родника.

Путь лежал по безлюдной степи: кочевья отправились следом за Савлием, чужие племена на скифских землях появляться не смели. Только два раза Арзак уловил топот копыт, и оба раза они с Белоногом ныряли в ближайшую балку. Рисковать было нельзя.

К четвёртому дню степь сделалась обжитой. Стали встречаться стада. Пастухи в просторных плащах, опираясь руками на посох, провожали всадника долгим взглядом.

– Хайре – радуйся! – кричали они Арзаку. – Да пошлют тебе боги удачу, да расстелется гладко перед тобой дорога.

Вид пастухов казался мирным. Однако широкополые шляпы бросали на загорелые лица чёрные тени, скрывавшие выражение глаз, и Арзак предпочитал в ответ склонять голову молча. Слова пастухов были ему понятны, но нрава племени он не знал. Улыбка могла прикрывать коварство, привет – обернуться обманом. Проезжая селением, он видел множество ям, перекрытых толстыми плитами. Должно быть, в них хранилось зерно и другие припасы. Но разве трудно бросить в такую яму связанного пленника?

Арзак держался настороженно, всё подмечал.

Дома то и дело теперь обступали дорогу. Были они не больше шестиколёсных кибиток, крышей служила побуревшая на солнце солома. А на склонах оврагов, среди акаций, Арзак увидел лежавшие на боку ровные глиняные бочонки. Над ними роились подвижные чёрные тучки. Бочонки предназначались для пчёл.

Постепенно дорога стала заполняться. По колеям, выбитым в каменистой почве, затарахтели колёса. Застучали деревянные подошвы сандалий. Заклубилась поднятая копытами серая пыль.

Город открылся на шестой день пути. Залитые солнечными лучами, поднялись среди равнин белые каменные стены.

Это место мореходы-греки приметили сто лет назад, когда остроносые корабли только начали бороздить тёмные воды моря. Море было свирепым. Волны рычали, срывали обшивку, ветер рвал паруса. Греки сложили легенды о блуждающих скалах – Семплигадах, разбивавших корабль, как хрупкий орех, и назвали море «Аксинским», что значило «Негостеприимное».

Но приветливы были берега. Там купцы могли продать свой товар в обмен на пшеницу, в которой нуждалась Эллада. Тем, кто в поисках лучшей доли собрался покинуть старые города, плодородные земли предлагали новую родину. Еловые вёсла снова взрезали тёмные воды, четырёхугольный парус раздувался на мачте, кормчий поворачивал тяжёлый руль.

Мореходы узнали нрав моря, приспособились плавать, не выпуская землю из вида. Семплигады перестали губить корабли, и подобревшее море получило новое имя. Его стали называть «Понт Евксинский»[7] – «Море Гостеприимное», или просто Понт.

Ольвия была из первых городов, заложенных на его берегах.

Издали, в ограде из белых стен, город казался вытянутым треугольником: две стороны отсекали глубокие балки, граница третьей была образована рекой Гипанис[8].

«Удобное место выбрали, трудно неприятелю подступиться, – оценил Арзак расположение города. – Стены толстые, запряжённая парой волов кибитка по верху проедет». Внимание было обострено. Он ничего не упускал из виду.

В воротах пришлось задержаться. Толкаясь и блея, в город входило стадо овец. Наконец путь расчистился и вместе с толпой, собравшейся у ворот, Арзак въехал в Ольвию.

Люди, повозки, стадо – все устремились в одном направлении.

Арзак выбрал противоположное. Он не привык продвигаться зажатый, как пленник, со всех сторон.

– Куда глаза глядят, – сказал он Белоногу, и Белоног, не знавший до этих пор ничего, кроме степи, осторожно перебирая ногами, двинулся по узкой улице. Слева и справа потянулись унылые однообразные ограды, сложенные понизу из круглой гальки, выше – из необожжённого кирпича. Приземистые дома слепо выглядывали из-под соломенных кровель глухими без окон стенами.

«Так вот что такое город, – думал Арзак, косясь на прохожих, шедших по каменной вымостке, тянувшейся вдоль оград. – Город – это западня стен. В городе люди не могут передвигаться по собственной воле. Они подчиняются стенам».

Улицу, по которой ехал Арзак, пересекла другая – прямей и шире. Вдоль белых стен, как дым по земле в ветреный день, плыли, стелясь, протяжные тонкие звуки. Их медлительная напевность напоминала степь, и Арзак потянул повод, поворачивая Белонога навстречу протяжной музыке.

«Спрошу у людей, где живёт знахарь, может быть, он живёт как раз в одном из этих красивых домов?»

Дома на широкой улице были свежебелёные, с фундаментом из тщательно пригнанных стёсанных плит.

Прошли две женщины в ярких платьях, прошёл мужчина в накинутом на руку белом плаще, но Арзак не решился задать свой вопрос. Прошли ещё три человека, проехал всадник.

– Смотрите-ка, сам в штанах и коня в штаны обрядил!

Тонкий, как ветка, мальчишка, раскинув руки, загородил дорогу. Встал посреди улицы – не объехать.

– Отойди и вернись к своей забаве, – сказал мальчишке Арзак. – Твоя музыка звучит лучше, чем твои слова.

До того как выскочить на середину, мальчишка сидел у стены и перебирал отверстия в тростниковой дудке, зажатой между колен. Теперь его замолчавшая дудка валялась брошенной у стены, на камнях.

– Ха-ха-ха! – расхохотался мальчишка. – Ничего не видел смешнее. Оштанённый разговаривает, как человек, а не лопочет, как варвар: ва-ва-ва! Может быть, и лошадка знает эллинский язык?

Последнее дело – раздувать пожар ссоры, и Арзак ответил спокойно, не злясь, не повышая голос.

– Твоя насмешка пуста, – сказал он. – У всех племён свои обычаи, свой язык, своя одежда. Пропусти.

– Как бы не так.

– Пропусти. Земля широка, и лучше нам разделиться, один пусть пойдёт на закат, другой – на восток, без злобы.

– Клянусь Гефестом, мне скучно, и ты, оштанённый, – замечательное развлечение.

Мальчишка сделал попытку схватить Белонога за повод. Этого стерпеть было нельзя. Арзак выпрыгнул из седла, на лету пятками сбил мальчишку, и тот полетел к своей брошенной дудке. Не приставал бы – и лететь не пришлось. Сам виноват.

– Видишь, – сказал вдогонку Арзак, – дороги у нас разные.

Покинуть улицу он не успел. Откуда-то взялся другой мальчишка, широкоплечий и крепкий, и молча бросился с кулаками. Арзак отскочил, мальчишка – за ним. Они запрыгали друг перед другом. Мальчишка выставил вперёд левую руку, правую поднял на уровень плеч. Кисть правой руки была перевязана ремешками. «Если ударит, не устою, вон он какой, словно одним железом питался», – успел подумать Арзак. Он ушёл от удара. Костяшки пальцев едва задели скулу. Из-под левой руки противника сам нанёс несколько быстрых ударов, но не успел увернуться. Кулак, обмотанный ремнями, вдвинулся в подбородок. В глазах стало темно…

– Ксанф, остановись! Чужеземец, прости меня! – Мальчишка, затеявший свару, бросился между ними.

– Разве ты не летел, словно диск, пущенный дискоболом, или словно тебя лягнул жеребец? – не без насмешки бросил тонкому широкоплечий. Кулак, однако, разжал.

– Я сам виноват. Я дразнил его «оштанённым». Он только сбил меня с ног, а ты… Зачем тебе боги дали такую силу?

– Лучше скажи, зачем они дали тебе змеиный язык? Первый раз скифа увидел, что ли? Мало их приезжает в наш город?

– Много. Только этот с лошадкой в белых штанах мне очень понравился. Он такой сдержанный и задумчивый, к тому же говорит на языке эллинов, как ты и я.

Арзак плохо слушал их разговор. Он направился к Белоногу.

– Прости, чужеземец, – догнал его тот, с кем он дрался. – Кулак у меня тяжёлый, да ещё с тренировки иду. Полдня «грушу» – корикос молотил, даже ремни не снял, предохраняющие суставы пальцев. С Филлом мы с детства друзья, почти что братья, вот я и не сдержался, когда увидел, как ты его двинул.

– Филл – это я, – сказал тонкий с весёлой важностью и прижал руку к груди. – Потомка Геракла, с кулаком которого ты, чужеземец, только что свёл знакомство, величают Ксанфом. Посмотри, как он мускулист и ладен, словно статуя самому себе.

Филл широко повёл рукой в сторону Ксанфа. Против воли Арзак улыбнулся. Из рассказов Миррины он знал, что в честь сильных и мужественных воинов эллины устанавливают их подобия – фигуры из камня или из бронзы. Ксанф в самом деле был словно бронзовый. Кулак от него отскакивал, как от металла.

– А ты, чужеземец, откуда ты прибыл? Дело ль какое у нас, иль без дела скитаешься всюду?

Эти слова Филл произнёс нараспев и тягуче, потом добавил обычным голосом:

– Так спросил бы тебя замечательный древний поэт Гомер, лучший из всех поэтов, живших во все времена и у всех народов.

– Я скиф, из племени царских скифов. Моё имя Арзак – Медведь. В Ольвию я приехал по важному делу. Мне нужно как можно скорей найти врачевателя Ликамба. Укажите, где его дом, чтобы, встретившись с ним, я успел сегодня покинуть ваш город.

Филл присвистнул и вскинул правую руку.

– Ликамб живёт за пределами Ольвии, у загородного храма.

– Сколько дней пути?

– Утром выедешь, днём приедешь – рядом. Дело не в этом. Ликамб уехал лечить земледельцев, живущих в окрестностях, он вернётся лишь к ночи или, скорее всего, к завтрашнему утру.

– Поеду его искать.

– Разминёшься в дороге. Лучше отправиться к Ликамбу завтра, мы с Ксанфом можем тебя проводить.

– Филл дело говорит, Ликамб его дядя, – кивнул головой Ксанф. – Утром поедем вместе, втроём веселее.

– День потеряю, – Арзак сокрушённо махнул рукой. Из-под рукава куртки вниз на запястье соскользнул один из браслетов, державшихся возле локтя.

– Ух ты! Какая работа! – Филл подпрыгнул. – Покажи.

Арзак снял браслет и протянул Филлу.

– Кто делал? Форма похожа на нашу, а изображение ничуть.

– Старик делал.

– Скиф?

– Кто же ещё? Мастер, по имени Гнур, из племени царских скифов, лучший из всех кузнецов, живших во все времена и у всех народов. В степи его называют Старик. Я учусь у него.

– О, Ксанф! – воскликнул Филл. – Мы зовём скифов варварами – это несправедливо. Такого чуда варварам не создать. Посмотри, как распластались олени. Они бегут навстречу друг другу так быстро, что бег превратился в полёт, рога изогнулись так дивно, что стали узором. Но почему мы стоим на улице и не проходим в дом?

Филл распахнул деревянную дверь в стене, возле которой они стояли. Арзак обернулся к Белоногу.

– Не беспокойся, Арзак, – сказал Филл. – Лошадку с белыми ножками я отведу в конюшню, прикажу насыпать отборного ячменя, сам налью чистой холодной водицы.

– Лошадь Филл не обидит. Идём, Арзак, – сказал Ксанф.

Арзак следом за Ксанфом вошёл во двор.

Здесь, как и всюду, власть была отдана стенам. С четырёх сторон они замыкали пространство чуть больше того, что выбрал Арзак для первой ночёвки в пути. Земля, как и там, была скрыта под галькой, только не серой, а жёлтой и розовой, выложенной разводами. Вдоль стен шли навесы, державшиеся на столбах-подпорках.

«Колонны», – вспомнил Арзак.

Миррина много раз рассказывала, как устроен дом и открытый дворик с колоннами, куда выходят внутренние помещения. Теперь он всё увидел сам. Колонны напоминали стебли, увенчанные чашечками раскрытых цветов. На цветах держался навес. В тени сидела красивая женщина, чем-то напоминавшая Миррину. В её поднятой выше плеча руке крутилось веретено.

– Хайре, – смущённо проговорил Арзак.

Женщина улыбнулась.

– Привет тебе, милый Ксанф, привет и тебе, чужеземец. Должно быть, вы гости Филла, но мой непоседа-сын куда-то запропастился. Только что его флейта смущала прохожих, ведь день сегодня не праздничный. А у него праздник: учитель уехал в Афины, и школу закрыли на целый месяц.

– Вот и позволь это праздное время использовать на поездку к милому дяде, – важно сказал Филл, появляясь с другой стороны навеса. – Я хочу, чтобы он помог мне советом в выборе жизненного пути. Мне скоро четырнадцать. Ксанф всего на год старше меня, и уже ученик скульптора. Ксанф и наш гость Арзак тоже поедут.

– Конечно, отправляйся, милый сын, я рада. – Оставив веретено, женщина хлопнула в ладони. – Свежий хлеб с конопляным семенем, масло, сыр, лепёшки на меду, виноградный сок, – сказала она вбежавшему слуге и, подхватив двумя пальцами нить, подняла руку повыше.

«Совсем как Миррина», – подумал Арзак.