Читать книгу В мире образов - Сборник - Страница 8

Демон закрыл крылами часть неба.

Априори чёрным полотном

начинается текст.

Троицыно воскресение метелью одуванчиков

на день рожденья Пушкина послало потепление.

Причудой мельтешения нежданным совпадением

божественность поэзии внедрялась в окружение.

Пространственность поэта зигзагом африканским

искря холмистость Псковщины томит воображение.

Арины Родионовны опустошив графинчики,

запели залихватские запевочки-припевочки.

Забыли похозяйствовать и мужики угрюмые.

Порядок лишь на кладбище, а остальное – к Пушкину.

Анна Андреевна! Божественная!

Где тот сор собирался для Вашей поэзии?

Выставку бы мусора – не помойку,

естественно, но – символы, нанизанные

на растительность, празднично украшенные

таблички с именами мужей и любовников,

почитателей и просто читателей

из соседней библиотеки.

Простите великодушно. Это же кладбище!

Красивая, вечно молодая.

И женщина, и поэзия, и скульптура,

всё это – женского рода.

Присутствующие будоражатся.

Не всем – но всё же видны кресты над могилами

и головами всполохи раздражения

и неудовлетворения местами лежания,

местом стояния, говорением, песнопением

и ветром, который гоняет предметы

стихосложения.

Меняется атмосфера над Вами и нами,

замусорена поэзия приватизацией.

Завидуем временам, когда умирать интересно

было, но обещаем извилинами шевелить,

постараемся ничего не забыть и… выжить.

Может быть, вместе с поэзией.

Нет мастерства.

На вдохе утренних невзгод

писать каракульки нужда.

Лист белый – полотно,

на нём стежки не о любви, а так…

Смиренно наблюдать:

из воздуха рука выуживает рубль,

у края облаков чудес фальшивость,

надменность солнца, пенье птиц,

горячей жидкости стакан.

Глаза закрою, ночь впущу,

опять гляжу.

Тащу свой горб,

копаться в нём не стану.

Пусть остановит полустанок

воображений поезда пролёт.

Вчера, сегодня, навсегда,

намедни, в прошлом и сейчас

светла поэзия стихийным счастьем.

И это – как вино, в котором

небо и вода, сияет солнце

и тоска ушедших дней

несбывшихся фантазий.

Спелёнутый цветок,

к теплу души прильнув,

одним лишь лепестком

на серости гравюр меняет тон.

Острейший угол с шаром совместив,

я вижу чудище на ауре цветов.

Хочу его разбередить,

но лишь – коснусь…

Что будет дальше? Всё ещё боюсь…

Поэзии бегущая строка,

шампанского искрящаяся поза,

в слова завёрнутая кривизна

и пузырьков стремление

добавить воздуху свободы.

Пурпурный цвет заката

на хризантемах,

отцветающих в саду,

покрылся патиной

насмешливого взгляда.

Сверхзвуковая новизна

десантником без парашюта

бронёй слетает

на серебряные струны.

Любители прекрасного

задумчиво готовятся ко сну…

Чистым звуком над нами летает

вся поэзия прошлых лет.

Желая истину познать,

гощу у Меланхолии великой.

Там, у моста,

над пропастью депрессий

и серых долгих дней,

посредник есть,

дающий лошадей

для неизведанных путей в пространстве.

Там жизнь,

держащая на поводке простую радость

с букетом полевых цветов,

смягчающих суровость бурелома,

где дровосек и плотник

старательно достраивают дом,

где жить или не жить

придётся каждому,

бродящему по закоулкам.

Алхимики когда-то из свинца

пытались золото добыть.

Кто хочет быть поэтом,

верит в это.

Писать на бумаге, чтоб горела бумага,

чтобы полёты души не душили свободы,

той свободы, за спиною которой

льётся песня, схожая с гимном.

Крылья со свистом рассекают пространство,

перья, вздыхая, завихряют воздуха струи,

сердце, терзаясь, буквы заглавные