Читать книгу Мед его поцелуев - Сара Рэмзи - Страница 9

Эмили была разгневана, удручена, взбудоражена – она могла целый день писать список подобных определений, и, наверное, так и сделает, когда сможет сесть с пером и бумагой.

Но она ощущала и вину. И стыд. Она собиралась найти способ избежать этого обручения, как бы ни были настойчивы Малкольм и Алекс. Но выдержит ли это испытание ее дружба с Пруденс?

Она отвела взгляд от улыбки Малкольма и заставила свои непослушные пальцы справиться с завязками тапочек.

– Не стоит ли нам вернуться к себе и оставить джентльменов в покое? – спросила она у Пруденс, закончив с обувью. Спросила так, словно ничего между ними не изменилось, словно это один из множества других вечеров.

– Могу ли я взять с собой книгу или ты и ее у меня украдешь?

Эмили вздрогнула. Она услышала, как брат сдерживает смешок, но сегодня у нее больше не было сил с ним пререкаться.

– Я не хотела, чтобы это случилось, Прю. Карнэч поцеловал меня, а не наоборот.

Пруденс изогнула бровь.

– Это правда, – настаивала Эмили. Она начинала паниковать, но пыталась сдержать дрожь в голосе. – Он не против тебя, если ты все еще хочешь с ним обручиться.

Малкольм уставился на нее, но Пруденс пожала плечами.

– Нет, Алекс был прав. Мне нужен мужчина, чей интеллект способен опознать в стоящей перед ним женщине то, что она из себя представляет. Ни один мужчина в моем окружении не способен на это.

Одной фразой она сознательно впечатлила всех присутствующих. Эмили зааплодировала бы, будь у нее право голоса, но Пруденс уже отвернулась к двери.

Алекс нахмурился, когда Эмили поднялась, чтобы догнать подругу.

– Ты уверена, что хочешь пойти за ней, Эмили? Похоже, она не в себе.

Эмили фыркнула:

– Она права. Ты совсем ее не знаешь. Если я не извинюсь сейчас…

Она оборвала себя и помчалась за Пруденс. Чтобы разозлить Пруденс, требовалось очень долгое время. Но если она все же злилась, ее ярость сжигала все на своем пути. Когда пламя угаснет, сердце ее настолько окаменеет, что Эмили больше к нему не достучаться.

Пруденс почти бежала, но Эмили могла шагать шире и догнала ее. Она схватила подругу за руку, как только они поравнялись с главным залом.

Пруденс резко обернулась, выкручивая руку из хватки Эмили.

– Не здесь, дурочка, – зашипела она.

Вокруг никого не было, но главный зал настолько терялся в тени, что в его нишах и проемах альковных окон свободно могла укрыться и дюжина лакеев. Огромная двойная дверь была заперта и задвинута засовом, железные бляшки гвоздей странно светились в лунном свете. Эмили вздрогнула. Древний зал давил на нее, проникал холодом в самое сердце.

Сколько вынужденных свадеб играли здесь за последние пятьсот лет?

Возможно, больше, чем ей хотелось бы знать. Но она не позволит себе стать следующей. И ни за что не потеряет дружбы с Пруденс из-за дурацкого брака.

– Ладно, – шепнула Эмили. – Твоя комната или моя?

Пруденс не ответила. Эмили последовала за ней мимо главного зала, затем по лестнице в гостевое крыло. Но как только она попыталась войти вслед за Пруденс в комнату, подруга загородила ей путь.

– Мне нечего тебе сказать. И ты не скажешь ничего, что я хотела бы услышать.

Эмили скрестила руки на груди.

– Если ты не впустишь меня, я начну говорить так громко, что испорчу репутацию нам обеим, – пригрозила она. – А внизу только один граф готов жениться, так что рисковать не стоит.

– Внизу два графа, если считать твоего брата, – упрямо поправила Пруденс. Но шагнула прочь от двери, пропуская Эмили перед собой.

– Если тебе нравится Алекс, ты можешь выйти за него… хоть я и не понимаю, зачем выходить за такого зануду, – сказала Эмили, неловко переминаясь в центре комнаты, пока Пруденс вынимала шпильки из своей высокой прически. – Он вот уже второй раз за полгода заставляет женщину, вверенную его опеке, выходить замуж.

– Мадлен хотела выйти за Фергюсона, насколько я помню, – сказала Пруденс, ссыпая шпильки на маленькое керамическое блюдце, стоящее на туалетном столике. – Судя по тому, что я видела в библиотеке, ты и Карнэч отлично притретесь друг к другу. «Притретесь» тут самое верное слово.

На миг, когда Пруденс улыбнулась своей шутке, Эмили показалось, что между ними все как прежде. Но затем Пруденс вспомнила, что натворила Эмили, и улыбка исчезла.

Эмили переплела пальцы. Костяшки щелкнули в тишине, словно ломающиеся сосульки.

– Я пришла в библиотеку не для того, чтобы с ним целоваться, и ты это знаешь. Я хотела свести вместе вас, чтобы ты поняла, возможна ли между вами симпатия.

Подруга никак не отреагировала на извинения. Последние шпильки отправились в блюдце, и Пруденс позволила волосам свободно рассыпаться. Они были волнистыми и доставали до талии, а свет камина придавал им золотистый оттенок, которого никогда не видело общество, придерживающееся чепцов и шиньонов. Пруденс встряхнула свободной гривой, а затем начала лихорадочно ее расчесывать.

Эмили вздрогнула, когда подруга вырвала гребнем одну из спутавшихся прядей.

– Может быть, стоит подождать служанку?

– Я привыкла расчесываться сама. Служанкам и без того достаточно работы, – сказала Пруденс. С каждым движением волосы потрескивали от электричества. – Поскольку Карнэч нас уже не спасет, мне самой придется идти в служанки.

– Я уверена, что до этого не дойдет.

– Нет, конечно. Вначале я попробую устроиться гувернанткой.

Она перестала расчесываться и склонила голову. Волна волос скрывала ее лицо от Эмили, но не скрыла тихого всхлипывания. Эмили неуверенно потянулась к плечу подруги, но та стряхнула ее руку.

– Зачем ты сделала это, Эмили? – спросила Пруденс, поворачиваясь к ней лицом. – Я думала, что он тебе даже не нравится.

Эмили застыла. Слова, которые обычно давались ей так легко, теперь замерзли, замерли и просто не шли на ум. Как объяснить притяжение, которого она не понимала и не хотела?

Она прислонилась спиной к кровати Пруденс. Посмотрела на тапочки, которые доставили ей столько неприятностей. Не потеряй она их в библиотеке, она бы справилась с Алексом.

– Он мне не нравится. И я не хотела его целовать. То, что произошло с нами в библиотеке, было безумием и больше ничем. Это было как… как молния, а я была деревом на равнине. Молния ударила в меня, и я не успела вовремя среагировать.

– Ты никогда не используешь подобных штампов, наверное, переволновалась, – заметила Пруденс. И сузила глаза. – Поэтому ты сегодня так настраивала меня против него? Чтобы самой его получить?

– Нет! – воскликнула Эмили. – Нет. Ты знаешь, что я не хочу замуж.

Пруденс внимательно изучала ее лицо.

– Я знаю. Но ты не настолько можешь противостоять мужчинам, как притворяешься. И когда появился этот со своими поцелуями, ты не подумала, что можешь причинить мне боль.

Эмили сжалась.

– Это неправда. Я пыталась его остановить.

– Когда я вошла, все выглядело совсем иначе. И как далеко ты собиралась зайти?

– Это был просто поцелуй! Больше ничего не случилось – и не случилось бы, если бы Алекс пришел в себя.

Пруденс обеими руками вцепилась в волосы. В боли и злости она была похожа на фурию, готовую вершить свою месть.

– С тобой не может быть просто поцелуя, Эмили. После всех тех лет, что ты держала свою оборону, поцелуй означает, что он действительно разбудил в тебе чувства.

Эмили помотала головой, отрицая.

– Это могло случиться сегодня с тобой, окажись ты там, на моем месте. Я думала, что если ты встретишься с ним сегодня…

– Что? Молния ударит в меня вместо тебя? – спросила Пруденс. – Молния никогда больше в меня не ударит. Скорее я выйду за безумного короля Георга, чем испытаю подобное влечение снова.

Эмили прищурилась, глядя на подругу. Та снова распустила волосы, но в ее глазах светилось нечто, чего Эмили раньше не замечала.

– Снова? А когда ты испытывала его раньше?

Пруденс покачала головой и указала на дверь.

– Иди, Эмили. Мне нужно решить, как сказать матери о моей неудаче с браком, а я не могу думать, когда мне так хочется стукнуть тебя.

– Прости, Пруденс. Я найду способ все это уладить.

– Как? Наймешь меня своей гувернанткой? – Смех подруги был горьким, таким горьким, что Эмили чувствовала эту горечь на собственном языке. – Я буду благодарна, если ты больше не станешь пытаться мне помогать.

Она отвернулась и начала лихорадочно выдвигать и задвигать ящички, словно пытаясь найти в них ответы. Эмили хотела сказать что-то, что угодно, но разве слова могли ей помочь? Либо Пруденс понадобится больше времени, чтобы простить, либо прощения ей вовек не дождаться.

И она вышла, тихонько притворив за собой дверь, прежде чем неверными шагами отправиться к себе. Звуки сердитой деятельности Пруденс затихли. К утру подруга справится с раскаленной яростью. Но следующая фаза, холодная, непрощающая фаза, может никогда не закончиться.

Глаза жгло. Эмили подпрыгнула, чтобы сесть на кровати, затем легла на спину и уставилась в потолок. Она не хотела будить служанку, особенно после заявления Пруденс, но без Уоткинс не могла справиться с платьем. Бесконечный ряд пуговиц на спине был не по силам одному человеку.

Это не имело значения. Вряд ли она уснет. Ей нужно время подумать, до рассвета, до встречи с Пруденс, с братом или с Малкольмом. Снова.

Малкольм. Почему она не может думать о нем «Карнэч», или «граф», или «этот ужасный мужчина»? Что-то произошло между ними, навсегда изменив ее. Она упрямо цеплялась за свою фразу о молнии, хотя Пруденс и высмеяла это определение как штамп.

Потолок над кроватью терялся в темноте. Закрытые шторы скрывали луну, и единственный свет шел от янтарных углей камина напротив кровати. В темноте, в одиночестве, Эмили все равно не могла признаться себе в том, что уже осознала как истину.

Прикосновения Малкольма очаровали ее. От поцелуя с ним слабели колени и воля. Но она не хотела изучать свои реакции после того, как десяток лет скрывалась от внимания мужчин. Куда безопаснее было назвать это кратковременной вспышкой безумия и забыть обо всем.

Она села, чтобы стянуть тапочки, затем соскользнула с высокой кровати ровно настолько, чтобы вынуть шпильки из волос и убрать покрывала. Думать ей больше не хотелось. Ей хотелось уснуть, чтобы можно было притвориться, что она проснется утром и Малкольм – Карнэч – не станет делать заявлений, не назовет ее своей.

Платье испортится безнадежно, и она не сможет отдохнуть, заснув в одежде, но лучше уж так, чем притворяться спокойной в присутствии горничной. Эмили взобралась на постель. Если поутру это не окажется простым кошмаром, придется придумать план.

Свернувшись клубочком, она мрачно улыбнулась. Ее ум уже перебирал альтернативы. В планах она преуспела. План свести Пруденс и Малкольма был неудачен.

Но Эмили Стонтон дважды не ошибается.

* * *

Заключать договор о женитьбе оказалось легко. До смешного легко. Частный поверенный завершит формальности, но переговоры оказались куда цивилизованнее того, что они вчера наговорили друг другу в библиотеке.

Малкольм не чувствовал себя цивилизованным, когда его руки скользили по телу Эмили, когда его рот наслаждался ее губами. И уж точно не чувствовал себя таковым, когда их прервали – или когда поцелуй превратился в предложение брака, которого она так старалась избежать.

Но дневной свет требовал светскости, наносил патину респектабельности на мрачную реальность их помолвки. Малкольм все еще не чувствовал себя светским, но мог притвориться.

Солфорд сидел по другую сторону стола и делал заметки в журнале. Если Малкольм достигнет того политического влияния, к которому так стремится, придется привыкнуть к сомнительным переговорам в дальних кабинетах, к сделкам без свидетелей, но с тайными угрозами.

Впрочем, в графе Солфорде не было ничего сомнительного. По общепринятому мнению, он был идеальным переговорщиком в сфере антиквариата. Малкольм подозревал, что мало кто мог похвастаться тем, что выторговал у него лот. Он был не из тех, кто станет терпеть глупцов или попытки себя обмануть. Так что когда Солфорд назвал цифру приданого Эмили, на которое истекала слюной не одна сотня охотников на невест, Малкольм лишь приподнял брови.

– Учитывая обстоятельства, я не рассчитывал на столь щедрое предложение, – сказал он.

Солфорд откинулся на спинку стула, чувствуя себя совершенно расслабленно в кабинете Малкольма, несмотря на щекотливую тему.

– Я хочу знать, что она счастливо устроена.

– Вчера она не казалась счастливой.

– Так постарайся убедить ее в обратном, – ответил Солфорд. – Дай ей время привыкнуть к новой рутине, и Эмили с комфортом устроится где угодно.

«Комфортно» не означало «счастливо», но Малкольм не стал заострять этот вопрос.

– На что ты намекал вчера Эмили?

Солфорд не напряг ни единого мускула, лишь взгляд темных глаз стал резче.

– Ни на что. Я злился и наговорил лишнего.

– Я не могу позволить себе жену, которая меня опозорит, – предупредил Малкольм.

– Подобного не случится. Ее поступки вне порицаний. Это неудачливые женихи доставили много проблем. На самом деле я должен поблагодарить тебя за то, что выводишь ее с ярмарки невест и мне больше не придется развлекаться с прошениями ее руки.

Малкольм сплел пальцы под подбородком.

– Не настолько безопасно, как хотелось бы.

– Либо женись на ней, либо отказывайся, – ледяным тоном отрезал Солфорд. – Но если ты бросишь ее, я уничтожу тебя вернее любых сплетен и слухов.

Малкольм плохо реагировал на угрозы. Он ощутил, как закипает кровь, словно у загнанного в угол лиса, как каждый мускул готовится к атаке. Но предки-берсерки были плохой подмогой в мире современной политики. Он стиснул зубы и заставил себя вздохнуть.

А затем заговорил, приемлемо спокойным тоном:

– Если леди согласится на мое предложение, я с радостью выполню свой долг. Но я не стану ее принуждать. Если же это станешь делать ты, то ты отнюдь не тот, о ком я слышал.

Слова оказались опасно близки к смертельному оскорблению. И нервный тик на скулах Солфорда свидетельствовал о том, что опасность сильна.

– Думаю, ты не хочешь видеть меня своим врагом. Но позволь заверить, что я пекусь об интересах сердца Эмили, пожалуй, даже больше ее самой.

– Эмили показалась мне женщиной, которая сама способна принять решение.

Солфорд искренне рассмеялся:

– О да, она такова. И решений своих не меняет. Прими мой совет, Карнэч, убеди ее в том, что она тебя любит, и она пойдет за тобой до самого края земли. Но если не сможешь, вы оба до конца своих дней не будете знать ни секунды покоя.

Малкольм умел соблазнять женщин. Но любовь была материей иного порядка. Он думал о браке по расчету, основанном на взаимоуважении и полезном для его карьеры политика, но никак не о страсти, которая будет его отвлекать.

– Солфорд, ты выдал мне задачу для Геракла.

– Не хуже авгиевых конюшен, – ответил тот, обращаясь к мифу, который наверняка знал наизусть. Солфорд помолчал, глядя на Малкольма так, словно и он, как Пруденс, заботился о сердцах и умах, а не о холодных камнях и артефактах древности.

– Учти, я не простил тебя за это и ничего не забуду. Но Эмили может быть упрямой. Если ты приложишь все усилия, а она откажет, я не стану настаивать. Общество могло бы осудить тебя за то, что обольстил ее, но я не стану.

Малкольм прищурился.

– И отчего же ты передумал?

Солфорд пожал плечами и начал собирать документы.

– Ты не попытался отказаться от ответственности. Попробуй ты отвертеться, я бы тебя пристрелил. – С предельной серьезностью Солфорд собрал стопку документов и сунул ее в саквояж. Но когда он поднял глаза, Малкольм с удивлением увидел, что он улыбается. – Эмили будет либо упрашивать меня, пока я не уступлю, либо начнет искать другой способ сбежать от сделки. Не жди, что она покорно пойдет под венец ради брака, которого вы оба вполне заслуживаете. Если она преуспеет, я не стану винить тебя за то, что ты, со своей стороны, исполнил все обязательства.

– Благодарю за предупреждение, – сухо ответил Малкольм.

Солфорд поднялся.

– Ее тянет к тебе, насколько я вижу, хотя сама она это и отрицает. Но я, со своей стороны, верю, что с тобой она будет счастлива. Намного счастливее, чем могла бы стать, проживи она в моем доме до конца своих дней. Я верю, что ее приданое – достаточный стимул для тебя, и надеюсь, что ты найдешь способ справиться с ней, в чем я отнюдь не преуспел.

Малкольм молча склонил голову. Солфорд весело помахал на прощание и вышел. У него был вид человека, который только что избавился от тяжелого бремени, вид Атланта, освобожденного от тяжести мира. Поцелуй в библиотеке был бы забыт, не будь Солфорд настолько настойчив.

Если настроение Солфорда не было наигранным, кое-что прояснялось. Малкольм считал Эмили милой, но Солфорд был счастлив избавиться от ответственности, а Фергюсон был настроен против нее. Так что же она за личность?

После ухода Солфорда Малкольм снова опустился за стол. Он полюбил этот кабинет спустя год после смерти отца. Но до сих пор чувствовал себя странно за отцовским столом. Чаще всего он сознавал, что все это принадлежит ему, но бывали дни, когда он находил какую-то мелочь, кусочек воска или старую записку с отцовским почерком, и горе становилось острым, как в тот самый день, когда они предали земле отцовский гроб.

Смерть пришла слишком быстро – простуда внезапно сменилась пневмонией, дыхание вдруг прекратилось, и резким был проблеск боли на лице врача, когда Малкольм закрыл невидящие глаза.

Слишком быстро самого Малкольма начали называть лэрдом.

Он поднял со стола каменное пресс-папье, отполированное прикосновениями сотен графов. Легенда гласила, что первый лэрд нашел этот камень, когда копали яму под фундамент башни, и с тех пор камень лежал на столе, со временем став талисманом. Когда Малкольм брал его в руки, он чувствовал вес клана, гранитную силу своей преданности семье.

Отец сохранил клан, держа его в изоляции. Но фабрики на юге и плантации за морем грозили однажды все уничтожить. Они пережили битву при Флоддене, при Данбаре, даже при Каллодене, однако им не пережить меняющегося экономического ландшафта, если он их не спасет. Шаги прогресса не остановить ни пушками, ни тем, что его отец добродушно называл девчачьей ярмаркой. Малкольм должен преуспеть там, где не смог преуспеть отец, – и он не станет графом, который увидит уничтожение собственного клана.

Сможет ли он спасти их с Эмили на его стороне? Он не отрицал соблазна. Она обладала прекрасным телом и острым умом – неотразимое сочетание. Но если брат так стремился избавиться от нее, сможет ли Малкольм превратить ее в союзницу? Пожертвовать кланом ради нее он не мог, какой бы красивой она ни была.

Если она откажется…

Часть его – не только та, что между ног, но где-то глубоко внутри – хотела привязать ее к себе. Но девушка была слишком независима, чтобы смириться с его превосходством, и слишком привыкла сама выбирать свой путь, чтобы встать на его сторону. Возможно, ее уход будет к лучшему.

Его улыбка стала оскалом. Он даст ей попробовать свою истинную природу. И если девчонка сбежит в свою Англию от одного взгляда на настоящего лэрда, он лишь взмахнет рукой на прощание – пусть даже она не покинет его мысли с той скоростью, с которой покинет замок. Он это знает.

Но если она не сбежит, он женится на ней, спасая обе их репутации. И будет соблазнять ее так вдумчиво, так умело, что она никогда и не подумает о предательстве.