Читать книгу Тысяча и одна ночь. Сказки Шахерезады. Самая полная версия - Сборник - Страница 14

Глава третья
Носильщик, три багдадские женщины, три царских нищих и т.д

Оглавление

В городе [49]Багдаде жил-был носильщик, человек холостой. Однажды он сидел на базаре, прислонившись к своей плетеной корзинке[50], как к нему подошла женщина, закутанная в изар [51]из ткацких Эль-Мозиля [52]– изар, состоящий из шелковой ткани, затканной золотом, с золотым кружевом по обоим концам. Женщина, приподняв с лица фату, показала чудные черные глаза с длинными ресницами и замечательной красоты лицом.

– Возьми корзинку и иди за мной, – мягким голосом сказала она.

Носильщик, услыхав это приказание, тотчас же взял корзинку и шел за нею, пока она не остановилась у какого-то дома и не постучала туда. К ней из дома вышел христианин, и она дала ему червонец и получила множество оливок и две большие посудины с вином[53], которые и уложила в корзину носильщика.

– Неси за мною, – сказала она.

– Вот сегодня так счастливый день! – проговорил носильщики и, подняв корзину, пошел за нею.

Она остановилась у торговца фруктами и купила сирийских яблок, отманийской айвы, оманских персиков, жасмина из Алеппо, дамасских водяных лилий, нильских огурцов, египетских и султанских лимонов, пахучих мирт, веток лавзонии, ромашки, анемонов, фиалок, гранатовых цветов и душистого шиповника. Все это она положила в корзину носильщика и приказала нести за собой. Он поднял корзину и пошел за нею до лавки мясника, где она приказала отрезать ей десять фунтов мяса. Мясник отрезал мяса, и она, завернув его в банановый лист, уложила в корзину.

– Неси за мной, – сказала она носильщику.

Он взял корзину и пошел вслед за нею. Она остановилась у лавки с сухими плодами и, набрав различных сортов, пожелала, чтобы носильщик нес ее покупки. Носильщик повиновался ей и пошел за нею, пока она не остановилась у продавца сластей, где она купила блюдо и наложила на него всевозможных пирожных. Когда она сложила все это в корзину, то носильщик сказал ей:

– Если бы ты предупредила меня, то я взял бы мула, чтоб он свез нам все это.

Женщина только улыбнулась, услыхав его замечание, и вслед затем остановилась у продавца духов, где купила десять сортов различных душистых вод, розовой воды, померанцевой воды, ивовой воды[54] и т. д., тут же она взяла сахару, бутылку для опрыскивания[55], розовой воды с мускусом, ладану, дерева алоэ, серой амбры, мускуса и восковых свечей. Сложив все это в корзину, она приказала следовать за нею. Он взял корзину и шел за нею, пока она не подошла к хорошенькому дому с большим двором из черного дерева, с вделанными пластинками из червонного золота.

Молодая женщина остановилась у двери и тихо стукнула, после чего обе половинки распахнулись, и носильщик, взглянув, кто отворил их, увидал молодую женщину высокого роста, с полной грудью, красивую, статную, с челом ясным, как месяц, с глазами лани, с бровями, как нарождающийся серп Рамадана[56], со щеками, напоминающими анемоны, и с устами, как печать Сулеймана[57]. Облик ее напоминал полную луну во всей ее красе, а грудь ее можно было сравнить с двумя гранатами одинаковой величины. Глядя на нее, носильщик так растерялся, что чуть было не уронил корзины, и вскричал:



– Никогда в жизни не выпадало мне такого счастливого дня, как сегодняшний!

Дама-привратница, стоя в дверях, сказала покупательнице и носильщику:

– Милости просим!

Они вошли и направились в большую комнату[58], разрисованную различными цветами и прелестно отделанную резными деревом, с фонтанами и уставленную разными скамейками. Углубленья, или ниши, в виде отдельных комнаток, отделялись задернутыми занавесками. В конце комнаты виднелось алебастровое, отделанное жемчугом и бриллиантами ложе, завешанное пологом из пунцового атласа, за которыми лежала молодая особа с глазами, обладающими чарами Бабиля[59] высокая и стройная, с лицом, перед которым могло покраснеть даже солнце. Она походила на блестящую планету или на высокорожденную арабскую девушку. Эта третья молодая особа, поднявшись со своего ложа, легкой поступью вышла на середину гостиной, где уже стояли ее сестры, и сказала им:

– Что же вы стоите? Снимите же ношу с головы бедного носильщика.

Вслед за этим покупательница встала перед ним, привратница – позади него, а третья сестра начала им помогать, и она сняла с головы его корзину. Выбрав все из корзины и разложив по местам, она дала носильщику два червонца.

– Теперь, носильщик, можешь уходить, – сказала она.

Но носильщик продолжал стоять и любоваться на их красоту и миловидность, так как таких красавиц он еще не видывал; заметив, что с красавицами не было ни одного мужчины, и посмотрев на вино, фрукты и душистые цветы, он был так поражен, что не решался идти, вследствие чего одна из девушек сказала ему:

– Что же ты не уходишь? Или находишь, что недостаточно получил за свои труды? Дай ему еще червонец! – прибавила она, обращаясь к одной из сестер.

– Клянусь Аллахом, госпожи мои! – вскричали носильщик. – Труды мои стоят не более двух половин диргем[60] и я вовсе не думал о том, что вы дали мне слишком мало, но меня занимает мысль о вас и о вашем положении. Вы одни, и с вами нет мужчин, которые могли бы занять вас своими разговорами. Разве вы не знаете, что минарет[61] стоит прочно только на четырех стенах, а у вас четвертой стены нет, и женщины не могут веселиться по-настоящему без мужчин: вас только трое, и вам нужен четвертый, нужен мужчина разумный, солидный и умеющий хранить тайны.

– Мы – девушки, – отвечали они, – и боимся доверять наши тайны людям, не умеющим хранить их, так как в одной книге мы читали такой стих:

Храни свою ты тайну в глубине

Своей души и никому ее

Не открывай: свою открывши тайну,

Ее лишишься этим навсегда.


– Клянусь вашей жизнью! – вскричал носильщик, – что я человек благоразумный, и мне можно довариться; я читал много книг и различных историй. Я могу рассказать забавное, скрыть шалости и поступать согласно следующим стихам:

Лишь мужи верные и с честным сердцем

Умеют сохранять чужую тайну.

Она во мне, как в замкнутом покое,

Пребудет полной тайной навсегда.


Услыхав стихи и слова, с которыми он к ним обратился, они сказали ему:

– Ты знаешь, что мы затратили порядочную сумму; разве ты хочешь вознаградить нас? Но мы не хотим, чтобы ты принимал участие в нашем пире, если не внесешь за него своей части. Ведь ты хочешь сидеть с нами, и угощаться, и любоваться на наши хорошенькие лица?

– Если дружба не дает денег, – сказала хозяйка дома, – то на весу она равняется только зернышку.

– Если у тебя нет ничего, – прибавила привратница, – то и уходи ни с чем.

– Сестрица! – вскричала покупательница. – Оставим его, ведь в самом деле он сегодня хорошо послужил нам; другой не был бы так снисходителен, поэтому я внесу за него его долю расходов.

– Клянусь Аллахом! – вскричал обрадованный носильщик. – Я получил свою единственную настоящую плату за труды сегодняшнего дня только от тебя одной.

– Садись, милости просим, – проговорили другие сестры.

Покупательница встала, подтянула кушак, поставила бутылки, налила вина и накрыла на стол около фонтана. Она приготовила все, что нужно, принесла вино и села рядом с сестрами. Носильщик сел рядом с ними, думая, что все это он видит во сне. Когда все уселись, покупательница взяла кувшин и, налив из него кубок вина, выпила его, налив второй кубок, она подала одной сестре, потом, налив третий кубок, подала другой сестре, затем, наполнив его в четвертый раз, подала носильщику, который, приняв от нее кубок, сказала следующий стих:

– Я стану пить вино и наслаждаться здоровьем: ведь напиток этот чудный от всех недугов сразу исцелит.

Кубок с вином передавался из рук в руки, и носильщик угощался, и плясал, и пел с ними, и душился, и начал обнимать и целовать их, за что одна шлепала его, другая толкала, а третья била душистыми цветами до тех пор, пока вино не подействовало на них до такой степени, что они забыли всякое приличие и вели себя бесцеремонно, точно тут не было мужчины[62].

Так время прошло до сумерек, когда они сказали:

– Уходи и покажи нам, как широки твои плечи[63].

– Поистине, – отвечал он, – легче душе моей расстаться с телом, чем мне покинуть ваше общество, поэтому позвольте мне дождаться вместе с вами наступления дня, и тогда все мы вернемся к своим обычным занятиям.

Покупавшая угощение сестра снова замолвила за него слово.

– Прошу вас, – сказала она, – дозволить ему провести с нами ночь, для того чтобы мы могли посмеяться над его шутками, так как он плут остроумный.

– Ну, хорошо, – сказали они ему, – ты проведешь ночь с нами, но только с условием, что ты подчинишься нам и не станешь спрашивать объяснений того, что увидишь.

– Хорошо, – отвечал он.

– Ну, так вставай и прочти то, что написано тут, на двери.

Он подошел к двери и прочел следующую надпись, сделанную золотыми буквами: «Не говори о том, что до тебя не касается, а иначе тебе придется испытать для тебя нечто неприятное».

– Примите мое обещание, – проговорил он, – что я не стану говорить о том, что меня не касается.

Покупательница встала и приготовила обед. Поев немного, она зажгла свечи и закурила алоэ. Сделав это, все снова сели за стол и в это время услыхали, что кто-то стучится; не прерывая обеда, одна из них встала и пошла к двери.

– Сегодняшнее наше веселье может быть полное, – сказала она, вернувшись, – так как у дверей я нашла трех нищенствующих монахов[64] с бритыми бородами, но все они слепы на один левый глаз, вероятно, по какой-нибудь странной случайности. Это недавно прибывшие чужестранцы, очень смешные, так что мы можем посмеяться над ними.

Она продолжала говорить за новых гостей до тех пор, пока сестры ее не согласились и не велели впустить нищенствующую братию.

– Пусть идут, – сказали они, – но только условься с ними, чтобы они не говорили о том, что до них не касается, а иначе им придется услыхать нечто, вовсе для них неприятное.

Сестра снова направилась к двери и ввела трех мужчин, кривых на один глаз, с бритыми подбородками и с тоненькими закрученными усиками. Как нищие, они поклонились и встали в сторонке, но хозяйки встали и заставили их сесть. Нищие, посмотрев на носильщика и увидав, что он пьян, стали внимательнее вглядываться в него и предположили, что он из их же сословия.

– Он такой же бедняк, как и мы, – заметили они, – и разговор его нас позабавит.

Носильщик же, услыхав это замечание, встал и, сверкнув глазами, вскричал:

– Сидите смирно и поудержитесь от дерзких замечаний. Разве вы не читали надписи над дверьми?

Сестры засмеялись и заметили:

– Нищие и носильщик позабавят нас.

Они поставили перед нищими еду, и те поели и стали пить. Привратница подала им вина и сказала:

– Не позабавите ли вы нас, братья, каким-нибудь анекдотом или веселым рассказом?

Нищие, разгоряченные вином, спросили, нет ли в доме какого-нибудь музыкального инструмента, и привратница принесла им бубны, лютню и персидскую арфу[65]. Они встали, и один взял бубны, другой – лютню, а третий – арфу и начали играть, а девицы под их игру громко запели. Во время этих музыкальных упражнений кто-то постучал в дверь. Привратница тотчас же встала и пошла посмотреть, кто там. Стук же произошел вот вследствие чего.

Халиф[66] Гарун Эр-Рашид вышел в эту ночь, чтобы посмотреть и послушать, что делается, и вышел в сопровождении Джафара, своего визиря, и Месрура, своего палача. Он обыкновенно переодевался купцом; и в эту ночь, проходя по городу, он случайно проходил мимо дома сестер и, услыхав звуки музыкальных инструментов, сказал Джафару:

– Очень мне хочется войти в этот дом и посмотреть, кто там играет.

– Там гости, и, вероятно, пьяные, – отвечал Джафар, – и я боюсь, чтобы нам не пришлось испытать какие-нибудь неприятности.

– Надо войти, – продолжал халиф, – и потому выдумай какой-нибудь предлог, чтобы нас пустили туда.

– Слушаю и повинуюсь, – отвечал Джафар и постучался в дверь, а когда одна из сестер отворила ему, то он заявил ей следующее: «Сударыня, мы купцы из Тиверия и десять дней пробыли в Багдаде. Мы привезли с собой товары и остановились в хане[67]. Нас на сегодняшний вечер пригласил к себе в гости один купец, вследствие чего мы и отправились к нему, и он покормил и напоил нас, после чего дал нам позволение уйти[68], но на дворе так темно, и мы иностранцы, и не могли найти дороги в хану: мы надеемся поэтому, что вы будете так добры и позволите нам переночевать у вас в доме, и за это позволение Господь вознаградит вас».

Привратница посмотрела на них и, увидав, что они одеты купцами, пошла посоветоваться со своими сестрами, и, получив их согласие, вернулась к путешественникам и отворила им дверь.

– Можем мы войти с твоего позволения? – спросили они.

– Входите, – отвечала она.

После этого халиф вошел в сопровождении Джафара и Месрура, и сестры, увидав их, встали и стали их угощать, говоря:

– Милости просим, будьте гостями, но только у нас есть одно условие: чтобы вы не говорили о том, что до вас не касается, а иначе с вами будет то, что вам не очень понравится.

– Хорошо, – отвечали они и сели, чтобы выпить. Халиф при виде трех нищих очень удивился, в особенности когда он увидал, что каждый из них слеп на один глаз, а посмотрев на девушек, он поразился их привлекательностью и красотой. В то время как другие уже давно угощались и болтали, девушки подали вина и халифу, но тот отвечал им, что он пилигрим, и отказался. Вследствие этого привратница разостлала перед ним вышитое сукно и поставила китайскую бутылку, налив в нее ивовой воды и прибавив кусок льду, и подсластила сахаром. Халиф, поблагодарив ее, подумал:

«Завтра я отблагодарю ее за это внимание».

Общество продолжало пировать, и когда вино стало на них действовать, хозяйка дома встала и, взяв за руку сестру-покупательницу, сказала:

– Вставай, сестра! Нам надо исполнить долги наши.

– Хорошо, – отвечала та.

Привратница встала и очистила всю середину комнаты, поставив нищих в конце у дверей; после чего хозяйки обратились к носильщику, сказав:

– Хотя ты не старый наш друг, но все-таки ты нам не чужой, а знакомый.

– Что же вам угодно? – спросил носильщик, вставая.

– Стой там, где ты стоишь, – отвечала одна из сестер, – и помоги мне.

Он увидал двух черных собак на цепочке, которых и вывели на середину комнаты. Хозяйка дома встала со своего места и, засучив рукава по локоть, взяла в руку плеть и приказала носильщику подвести к себе одну из собак. Собака завизжала и, глядя на хозяйку, замотала головой, но хозяйка, невзирая на это, стала ее бить до тех пор, пока не устала и не отбросила плети. После этого она прижала ее голову к своей груди, стерла слезы с ее глаз и поцеловала ее в голову…

– Отведи ее и приведи другую! – сказала она носильщику.

С другой собакой она сделала то же самое, что и с первой. При виде этого халиф пришел в недоумение, и сердце его сжалось. Он знаком приказал Джафару спросить, что это значит, но тот знаком же отвечал ему, что говорить не надо.

Хозяйка дома, взглянув на привратницу, сказала:

– Вставай и делай свое дело!

– Хорошо! – отвечала она.

Хозяйка же опустилась на алебастровое ложе, отделанное золотом и серебром.

– Теперь исполняйте вы ваш долг, – сказала она сестрам.

Привратница села подле нее на ложе, а покупательница вошла в нишу и принесла оттуда атласный мешок с зелеными кистями и, встав перед хозяйкой дома, вынула из него лютню и, ударив по струнам, спела следующие стихи:

О, возврати ты сон моим глазам,

Который взят от них, и объясни,

Зачем мой разум вдруг меня покинул.

Когда я полюбила, то открыла,

Что сон стал недругом моих очей.

Мне говорили: «Раньше ты была

Веселой, но теперь переменилась!» —

«Ищи огня по дыму», – отвечала

На это я. И я ему прощаю

И пролитую кровь мою.

Сама я Гнев вызвала его и побудила

На это преступленье. Отражен

Навеки образ дорогой его

На зеркале моей тревожной мысли

И в пламени души моей больной.


Услыхав эту песню, привратница вскричала:

– Да восхвалит тебя Аллах!

Она разорвала на себе одежду и в обмороке упала на пол, причем грудь ее открылась, и халиф увидал на ней следы ударов, как будто от микрахов[69] и плетей, что его до крайности удивило. Покупательница тотчас же встала, вспрыснула ей лицо водой, затем принесла другое платье и переодела ее.

– Видишь эту женщину со следами побоев на груди? – обратился халиф к Джафару. – Я не могу оставить так этого дома и не могу быть покоен, пока не узнаю истинной истории этой девушки и этих двух собак.

– Государь, – отвечал ему Джафар, – ведь она поставила нам условие не говорить о том, что нас не касается, а иначе мы можем услыхать нечто, для нас очень неприятное.

Покупательница между тем снова взяла лютню и, прижав ее к своей груди, ударила пальцами по струнам и пропела следующее:

Что можем говорить мы, если сердце

Полно печальных жалоб на любовь?

Как нам найти от страсти избавленье?

И от желаний страстных не сгорать?

И если б мы посла туда послали,

То не сумел бы он там передать

Тоски и жалоб любящих сердец.

И пусть мы даже будем терпеливы,

Мы все-таки не сможем пережить

Того, кого всем сердцем мы любили, —

Утраты безвозвратной. Остаются

Нам только слезы, горе и страданья.

О, ты, теперь очам моим незримый,

Всегда твой образ милый будет жить

В душе моей. Но верен ли ты той,

Которая тебя так страстно любит,

Что ни за что на свете не изменит?

Иль в дни разлуки позабыл уж ту,

Что ждет так долго твоего возврата?

Когда придет день Страшного суда,

У Господа одно просить я буду,

Чтоб Он тебя немедленно судил.


Услыхав эти стихи, привратница снова разорвала свою одежду и с криком упала в обморок на пол, а покупательница, как прежде, принесла новое платье, предварительно прыснув воды ей на лицо.

– Лучше бы нам не входить в этот дом и провести ночь под открытым небом, – заметили нищие, – а то еще от такой ночи все кости разболятся.

Халиф посмотрел на нищих и сказал:

– Это почему?



– А потому, что спокойно нельзя смотреть на такие вещи.

– А разве вы не знаете?

– Нет, – отвечали нищие, – мы не знаем даже, чей это дом; может быть, это дом вот этого человека, что сидит тут с нами.

– Нет, – отвечал на это носильщик, – я тоже вижу дом этот в первый раз и предпочел бы провести ночь под открытым небом, только не здесь.

– Нас тут семеро мужчин, – сказали они друг другу, – а их только три женщины, и потому мы можем спросить у них их историю, и если они не захотят рассказать ее добровольно, то мы принудим их к этому.

Все, кроме Джафара, согласились на это.

– Нет, – сказал он, – это несправедливо; оставьте их в покое, мы их гости, и они поставили нами условие, которое мы должны исполнить; ночь уже на исходе, и мы скоро все разойдемся в разные стороны. До утра остается всего один час, – прибавил он, обращаясь к халифу, – а завтра мы приведем их к тебе, и ты спросишь у них их историю.

– Нет, – отвечал халиф, – мне не терпится узнать ее теперь…

* * *

Слово за слово, они договорились до того, что стали разбирать, кто мог бы первый предложить вопрос, и выбор пал на носильщика.

– Господа! – обратились к ним сестры, – о чем это вы толкуете?

Услыхав этот вопрос, носильщик подошел к хозяйке.

– Госпожа! – сказал он, – прошу тебя и умоляю ради Аллаха, расскажи нам историю этих двух собак и зачем ты била их, и затем плакала и целовала их, и, кроме того, сообщи нам, по какой причине сестра твоя избита. Это мы желаем знать, и да будет над тобою мир.

– Правду ли он говорит о вас? – спросила хозяйка, обращаясь ко всем мужчинам.

– Правда, – отвечали все, за исключением Джафара.

– Поистине, – сказала хозяйка, услыхав этот ответ, – вы глубоко оскорбляете нас, гости наши; разве мы не заключили с вами условия, что вы не станете вмешиваться не в свои дела, чтобы не услыхать чего-либо для вас весьма неприятного. Вам мало того, что мы приняли вас к себе в дом и угостили вас? Но в этом не столько виноваты вы, сколько виновата та, которая привела вас сюда.

Сказав это, она завернула кулак в рукав и, ударив три раза в пол, крикнула: «Скорее сюда!»

Дверь в соседнюю комнату распахнулась, и из нее вышло семь черных рабов с обнаженными мечами в руках.

– Завяжите, – сказала она им, – назад руки, этим болтунам, и привяжите их одного к другому.

Негры тотчас же исполнили ее приказание.

– Добродетельная госпожа, – сказали негры, – не прикажешь ли отрубить им головы?

– Погодите, – отвечала она, – сначала они расскажут мне свои истории, а потом можно будет их обезглавить.

– Ради Аллаха, госпожа моя, – взмолился носильщик, – не убивай меня за вину других. Все они провинились перед вами, кроме меня. Право, мы отлично провели бы ночь, не будь этих нищих, одного присутствия которых было бы достаточно, чтобы превратить населенный город в груду развалин.

После этого он прочел следующие стихи:

Всегда приятно тех прощать, кто может

Восстать против нас. Еще приятнее

Прощать беспомощных. О, не губи

Ты ради нашей стародавней дружбы

За преступленье одного другого.


Услыхав эти слова, молодая женщина засмеялась над своим гневом. Затем, подойдя к мужчинам, она сказала: «Расскажите нам ваши биографии, так как жить вам остается не более часа. Если бы вы не были, по-видимому, людьми высшего сословья, то я ускорила бы ваше наказание».

– Горе тебе, Джафар, – сказал халиф, – скажи ей скорее, кто мы такие, а иначе она убьет нас.

– И поделом нам, – отвечал он.

– Шутить в такое серьезное время не приходится, – продолжал халиф, – всему свое время.

– Вы братья? – спросила хозяйка, подходя к нищим.

– Нет, – отвечали они, – мы только бедные чужестранцы.

– Ты родился кривым на один глаз? – спросила она одного из них.

– Нет, – отвечал он, – но я лишился глаза вследствие одного очень странного происшествия, и рассказ об этом мог бы послужить уроком человеку, обращающему внимание на предупреждения.

Она обратилась с тем же вопросом и ко второму, и к третьему нищему и получила от них такой же ответ, как и от первого.

– Все мы, – прибавили они, – из разных мест, и истории наши весьма замечательны.

– Каждый из вас, – продолжала она, глядя на них, – расскажет мне свою историю и причину его появления здесь и затем очнется хорошенько и пойдет своей дорогой.

Первым подошел носильщик и начал так:

– Я – носильщик, госпожа моя! – и вот эта покупательница наняла меня и привела меня сюда, а то, что случилось здесь со мною, вы знаете очень хорошо. Вот и вся моя история, и да будет над вами мир.

– Ну, так приди хорошенько в себя и отправляйся.

– Клянусь Аллахом, – отвечал он, – я не уйду до тех пор, пока не выслушаю истории своих товарищей.

Первый нищий подошел и рассказал следующее.

49

В восточных историях нередко видим примеры таких неравных браков, и потому нельзя считать эту часть рассказа неправдоподобной.

50

Корзинки, употребляемые носильщиками, плетутся из тростника или из пальмовых палочек, весьма мягких и гибких. Такие корзинки плетутся из размокшего материала, в виде клетки без покрышки, с параллельно поставленными стоймя палочками. Затем такую корзинку ставят высушить, и она становится твердой и прочной.

51

Новейшие «изары» арабских женщин состоят из куска материи, который они надевают, выходя из дому. Для такого покрывала употребляется материя более двух аршин ширины и, смотря по росту, от трех аршин длины. Фата надевается на голову и на лоб и привязывается лентой, а концы вывешиваются по обе стороны, так что закрывают всю фигуру. Лицо же прикрывается другой вуалью. Изар делается теперь обыкновенно из белого коленкора, а женщины высшего и среднего класса носят такие же покрывала, – замужние из черной шелковой материи и незамужние из белой шелковой материи. Покрывало же для лица делается из куска кисеи в аршин длиною и немного менее шириною. Такое покрывало прикрепляется на голове под изаром и свешивается вперед, совершенно скрывая все лицо. Арабские женщины носят такие вуали из цветной кисеи, совершенно скрывающей их лица, но сквозь которую он сами все могут видеть. По большей части вуали эти делаются или из белой кисеи, или из черного крепа, и в таком случае они ниспадают до полу, оставляя незакрытыми только глаза. Черные вуали вышиваются золотом и жемчугом.

52

«Эль-Мозиль» – название города, знаменитого своими тонкими тканями. Название кисеи «муслин» происходит от этого города.

53

Женщина отправилась покупать вино к христианину потому, что мусульманам было запрещено продавать его.

54

Ивовая вода приготовляется из душистого цвета восточной ивы, ветвь которой считается арабами лучшей эмблемой прелестной женщины.

55

Бутылка для спрыскивания широкая внизу и с длинным и узким горлышком. В такой бутылке, сделанной из чистого серебра с позолотой, или из меди, или из фарфора, или из стекла, не более восьми дюймов вышины, в пробке проделано отверстие. Такая бутылка в большом употреблении в богатых домах, где опрыскивают розовой водой посетителя прежде, чем он встанет, чтобы откланяться, после этого мальчик или слуга подает нечто вроде курильницы, называемой «мибкгарах» из какого-нибудь металла, и он правой рукой обмахивается, направляя себе на бороду и на лицо благовонный дым. Курильницы эти делаются в виде шара, стоящего на ножке на круглой подставке. Верхняя половина шара снабжена дырочками, в которые и проходит дым от горящего на угольях благовонного материала.

56

Желая увидать как можно ранее серп нового месяца, с появлением которого начинается Рамадан, мусульмане нередко усматривают его ранее, чем в другие месяцы. Сравнение бровей с новым месяцем доказывает, как брови должны быть тонки и круты. Очень часто для достижения тонких бровей прибегают к помощи ножниц.

57

Печатью Сулеймана арабы называют прелестный алый цветок.

58

В домах, принадлежащих лицам высшего и среднего класса, обстановка более или менее одинаковая. Большая половина пола комнаты приподнята на полфута и более сравнительно с остальным полом. Верхняя часть называется «диваном», а нижняя – «даргахом». В хороших домах пол обыкновенно устлан белым и черным мрамором, с красными вставками, изящно уложенными.

В нижнем этаже, посреди такой комнаты, устраивается фонтан, падающий в мраморный бассейн. Туфли или башмаки обыкновенно оставляют в даргахе и затем уже поднимаются на диван. Диван обыкновенно покрывается циновкой – летом, и ковром – зимой, вдоль трех стен положены матрацы и подушки, и это-то и называется диваном. Матрацы кладутся или просто на пол, или на нарочно сделанные возвышения, а подушки прислоняются к стене. Как матрацы, так и подушки набиваются ватой и покрываются ситцем, или какой-нибудь более дорогой материей. В углах иногда на положенные матрацы кладутся еще квадратные матрацы, отдельные подушки, образуются как бы помещение для одного человека. Окна, по большей части искусно резанной деревянной работы, закладываются матрацами и подушками. Во многих домах встречаются маленькие окна с цветными, разрисованными стеклами. Потолок обыкновенно делается из дерева, разных причудливых форм. Красят его в яркие цвета: красный, зеленый, голубой и нередко даже с позолотой. Гостиные имеют зачастую два дивана по двум противоположным концам большой комнаты. Один из диванов делают меньше, а другой – больше, и последний считается почетным местом. Крыша над даргахом делается выше и образует нечто вроде деревянного резного фонаря, через который в комнату проникает воздух.

59

Мусульмане считают Бабиля главою магии.

60

Мелкая египетская монета, вычеканенная из серебра, смешанного с медью, в пятнадцатом столетии.

61

Минаретом называется башня, мечеть и вообще башня над четырехугольным зданием.

62

Так как магометанская религия положительно запрещает употребление вина и всяких охмеляющих напитков, то можно подумать, что сцены, которые описывает Шахеразада и в которых мусульмане действуют под влиянием винных паров, неверно обрисовывают характер обитателей Востока. Прежде всего надо сказать, что у мусульман было вино, пить которое им дозволено законом. Оно называлось небидом и делалось из изюма или из сухих фиников, которые размачивали в воде, и затем соку давали бродить до известной степени. Сам пророк имел обыкновение пить это вино, но он не давал его пить своим слугам.

63

Так обыкновенно говорится гостю, присутствие которого не очень-то желательно.

64

У дервишей было обыкновение брить бороду.

65

Персидская арфа называлась по-арабски «дженк». Теперь уже она вышла из употребления и ее можно видеть только на рисунках. Струн на ней бывало от 20 до 27.

66

Слово «халиф» значит заместитель, наследник представителя пророка. Халиф – правитель земной и глава религии и всего мусульманского мира. Последний египетский халиф умер вскоре после завоевания Турцией Египта. Мароккские императоры, как потомки пророка, претендуют на титул халифов.

67

Хан устраивается преимущественно для помещения купцов и склада их товаров. Хан строится квадратом, со двором в середине. Нижний этаж его употребляется под склады или даже под лавки. Над первым этажом идет второй этаж для помещения приезжих, с входными дверьми с галереей, которая тянется по всем четырем сторонам двора. Единственные входные ворота в хан запирались на ночь и подле них сидел привратник.

68

Посетитель или гость обыкновенно спрашивал у хозяина позволения откланяться. Это делалось, говоря такую фразу: «С вашего позволения, я встану».

69

«Микрахом» называется конец пальмовой ветви, очищенной от листьев.

Тысяча и одна ночь. Сказки Шахерезады. Самая полная версия

Подняться наверх