Читать книгу Книга Призраков - Сэйбин Бэринг-Гулд, Сэбин Бэринг-Гулд - Страница 5

– Это невозможно, Джулия. Я не понимаю, как после того, что случилось, могло возникнуть желание отправиться на бал, тем более, что там соберется едва ли не все графство. Ужасная смерть бедного молодого Хаттерсли – разве не достаточный повод, чтобы выкинуть это из головы?

– Но, тетя, смерть молодого Хаттерсли никак не связана с нашими отношениями.

– Конечно, не связана! Будто ты не понимаешь, что если бы не ты, бедняга никогда не наложил бы на себя руки.

– Но, тетя Элизабет, как вы можете так говорить, если вынесен вердикт о том, что он покончил из-за внезапного помутнения рассудка? Чем же я виновата, если он и так был невменяемым?

– Не говори так, Джулия. Если он и потерял голову, так это от того, что ты сначала вскружила ему ее, подавала определенные надежды, что он тебе нравится, а затем с необыкновенной легкостью бросила. Поскольку на горизонте появился Джеймс Лоулер. Подумай, что скажут люди, если ты появишься на балу?

– А что они скажут, если я там не появлюсь? Они скажут, что мы с Джеймсом Хаттерсли любили друг друга, и подумают, что мы были помолвлены.

– Я так не считаю. Но на самом деле, Джулия, ты все время улыбалась ему и подавала надежду. Скажи мне, мистер Хаттерсли сделал тебе предложение?

– Да. Он сделал мне предложение, и я ему отказала.

– После чего он в отчаянии застрелился. Джулия, тебе не следует, в таком случае, отправляться на бал.

– Об этом предложении никто не знает. И я хочу пойти на бал именно затем, чтобы каждый мог сделать вывод, что ничего подобного не было. Я не хочу, чтобы у кого-нибудь возникла даже тень мысли, что такое могло быть.

– Кто-нибудь из его семьи наверняка знает. И если они увидят твое имя в списке присутствовавших на балу…

– Тетя, их постигло слишком большое горе, чтобы интересоваться списком присутствовавших на балу.

– В его ужасной смерти обвинят тебя. Если у тебя есть сердце, Джулия…

– Я так не думаю. Хотя, конечно, ужасно огорчена. И чувствую себя виноватой перед его отцом, адмиралом. Но не могу же я возвратить его к жизни. Я думала, что после моего отказа, он поступит так же, как поступил Джо Померой, женившийся на одной из дочерей местной землевладелицы.

– Между прочим, Джулия, это еще один из твоих неблаговидных поступков. Ты заигрывала с Помероем до тех пор, пока он не сделал тебе предложение; последовал отказ, после чего он, по причине досады и уязвленного самолюбия, женился на девушке, стоящей гораздо ниже его на общественной лестнице. Если его родным станет известно обо всех обстоятельствах его женитьбы, то скажут, что на твоей совести две разрушенных жизни – его и ее.

– Но не могла же я пожертвовать собой, чтобы спасти этого человека от его собственной глупости.

– Я видела, Джулия, как ты кружила голову молодому Померою, пока не появился Хаттерсли, и предпочла второго первому, которому ответила отказом; точно так же ты поступила с Джеймсом Хаттерсли, стоило появиться мистеру Лоулеру. Скажу тебе честно, Джулия, после всего этого я совсем не уверена, что молодой Померой не избрал для себя лучшую судьбу; его жена – простая, добрая, светлая девушка.

– Ваше утверждение, тетя Элизабет, далеко не бесспорно.

– Дорогая моя, у меня нет желания спорить с молодой современной девушкой, мелкой, своевольной, равнодушной к чувствам и счастью других, которая жаждет только удовольствий и приключений, отвергая хорошее и разумное. Разве можно сегодня найти девушек, подобных сестре Виоле, чувства которых сокрыты внутри, и проступают вовне единственно краской на щеках? Сегодняшние девушки, если полюбят кого-нибудь, то бросают к его ногам все, открывают свою душу перед ним, выставляя напоказ свои чувства всему миру.

– Я не склонна вести себя как сестра Виола, у меня есть собственное мнение на этот счет. И я никогда не открывала свою душу ни Джо Померою, ни Джеймсу Хаттерсли.

– Нет, но ты подавала им надежду, до тех пор, пока их предложение не встречало отказа. Это все равно, как улыбаться человеку, которого ты намерена поразить в самое сердце.

– Я не хочу, чтобы кто-то подумал, будто Джеймс Хаттерсли был дорог мне, – это совершенно не так, – и что его предложение что-то значило для меня, и именно поэтому я все-таки отправлюсь на бал.

Джулия Демант была сиротой. Она посещала школу до восемнадцати лет, и прекратила эти посещения только в том возрасте, когда девушки начинают интересоваться учебой, и перестают рассматривать ее в качестве тяжелой обузы. После этого она с легкостью забыла все, чему ее учили, и погрузилась в водоворот жизни общества. Затем внезапно умер ее отец – мать умерла на несколько лет раньше – и она перебралась жить к своей тетке, мисс Флемминг. Джулия унаследовала годовой доход в пятьсот фунтов, и могла рассчитывать на недвижимость и дополнительный доход после смерти тетки. Дома ее знали как милую девушку, в школе – как красавицу, и она, конечно же, считала себя лишенной недостатков.

Мисс Флеминг была пожилой леди, с острым языком, весьма откровенно в очень решительной манере высказывавшей свое мнение; но влияние ее оказалось слабым, и Джулия вскоре обнаружила, что, не смотря на то, что никаким образом не может повлиять на мнение тетки, тем не менее, способна противостоять ее воле и делать то, что ей хочется.

В случае Джо Помероя и Джеймса Хаттерсли дело обстояло именно так, как сказала мисс Флеминг. Джулия принимала ухаживания мистера Помероя, но бросила его, как только за ней принялся ухаживать мистер Хаттерсли, сын адмирала. Она немало поощряла молодого Хаттерсли, так что он совершенно потерял голову и влюбился в нее без памяти; но как только появился достопочтенный Джеймс Лоулер, и она заметила, что он очарован ею, то без колебаний отвергла Хаттерсли, что привело к тем последствиям, о которых мы говорили выше.

Джулии в особенности хотелось присутствовать на балу, где будет все графство, ибо она уже записала за мистером Лоулером несколько танцев, и намеревалась предпринять решительную попытку добиться от него признания.

Вечером дня, когда долженствовало состояться балу, мисс Флеминг и Джулия сели в экипаж. Тетка, не смотря на ожесточенный протест, была, как обычно, вынуждена уступить.

Минут через десять она нарушила молчание.

– Тебе известно мое мнение относительно этого бала. Я не одобряю твоего поступка. Категорически не одобряю. Я не считаю, что твое появление на балу будет признаком хорошего тона, или, как ты говоришь, безупречного поведения. Бедный молодой Хаттерсли…

– Тетушка, дорогая, давайте забудем о молодом Хаттерсли. Надеюсь, он был похоронен как подобает?

– Да, Джулия.

– Следовательно, приходской священник вполне удовлетворился вердиктом жюри после дознания. Почему бы нам не последовать его примеру? Человек, который не в ладах с рассудком, не может нести ответственности за свои действия.

– Полагаю, что нет.

– Тем более не могу нести ответственность за них я.

– Я не утверждаю, что ты целиком повинна в его смерти; но это ты стала причиной помутнения его рассудка, что и привело к таким печальным последствиям. В самом деле, Джулия, ты принадлежишь к тем людям, в голову или сердце которых внести сомнение в правильности их поступков можно только с помощью хирургической операции. Никакой шприц в данном случае не поможет. Неправ может быть кто угодно, но только не ты. Что же касается меня, то я никак не могу выбросить молодого Хаттерсли из головы.

– А я, – несколько раздраженно заметила Джулия, задетая словами тетки, – со своей стороны, постараюсь забыть о нем как можно быстрее.

Стоило ей произнести эти слова, как она почувствовала словно бы дуновение холодного ветра. Она зябко закуталась в барежскую шаль, едва прикрывавшую ее плечи, и спросила:

– Тетя, окно с вашей стороны опущено?

– Да; а почему ты спрашиваешь?

– Мне показалось, что откуда-то сквозит.

– Сквозняк! Я ничего не чувствую… Может быть, это с твоей стороны окно прикрыто неплотно?

– Нет, оно закрыто. Но я чувствую сильное дуновение и ужасный холод. Может быть, приоткрыто переднее окно?

– Роджерс сказал бы мне об этом. Кроме того, я бы слышала звук ветра.

Тем временем, ветер, на который жаловалась Джулия, кружился и свистел вокруг нее. Он набирал силу; он сдернул с нее шаль и обмотал вокруг ее шеи; разорвал кружева на платье. Он испортил ее прическу, вырвав из волос заколки и гребни, скреплявшие их, они сбились в беспорядок, испортив всю работу мисс Флеминг. Длинные пряди закрыли вдруг лицо девушки, так что она ничего не могла видеть. Сильный звук, напоминавший выстрел, раздался возле ее уха, крик ужаса вырвался из ее уст, и она опрокинулась на подушки.

Мисс Флеминг, встревоженная, потянула за шнур, давая сигнал остановиться. Слуга спустился с козел и подошел к двери. Пожилая леди опустила стекло окна и сказала:

– О, Филлипс, принеси лампу. С мисс Демант что-то случилось.

Слуга повиновался, внутренности экипажа залил свет. Джулия лежала на подушках, бледная, не понимая, что происходит. Ее волосы в беспорядке покрывали лицо, шею и плечи; кое-где сохранились цветы, заколки и папильотки, часть же из них рассыпалась по всему платью и по полу экипажа.

– Филлипс! – приказала пожилая леди встревоженным голосом. – Передай Роджерсу повернуть экипаж и ехать домой; ты же, как можно быстрее, отправляйся за доктором Крейтом.

Экипаж пришел в движение, через несколько минут Джулия пришла в себя. Тетка взяла ее за руку.

– Ох, тетя! – сказала девушка. – Должно быть, все стекла разбились?

– Разбились? Какие стекла? Почему разбились?

– В экипаже… От этого ужасного выстрела.

– Выстрела, дорогая?

– Да. Пистолетного выстрела. Это повергло меня в шок. Ты в порядке?

– В полном порядке. Но я не слышала никакого выстрела…

– А я слышала. И почувствовала, будто мне в голову попала пуля. Я просто чудом осталась жива. Может, кто-то выстрелил в экипаж и убежал?

– Дорогая моя, не было никакого выстрела. Я ничего не слышала. Но я знаю, что произошло. Со мной случилась подобная же история много лет назад. Я легла спать на влажную подушку, а когда проснулась, в моем правом ухе будто бы образовался камень. И оставался там в течение трех недель. Но однажды ночью, когда я танцевала на балу, я услышала правым ухом как будто выстрел, и камня – как не бывало. Это оказалась всего лишь серная пробка.

– Но, тетушка Элизабет, я же не оглохла.

– Ты этого просто не заметила.

– Взгляните на мои волосы – они растрепались от ветра.

– Тебе это показалось, Джулия. Никакого ветра не было.

– Но моя прическа?

– Это все от того, что экипаж на рытвинах подбрасывало.

Вернулись домой; Джулия, сбитая с толку, испуганная, почувствовала недомогание и легла в постель. Прибывший доктор Крейт посчитал, что она близка к истерике, и прописал успокоительное. Объяснение, предложенное теткой, Джулию совершенно не удовлетворило. Она ни секунды не сомневалась, что дело вовсе не в истерике. Ни тетка, ни кучер, ни Филлипс не слышали звука выстрела. Тетка не почувствовала веяние ветра, который, – Джулия была в этом уверена, – разорвал кружева на ее платье, обмотал шаль вокруг ее горла и именно он, а не тряска экипажа, разметал ее прическу. Она была в полном недоумении относительно происшедшего и не переставала думать об этом. Но сколько ни думала, ни на шаг не приблизилась к разгадке.

На следующий день она чувствовала себя почти что как обычно.

Во второй половине дня пришел достопочтенный Джеймс Лоулер. Позвонив, он осведомился, может ли видеть мисс Флеминг. Дворецкий отвечал, что ее нет дома, но его может принять мисс Демант, она на террасе. Мистер Лоулер выразил согласие.

Джулии не оказалось ни на террасе, ни в гостиной; она была в саду, возле прудика, где кормила золотых рыбок.

– Здравствуйте, мисс Демант, – сказал он, – я был крайне разочарован, не увидев вас на балу прошлым вечером.

– Я была нездорова; со мной случился обморок, и я была вынуждена вернуться с полпути.

– Без вас бал потерял для меня всякую привлекательность. Ведь мне было обещано вами несколько танцев…

– Разве там не было никого, кто мог бы меня заменить?

– Для меня – нет. И я был вынужден совершить акт милосердия и самоотречения. Я танцевал с этими ужасными мисс Баргон и мисс Поунд, – а это все равно, что перетаскивать мешки с картошкой. Мне кажется, вечер прошел бы весело, если бы не шок от случившегося с молодым Хаттерсли, из-за которого многие вели себя достаточно скованно. Я имею в виду из тех, кто его знал. Конечно, это не относится ко мне, поскольку мы не были знакомы. Я даже никогда не разговаривал с ним. Вы знали его, если я не ошибаюсь? Я слышал, некоторые говорили, будто вы не приехали именно из-за него. Кстати, ужин был весьма неплох.

– И что же обо мне говорили?

– О! – если вам хочется это знать, – что вы не приехали на бал, потому что он вам нравился, и известие о его смерти ужасно вас поразило.

– Я… Я!.. Какая ерунда! У меня никогда и в мыслях не было привязывать его к себе. Он был по-своему хорошим, не развязным, в отличие от многих молодых людей.

Мистер Лоулер улыбнулся.

– Могу ли я надеяться когда-либо получить столь же лестную оценку в отношении меня?

– Вам это не нужно. Вы интересны. А он вызвал интерес только после того, как застрелился. Это будет единственным, что останется в памяти.

– Дыма без огня не бывает. Он ведь любил вас – правда?

– Видите ли, мистер Лоулер, я не ясновидящая, и не способна прочитать ни людских мыслей, ни чувств, – тем более молодых. Возможно, это к лучшему.

– Одна дама сказала мне, что он делал вам предложение.

– И кто же это? Одна из мешков с картофелем?

– Позвольте мне не называть ее имени. Это правда? Он действительно делал вам предложение?

– Нет.

Стоило ей произнести это, как в ушах ее раздался свист ветра; она почувствовала, как холодный ветер обвился вокруг ее горла и сдавил, препятствуя дыханию; ее шляпка слетела, и в следующее мгновение где-то в голове болью отдался громкий звук выстрела. Она вскрикнула и опустилась на землю.

Джеймс Лоулер был крайне изумлен. Его первым порывом было тут же бежать в дом за помощью; однако, посчитав, что не может оставить ее лежащей на влажной земле, он наклонился, чтобы поднять ее и отнести туда на руках. В романах подобный подвиг дается молодым людям без всякого труда; но на самом деле далеко не все из них способны его совершить, особенно когда девушка высокая и немножко склонна к полноте. Более того, при обмороке тело становится как будто тяжелее. Лоулер едва передвигал ноги. И все-таки, ему удалось перенести ее на террасу и уложить на кушетку. Задыхаясь, дрожа от перенапряжения, он поспешил в гостиную и, когда появился дворецкий, сообщил ему прерывающимся голосом:

– Мисс Демант упала в обморок; нам, то есть мне, вам и слуге, необходимо занести ее в дом.

– Прошлой ночью она упала в обморок прямо в экипаже, – сказал дворецкий.

Когда Джулия пришла в себя, она лежала в своей постели, а возле нее находились экономка и горничная. Через несколько минут вернулась мисс Флеминг.

– Ох, тетя! Я опять слышала это.

– Слышала что, дорогая?

– Выстрел из пистолета.

– Чепуха, это все серная пробка, – сказала старая леди. – Я накапаю тебе в ухо немного масла, а затем промою теплой водой.

– Мне нужно кое-что сказать вам… наедине.

Мисс Флеминг сделала знак слугам удалиться.

– Тетя, – начала девушка, – я должна вам кое-что сказать. Это случилось со мной уже во второй раз. И я уверена, что это не просто так. Мы с Джеймсом Лоудером стояли возле пруда в садике, когда он заговорил о Джеймсе Хаттерсли. Помните, когда вчера вы заговорили о нем, я услышала ужасный звук? Как будто кто-то выстрелил у меня рядом с ухом из пистолета. Я чувствовала, как будто все внутренности моей головы разрываются на части, как разлетается на мелкие кусочки мой череп, – именно это, наверное, и произошло с мистером Хаттерсли, когда он нажал на курок. Агония должна была длиться мгновение, но он ее чувствовал, как если бы она длилась час. Мистер Лоулер прямо спросил меня, делал ли мне предложение мистер Хаттерсли, и я ответила: «Нет». Я считаю такой ответ вполне оправданным, поскольку он не имел права задавать мне подобный вопрос. Это было дерзостью с его стороны, поэтому я ответила ему коротко и отрицательно. На самом же деле Джеймс Хаттерсли дважды делал мне предложение. Он не принял первого отказа, и на следующий день повторил свои слова, но я была очень сурова с ним. Он позволил себе несколько грубых замечаний о моем, как он считал, отношении к нему, которые я не стану повторять, и ушел в состоянии крайнего раздражения, сказав: «Клянусь, Джулия, вам не следует забывать о том, что вы не будете принадлежать никому, кроме меня, живого или мертвого». Я посчитала эти слова глупостью, и выкинула их из головы. Но сейчас мне и в самом деле кажется, что эти ужасные происшествия, этот шум и этот ледяной ветер – это он. Он словно находит удовольствие в том, чтобы мучить меня, даже будучи мертвым. И я хочу бросить ему вызов, – я сделаю это, если смогу, – но я не в состоянии дольше жить в ожидании очередного происшествия, – это меня убивает.

Прошло несколько дней.

Мистер Лоулер неоднократно присылал справиться о ее здоровье, но прошла неделя, прежде чем Джулия достаточно поправилась для того, чтобы принять его; он держался вежливо, выразил сочувствие, а разговор касался ее здоровья и некоторых нейтральных тем.

Прошло еще несколько дней, и он повел себя иначе. Она была одна на веранде, почти восстановившись, когда было объявлено о приходе мистера Лоулера.

Физически она чувствовала себя прежней, или, по крайней мере, так считала, но психологически еще не отошла от полученного шока. Она решила для себя, что порывы ледяного ветра и ужасный звук выстрела каким-то таинственным образом были связаны с молодым Хаттерсли.

Ее это возмущало, а возможное повторение приводило в ужас; но она не чувствовала угрызений совести за свое обращение с несчастным молодым человеком, и, можно сказать, испытывала по отношению к нему глубочайшее негодование. Если уж он умер, то почему бы ему не успокоиться и не перестать докучать ей?

Мученичество не прельщало ее, не вызывало сочувствия, оно было ей неинтересно.

До сих пор она полагала, что смерть человека означает конец его земного существования; после чего он не способен нести ни зло, ни добро. Но то, что бесплотный дух может не найти упокоения и чинить неприятности, в частности ей, никогда не приходило ей в голову.

– Джулия, если мне будет позволено называть вас именно так, – начал мистер Лоулер, – я принес вам букет цветов. Примете ли вы его?

– Ах! – сказала она, принимая букет. – Как вы любезны! В это время года они настолько редки, а садовник так скуп, что жалеет для моей комнаты даже несколько стебельков герани. Наверное, вы потратили на него уйму денег?

– Совершенный пустяк, если это доставляет вам удовольствие.

– Я вам очень благодарна. Я ужасно люблю цветы.

– Угождать вам, – сказал мистер Лоулер, – это цель всей моей жизни. Если бы я мог надеяться на счастье, – если бы мне было позволено на него надеяться, – я бы воспользовался представившейся мне возможностью, сейчас, когда мы наедине…

Он приблизился и взял ее за руку. Он был взволнован, его взгляд искренен, губы дрожали.

В то же мгновение холодный ветер закружил вокруг Джулии, принялся трепать ее волосы. Она вздрогнула и отступила. Прошедшее снова возвратилось. Она отвернулась, смертельно бледная, и закрыла правое ухо ладонью.

– О, Джеймс! Джеймс! – воскликнула она. – Умоляю вас, не говорите то, что собираетесь, иначе я опять упаду в обморок. Он рядом. Он не позволит мне услышать. Напишите мне, и я вам отвечу. Сжальтесь надо мною, не говорите ни слова.

Она опустилась на скамью, и в этот момент на веранду вошла ее тетка.

На следующий день Джулия получила письмо, в котором содержалось формальное предложение от достопочтенного Джеймса Лоулера; Джулия ответила согласием, и оно вновь было отнесено на почту.

Никаких причин откладывать венчание не было; единственное, что обсуждалось – должна ли свадьба состояться до поста или после Пасхи. Наконец, было решено назначить ее перед началом Великого Поста. Чтобы приготовить все необходимое, времени оставалось не много. Мисс Флеминг часто ездила в город вместе с племянницей, подбирая приданое, пока, наконец, все не было закуплено.

Обычно, после обручения, у молодых людей есть некоторое время для встреч, чтобы они побольше виделись, узнавали друг друга, строили воздушные замки и предавались тем невинным утехам любви, которые называются «ухаживание». Но в данном случае, ухаживаниями пришлось пожертвовать.

Поначалу, оставаясь с Джеймсом наедине, Джулия нервничала. Она опасалась повторения тех явлений, которые таким ужасным образом влияли на нее. Но хотя каждый раз появлялся ветер, который кружил вокруг нее, он не причинял ей вреда, не укутывал холодом; так что она стала считать его результатом разыгравшегося воображения. Кроме того, она больше ни разу не слышала звука выстрела, и наивно полагала, что после вступления в брак странные явления окончательно исчезнут.

Сердце ее было переполнено ликованием. Она бросает вызов Джеймсу Хаттерсли и сводит на нет его пророчество. Она не любила мистера Лоулера, она относилась к нему в своей обычной холодной манере, но вовсе не была нечувствительной к тем социальным преимуществам, которые полагались ей после того, как она станет достопочтенной миссис Лоулер.

Наконец, наступил день свадьбы. Все шло прекрасно.

– Счастливую невесту озаряют солнечные лучи, – весело сказала мисс Флеминг, – прекрасное предзнаменование чистой, ничем не замутненной, предстоящей тебе в скором времени семейной жизни.

В церкви собрался весь город. У мисс Флеминг было много друзей. Гостей со стороны мистера Лоулера было меньше – он жил в отдаленной части округа. Перед входом в церковь лежала красная дорожка, внутри ее украсили цветами, а хор пел The voice that breathed o'er Eden.

Возле алтаря стоял священник, две подушечки лежали на ступенях алтаря. Священник был помощником дяди жениха, имевшего духовный сан; будучи старомодным, он надел бледно-серые лайковые перчатки.

Первым прибыл жених со своим шафером, и стоял, нервно переминаясь с ноги на ногу, смотря то в одну, то в другую сторону.

Затем в церковь вошла невеста, сопровождаемая горничными, под звуки «Свадебного марша» из Лоэнгрина, исполняемого на стареньком органе. Джулия и ее жених заняли свои места на ступенях возле алтаря согласно первой части церемонии, оба священника встали рядом с ними.

– По доброй воле берешь ты эту женщину себе в жены?

– Да.

– По доброй воле берешь ты этого мужчину себе в мужья?

– Да.

– Я, Джеймс, беру тебя, Джулия, в законные жены, чтобы всегда быть вместе… – И так далее.

Пока произносились эти слова, вокруг их скрещенных ладоней возник порыв холодного ветра и они онемели; а ледяной воздух принялся кружиться вокруг невесты, приподнимая ее фату. Она стиснула губы и нахмурилась. Еще несколько минут, и все кончится. Навсегда.

Когда пришла ее очередь говорить, она начала твердым голосом: «Я, Джулия, беру тебя, Джеймс…», но после первых произнесенных слов ветер стал совсем ледяным, он бушевал вокруг нее, приподнимал фату и жег морозом лицо; ей стало трудно говорить, дышать, ее горло словно забилось льдом. Но она продолжала произносить слова брачного обета.

Джеймс Лоулер взял кольцо и собирался было надеть его ей на палец со словами: «Я надеваю тебе это кольцо, потому что теперь ты моя жена…», когда возле ее уха раздался взрыв, казалось, раздробивший ей череп, и она без сознания опустилась возле алтаря.

Возникло замешательство, ее подняли и перенесли в ризницу; Джеймс Лоулер шел за ней, бледный, трепещущий. Он сунул кольцо обратно в карман жилета. Присутствовавший на церемонии доктор Крейт поспешил предложил свои услуги.

В ризнице Джулию поместили в гластонберийское кресло, бледную, со сложенными на коленях руками. Удивлению присутствующих не было предела, когда они заметили на среднем пальце левой руки свинцовое кольцо, грубое и твердое, как будто отлитое из пули. Не смотря на примочки, прошло не менее четверти часа, прежде чем Джулия открыла глаза, а на губах и щеках появился слабый румянец. Но как только она подняла руки ко лбу, чтобы утереть капли холодного пота, взгляд ее остановился на свинцовом кольце; она жутко вскрикнула и снова потеряла сознание.

Собравшиеся на церемонию медленно покидали церковь, несколько придавленные случившимся, задавая друг другу вопросы и не получая на них ответы, строя всевозможные, далекие от действительности, догадки.

– Боюсь, мистер Лоулер, – сказал священник, – что сегодня невозможно будет продолжить церемонию; она должна быть отложена до того времени, когда мисс Демант окажется в состоянии принести свою часть клятвы и подписать свидетельство. Не думаю, что она сможет сделать это сегодня. Она слишком слаба.

Карета, которая должна была доставить счастливую пару в дом мисс Флеминг, а затем на станцию, откуда молодые собирались отправиться в свадебное путешествие, запряженная лошадьми, украшенными белыми розетками, и кучером на козлах, с большим белым бантом, привезла Джулию, едва дышащую, и ее тетку, домой.

Ушли те, кто должен быть осыпать чету рисом по выходе из церкви. Спустились с колокольни звонари, так и не огласившие округу радостным колокольным звоном.

Торжественный прием у мисс Флеминг был отложен. Никому и в голову не пришло посетить ее после случившегося. Торты, мороженое, были отнесены на кухню.

Жених, пребывая в недоумении, сходя с ума, метался, не зная, что ему делать, что сказать.

Два часа Джулия лежала совершенно неподвижно; а когда пришла в себя, то еще некоторое время не могла произнести ни слова. Будучи в сознании, подняла левую руку, взглянула на свинцовое кольцо и снова погрузилась в небытие.

Лишь к вечеру она оправилась настолько, что смогла заговорить; прежде всего она попросила тетку, не отходившую от ее постели, чтобы она отослала горничных, поскольку хотела переговорить с ней наедине. Когда комната опустела, она тихим голосом произнесла:

– Ах, тетя Элизабет! Ах, тетя, случилась ужасная вещь. Я никогда не смогу выйти замуж за мистера Лоулера, никогда. Я стала женой Джеймса Хаттерсли; я жена самоубийцы. В то время, когда Джеймс Лоулер произносил слова клятвы, я услышала страшный, неземной голос, повторявший те же самые слова. И когда я сказала: «Я, Джулия, беру вас, Джеймс, себе в мужья», – вам ведь известно, что мистера Хаттерсли звали так же, как и мистера Лоулера, – то мои слова, относившиеся к одному, относились как бы к другому. А потом, когда он собирался надеть мне на палец золотое кольцо, в голове у меня прозвучал выстрел, как прежде, – и на моем пальце оказалось другое кольцо, свинцовое. В дальнейшем сопротивлении нет смысла. Я жена мертвого, я не могу выйти замуж за Джеймса Лоулера.

Несколько лет прошло с того ужасного дня несостоявшейся свадьбы.

Мисс Демант так и осталась мисс Демант; ей так и не удалось снять со среднего пальца левой руки свинцовое кольцо. Каждый раз, когда предпринималась попытка стащить его, или разрезать, в голове у нее раздавался страшный звук выстрела, и она теряла сознание. Состояние, которое следовало за этим, было настольно ужасным, что она в конце концов отказалась от бесплодных попыток с ним расстаться.

Она теперь постоянно носит перчатку на левой руке, выдающуюся над тем местом, где средний палец левой руки обхвачен свинцовым кольцом.

Она так и не познала, что такое счастье, хотя ее тетя умерла и оставила ей богатое наследство в виде недвижимости. У нее очень мало знакомых. У нее совсем нет друзей, она обладает скверным характером, а речи ее полны горечи. Она пребывает в уверенности, что весь мир ополчился против нее.

Она ненавидит Джеймса Хаттерсли. Если бы какое-нибудь заклинание могло усмирить его дух, если бы какая-нибудь молитва могла успокоить его, она все равно не прибегла бы к такому средству – это принесло бы ей облегчение, но не утолило бы ее ненависти. А кроме того, она винит Провидение в том, что мертвые могут не только появляться среди живых, но и вмешиваться в их жизнь.