Читать книгу Книга Призраков - Сэйбин Бэринг-Гулд, Сэбин Бэринг-Гулд - Страница 3

Полковник Маунтджой получил назначение в Индии, требовавшее его постоянного присутствия там. И потому он был вынужден отправить обеих своих дочерей, еще совсем девочек, в Англию. Жена его скончалась от холеры в Мадрасе. Девочек звали Летиция и Бетти. Разница в их возрасте составляла год, но они были настолько похожи, что их зачастую принимали за близнецов.

Летиция была определена к мисс Маунтджой, сестре ее отца, а Бетти – к леди Лейси, тетке со стороны матери. Конечно, их отец хотел бы, чтобы дочери его были вместе, но могли возникнуть определенные трудности, поскольку ни одна из дам не смогла бы справиться с обеими девочками, поэтому их разделение было сочтено за меньшее зло.

Когда девочки подросли, их внешнее сходство стало еще более поразительным, в то время как характер разительно отличался. Летиция стала нелюдимой, вспыльчивой, с неприветливым взглядом, в то время как Бетти отличалась открытостью и жизнерадостностью.

Это отличие имело своей причиной их воспитание.

Леди Лейси, владевшая маленьким домиком в Северном Девоне, была доброй старой леди, обладавшей большими познаниями, добродушием и при этом решительным характером. Она принадлежала к высшему обществу, и приложила все старания к тому, чтобы Бетти получила хорошее образование, научилась изящным манерам и приобрела взгляды на жизнь, свойственные культурным независимым женщинам. Она не отдала ее в школу, но занималась с ней дома; причем под предлогом слабого зрения и невозможности самой читать по вечерам, она просила девушку почитать ей те книги, которые увеличивали ее знания и расширяли кругозор. Леди Лейси стоически переносила маленькие капризы, и под ее влиянием Бетти выросла честной, здравомыслящей и целеустремленной.

Другая воспитательница, мисс Маунтджой, была настоящей Киллджой, как метко прозвала ее Летиция. Выросшая под влиянием секты Клэпхема, она стала нетерпимой к взглядам, отличавшимся от ее собственных, отличалась узким кругом общения и обладала массой предрассудков.

Нынешнее поколение молодых людей имеет слабое представление о той системе воспитания, которая применялась по отношению к их родителям. Старая и нынешняя системы диаметрально противоположны, а потому нельзя не испытывать омерзения и отвращения, оглядываясь назад.

Для той, чрезвычайно ограниченной, школы, существовали только две категории мужчин и женщин: христиане и миряне, и те, кто ее приветствовал, усвоили себе ее прежнее название. Страшный Суд уже начался отделением овец от козлищ, а последователи секты считали себя святыми, которые будут судить мир в новом Иерусалиме – Клэпхеме.

В этой школе были запрещены произведения таких великих мастеров английской литературы как Шекспир, Поуп, Скотт и Байрон; никакой плод фантазии не допускался к изучению, за исключением Апокалипсиса, и уж конечно же не имело смысла полемизировать с писаками, подобными Эллиоту и Каммингу.

Никаких развлечений, под которыми понимались даже оратории Генделя, не допускалось; они принадлежали миру. Их задача заключалась в миссионерской деятельности. Китайские родители заключали ноги своих дочерей в колодки, чтобы они оставались маленькими, английские последователи секты заключали в колодки умы своих детей. Венецианцы сажали преступников в железные клетки, прутья которых постепенно сжимались, лишая, в конце концов, заключенного жизни. Последователи секты заключали своих сыновей и дочерей в школы, лишавшие их силы и разума до самой смерти.

Диккенс изобразил их в карикатурном виде – это миссис Джеллиби и мистер Чадбенд; но он представил их только внешне, оставив нетронутым их действия, калечащие молодые умы, отнимающие волю, лишающие жизненной энергии.

Но результат нисколько не оправдал ожиданий тех, кто возвел в абсолют эту систему воспитания молодых. Некоторые девушки, действительно, обладая слабым характером, становились жертвой такого воспитания, но почти все юноши, как и большинство девушек, вырвавшись на свободу, в корне меняли прежний образ жизни на, если можно так выразиться, более легкомысленный, или же, если у них сохранялись религиозные устремления, следуя замысловатыми путями через англиканскую церковь, оказывались в объятиях Рима.

Такова была система, воздействию которой подверглась резвушка Летиция и от которой не было спасения. Следствием было то, что она рвалась из этих цепей и часто обижалась на свою тетку.

– Тетя Ханна! Мне хочется чего-нибудь почитать.

Спустя время, после возражений и презрительных отказов, ей было разрешено прочитать Мильтона.

– Мне очень понравился Комус, – сказала она по прочтении.

– Комус! – ахнула мисс Маунтджой.

– И еще L'Allegro и Il Penseroso, они очень неплохи.

– Девочка моя. Эти произведения были написаны бессмертным поэтом до того, как у него открылись глаза.

– Но я думала, тетя, что после того, как ослеп, он продиктовал только Потерянный Рай.

– Я имею в виду глаза души, – суровым тоном пояснила старая леди.

– Мне бы хотелось прочитать что-нибудь историческое.

– Прочти Dairyman's Daughter.

– Уже прочитала. Ненавижу.

– Боюсь, Летиция, что вы исполнены горькой желчи и опутаны узами неправды.

К несчастью, сестры очень редко виделись друг с другом. Это случалось, когда леди Лейси и Бетти наведывались в город, но даже тогда мисс Маунтджой прилагала все усилия, чтобы сестры общались как можно меньше.

В один из таких приездов в Лондон, леди Лейси позвонила и осведомилась, не может ли она взять Летицию с собой в театр. Мисс Маунтджой пришла в ужас, ответила резким отказом, а заодно выразила свое мнение относительно лицедейства на сцене и тех, кто смотрит подобные действа, в сильных и чрезвычайно нелестных выражениях. Пока она опекает Летицию, она ни в коем случае не позволит ее душе подвергнуться угрозе, исходящей из такого богопротивного места. Леди Лейси оказалась в некотором смущении и высказала большое сожаление по данному поводу.

Бедная Летиция, услышав об этом предложении, обрадовалась, но, узнав о решительном отказе, разразилась слезами и пришла в неописуемую ярость. Он побежала в свою комнату, схватила Clayton's Sermons и, разорвав в клочья, разбросала по полу, после чего принялась топтать ногами обрывки страниц.

– Летиция, – сказала мисс Маунтджой, обнаружив содеянное, – вы дитя гнева.

– Почему я не могу пойти туда, где есть что-то, что мне очень хочется увидеть? Почему вы не позволяете мне слушать прекрасную музыку? Почему я должна всегда пребывать в скорби?

– Потому что эти вещи от мира, они мирские.

– Если Господь ненавидит все прекрасное, то зачем он создал павлина, колибри и райских птиц, вместо того чтобы наполнить мир домашней птицей?

– Вы думаете о мирском. Вам никогда не попасть на небеса.

– Какое счастье меня ждет – если святые не занимаются ничем, кроме миссионерских встреч, на которых поучают друг друга. Чем еще они занимаются, кроме молитвы?

– Они поклоняются Господу.

– Я не понимаю, что это значит. Все, что я видела, это молитвенные собрания. В церкви Салема священник смотрит на Него, обращается к Нему, жестикулирует, льстит, заискивает и, в самом деле, молится. Если это все, то на небесах должно быть ужасно скучно.

Мисс Маунтджой пришла в ярость, но сдержалась.

– Вы злая девочка, – сказала она.

– Тетя, – продолжала Летиция, намеренно продолжая в том же тоне, – я хочу, чтобы вы отпустили меня – хотя бы один раз – в католический храм, чтобы посмотреть, как там служат Господу.

– Скорее я увижу тебя мертвой у своих ног! – в ярости воскликнула леди, встала и вышла, прямая, как кочерга.

Так росла несчастная девушка в поместье тетки, сопротивляясь воспитанию, как могла.

А затем произошло страшное. Она заболела скарлатиной, давшей осложнения, и жизнь ее оказалась в опасности. Мисс Маунтджой не стала скрывать от девушки, что состояние ее безнадежно и дни ее сочтены.

Но Летиция даже подумать не могла умереть молодой.

– Ох, тетя! Я ведь не умру! Я не могу умереть! Я ничего не знаю о блеске и суете жизни. Я хочу узнать их, что это, как это. Спаси меня, пусть врач даст что-нибудь, чтобы я поправилась. Я хочу блеска и суеты! Много блеска и много суеты! Я не хочу умирать!

Но, увы, надежды ее были тщетны, ничего не помогло, и душа ее вознеслась в Великое Незримое.

Мисс Маунтджой написала довольно сухое письмо брату, ставшему к тому времени генералом, в котором сообщила о смерти его старшей дочери. Это письмо не содержало соболезнований. В нем особо упиралось на недостатки Летиции, препятствовавшие ей обретению счастливого бытия в лучшем мире. Летиция до последнего не желала смириться с обретением иного мира, отличного от нашего; она хотела испытать все: блеск и суету, и страдала от того, что ей этого не суждено; она негодовала на Провидение, лишающее ее этого; она закрыла свое сердце для покорности и благочестия.

Минул год.

Леди Лейси приехала в город вместе со своей племянницей. Близкая подруга предоставила свой дом в ее полное распоряжение. Сама она отправилась в Дрезден со своей дочерью, чтобы завершить ее обучение музыке и немецкому языку. Леди Лейси была очень рада представившемуся случаю, поскольку Бетти находилась как раз в том возрасте, когда пора было начинать выезжать в свет. Предстоял большой бал в доме графини Бельгроув, с которой леди Лейси была знакома, и этот бал должен был стать для Бетти дебютом.

Девушка испытывала сильное волнение. Прекрасное бальное платье из белого атласа, богато отделанное валансьенскими кружевами, было приготовлено для нее на кресле. Аккуратные миниатюрные белые атласные туфельки, совершенно новые, стояли на полу. В вазе цветного стекла ждали камелии, предназначавшиеся, чтобы украсить ее волосы, а на туалетном столике, в сафьяновой коробочке, – жемчужное ожерелье, некогда принадлежавшее ее матери.

Горничная укладывала ее волосы, но камелии, долженствовавшие быть единственным алым в ее облике, – помимо алых губ и румяных щек, – ожидали своей очереди. Их надлежало использовать в последнюю очередь.

Затем горничная предложила ей помочь надеть платье.

– Нет, спасибо, Марта, я прекрасно смогу это сделать сама. Я привыкла это делать сама, так что как только придет время, позабочусь об этом.

– И все-таки, мисс, мне кажется, что вам следует помочь.

– Нет-нет, в самом деле, нет. Осталось еще много времени, и я буду одеваться неторопливо. Как только прибудет коляска, постучите в дверь и скажите, чтобы я присоединилась к тете.

Горничная вышла, Бетти заперла дверь. Зажгла свечи рядом с трюмо, посмотрела на себя в зеркало и рассмеялась. Впервые, с радостным удивлением и вполне невинно, она осознала, как она красива. Она радовалась, глядя на приятный овал своего лица, на блестящие глаза, аккуратные брови и скромную улыбку, породившую на щеках прелестные ямочки.

– Еще масса времени, – сказала она. – Мне ведь не понадобится сто лет, чтобы одеться, теперь, когда мои волосы уложены.

Она зевнула. На нее вдруг нахлынула тяжесть.

– Мне кажется, я успею еще немножко поспать. Я просто умру, если немного не посплю, ведь мне предстоит веселье во всю ночь.

И она прилегла на кровать. Но стоило ей прилечь, как сон без сновидений, похожий на летаргию, навалился на нее всей своей тяжестью. Она не слышала ни стука Марты в дверь, ни шума отъезжающей от дома коляски, увозившей тетю на бал.

А когда она проснулась, уже наступил день.

Некоторое время она никак не могла этого осознать, равно как и того, что все еще одета в платье, какое было на ней накануне вечером.

В смятении, она встала. Она спала так крепко, что проспала бал.

Она позвонила в колокольчик и отперла дверь.

– Мисс уже встала? – спросила горничная, входя с подносом, на котором были чай, хлеб и масло.

– Да, Марта. О! Что скажет тетя? Я спала как убитая, так долго, что проспала бал. Почему ты не разбудила меня?

– Простите, мисс, вы забыли. Вы же ездили на бал вчера вечером.

– Да нет же, я проспала.

Горничная улыбнулась.

– Осмелюсь сказать, я думаю, мисс Бетти, что вы еще никак не можете придти в себя от увиденного и испытанного.

– Говорю вам, я никуда не ездила.

Горничная взяла в руки атласное платье. Оно было смято, кружева в некоторых местах немного порваны, и подол носил несомненные следы того, что он совсем недавно скользил по полу.

Затем она взяла туфельки. Они были смяты, заметно смяты, словно в них всю ночь танцевали.

– А вот ваша программка, мисс. Вы, дорогая моя, должно быть, очень много танцевали. Не пропустили ни одного танца.

Бетти смотрела широко открытыми глазами; затем она взглянула на камелии. На некоторых цветках не хватало лепестков, но их не было на ковре. Где же они? Что все это значит?

– Марта, пожалуйста, принесите мне горячей воды. Мне некоторое время нужно побыть одной.

Бетти была в недоумении. Совершенно очевидно, ее платье было смято. Жемчужное ожерелье лежало в коробке, но она оставляла его на столе. Она плеснула в лицо холодной водой. Попыталась что-нибудь вспомнить, но не смогла. Она посмотрела на программку. Ее щеки слегка порозовели, когда она увидела инициалы «Ч.Ф.», капитана Чарльза Фонтанеля, с которым в последнее время немного подружилась. Другие инициалы ей не говорили совсем ни о чем.

– Как странно! – произнесла она. – Но ведь я проснулась на кровати, в этом платье, которое было на мне вчера вечером. Это необъяснимо…

Спустя двадцать минут Бетти спустилась в столовую. Леди Лейси была уже там. Она подошла к тете и поцеловала ее.

– Мне так жаль, что я проспала, – сказала она. – Не знаю, что на меня нашло, я словно бы оказалась одной из Семи Спящих.

– Дорогая, я бы нисколько не удивилась, если бы ты проснулась не раньше полудня. После первого бала ты, должно быть, очень устала.

– Я имела в виду – прошлой ночью.

– Что – прошлой ночью?

– Ну, когда я одевалась…

– О, ты была пунктуальна. Когда я подъехала, ты уже ждала меня в холле.

Недоумение девушки все возрастало.

– Уверена, что ты получила массу удовольствия, – продолжала тетка. – Но большую часть танцев ты отдала капитану Фонтанелю. Если бы мы были в Эксетере, это вызвало бы разговоры, но здесь тебя знают немногие; тем не менее, леди Бельгроув наблюдала за вами.

– Надеюсь, дорогая тетушка, что вы не очень устали, – сказала Бетти, меняя тему разговора, приводившего ее в недоумение.

– Ну, что ты, мне нравятся балы; они напоминают мне о моей молодости. А ты вчера выглядела бледной и утомленной. Должно быть, от сильного волнения.

Сразу же после завтрака Бетти поспешила к себе в комнату. Ее терзал смутный страх. Единственным разумным объяснением происшедшего был сомнамбулизм; она отправилась на бал, будучи в состоянии сна. Она – сомнамбула. Что она говорила и делала, пока находилась в этом состоянии? Как было бы ужасно проснуться в середине танца! Она, по всей видимости, собралась, отправилась к леди Бельгроув, всю ночь танцевала, вернулась, переоделась, снова легла – и все это во сне.

– Кстати, – сказала ей тетка на следующий день, – я взяла билеты на Кармен в театр Ее Величества. Не хочешь ли пойти со мной?

– С превеликим удовольствием, тетя. Это будет восхитительно. Я слышала арию Тореадора, но никогда не слышала оперу целиком.

– А ты не слишком устала?

– Нет, нет, тысячу раз нет, я готова отдать все на свете, лишь бы поехать в оперу.

– Какое платье ты думаешь надеть?

– Я думаю, черное; и еще украсить волосы розой.

– Прекрасно. Это черное платье тебе очень идет. Думаю, ты не могла бы сделать лучший выбор.

Бетти была на седьмом небе. Она бывала в театре, но никогда еще не посещала настоящую оперу.

Вечером ужин был подан рано, необычно рано, и Бетти, зная, сколь мало времени ей понадобиться, чтобы одеться, прошла в маленькую оранжерею и присела там. Аромат гелиотропов был очень силен. Бетти называла их вишневым пирогом. Она взяла либретто и стала его просматривать; но глаза ее, неожиданно для нее самой, стали слипаться, и хотя она совершенно не собиралась спать, через некоторое время крепко уснула.

Она проснулась от холода и почувствовала, что тело ее затекло.

– О Господи! – сказала она. – Надеюсь, я не опоздала? Но что это… уже рассвело?

За окнами оранжереи занимался день.

Пораженная, она вышла. В холле и на лестнице еще царил мрак, она на ощупь проследовала в свою комнату и включила свет.

Перед ней, на кровати, лежало ее черно-белое муслиновое платье; на столе белые перчатки с двенадцатью пуговичками, рядом с веером. Она взяла их, под ними, немножко помятая, оказалась театральная программка.

– Как это все непонятно, – вздохнула она, переложила платье, села на кровать и задумалась.

– Почему они выключили свет? – спросила она себя, затем вскочила на ноги и щелкнула выключателем. Утренний свет залил комнату. Она вернулась на прежнее место, приложила ладони ко лбу.

– Этого не может быть… Не может быть, чтобы со мной случилась то же самое… Это ужасно…

Вскоре она услышала шум внизу; поднялись слуги. Она поспешно разделась и спряталась под одеяло, но не уснула. Она была серьезно обеспокоена, ее мысль напряженно работала.

В обычное время Марта принесла чай.

– Просыпайтесь, мисс Бетти! – сказала она. – Надеюсь, вы прекрасно провели вечер. Наверное, это было замечательно.

– Но, – начала было девушка, осеклась, и сказала: – А тетя уже встала? Она очень устала?

– О, мисс, госпожа – удивительный человек; она никогда не устает. Она всегда поднимается в одно и то же время.

Бетти оделась, но все никак не могла прийти в себя. Одно она решила точно. Ей нужно обратиться к врачу. Не желая пугать тетку, она постарается не заострять на этом ее внимание.

Бетти спустилась в столовую и нашла там тетю Лейси.

– Мне кажется, голос Маас был превосходен, но все-таки она мне не очень нравится в роли Кармен. А ты что думаешь, дорогая?

– Тетя, – сказала Бетти, желая сменить тему, – не могли бы вы посоветовать мне врача? Мне кажется, я не очень хорошо себя чувствую.

– Плохо себя чувствуешь? Что с тобой?

– Я стала подвержена внезапным приступам сонливости.

– В этом нет ничего удивительного, моя дорогая; балы и театры – после спокойной размеренной жизни в провинции. Но, должна признаться, меня поразила твоя бледность прошлым вечером. Тебе непременно нужно обратиться к доктору Гровсу.

Когда врач приехал, Бетти сказала, что хотела бы переговорить с ним наедине, и они отправились в ее комнату.

– Ох, доктор, – нервничая, сказала она, – я хочу признаться вам в странной вещи. Я уверена, что хожу во сне.

– Скорее всего, вы поужинали чем-то тяжелым для желудка.

– Но это продолжается довольно долго.

– Что вы имеете в виду? Как долго? Когда это началось?

– До того, как я приехала в Лондон, со мной этого не случалось.

– А как вы об этом узнали? Вы внезапно проснулись?

– Я не просыпалась; я уснула, в этом состоянии отправилась к леди Бельгроув на бал, танцевала, вернулась, и проснулась утром, не зная, что я там была.

– Вот как!

– А еще, прошлой ночью, во сне, я ездила в Королевский театр и слушала там Кармен; но проснулась на рассвете здесь, в оранжерее, и ничего не помню о посещении театра.

– Очень необычная история. А вы уверены, что были на балу и в опере?

– Абсолютно. Моя одежда была помята в обоих случаях, мои туфельки немножко стоптаны, и веер, и перчатки – я ими пользовалась…

– Вы были там с леди Лейси?

– Да. Я была с ней все это время. Но ничего не помню.

– Я должен с ней поговорить.

– Пожалуйста, не делайте этого. Мне не хочется ее пугать; пусть она думает, что у меня легкое недомогание. Она считает меня слишком возбудимой.

Некоторое время доктор Гровс размышлял, после чего сказал:

– Видите ли, я вовсе не уверен, что это случай сомнамбулизма.

– Но что же тогда?

– Провалы в памяти. С вами такое случалось прежде?

– Не могу сказать. Я, конечно, не все помню. Например, я не помню всех поручений, которые мне даются, и мне приходится их записывать. Я не помню всех романов, которые прочитала, а иногда не могу вспомнить, что подавалось накануне на ужин.

– Это совсем другое дело. Я имею в виду пробелы в памяти. Как часто это случалось?

– Два раза.

– Причем, совсем недавно?

– Да, никогда прежде со мной такого не случалось.

– Думаю, чем раньше вы вернетесь обратно в провинцию, тем лучше. Возможно, виной всему резкая перемена обстановки, которая так на вас воздействовала. Попробуйте не злоупотреблять удовольствиями. Ограничьте до необходимого минимума ваши впечатления. И если снова случится что-нибудь подобное, сразу же сообщите мне.

– Вы ничего не скажете моей тете?

– Нет; по крайней мере, в этот раз. Я скажу, что вы были перевозбуждены, и что вас необходимо избавить от всяческих треволнений.

– Благодарю вас, доктор Гровс, вы так добры.

После ухода доктора, Бетти столкнулась с новой загадкой, поставившей ее в тупик. Она позвонила в колокольчик.

– Марта, – сказала она появившейся горничной, – а где тот роман, который я взяла вчера в публичной библиотеке? Я положила его на столик в будуаре.

– Я его не видела, мисс.

– Пожалуйста, найдите его. Я посмотрела везде, но его нигде нет.

– Я посмотрю в гостиной и в комнате для занятий.

– Но я не заходила в комнату для занятий, а кроме того, в гостиной я уже смотрела.

Последовавшие поиски не дали никаких результатов. Книга исчезла. Однако назавтра она обнаружилась лежащей на столике в будуаре, именно там, где ее оставила Бетти.

– Его брала кто-то из горничных, – таково было ее объяснение. Больше она об этом не думала; возможно, инцидент был следствием ее возбужденности, а вся история его исчезновения не столь уж таинственной. Она отослала его назад в библиотеку и взяла другой. Также исчезнувший на следующее утро.

Это стало повторяться. Стоило ей взять в библиотеке новый роман, как он тут же исчезал. Бетти была поражена. Каждую взятую книгу она могла начать читать лишь день или два после того, как принесла ее домой. Она пыталась прятать книги, едва вернувшись, в тумбочке, или запирала в шкаф. Результат оказывался таким же. Наконец, когда она спрятала книгу в столик, но она исчезла и оттуда, терпение ее лопнуло. Кто-то из прислуги обладал неуемной страстью к подобного рода произведениям, заставлявшей его добывать книгу любым способом, включая вскрытие замков. Бетти очень не хотелось говорить об этом тетке, но что ей оставалось делать?

Прислуга была допрошена, но та решительность, с которой они все отрицали, свидетельствовала в пользу их невиновности. Никто из них не решился бы на подобный поступок, твердили они в один голос.

Тем не менее, исчезновения книг прекратились, и Бетти с леди Лейси пришли к естественному выводу, что это стало результатом проведенного допроса.

– Бетти, – сказала ей как-то леди Лейси, – а что ты скажешь, если мы отправимся взглянуть на новую комедию? Отзывы о ней весьма благоприятны. У госпожи Фонтанель есть ложа, и она спрашивает, не хотим ли мы к ней присоединиться.

– Это было бы прекрасно, – ответила девушка, – мы уже давно нигде не были.

Но сердечко ее дрогнуло от страха.

А своей горничной она сказала:

– Марта, вы поможете мне одеться сегодня вечером – и – очень прошу, останетесь со мной до тех пор, пока тетя не оденется и не позовет меня.

– Конечно, мисс, буду рада вам помочь.

Однако вторая половина просьбы привела ее в некоторое недоумение.

Бетти сочла нужным объясниться.

– Не знаю, что это такое, но у меня какое-то возбужденное предчувствие, будто что-то должно произойти, и я боюсь остаться одна.

– Что-то должно произойти! Если вы себя не очень хорошо чувствуете, то, может быть, вам лучше остаться дома?

– Нет, ни за что на свете! Мне нужно ехать. Уверена, все пройдет, как только мы сядем в коляску. Не может не пройти.

– Может быть, вам подать бокал хереса или еще что-нибудь?

– Нет, нет, этого не нужно. Просто побудьте со мной.

В тот вечер Бетти удалось посетить театр. Сон ей не помешал. Капитан Фонтанель оказался в их ложе, и его присутствие удваивало получаемое ей удовольствие от спектакля. Он сидел рядом с Бетти и разговаривал с ней не только во время антрактов, но и делился своим мнением об игре актеров. Без этого последнего она вполне могла бы обойтись. Она вовсе не была habituИ, завсегдатаем, театров, чтобы это могло ее сильно заинтересовать.

Между двумя актами он сказал ей:

– Моя мать очарована леди Лейси. Она кое-что затевает, и хочет получить ее согласие на участие, что было бы просто замечательно. И я подослан к вам, чтобы привлечь вас на нашу сторону.

– И что же это за затея?

– Мы хотим взять лодку и принять участие в королевской регате Хенли. Как вы на это смотрите?

– Наверное, это самое большое удовольствие из всех, которые я прежде испытывала. Я никогда не видела регату… то есть, я хочу сказать, такой знаменитой. Я видела гонки в Ильфракомб, но это совсем другое.

– Прекрасно; в таком случае наша компания будет состоять из моей матери и сестры, вас и вашей тети, молодого Фулвелла, который танцевал с Жаннет, и Путси, нашего домашнего кота. Уверен, что моей матери удастся убедить вашу тетю. Она ведет очень активный образ жизни для ее возраста, иными словами – наслаждается жизнью!

– Наверное, это будет самое лучшее развлечение за все время нашего пребывания в городе, – сказала Бетти. – Мы с тетей возвращаемся в ее маленькое имение в Девоне через несколько дней; Страстную пятницу и Пасху она хочет отмечать там.

Так и случилось. Леди Лейси нимало не возражала, и в настоящее время она и ее племянница решали, во что последняя должна быть одета. Легкий наряд отпадал по причине погоды, – было холодно, в особенности на реке. Бетти выбрала костюм серебристо-серой ткани, с черным поясом вокруг талии и белую соломенную шляпку с лентой, под цвет платью.

В день регаты Бетти сказала себе: «Какая же я все-таки невежда! Я даже не знаю, где расположен Хенли! Находится ли он Темзе, или на Изисе, не имею ни малейшего представления, но мне кажется, я даже в этом почти уверена, что на Темзе. Помнится, я видела фотографии прошлогодних гонок в Graphic или Illustrated, и там река была очень широкой, значительно более широкой, чем Изис. Схожу-ка я в классную комнату, найду карту окрестностей Лондона и удостоверюсь. Очень не хочется выглядеть полной невеждой».

Не сказав никому ни слова, Бетти отправилась в комнату, где учились дети, когда были дома. Она находилась в задней части дома, в конце коридора. С тех пор, как в доме остановились леди Лейси и Бетти, ни одна из них не бывала здесь, может быть, пару раз, совершенно случайно; а потому слуги не заботились о том, чтобы содержать ее в чистоте. Здесь скопилось много пыли и Бетти, улыбнувшись, написала свое имя на школьном столе, затем, взглянув на свой палец и обнаружив на нем черноту, сказала: «Ох, я совсем позабыла, что пыль в Лондоне, словно угольная крошка».

Она подошла к шкафу, но не смогла найти карты Лондона и его окрестностей. Не обнаружилось и географического справочника.

– Наверное, здесь это должно быть, – сказала она, доставая большой, толстый том Johnston's Atlas, – если только Хенли не настолько мал, чтобы соответствовать масштабу.

Она положила тяжелый том на стол и открыла его. Карта Англии состояла из двух частей – северной и южной. Она открыла вторую, и стала отслеживать пальчиком синюю линию Темзы.

Внимательно вглядываясь в названия, напечатанные мелким шрифтом, она не заметила, как глаза ее закрылись, дыхание стало ровным, голова поникла над картой, – в общем, она уснула крепким сном.

Пробуждение ее было медленным. Сознание возвращалось постепенно. Она увидела атлас, не понимая еще, что это такое. Огляделась, спрашивая себя, каким образом могла оказаться в классной комнате, и только тут заметила, что уже стемнело. А потом вспомнила, как и почему здесь оказалась.

И сразу же – о том, что виной всему – предстоящая регата.

Должно быть, она снова уснула, и проспала до вечера, поскольку через окно могла видеть сгущающиеся на улице сумерки. С ней снова произошло то, от чего, как она думала, она избавилась навсегда?

С бьющимся сердцем она вышла в коридор. Увидела, что холл освещен, и услышала, как ее тетка что-то сказала, как хлопнула входная дверь, и слова горничной: «Вам помочь, леди?»

Она вышла на площадку и стала спускаться по лестнице, когда испытала шок; кровь застыла у нее в жилах, она замерла, будто парализованная, поскольку увидела саму себя, поднимающуюся ей навстречу в серебристо-сером костюме и соломенной шляпке.

Она судорожно вцепилась в перила, чувствуя, что вот-вот упадет, и смотрела, не в силах издать ни звука, как она сама, уверенной походкой, шаг за шагом, прошла мимо самой себя и скрылась в своей комнате.

Минут десять она оставалась совершенно неподвижной, не в силах пошевелить даже пальцем. Она по-прежнему не могла издать ни звука, тело ее отказывало ей, даже сердце, казалось, перестало биться.

Затем кровь медленно начала циркулировать, напряжение ослабло, возвратилась способность двигаться. Хрипло вздохнув, она медленно двинулась вниз, ощущая головокружение и ежесекундно хватаясь за перила, чтобы не упасть. Оказавшись в холле, она почувствовала, что силы вернулись к ней. Она поспешила в утреннюю комнату, куда удалилась леди Лейси, чтобы разобрать почту, прибывшую в ее отсутствие.

Бетти остановилась, глядя на нее, словно бы потеряв дар речи.

Тетя оторвалась от письма, которое читала, и взглянула в ее сторону.

– Бетти, – сказала она, – как быстро ты переоделась!

Ничего не сказав, девушка потеряла сознание и упала на пол.

Она пришла в себя, почувствовав сильный запах уксуса. Бетти лежала на софе, Марта держала влажный платок у нее на лбу. Леди Лейси стояла рядом, встревоженная и озабоченная, с бутылочкой нюхательной соли в руках.

– Ох, тетя, я видела… – начала было девушка и осеклась. Не стоит рассказывать о привидении. Ей все равно не поверят.

– Дорогая, – сказала леди Лейси, – ты переутомилась, и с твоей стороны было неблагоразумно бегать по лестнице, чтобы переодеться. Я послала за доктором Гровсом. Ты можешь встать? Ты сама сможешь дойти до своей комнаты?

– До моей комнаты! – она вздрогнула. – Позвольте мне остаться здесь. Мне трудно двигаться. Позвольте мне дождаться прихода доктора здесь.

– Конечно, дорогая. Сейчас ты выглядишь совсем не так, как выглядела весь день на регате. Если ты чувствовала недомогание, тебе не следовало отправляться туда.

– Тетя! Утром я прекрасно себя чувствовала.

Приехавший врач осмотрел девушку. Поскольку за Бетти доктору все рассказала леди Лейси, она ничего не сказала ему о том, что видела.

– Она сильно переутомилась, – сказал он. – И чем раньше вы вернетесь в Девоншир, тем лучше. Пусть кто-нибудь побудет рядом с ней ночью.

– Я уже распорядилась, – ответила леди Лейси, – чтобы Марта постелила себе на софе в соседней комнате или в будуаре.

У Бетти при этих словах камень свалился с души; она очень боялась одна возвращаться в комнату, в которой скрылось ее второе я.

– Я позвоню вам завтра утром, – сказал врач, – постарайтесь, чтобы она оставалась в постели, во всяком случае, до моего прихода.

Как только он ушел, Бетти нашла в себе силы подняться по лестнице. Обведя комнату испуганным взглядом, она увидела соломенную шляпку и серое платье; больше ничего.

Она легла в постель, и, хотя сразу же с головой зарылась в подушки, долго не могла заснуть. Неприятные мысли мучили ее. Что означала эта странная встреча? Ее странные сны? В чем причина таинственных явлений, с ней происходящих? Объяснение, что она подвержена сомнамбулизму, оказалось несостоятельным. Других же объяснений она не находила.

Только к утру она задремала.

Когда пришел доктор Гровс, – это случилось около одиннадцати часов, – Бетти изъявила желание поговорить с ним с глазу на глаз.

– О! – сказала она ему. – В последний раз все было плохо, гораздо хуже, чем прежде. Я не ходила во сне. Кто-то, пока я сплю, принимает мой облик.

– Кого вы имеете в виду? Одну из ваших горничных?

– Нет, нет. Я встретила ее прошлым вечером на лестнице, что и стало причиной моей слабости.

– Кого именно?

– Своего двойника.

– Это невозможно, мисс Маунтджой.

– Но это так! Я видела его так же ясно, как вижу сейчас вас. Я спускалась по лестнице в холл…

– И вы увидели саму себя! Свое прелестное милое личико, отразившееся в зеркале.

– На лестнице нет зеркала. А кроме того, я была одета в халат из шерсти альпаки, а на моем двойнике был мой жемчужно-серый костюм и моя соломенная шляпка. Он поднимался мне навстречу, когда я начала спускаться.

– Расскажите мне все поподробнее.

– Вчера, – где-то за час до того, как мне нужно было одеваться, – я пошла в комнату для занятий. Я плохо помню географию, и собиралась найти карту и посмотреть, где находится Хенли, поскольку, как вы знаете, мы собирались отправиться туда на регату. В то время, как я смотрела в атлас, на меня опять навалился сон. Когда я проснулась, уже настал вечер, горели газовые лампы. Я испугалась, выбежала на площадку и услышала голоса вернувшихся из Хенли; я стала спускаться по лестнице и столкнулась со своим двойником, который поднимался мне навстречу. Он прошел мимо меня и скрылся здесь – в моей комнате. Таким образом, это может служить доказательством того, что я не сомнамбула.

– Но я никогда этого и не утверждал. Более того, я ни на секунду не допускал такой возможности. Если помните, это было ваше собственное предположение. Я вам сказал тогда, и повторяю это сейчас – вы страдаете провалами в памяти.

– Этого не может быть, доктор Гровс!

– О Господи, почему?

– Потому что мой двойник был одет в костюм, в котором я собиралась отправиться на регату.

– Если вы меня выслушаете, мисс Маунтджой, я предложу вам вполне удовлетворительное объяснение того, что с вами происходит. Удовлетворительное в том смысле, чтобы вы поняли суть случившегося с вами. И вовсе не означающее, что ваше состояние является удовлетворительным.

– Хорошо, я вас слушаю. Я не могу пребывать в постоянном неведении.

– Так вот, юная леди. За последнее время у вас несколько раз случались провалы в памяти. Вы совершенно не помнили о том, что сделали, куда ходили, с кем и о чем разговаривали. Но последний случай – несколько отличен от предыдущих. Провал в памяти случился после возвращения, и вы забыли происшедшее только после того момента, когда склонились над атласом.

– Да.

– По возвращении, как сказала мне ваша тетушка, леди Лейси, вы быстро поднялись к себе, переоделись и сменили ваш костюм на…

– Халат из шерсти альпаки.

– Халат из шерсти альпаки, да. Затем, когда вы снова отправились в холл, к вам вернулась память, но воспоминания о том, что происходило в течение дня, перепутались. Помимо всего прочего…

– Но мне ничего не припомнилось…

– Вы отчетливо вспомнили только одно, – что поднимались по лестнице в вашем…

– Жемчужно-сером костюме с алой лентой и соломенной шляпке.

– Совершенно верно. Вы вспомнили себя, поднимающейся наверх в этом костюме, чтобы сменить его на халат, в котором были одеты утром. Это воспоминание предстало перед вами видением, хотя на самом деле вы ничего не видели. Мозг спроецировал на сетчатку глаза воспоминание, как будто это было реальное изображение. Такие вещи случаются, притом не так редко. В случаях белой горячки…

– Но у меня не бывает белой горячки. Я не употребляю спиртное.

– Я этого и не утверждаю. Однако, позвольте мне продолжить. В случаях белой горячки, пациенты воображают, что видят крыс, чертей и прочие объекты. Они кажутся им реальными, они полагают, что видят их в действительности. Но на самом деле это не так. Это просто картинки, которые мозг посылает на сетчатку глаза.

– И вы полагаете, что я в самом деле была на гонках?

– Я в этом уверен.

– И то, что я танцевала на балу у леди Бельгрейв?

– Совершенно очевидно.

– И слушала Кармен в Королевской опере?

– Нисколько не сомневаюсь.

Бетти тяжело вздохнула и задумалась.

Через некоторое время она сказала:

– Скажите мне откровенно, доктор Гровс, не надо меня щадить, не думаю, чтобы правда могла меня испугать. Я готова ее принять. Вы ведь думаете, что я сошла с ума?

– У меня нет ни малейшего повода так думать.

– Это было бы самым страшным, – сказала Бетти. – И если я почувствую, что это именно так, я в ту же секунду отправлюсь к тетушке и попрошу, чтобы она отправила меня в приют.

– Оставьте подобные мысли; ваш разум в совершенном порядке.

– Если только считать, что провалы в памяти лучше сумасшествия. Будут ли эти приступы повторяться?

– Не могу дать точный прогноз, поэтому давайте надеяться на лучшее. Изменение обстановки, общества, свежий воздух…

– Но я не могу оставить тетушку!

– Я вовсе не это имел в виду; я имел в виду отдых от Лондона. Это может вернуть вас прежнюю. Ведь у вас никогда не случалось подобных приступов ранее?

– Нет, никогда, пока я не приехала в город.

– Следовательно, как только вы покинете город, они могут прекратиться.

– Если все будет так, как вы говорите, я останусь в провинции навсегда и никогда больше не приеду в Лондон.

В тот же день приехал капитан Фонтанель, обеспокоенный тем, что Бетти плохо себя чувствует. Она не следила за собой должным образом, сказал он, во время регаты. Он боялся, что холод на реке оказал на нее свое болезнетворное влияние. И еще он рассчитывал на то, что ему удастся переговорить с ней, прежде чем она снова вернется в Девоншир.

Но, поскольку к Бетти его не пустили, он в течение часа беседовал с леди Лейси, и удалился от нее с улыбкой на лице.

На следующий день он прибыл снова. Бетти полностью пришла в себя, повеселела, ее румяные щечки обрели прежний здоровый цвет. Они с тетей сидели в столовой, когда он приехал.

Капитан выразил сочувствие и одновременно удовлетворение по поводу того, что недомогание оставило ее так быстро.

– О, – сказала девушка, – я в полном порядке. Все прошло. Мне не нужно было вчера оставаться в постели, но тетя настояла. Завтра мы собираемся вернуться в наше поместье. Вчера тетя была испугана и думала, что наше возвращение придется отложить.

Леди Лейси поднялась, оправдавшись тем, что ей необходимо проследить за упаковкой вещей, и вышла, оставив молодых людей наедине. Когда за ней закрылась дверь, капитан Фонтанель подхватил стул, подсел поближе к девушке и сказал:

– Бетти, вы не можете себя представить, каким счастливым я себя почувствовал, когда вы приняли меня. В лодке у меня не было времени, иначе я сказал бы вам все, что намерен сказать сейчас; вы собираетесь возвратиться в Девоншир, и у меня не будет другого случая переговорить с вами с глазу на глаз, но вы были так добры ко мне, согласившись принять меня, что я рассчитываю услышать от вас «да».

– Я… я… – запинаясь, произнесла Бетти.

– У меня было мало времени, я торопился, и сегодня я пришел сюда, чтобы повторить сделанное мною предложение и чтобы убедиться, что я могу рассчитывать на счастье. У вас было время подумать, и я верю, что вы не передумали.

– О, вы так добры, вы так внимательны ко мне!

– Дорогая Бетти, послушайте, что я вам скажу! Я перед вами – бедный, несчастный, трепещущий, – и у меня есть причина так говорить. Вложите вашу руку в мою; это будет короткое признание солдата, подобно Генриху V и прекрасной Девы Франции. «Я не знаю разных любовных ухищрений, а прямо говорю: «Я вас люблю», и если вы меня спросите, искренне ли, я отвечу – да, но если вы потребуете от меня еще излияний, то пропало мое сватовство. Отвечайте же мне поскорее. Ударим по рукам, и дело с концом. Ну, что вы мне скажете, леди?»[2] Надеюсь, я процитировал правильно?

Робко, застенчиво, протянула она свои пальчики, и он сжал их. Она немного подалась назад, потупилась и сказала:

– Но прежде я должна вам кое-что сказать, нечто очень важное, что, может быть, заставит вас изменить свое намерение. Я не вправе утаить это от вас, вы должны все узнать, прежде чем примете окончательное решение.

– Чтобы заставить меня это сделать, я должен услышать что-то поистине ужасное.

– Это и есть ужасное. Я страдаю забывчивостью.

– О Господи! Я тоже этим страдаю. В последнее время я несколько раз прошел мимо своих хороших знакомых и даже не узнал их; у меня есть только одно оправдание – я думал о вас. Кроме того, я забываю о своих счетах; а также – и да простит меня Небо! – ответить на письма.

– Я имела в виду совсем не это. У меня случаются провалы в памяти. Поэтому я даже не помню…

Он запечатал ее губы поцелуем.

– Надеюсь, этого вы не забудете, дорогая Бетти.

– О, Чарльз, нет!

– В таком случае, Бетти, забудем о том. Не будем откладывать нашу помолвку. Я получил назначение в Египет, и мне хотелось бы, чтобы моя милая жена увидела вместе со мной пирамиды. Вы хотели бы их увидеть, не так ли?

– Да, конечно.

– И Сфинкса?

– Да.

– И колонну Помпея?

– О, Чарльз! Больше всего на свете мне хотелось бы каждый день видеть вас.

– Как я рад это слышать! Мне кажется, мы вполне поняли друг друга. Выслушайте меня, и, пожалуйста, не забудьте того, что я вам скажу. Забудьте навсегда о провалах в памяти; мне хочется, чтобы мы в самое ближайшее время поженились. Я не уеду отсюда без вас. Скорее, я откажусь от назначения.

– Но ваш отец?..

– Я написал ему обо всем, о своем назначении, положении, доходах, перспективах, а также о том, что безмерно люблю вас и сделаю все для того, чтобы вы были счастливы. Мне кажется, я был достаточно убедителен, поскольку в ответной телеграмме он написал: «Благословляю тебя, мой мальчик». Так что с этой стороны все решено. И еще я знаю, что леди Лейси не будет против.

– Моя дорогая, милая тетушка… Как ей будет одиноко без меня…

– Ей вовсе незачем оставаться в одиночестве в своем маленьком поместье в Девоншире. Мы пригласим ее к нам в Каир, мы будем заботиться о старой леди в пустыне, мы сделаем для нее второго Сфинкса, а горячее солнце излечит ее ревматизм. Это так же верно, как то, что меня зовут Чарльз, а ваше имя будет Фонтанель.

– Не будьте слишком самоуверенны.

– А еще я уверен, что вы не забудете нашего разговора.

– Думаю, что нет… Ох, Чарльз, как бы мне этого хотелось!

* * *

Миссис Томас, портниха, и мисс Крок, модистка, были заняты сверх всякой меры. Следовало в самые кратчайшие сроки приготовить приданое Бетти. Необходимо было учесть все особенности жаркого климата, и подобрать цвета, фасоны, рисунок, ткани – шелк или муслин, и тысячу всего прочего. Бетти и леди Лейси суетились, выбирали, обсуждали, вносили изменения. Снова и снова следовали визиты к миссис Томас. Менялись длина рукавов, размер талии, юбки укорачивались спереди и удлинялись сзади.

Но что касается свадебного платья, то миссис Томас заявила, что подобный заказ она выполнить не в состоянии. Заказ был срочно направлен в Эксетер.

Свадебный торт был заказан в Марче. Леди Лейси считала, что как можно больше заказов должны были получить торговцы ее родного графства. Платья-амазонки, аккуратно подогнанные по фигуре, и дамские седла – все это должно было отправиться в Египет. Коробки и корзины, все было закуплено в необходимом количестве, чтобы уместить полностью весь багаж.

Леди Лейси и Бетти постоянно наведывались в Эксетер то за одним, то за другим.

Затем последовали рассылка приглашений и прибытие свадебных подарков, написание благодарственных писем, чем занималась сама Бетти. Капитану Фонтанелю не было разрешено вмешиваться в это.

Просматривались статьи редакторов и корреспондентов местных газет, чтобы удостовериться, все ли дарители отмечены в них, все ли подарки указаны, те ли журналисты выбраны для освещения свадьбы. Леди Лейси и Бетти находились в самом водовороте событий, в постоянном движении с утра до ночи и в постоянном обдумывании, все ли учтено. Сервизы, бокалы, прочая посуда, – позаботились обо всем. Заказали вина, фрукты, торты, прохладительные напитки. Но все на свете приходит к концу, даже приготовления к свадьбе.

Наконец, наступил этот день, – прекрасное, солнечное, сияющее майское утро.

Приехали подружки невесты, каждая с красивой брошью – подарком капитана Фонтанеля. Их платья вполне соответствовали сезону, были желтого цвета, а белые шляпки украшены первоцветами. Мальчики, несущие шлейф платья невесты, были в костюмах зеленого бархата, в бриджах и треуголках, с кружевными воротничками и манжетами. На тот случай, если в доме не хватит места приглашенным гостям, рядом был возведен шатер. Экипаж, долженствовавший отвезти счастливую пару на станцию, был запряжен белыми лошадьми. Еще раз все тщательно осмотрев, леди Лейси пришла к выводу, что ничего не упущено.

Дорожные сундуки готовы к путешествию, за исключением одного, и помечены именем миссис Фонтанель.

Над церковной башней взвился флаг. У входа столпились жители. Они улыбались и искренне желали счастья невесте, которую горячо любили, как, впрочем, и леди Лейси.

Ученики воскресной школы, собрав нехитрые средства, преподнесли своей учительнице серебряный набор: горчичницу, перечницу и солонку.

– О Господи! – воскликнула Бетти. – Что мне делать с этими наборами? Их у меня уже восемь!..

– Чуть позже, дорогая, – ответила тетя, – ты сможешь обменять лишнее на что-нибудь другое.

– Но только не тот, который преподнесли мне мои ученики, – сказала Бетти.

Прибыли очередные поздравительные телеграммы.

Наконец, в самый последний момент, доставили еще несколько свадебных подарков.

– Боже милостивый! – воскликнула девушка. – Мне необходимо выразить признательность. У меня, кажется, есть немного времени, прежде чем начать одеваться.

И она поспешила по лестнице в свой будуар, небольшую комнатку, в которой она рисовала акварелью, читала, музицировала. Хорошо освещенная, милая комнатка, которой, как ей с грустью подумалось, скоро предстоит сказать прощай!

Сколько счастливых часов провела она здесь! О чем только не мечтала!

Она открыла свой несессер с письменными принадлежностями и написала благодарственные письма.

– Все, – сказала она сама себе, закончив пятое. – В последний раз я подписываюсь Элизабет Маунтджой, если не считать подписи в церковной книге. Ох, как же у меня болит спина!.. Я не ложилась до двух, а встала в семь, и так всю неделю… Чуть-чуть отдохну, и начну одеваться.

Она забралась на софу, поджав ноги, и тут же уснула – здоровым, крепким сном.

Когда Бетти открыла глаза, церковные колокола весело перезванивались. Она подняла веки, повернула голову на подушке и увидела – невесту, в подвенечном платье, под белой вуалью, с букетом цветов, сидевшую рядом. Снятые перчатки лежали на коленях.

Невыразимый ужас сковал ее. Она не могла произнести ни звука. Она не могла пошевелиться. Она могла только смотреть.

Невеста приподняла вуаль, и Бетти увидела лицо – бледное лицо своей умершей сестры Летиции.

Видение опустило руку и улыбнулось ей.

– Не бойся, – сказала Летиция. – Я не причиню тебе никакого вреда. Я очень люблю тебя, Бетти. Я вышла замуж под твоим именем; я принесла клятвы от твоего имени; обручальное кольцо на моем пальце – это твое кольцо, оно не принадлежит мне. Теперь ты жена Чарльза Фонтанеля, ты – не я. Выслушай меня. Я расскажу тебе все, и больше ты меня никогда не увидишь. Я больше не буду беспокоить тебя, и обрету, наконец, покой. Я исчезну, останется только это подвенечное платье. Выслушай же меня. Когда я умирала, я была в отчаянии, что у меня никогда не было и не будет радостей в жизни. Мое последнее отчаяние, последние сожаления были о том, что мне никогда не узнать, что такое блеск и суета.

Она замолчала, сняла золотое обручальное кольцо и надела его на палец Бетти.

После чего продолжала.

– Когда душа моя отделилась от тела, то некоторое время оставалась в нерешительности, не зная, куда лететь. Затем, вспомнив слова моей тетки, которая говорила, что мне никогда не попасть на небеса, я решилась пойти ей наперекор; я взлетела и оказалась у врат рая. Возле них стоял ангел с обнаженным пылающим огнем мечом в руке; стоило мне подойти, он преградил мне им путь. Я сделала шаг, тогда он направил меч мне в грудь; и когда клинок коснулся моего сердца, я почувствовала острую боль, но не поняла, боль ли это успокоительная, или осуждающая. Затем он сказал мне: «Летиция, вы не всегда вели себя как полагается хорошей девочке; вы впадали в уныние, обижались, противились, а потому не можете войти в эти врата. То, о чем вы сожалели, когда настал ваш черед оставить земную юдоль, были сожаления о ней, о блеске и суете. Вы не раскаялись, когда сердце ваше переставало биться. Но поступки ваши были вызваны в огромной степени ошибками, допущенными при вашем воспитании. Теперь, вам следует принять решение. Вы не сможете войти в эти врата до тех пор, пока не вернетесь на землю и не познаете блеск и суету того мира. Что же касается этой старой кошки, вашей тетки, – нет, Бетти, конечно, он так не сказал; это могла бы сказать я, но я тоже этого не сказала. Я не хотела обижать ее, я не желаю ей ничего дурного. Она воспитывала меня так, как считала правильным, она старалась просветить меня, но, увы! то, что ей казалось светом, для меня стало тьмой! Ангел же сказал: «Что касается вашей тети, перед тем как она сможет войти сюда, ей предстоит путь через чистилище, где она очистится и прозреет». Представь себе, Бетти, какую горечь и досаду предстоит ей испытать, ведь она не верит в существование чистилища и даже написала по этому поводу едкий памфлет. Мне же ангел сказал: «Возвращайся, чтобы познать блеск и суету». Я упала на колени и взмолилась: «О, позволь мне, хоть краешком глаза, увидеть то, что находится по другую сторону врат!» «Будь по-твоему», отвечал он. Он поднял свой огненный меч, и это выглядело так, будто ослепительная вспышка молнии озарила пространство. Врата приотворились, и я увидела то, что находится позади них. Краткий миг; затем меч опустился, а врата закрылись. С преисполненным печалью сердцем повернулась я и вернулась на землю… Это я, Бетти, брала и читала твои романы. Это я отправилась на бал к леди Бельгроув вместо тебя. Это я вместо тебя слушала Кармен в Королевском театре. Это я заняла твое место в лодке во время регаты в Хенли, услышала признание в любви от Чарльза Фонтанеля, испытала первый и последний поцелуй. И это я, Бетти, заняла сегодня твое место у алтаря. Я получила все, что предназначалось тебе: прекрасные платья, бал, оперу, ухаживание, гонки, чтение романов. Это я получила то, о чем мечтают все девушки – подвенечное платье и свадебный букет. Теперь для меня все кончилось. Я знаю, что такое блеск и суета, и я возвращаюсь на небо. Больше ты не увидишь меня.

– Летиция, – произнесла Бетти, поскольку сестра замолчала, – ты больше не желаешь получить от жизни ничего?

Та покачала головой в знак отрицания.

– Ты больше не хочешь блеска и суеты?

– Нет, Бетти, потому что я видела то, что находится по другую сторону врат.

Бетти протянула руку, попыталась обнять ее за талию и горячо прошептала:

– Скажи мне, Летиция, что ты там видела?

– Бетти, это было совершенно противоположное тому, о чем проповедуют в церкви Салема.