Читать книгу Русские писатели о цензуре и цензорах. От Радищева до наших дней. 1790–1990 - Сборник - Страница 32

Люди бегут, суетятся,

Мертвых везут на погост…

Еду кой с кем повидаться

Чрез Николаевский мост.

Пот отирая обильный

С голого лба, стороной —

Вижу – плетется рассыльный,

Старец угрюмый, седой.

С дедушкой этим, Минаем,

Я уж лет тридцать знаком:

Оба мы хлеб добываем

Литературным трудом.

(Молод я прибыл в столицу,

Вирши в редакцию свез, —

Первую эту страницу

Он мне в наборе принес!)

Оба судьбой мы похожи,

Если пошире глядеть:

Век свой мы лезли из кожи,

Чтобы в цензуру поспеть;

Цензор в спокойствии нашем

Равную ролю играл, —

Раньше, бывало, мы ляжем,

Если статью подписал;

Если ж сказал: «запрещаю!»

Вновь я садился писать,

Вновь приходилось Минаю

Бегать к нему, поджидать.

Эти волнения были

Сходны в итоге вполне:

Ноги ему подкосили,

Нервы расстроили мне.

Кто поплатился дороже,

Время уж скоро решит,

Впрочем, я вдвое моложе.

Он уж непрочен на вид,

Длинный и тощий, как остов,

Но стариковски пригож… —

Эй! на Васильевский остров

К цензору, что ли, идешь? —

«Баста ходить по цензуре!

Ослобонилась печать,

Авторы наши в натуре

Стали статейки пущать[108].

К ним да к редактору ныне

Только и носим статьи…

Словно повысились в чине,

Ожили детки мои!

Каждый теперича кроток,

Ну да и нам-то расчет:

На восемь гривен подметок

Меньше износится в год!..»

Чей это гимн суровый

Доносит к нам зефир?

То армии свинцовой

Смиренный командир —

Наборщик распевает

У пыльного станка,

Меж тем как набирает

Проворная рука:

– Рабочему порядок

В труде всего важней,

И лишний рубль не сладок,

Когда не спишь ночей!

Работы доотвалу,

Хоть не ходи домой.

Тетрадь оригиналу[109]

Еще несут… ой, ой!

Тетрадь толстенька в стане,

В неделю не набрать.

Но не гордись заране,

Премудрая тетрадь!

Не похудей в цензуре!

Ужо мы наберем,

Оттиснем в корректуре

И к цензору пошлем.

Вот он тебя читает,

Надев свои очки;

Отечески марает —

Словечко, полстроки!

Но недостало силы.

Вдруг руки разошлись,

И красные чернилы

Потоком полились.

Живого нет местечка!

И только на строке

Торчит кой-где словечко,

Как муха в молоке.

Угрюмый и сердитый

Редактор этот сброд,

Как армии разбитой

Остатки, подберет;

На ниточку нанижет,

Кой-как сплотит опять

И нам приказ напишет:

«Исправив, вновь послать».

Набор мы рассыпаем

Зачеркнутых столбцов

И литеры бросаем,

Как в ямы мертвецов,

По кассам! Вновь в порядке

Лежат одна к одной.

Потерян ключ к загадке,

Что выражал их строй!

Так остается тайной,

Каков и где тот плод,

Который вихрь случайный

С деревьев в бурю рвет.

(Что, какова заметка?

Недурен оборот?

Случается нередко

У нас лихой народ.

Наборщики бывают

Философы порой:

Не всё же набирают

Они сумбур пустой.

Встречаются статейки,

Встречаются умы —

Полезные идейки

Усваиваем мы…)

Уж в новой корректуре

Статья невелика,

Глядишь – опять в цензуре

Погладят ей бока.

Вот, наконец, и сверстка!

Но что с тобой, тетрадь?

Ты менее наперстка

Являешься в печать!

А то еще бывает,

Сам автор прибежит,

Посмотрит, повздыхает

Да всю и порешит!

Нам все равны статейки,

Печатай, разбирай, —

Три четверти копейки

За строчку нам отдай!

Но не равны заботы.

Чтоб время наверстать,

Мы слепнем от работы…

Хотите ли писать?

Мы вам дадим сюжеты:

Войдите-ка в полночь

В наборную газеты —

Кромешный ад точь-в-точь!

Наборщик безответный

Красив, как трубочист…

Кто выдумал газетный

Бесчеловечный лист?

Хоть целый свет обрыщешь,

И в самых рудниках

Тошней труда не сыщешь —

Мы вечно на ногах;

От частой недосыпки,

От пыли, от свинца

Мы все здоровьем хлипки,

Все зелены с лица;

В работе беспорядок

Нам сокращает век.

И лишний рубль несладок,

Как болен человек…

Но вот свобода слова

Негаданно пришла,

Не так уж бестолково,

Авось, пойдут дела!

Хор

Поклон тебе, свобода!

Тра-ла, ла-ла, ла-ла!

С рабочего народа

Ты тяготу сняла!..

Друзья, возрадуйтесь! – простор!

(Давай скорей бутылок!)

Теперь бы петь… Но стал я хвор!

А прежде был я пылок.

И был подвижен я, как челн

(Зачем на пробке плесень?..),

И как у моря звучных волн,

У лиры было песен.

Но жизнь была так коротка

Для песен этой лиры, —

От типографского станка

До цензорской квартиры!

Три друга обнялись при встрече,

Входя в какой-то магазин.

«Теперь пойдут иные речи!» —

Заметил весело один. —

Теперь нас ждут простор и слава!

Другой восторженно сказал,

А третий посмотрел лукаво

И головою покачал![110]

Я – фельетонная букашка,

Ищу посильного труда.

Я, как ходячая бумажка,

Поистрепался, господа,

Но лишь давайте мне сюжеты,

Увидите – хорош мой слог.

Сначала я писал куплеты,

Состряпал несколько эклог,

Но скоро я стихи оставил,

Поняв, что лучший на земле

Тот род, который так прославил

Булгарин в «Северной пчеле».

Я говорю о фельетоне…

Статейки я писать могу

В великосветском, модном тоне,

И будут хороши, не лгу.

Из жизни здешней и московской

Черты охотно я беру.

Знаком вам господин Пановский?[111]

Мы с ним похожи по перу.

Известен я в литературе…

Угодно ль вам меня нанять?

Умел писать я при цензуре,

Так мудрено ль теперь писать?

Признаться, я попал невольно

В литературную семью.

Ох! было время – вспомнить больно!

Дрожишь, бывало, за статью.

Мою любимую идейку,

Что в Петербурге климат плох,

И ту не в каждую статейку

Вставлять я без боязни мог.

Однажды написал я сдуру,

Что видел на мосту дыру.

Переполошил всю цензуру,

Таскали даже ко двору!

Ну! дали мне головомойку,

С полгода поджимал я хвост.

С тех пор не езжу через Мойку

И не гляжу на этот мост![112]

Я надоел вам? извините!

Но старых ран коснулся я…

И вдруг… кто думать мог?.. скажите!

Горька была вся жизнь моя,

Но, претерпев судьбы удары,

Под старость счастье я узнал:

Курил на улицах сигары[113]

И без цензуры сочинял!

Ай да свободная пресса!

Мало вам было хлопот?

Юное чадо прогресса

Рвется, брыкается, бьет,

Как забежавший из степи

Конь, незнакомый с уздой,

Или сорвавшийся с цепи

Зверь нелюдимый, лесной…

Боже! пошли нам терпенье!

Или цензура воспрянь!

Всюду одно осужденье,

Всюду нахальная брань!

В цивилизованном классе

Будто растленье одно,

Бедность безмерная в массе

(Где же берут на вино?),

В каждом нажиться старанье,

В каждом продажная честь,

Только под шубой бараньей

Сердце хорошее есть!

Ох, этот автор злодейский!

Тоже хитрит иногда,

Думает лестью лакейской

Нас усыпить, господа!

Мы не хотим поцелуев,

Но и ругни не хотим…

Что ж это смотрит Валуев[114],

Как этот автор терпим?

Слышали? Всё лишь подобье,

Всё у нас маска и ложь,

Глупость, разврат, узколобье…

Кто же умен и хорош?

Кто же всегда одинаков?

Истине друг и родня?

Ясно – премудрый Аксаков,

Автор премудрого «Дня»![115]

Пусть он таков, но за что же

Надоедает он всем?..

Чем это кончится, боже!

Чем это кончится, чем?

Ай да свободная пресса!

Мало вам было хлопот?

Юное чадо прогресса

Рвется, брыкается, бьет,

Как забежавший из степи

Конь, незнакомый с уздой,

Или сорвавшийся с цепи

Зверь нелюдимый, лесной…

Нынче, журналы читая,

Просто не веришь глазам,

Слышали – новость какая?

Мы же должны мужикам!

Экой герой-сочинитель!

Экой вещун-богатырь!

Верно ли только, учитель,

Вывел ты эту цифирь?[116]

Если ее ты докажешь,

Дай уж нам кстати совет:

Чем расплатиться прикажешь?

Суммы такой у нас нет!

Нет ничего, кроме модных,

Но пустоватых голов,

Кроме желудков голодных

И неоплатных долгов,

Кроме усов, бакенбардов

Да «как-нибудь» да «авось»…

Шутка ли! шесть миллиардов!

Смилуйся! что-нибудь сбрось!

Друг! ты стоишь на рогоже,

Но говоришь ты с ковра…

Чем это кончится, боже!..

Грешен, не жду я добра…

Ай да свободная пресса!

Мало вам было хлопот?

Юное чадо прогресса

Рвется, брыкается, бьет,

Как забежавший из степи

Конь, незнакомый с уздой,

Или сорвавшийся с цепи

Зверь нелюдимый, лесной…

Мало, что в сфере публичной

Трогают всякий предмет,

Жизни касаются личной!

Просто спасения нет!

Если за добрым обедом

Выпил ты лишний бокал

И, поругавшись с соседом,

Громкое слово сказал,

Не говорю уж – подрался

(Редко друг друга мы бьем),

Хоть бы ты тут же обнялся

С этим случайным врагом, —

Завтра ж в газетах напишут!

Господи! что за скоты!

Как они знают всё, слышат!..

Что потом сделаешь ты?

Ежели скажешь: «вы лжете!» —

Он очевидцев найдет,

Если дуэлью пугнете,

Он вас судом припугнет.

Просто – не стало свободы,

Чести нельзя защитить…

Эх! эти новые моды!

Впрочем, есть средство: побить.

Но ведь, пожалуй, по роже

Съездит и он между тем.

Чем это кончится, боже!..

Чем это кончится, чем?..

Ай да свободная пресса!

Мало вам было хлопот?

Юное чадо прогресса

Рвется, брыкается, бьет,

Как забежавший из степи

Конь, незнакомый с уздой,

Или сорвавшийся с цепи

Зверь нелюдимый, лесной…

Все пошатнулось… О, где ты,

Время без бурь и тревог?..

В бога не верят газеты

И отрицают поэты

Пользу железных дорог!

Дыбом становится волос,

Чем наводнилась печать, —

Даже умеренный «Голос»

Начал не в меру кричать;

Ни одного элемента

Не пропустил, не задев,

Он положеньем Ташкента

Разволновался, как лев[117];

Бдит он над западным краем,

Он о России болит,

С ожесточеньем и лаем

Он обо всем говорит!

Он изнывает в тревогах,

Точно ли вышел запрет:

Чтоб на железных дорогах

Не продавали газет?

Что – на дорогах железных!

Остановить бы везде.

Меньше бы трат бесполезных!

И без того мы в нужде.

Жизнь ежедневно дороже,

Деньги трудней между тем.

Чем это кончится, боже!..

Чем это кончится, чем?

Ай да свободная пресса!

Мало вам было хлопот?

Юное чадо прогресса

Рвется, брыкается, бьет,

Как забежавший из степи

Конь, незнакомый с уздой,

Или сорвавшийся с цепи

Зверь нелюдимый, лесной…

Право, конец бы таковский,

И не велика печаль!

Только газеты московской

Было б, признаться, нам жаль,

Впрочем… как пристально взвесить,

Так и ее – что жалеть!

Уж начала куролесить,

Может совсем ошалеть.

Прежде лишь мелкий чиновник

Был твоей жертвой, печать,

Если ж военный полковник —

Стой! ни полслова! молчать!

Но от чиновников быстро

Дело дошло до тузов,

Даже коснулся министра

Неустрашимый Катков[118].

Тронуто там у него же

Много забористых тем…

Чем это кончится, боже!

Чем это кончится, чем?..

Ай да свободная пресса!

Мало вам было хлопот?

Юное чадо прогресса

Рвется, брыкается, бьет,

Как забежавший из степи

Конь, незнакомый с уздой,

Или сорвавшийся с цепи

Зверь нелюдимый, лесной…

Пропала книга! Уж была

Совсем готова – вдруг пропала!

Бог с ней, когда идее зла

Она потворствовать желала!

Читать маранье праздных дур

И дураков мы недосужны.

Не нужно нам плохих брошюр,

Нам нужен хлеб, нам деньги нужны!

Но, может быть, она была

Честна… а так резка, смела?

Две, три страницы роковые…

О, если так, ее мне жаль!

И, может быть, мою печаль

Со мной разделит вся Россия!

Уж напечатана – и нет!..

Не познакомимся мы с нею;

Девица в девятнадцать лет

Не замечтается над нею;

О ней не будут рассуждать

Ни дилетант, ни критик мрачный,

Студент не будет посыпать

Ее листов золой табачной.

Пропала! с ней и труд пропал,

Затрачен даром капитал,

Пропали хлопоты большие..

Мне очень жаль, мне очень жаль,

И, может быть, мою печаль

Со мной разделит вся Россия!

Прощай! горька судьба твоя,

Бедняжка! Как зима настанет,

За чайным столиком семья

Гурьбой читать тебя не станет.

Не занесешь ты новых дум

В глухие, темные селенья,

Где изнывает русский ум

Вдали от центров просвещенья!

О, если ты честна была,

Что за беда, что ты смела?

Так редки книги не пустые…

Мне очень жаль, мне очень жаль,

И, может быть, мою печаль

Со мной разделит вся Россия![119]

Чеченец посмотрел лукаво

И головою покачал…