Читать книгу Тень фараона - Сантьяго Мората - Страница 8

Однажды фараон приказал позвать к себе Тута, и я присоединился к своему свету.

Нам был до мельчайших деталей знаком зал, где фараон принимал вельмож, послов, военачальников и служителей различных богов, за исключением Амона. Обычно мы присутствовали на этих собраниях, спрятавшись за троном или где-нибудь еще. Мы никогда не стояли перед фараоном, как сейчас. Нас охватило особое, странное чувство, и мы отчасти поняли, почему на лицах тех, кто находился в зале, застывало выражение, над которым мы раньше потешались.

Я украдкой разглядывал места, где мы прятались, и вскоре понял, что для Эхнатона наше присутствие никогда не было тайной. Я покраснел и опустил глаза. Взгляд Тута оставался горделивым, хотя поза выражала почтительность. Фараон внимательно разглядывал нас, и я почувствовал, что он читает в моей душе, как в раскрытой книге.

Наконец после долгой паузы, во время которой он, казалось, собирался с силами, бог заговорил:

– Сын мой, мне известно, что ты стал мужчиной. Коль скоро это случилось, будет справедливо, чтобы ты становился таковым и во всем остальном. Отныне ты будешь присутствовать при решении государственных вопросов. В будущем, так или иначе, тебе придется этим заниматься, и чем больший интерес ты проявишь к ним сейчас, тем больше преуспеешь в той жизни, которая уготована тебе Атоном. – Он подмигнул Туту.

Затем фараон, улыбнувшись, обратил взгляд на меня.

– То же я говорю и тебе, Пи. Продолжай защищать Тута и делить с ним твою радость и твою веру в Атона. Твоя судьба неразрывно связана с его судьбой.

Я кивнул и улыбнулся, хотя чувствовал скрытое недовольство Тута, причину которого не мог понять. К тому же я не знал, как отнестись к словам Эхнатона, обрадоваться им или ужаснуться.

Мы скромно сидели в стороне, у всех на виду. Я думал об иронии, скрытой в словах фараона, а Тут другими глазами смотрел на тех льстецов, что лицемерно молились Атону, а потом бежали в тайные храмы приносить жертву Амону.

Я обвел глазами зал. Он выглядел внушительно и подавлял своим величием. Именно такое впечатление он и должен был производить на оробевших гостей, чувствовавших на себе взгляды гигантских скульптур, возвышавшихся в четырех углах зала, а также свирепый взгляд статуи Эхнатона с удлиненными рельефными членами. По стенам тянулись картины сцен известных сражений, а также изображения Эхнатона, стоящего рядом с Атоном и принимающего его благословение, что должно было напомнить чужеземцам о родстве фараона с самим богом и сопричастности божественным энергии и могуществу.

Тот день оказался ужасно скучным.

Через несколько дней, когда Тут, по-видимому, смирился с присутствием на скучных заседаниях, которые казались бесконечными, случилось нечто действительно интересное – настоящий тайный Совет, на котором состоялась встреча мудрого старца Эйе и молодого военачальника Хоремхеба.

Они всегда беседовали наедине, остальных же без всякого снисхождения и уступок выпроваживали вон. Таково было доверие фараона к своим любимейшим подданным. Когда они вошли, мы с Тутом поднялись, чтобы уйти, но фараон задержал нас, к вящей зависти советников и жрецов.

– Ты уже достаточно взрослый, чтобы участвовать в наших совещаниях и при желании высказывать свое мнение. Рамосе, ты тоже останься, это касается непосредственно тебя.

Бросив взгляд на Тута, старый Эйе пожал плечами.

– Как скажете, но, по-моему, эта ноша слишком тяжела для юных плеч.

Хоремхеб лишь поднял брови и вызывающе посмотрел на фараона и косо – на меня.

– Пи его тень. Обсуждение закончено, – сказал фараон.

Тут беспокойно заерзал в кресле. Я знал, что он запомнит слова Эйе, восприняв их как оскорбление, а не простое желание защитить.

Они начали беседовать, как хорошие приятели, и это удивило и Тута, и меня, потому что мы никогда не присутствовали на совещаниях высших руководителей страны. Тут опять заерзал.

– Отец, как ты можешь позволять, чтобы с тобой, живым богом, говорили так неуважительно?

Все заулыбались.

– Мы старые друзья, – пояснил фараон. – Здесь не место для формальностей. Иначе все слишком затянется. Этикет хорош во время церемоний.

Военачальник Хоремхеб нам подмигнул.

– Когда-нибудь я расскажу вам правдивую историю о царях и богах, и вы поймете, что с ними не стоит церемониться.

Фараон сердито посмотрел на Хоремхеба, и тот замолчал. Визирь Рамосе, фанатичный поборник древней справедливости, олицетворением которой является богиня Маат, с неудовольствием озирал собравшихся.

– Так вот, слухи о вашей болезни становятся все упорнее, – начал Эйе и снова пожал плечами. – Разложение чиновников растет, несмотря на то что я пытаюсь всячески противостоять козням жрецов. И это еще не все. Важные посты заняты бездарными людьми, из‑за их просчетов народ нищает, а значит, негодует. Хотя добросовестные чиновники не в силах противостоять развращенным, в стране сохраняется хрупкое равновесие, но, если разлив Нила будет слабым, ситуация может измениться. Чтобы восстановить порядок, вы должны управлять государством твердой рукой.

– Ваше величество, мудрый Эйе, разумеется, сгущает краски. Он не знаком с тонкостями управления, поскольку занимает почетную должность, тогда как ваш покорный слуга, а также начальник писцов и управляющие запасами зерна и мяса готовы предложить вашему вниманию все необходимые записи, – заявил оскорбленный Рамосе.

– Что вы понимаете в учете? Ваше дело следить за тем, чтобы справедливость торжествовала, а не рыться в папирусах. – Эйе тоже не собирался сносить оскорбления. Не обладая никаким официальным титулом, он, в сущности, был первым человеком в государстве после фараона. – У себя вы, конечно, умеете вести учет, судя по тому, в какой роскоши живете.

– Мои учетные записи открыты каждому!

– Как и государственные!

В разговор вмешался военачальник:

– Не спорьте попусту. Всем известно, что жрецы Амона пользуются непререкаемым авторитетом среди знати, они распределяют посты и, в конечном счете, обладают реальной властью. Они сеют панику, предрекают голод, катастрофы и во всем винят вас… Ну и, конечно же, Атона.

– Ты никогда ни во что не верил! – выкрикнул фараон с оскорбленным видом. – Чем тебе не угодил мой отец?

– Это правда. Я не верю в Атона. Но это не мешает мне верно вам служить. Ведь так? – Хоремхеб бросил взгляд на нас с Тутом. – Что вам до того, верю я или не верю в вашего бога? Только сдается мне, что у него всего один верный раб.

Эхнатон вскочил со своего трона из золоченого дерева.

– Да как ты смеешь?!

– Ваше величество, пожалуйста, успокойтесь! – вмешался мудрый Эйе.

Его самообладание восхитило меня. Он был стар, но в его взгляде сквозили мудрость и спокойствие, которое передавалось окружающим. У него были правильные черты лица, хотя отвисшие щеки и особенно мохнатые брови на выбритом лице придавали ему грозный вид (наверное, он не брил их нарочно, чтобы казаться более суровым).

Вопреки новой моде он был в простой набедренной повязке и старой тунике из грубого льна, без драгоценностей, украшений и даже знаков отличия, ибо, надев их, он стал бы походить на одного из тех послов, над которыми мы потешались.

– Ваше величество, как это ни печально, в его словах есть доля истины, и вы должны их услышать. Вас окружают подхалимы, не смеющие вам противоречить, но тот, кто по-настоящему вас любит, говорит не то, что вам приятно, а правду, которая порой бывает горькой.

Я бросил взгляд на Тута. Он побелел как полотно.

– В приграничных областях также распространяются слухи, – продолжал Хоремхеб. – Их разносят шпионы, в то время как враги теперь в опасной близости к нашим рубежам. Они отвоевывают города, которые с таким трудом покорил ваш отец. Те, кто раньше безоговорочно полагались на вас, теперь выжидают, чтобы либо убедиться в том, что вы сильны, как прежде, либо заключить союз с вашими врагами. Я считаю, что пора предпринять решительные действия. Прошли те времена, когда союзники просили нас о помощи. Наш добрый Бириаваза, правитель Дамаска, был первым, кто, обратившись за помощью, ее не получил. Он геройски сражался, однако же пал… Мы растеряли всех наших сторонников. – Он указал на стол. – Это Египет. Мы лишили его двух ног. С помощью двух оставшихся он еще сохраняет неустойчивое равновесие, но это не может длиться вечно.

Продолговатое лицо фараона напряглось, он выпятил свои толстые губы и скрипнул зубами. Узнав, что наши дела настолько плохи, я испугался. Почувствовав, что перешел границу дозволенного, Хоремхеб замолчал, но Эхнатон, подавив свой гнев, не произнес ни слова. Эйе поспешил вмешаться, чтобы отвлечь внимание фараона от военачальника:

– Ваше величество, если мы проявим слабость, враги подойдут к нашим прежним рубежам, и мы не сможем дать им отпор. Пока мы истощаем казну, чтобы накормить народ и сгладить последствия бездарного управления, другие страны тратят средства на создание сильного войска.

– Как это бездарного? – завопил Рамосе. – Если бы не присутствие нашего покровителя, я приказал бы заковать вас в цепи!

– Молчать, глупец!

Я посмотрел на Хоремхеба. Он был подобен льву. Несмотря на молодость, у него были широкие плечи, мускулистые руки и ноги и прекрасная выправка. Правда, голова была плохо выбрита. Побледневший визирь замолчал, испугавшись военачальника, который мог убить его одним ударом. Фараон, хотя и был рассержен, с любопытством наблюдал за своими подданными.

Если Эйе была присуща мудрость, то Хоремхебу – сдержанная сила, грозившая вырваться из берегов, как Нил во время разлива. Рамосе оставалось лишь прикусить язык.

– Ваше величество! – Казалось, Эйе хотел успокоить фараона своим низким, ласковым голосом, словно целительным отваром. – У вашего отца, хоть он и ошибался во многих вопросах, был сильный характер. Он даже хвастал тем, что за один лишь день убил тридцать львов. – Это напоминание вызвало улыбку у фараона, который знал, что это ложь от начала до конца, а хитрый Эйе продолжал: – Воздайте должное храбрости своего отца и позвольте Хоремхебу обрушить на врагов, подошедших к нашим границам, всю нашу силу и разгромить их, как мы делали это всегда.

Но, похоже, военачальник вознамерился открыть фараону глаза на происходящее.

– Ваш отец умел их обуздывать. Одно только слово – и мы сокрушим врагов во имя нашего фараона и нашего бога.

– Мой отец поклонялся ложному богу! – взорвался Эхнатон. Его лицо покраснело и исказилось от ярости. – Я возношу молитвы Атону, чтобы он послал мне силы противиться той лжи, на которую вы так непочтительно ссылаетесь. Мой отец был жалким комедиантом. Всем заправляла моя мать, а он скрывал свою слабость за грубостью. Я таков, каков есть, и хочу, чтобы мои дети запомнили меня таким. – Он посмотрел на нас с Тутом, и я от гордости едва не воспарил над землей. – Я сыт по горло лицемерием моих близких! История сохраняет только выдумки фараона и жрецов, так что, Хоремхеб, больше не упоминай моего отца и запомни: его гнев был притворным, мой – нет!

На этот раз Тут едва заметно улыбнулся. Наверное, представил себе, как его отец направляет на кого-то полученную от Атона силу. Я гордился своим фараоном и радовался, что он вовсе не такой нерешительный, как о нем говорят.

– Мне придется молиться еще усерднее, потому что мое тело уже не то, что прежде. Я с радостью принимаю вас, надеясь на ваше понимание и уважение, поскольку мои усилия направлены на ваше благо… А вы являетесь сюда с вашим безверием, чтобы порочить меня в присутствии моего сына… Оскорблять… Оскорблять Атона и его сына!!!

Он без сил упал на трон. Я и Эйе поспешили к нему. Краем глаза я заметил, как Хоремхеб и Тут обменялись понимающими взглядами. Рамосе умчался прочь, как заяц.

Пока мы растирали фараону руки и ноги, я подумал, что Тута должны восхищать сила и дерзость Хоремхеба, тогда как я завидовал невозмутимости и мудрости Эйе. Я чуть не рассмеялся, подумав о том, что Джеху придется научиться у Рамосе спасаться бегством при первой же возможности.

Придя в себя, Эхнатон поднялся с трона. Некоторое время он стоял молча, но после томительной паузы проговорил нараспев стихи, обводя взглядом зал:

А потом он простился со своими советниками. Меня он попросил проводить его в спальню.

– Мой дорогой Пи, – заговорил он, опираясь на меня, – а что думаешь ты?

Мне показалось, что на меня обрушилась вся тяжесть мира.

– Я, мой господин? Я только ваш слуга. У меня нет ни такого права, ни обязанности – Атон не поручил мне решать такие вопросы.

Эхнатон печально улыбнулся.

– Возможно, я сошел с ума, а возможно, они правы, говоря, что у Атона всего один последователь. Не считая тебя. Или я ошибаюсь? Скажи мне откровенно. – Он посмотрел мне в глаза.

Мне хватило смелости солгать.

– Ваше величество, я верю в Атона, но гораздо больше в вас – не в фараона и не в сына бога, а в человека. Вы никогда не обращались со мной как со слугой.

Он улыбнулся.

– Я отношусь к тебе как к сыну и хотел бы, чтобы у Тута был твой ум, а не мое безумие. Ты думаешь, они говорят правду?

– Мой господин, – сказал я, запинаясь, – я не могу этого знать, потому что не покидаю дворца, но слухи, конечно, бродят. Они дошли и до моих ушей, но я прошу вас никого не наказывать, иначе я буду чувствовать себя виноватым.

– Мой добрый Пи, ты снова преподал мне урок. Пошли. Помолимся вместе Атону. Возможно, он услышит двух своих рабов и ниспошлет нам силу сделать так, чтобы эти два ворона не каркали, а попугай не спасался бегством.

В тот вечер я искал Джеха. Я думал, что он, возможно, что-то знает. Когда я нашел его, он принимал купцов своей страны, и я терпеливо дождался конца аудиенции.

– Держись подальше от шпионов, – пошутил я. – Сейчас не время для заговоров.

Джех от души расхохотался. Я обожал, когда он был в хорошем расположении духа.

– Ты не представляешь, сколько среди них балбесов! Сведения, которые они мне сообщают, впоследствии оказываются ворохом лжи, которая мне дорого стоит. Ради одной-единственной правдивой новости мне приходится нести такие расходы, что, узнай о них, любой приличный человек пришел бы в ужас.

Он громко рассмеялся, хотя едва заметное движение его бровей заставляло предположить, что это не только шутка.

– Что происходит за пределами страны, Джех? Все всполошились, а я не знаю, что правда, а что выдумки.

– Чем ты заплатишь за мои сведения?

– Я буду твоим должником.

– Договорились. – Он снова рассмеялся. – Что ты хочешь знать?

– Верны ли эти слухи?

– Верны.

– Вот значит как.

Наконец Джех посерьезнел.

– Я буду скучать по друзьям, которых оставляю здесь, но я покривил бы душой, сказав, что буду скучать по стране.

– Я тебя понимаю.

– Сомневаюсь. Ты не знаешь, что значит быть на моем месте. Моя страна готовится к войне и ищет, на кого бы опереться, как только обстановка прояснится, а я здесь шучу с тобой, хотя война неизбежна и каждый неверно истолкованный мой шаг может стоить мне головы.

Я обнял его. Я очень испугался, так как не мог не доверять его словам, которые как будто были взяты из доклада лучшего военачальника страны. Джех в ответ крепко обнял меня, предчувствуя, что его слова гораздо ближе к истине, чем ему хотелось бы.

– Не знаю, какое положение я буду занимать, когда это случится, но, если я смогу тебе помочь, я это сделаю.

– Спасибо. Насладимся последними мирными днями.