Читать книгу Что такое глобальная история? - Себастьян Конрад - Страница 6

Глобальная история – одновременно и предмет исследования, и определенный научный подход к истории: процесс и ракурс, объект и методология. Обладая такой двойственной природой, она напоминает другие области/подходы внутри исторической науки, такие как социальная или гендерная история. На практике оба измерения, как правило, тесно взаимосвязаны, но в эвристических целях мы будем рассматривать их по отдельности. Это позволит нам различать глобальную историю как определенный подход к истории, с одной стороны, и как масштаб самого исторического процесса, с другой[21].

Глобальная история – всего лишь один из возможных подходов. Это эвристический прием, позволяющий историку ставить вопросы и давать ответы, отличные от тех, которые характерны для других подходов. Показательным примером может послужить история рабства в бассейне Атлантического океана. Исследователи глубоко изучили социальную историю рабства, условия труда рабов и способы образования их сообществ. Гендерный подход помог выявить нечто новое об их семьях и детях, сексуальности и маскулинности. Особенно плодотворной оказалась экономическая история рабства: здесь историки изучали нормы выработки, стандарты жизни рабов в сравнении с другими рабочими и батраками, макроэкономическое воздействие рабства на производительность плантаций. Однако опыт рабства и работорговли можно поместить и в глобальный контекст. Тогда на первый план выйдет иной ряд особенностей: создание трансатлантического пространства в «Черной Атлантике»; последствия работорговли для государств и племенных объединений Западной Африки; связи атлантической работорговли с дополняющими ее маршрутами через Сахару и Индийский океан; сравнение с другими формами порабощения и так далее. Глобальная история – это ракурс, который высвечивает определенные грани феномена рабства; при этом другие аспекты отступают на второй план.

Важный вывод из трактовки глобальной истории как ракурса или подхода (аналогичного гендерной или экономической истории) состоит в том, что исследование не обязательно должно охватывать весь земной шар. Это весьма существенная оговорка. Определение «глобальный» может внушить мысль о том, что речь непременно идет о всеохватности; но многие темы гораздо лучше раскрываются в сравнительно малых масштабах. Это также означает и то, что в большинстве случаев глобальная история не стремится заместить устоявшуюся парадигму национальной истории некоей абстрактной сущностью под названием «весь мир». Цель состоит не в том, чтобы написать тотальную историю планеты. Чаще она заключается в рассказе об ограниченных (то есть «неглобальных») пространствах, но с учетом глобальных связей и общих структурных условий. Многие современные исследования, уже ставшие эталонами исторической науки, покрывают не больше двух-трех мест. Глобальная история, следовательно, не является синонимом макроистории. Наиболее интересные вопросы часто возникают на пересечении глобальных процессов с их локальными воплощениями.

При этом, однако, глобальная история – это не только «всего лишь один из подходов»: его нельзя применять безоглядно; для одних периодов, мест и процессов он окажется гораздо эффективнее, чем для других. Любая попытка глобальной контекстуализации должна предваряться оценкой степени применимости метода в данной области. Последствия краха венской биржи в 1873 году несопоставимы с последствиями экономических кризисов 1929 или 2008 года: степень экономической и медийной интеграции в 1870–е годы еще не достигла того уровня, к которому она подойдет в XX веке. В этом отношении глобальная история как подход часто оказывается внутренне связана с представлениями о том, насколько межгосударственные структуры способны влиять на те или иные события и общества. Мы вернемся к этому вопросу о сложном взаимодействии процесса и подхода в последующих главах[22].

Диалектика отношений подхода и процесса – непростой вопрос. С одной стороны, представлять в глобальном ракурсе чайную торговлю имеет больше смысла для 1760–х годов, чем для Средневековья – эпохи, когда глобальные динамические факторы не оказывали такого влияния. С другой стороны, глобальные связи, судя по всему, необыкновенно важны для современных историков в нашем глобализированном настоящем – гораздо важнее, чем для тех, кто работал несколько десятилетий назад. Как ни странно это может показаться, в результате применения глобального подхода XVIII столетие предстает более «глобальным», чем оно было на самом деле. Таким образом, глобальные ракурсы и ход глобальной интеграции связаны неразрывно[23].

С эвристической точки зрения, однако, различать подход и процесс весьма существенно. В конце концов, подход куда «моложе» процесса: глобальная история как научная парадигма – сравнительно новое явление, в то время как процессы, которые она изучает, уходят в далекое прошлое. А если две хронологии не совпадают в точности, то при анализе их целесообразно разделять. Более того, поскольку наша дисциплина все еще находится в процессе становления, то историки, желающие применять глобальный подход, должны всегда помнить о методологии, и в последующих главах мы будем уделять этому вопросу большое внимание. Недостаточно предположить, что «где-то в мире» идет некий процесс, важно задуматься над методологическими проблемами его раскрытия, как и над тем, что следует из нашего выбора.